Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

– Ты как смотришь на ужин, Петер?

– Всегда – положительно, – ответил я. – И то сказать, почти с ног валюсь…

– Пойдём же и составим компанию братьям монахам. Благодарим, святой отец, – повеселел Майбах. – А если нам ещё нальют по бокальчику бургундского…

– Только кёнигсбергское, – слегка поклонившись, ответил монах. – Поверьте, сын мой, в такую пору – это не самое худшее вино…

– Вот и отлично!

Мы сняли с себя «чумовое облачение», помыли руки и поднялись на третий этаж, где у монахов располагалась трапезная и кельи для отдыха, среди которых находилась и моя небольшая комнатка. Там мы уселись за крепкий деревянный стол, на котором стоял подсвечник и горели свечи. Братья, помолившись, приступили к ужину. Мы с профессором присоединились к ним.

– Во славу Божию…, – нараспев произнёс отец Иосиф, поднимая глиняную чашу с вином.

Мы набросились на ужин, быстро опустошив миски с похлёбкой, закусывая еду хлебом и запивая вином. Мелькнула мысль о том, что большинство горожан довольствуются сухарями с луком или чесноком, да простой водой… Беда пришла в Кёнигсберг. И её надо было пережить…

Внезапно, едва мы покончили с трапезой, снизу раздался какой-то шум и крики.

– Ради всего святого, ответь, что случилось, брат Николаус? – спросил отец Иосиф, поднимаясь из-за стола.

Страшное предчувствие закралось ко мне в душу. Сразу вспомнились слова Майбаха про бунт…

– Там, на площади, – послышался взволнованный голос, – толпа людей. Они размахивают факелами и требуют, чтобы открыли городские ворота… Ещё они кричат, что врачи, вместо того, чтобы лечить людей, наоборот, убивают их, распространяют «чёрную смерть» и действуют совместно с дьяволом!..

Священник перекрестился.

– Эти люди – одержимы… Что ж, я выйду к ним и попробую образумить…

– Не делайте этого, святой отец! – взмолились братья-монахи. – Говорят, они вчера убили отца Теодора!

Я выглянул в окно. Зрелище, открывшееся мне, впечатляло. О количестве собравшихся говорили десятки горящих факелов. Гневные выкрики людей тонули во всеобщем шуме, создаваемом грохотом колёс, стуком деревянных дубин и древков самодельных копий по брусчатке и ограде клиники. В свете огня их красные лица были страшны.

– Многие из них больны…, – заметил подошедший профессор Майбах. – И это – хуже всего… Вы, святой отец, – обратился он к отцу Иосифу, лучше приказали бы запереть все двери. Нам, видимо, придётся держать оборону… А вразумлять и доносить до них Слово Божье сейчас, поверьте мне, равносильно стараниям передуть ураган…

– Вы следуете врачебному долгу, – ответил настоятель кирхи Святого Духа, – а я должен исполнить свой… – и начал спускаться по ступенькам вниз.

Мы последовали за ним. На Альтштадской ратуше заголосил колокол. Ему вторил колокол с донжона Королевского Замка.

Отец Иосиф накинул на плечи плащ и в сопровождении двух братьев вышел на улицу. Оттуда в помещение хлынул поток холодного воздуха. Мы встали у двери. Толпа заревела и ещё более придвинулась к клинике, которая, возможно, и была их целью. Казалось, достаточно одного слова и люди ринутся на штурм…

Мы не хотели раздражать пришельцев своим присутствием. Возможно, отцу Иосифу удастся сдержать напор обезумевших людей. Единственное, что нам оставалось, так это с замиранием сердца слушать, что творится на улице.

– …Будьте благоразумны, дети мои, – вещал отец Иосиф. – Расходитесь по домам и молитесь! Мы вместе будем просить Господа о его милости к Кёнигсбергу… Наша кирха не первое столетие заботится о добрых христианах, а сейчас она переполнена больными чумой… Если кто-то хочет, может взглянуть… Наши врачи и братья-монахи делают всё, чтобы победить это страшное зло…

Несколько брошенных камней, звонко стукнувшись о булыжники мостовой, подкатились к самому крыльцу.

– Опомнитесь, дети мои!..

– Что же бездействует полиция? – шепнул кто-то из монахов.

– Какая по сегодняшним временам полиция, брат Михель? Здесь нужны солдаты…

– Надеюсь, в Королевском Замке это тоже понимают…

Леденящий душу страх тугими волнами заползал в двери клиники, заполняя собой всё пространство…

Глава 6. Пир во время чумы

В то время как мы с тяжёлым сердцем ожидали развития тревожных событий в госпитальной кирхе Святого Духа, неподалёку, в городе-острове Кнайпхоф разворачивалась другая драма.

Герман и двое мортусов подкатили телегу, на которой лежали трое несчастных, умерших от чумы, к дому, расположенном на улице Хинтерштрассе, 6. Здесь со своей семьёй проживал старик Фейгель, содержащий ломбард. Теперь с лошадью управлялись мортусы, поскольку брат Корнелиус на днях заболел и теперь умирал в «чумном доме» в страшных мучениях. Пару дней назад Герман с Хлыстом зашли «проведать» Фейгеля, его жену и служанку, и, уходя, оставили в прихожей плащ, снятый с чумного трупа…

Уже стемнело. На улице было тихо, пустынно и гулко, как в высохшем до дна колодце. Оставив лошадь с грузом перед крыльцом дома, мортусы открыли двери. В самом доме тоже царили потёмки, лишь на втором этаже, похоже, горела свеча.

– Ну, пойдём, справимся о здоровье у пожилого господина, – процедил сквозь зубы Герман и сплюнул. – Может быть, ему уже не так хорошо, как было два дня назад?..

Хлыст и Клинок полезли по лестнице наверх, за ними, не спеша, последовал Герман. Шедший впереди Хлыст сразу наткнулся на тело.

– Один покойник у нас уже есть, – ухмыльнулся он. – И кто бы мог подумать?.. С чумой шутки плохи, господа… Это – служанка… Эй, есть кто живой? – крикнул он.

Никто не ответил ему.

– Давай, тащи её вниз, – скомандовал Герман. – Отвезём с остальными…

В ближайшей комнате нашли супругу старика. Её тоже вынесли на улицу и бросили на телегу.

А сам старик Фейгель был ещё жив. Он лежал в своём кабинете возле стола, на котором и горела свеча. И, было по всему видно, – умирал.

В кабинете ещё тлели угли в камине, было достаточно тепло.

– Скоро скончается, – проронил Герман, заглядывая в глаза умирающему. – Хотя, кто его знает, может, протянет до утра…

Тот еле слышно простонал.

– Скажи-ка, дедушка, – проговорил Герман. – Где ты прячешь свои сокровища? Мы можем потратить много времени на их поиски, а нас ещё ждут для погребения тела несчастных горожан. Ответь нам, не томи душу…

Безучастное лицо старика не выражало никаких эмоций. Если бы не подрагивающий кадык, можно было подумать, что он уже мёртв.

Клинок, между тем, подошёл к комоду, открыл стоящую на нём шкатулку, вытряс содержимое на пол.

– Тут ничего стоящего, – разочарованно протянул Герман. – Где сокровища, дядюшка? – и пнул старика ногой.

Тот промычал что-то невразумительное.

– Не хочешь отвечать? – хмуро произнёс Герман. – Зачем оно тебе, ты всё равно скоро умрёшь… Что это у тебя за ключи? – он сорвал с пояса больного связку ключей. – Какой из них нам более всего подойдёт, а?

Старик молчал. Было не понятно: или он упрямится, или, в самом деле, не может говорить.

– Не хочешь нам помочь? – с наигранной печалью в голосе спросил Герман. – Это – скверно. А мог бы перед смертью сделать хоть одно доброе дело…

– Есть один способ развязать ему язык, – произнёс Хлыст и состроил хитрую гримасу.

– Подскажи нам, дружище Хлыст, – Герман всё высматривал поблизости что-либо, напоминающее шкатулку или окованный железом ящик с замком.

– Надо положить его вместе с женой и служанкой. На улице ветер и страшная холодина… Пусть подумает, стоит ли ему упрямиться!

– Да ты настоящий дипломат, Хлыст! – усмехнулся Герман. – Умеешь вести переговоры, если противная сторона не желает сотрудничать с нами! Слышишь, дядя? Мы тут поищем твои сокровища, а ты полежишь на морозе среди трупов. Подождёшь, пока за тобой не придёт дьявол! Ну же! Скажешь, где прячешь ценности?

Старик Фейгель опять что-то промычал и закрыл глаза.

– Ах, вот как! Он отказывается говорить! Клинок, Хлыст, хватайте его и – на телегу! А я пока займусь комодом…

На лице Фейгеля уже явно читался страх. Подручные Германа без лишних слов принялись выполнять приказ. Бросив несчастного старика замерзать среди окоченевших трупов, мародёры вернулись в тёплый дом.

– Ну что, господа мортусы? – встретил их Герман. – Ничего ценного в комоде обнаружено не было, – развёл он руками. – Кроме этого! – и выставил на стол четыре бутылки из тёмного стекла. – Похоже, тут ром и хорошее вино!.. Как там наш старичок?

– Лежит в телеге. На таком морозе продержится не более четверти часа, – ответил Клинок.

– А нам спешить некуда, – усмехнулся Герман. – Я уверен, что здесь есть, чем поживиться. Надо только хорошо поискать…

– А перед поисками, – заметил Хлыст, – неплохо бы…, – и кивнул на выпивку.

– Клянусь золотыми дублонами, ты в последнее время радуешь меня своей сообразительностью, дружище Хлыст. Давайте сядем и попробуем, чем нас угощают в этом доме!.. Вот если бы найти хоть кусочек сыра. Надоело грызть один лишь чеснок…

– Внизу я видел подпол, – проявил инициативу Клинок. – Я сейчас, принесу что-нибудь…

– Ну, слазь в подпол, дружище, – разрешил Герман. – А мы пока поищем бокалы!

Клинок взял подсвечник, зажёг свечи и пошёл за снедью.

– Что-то в Альтштадте неспокойно, – заметил Хлыст. – Боюсь, начинается бунт…

– Пусть тебя это не беспокоит, – ответил Герман. – Если бедолаги протестуют против того, что закрыты все ворота Кёнигсберга, значит, их скоро откроют… Нам бы не прозевать этот момент… и исчезнуть из города… С такими деньгами, какие у нас, мы нигде не пропадём…

– Ну, пусть там повоюют…, – заметил Хлыст, зажигая ещё одну свечу. – Нам от этого не должно быть ни холодно, ни жарко… – Он обвёл свечой кабинет старика Фейгеля, рассматривая узоры на гобеленах. – Но, похоже, никакого тайника здесь нет…

– Да, старый хитрец не так-то прост. Но мы найдём… Кто ищет, тот – обрящет…

В этот момент раздались тяжёлые шаги по лестнице.

– Клинок еду тащит? – догадался Герман. – Заходи, дружище! О, да ты с мешком? Сегодня у нас будет настоящий пир!

– Не только пир, – ответил, тяжело дыша, Клинок. – В подполе действительно снеди – завались. Запасливый старичок… Тут и сыр, и колбаса, и сало!

– Э, да мы – живём! – обрадовались Хлыст и Герман.

– Но это – не главное, – продолжал Клинок. – Смотрите, что я нашёл на полке с продуктами!

Он поставил на стол кувшин, судя по всему – довольно тяжёлый.

– Посмотрите, – глаза Клинка сверкнули. – Он полон золотых дукатов!

– Матерь божья…, – прошептал Герман, запустив в кувшин ладонь и зачерпнув из него горсть монет. – Точно, золотые дукаты! Старый Фейгель, похоже, собирал их всю жизнь!

– Но… теперь они наши? – с надеждой спросил Клинок. – Или ты и это потащишь ненасытному Пфафферу?

– Вот уж – дудки! – отозвался Герман. – Мы спрячем это где-нибудь в укромном месте. А когда придёт пора бежать из города, заберём кувшин с собой…

– Дайте хоть полюбоваться…, – Хлыст достал монету и попробовал её на зуб. – Солидный куш! Сегодня у нас удачный день! А что же отдадим сержанту? Он не поверит, что мы сегодня ничего не раздобыли!

– Не поверит, – согласился Герман. – Предлагаю из своих запасов собрать для него небольшой… подарок. У меня, например, есть парочка изящных колечек…

– У меня – брошь, – отозвался Клинок.

– А я для этого дела не пожалею отличные серьги, которые не стыдно носить самой королеве!

– Вот и отлично, – усмехнулся Герман. – Но об этом – он кивнул на кувшин с деньгами, – молчок!

Наконец, они уселись за стол. Клинок нарезал хлеб, колбасу, сыр. Хлыст открыл бутылку и разлил на троих её содержимое.

Герман, как старший, решил сказать слово.

– Прежде чем опустошить этот… бокал, – он взглянул сквозь тёмно-вишнёвую жидкость на пламя свечи. – Я хочу поблагодарить Господа Всемогущего за то, что он не дал нам пропасть ни в застенках «Голубой башни», ни в подземном Лабиринте, ни на улицах чумного города… Нас не сломили пытки, и не подкосила чума! Напротив, он дал нам в руки настоящее богатство и теперь нам надлежит подумать, как с умом им распорядиться!

Они выпили и налили по второй.

– Я предлагаю каждому из нас поведать товарищам о своих планах… – продолжил Герман. – Вот ты, Клинок, что будешь делать, оказавшись на свободе с кучей денег?

Тот мечтательно поднял глаза кверху.

– Я никогда не думал об этом. Наверное, куплю себе коня и отправлюсь путешествовать…

– Что ж, – заметил Герман, закуривая трубку. – Похвальное желание… Сегодня ты здесь, а завтра – там… Свободен, как ветер! Где понравилось – там и остановился… Замечательное желание. Теперь, дружище Клинок, оно обязательно сбудется! У тебя для этого уже всё есть. Нужно только немного подождать…

Они выпили ещё.

За окном, со стороны Альтштадта, послышались громкие крики, грохнул выстрел.

– Там, у них весело, – ухмыльнулся Клинок.

Хлыст подошёл к камину и поворошил угли. Клинок отрезал огромный кусок колбасы и с трудом запихнул его в рот.

– Неплохо жилось старику Фейгелю, – заметил он через некоторое время, когда смог внятно говорить. – С такими запасами можно не один год в осаде сидеть!

– Надо будет захватить с собой кое-что из еды. А скажи-ка нам ты, Хлыст, что думаешь делать, когда освободишься и станешь богатым?

– Куплю себе титул, – ответил тот, вгрызаясь в кусок солонины. – Барона или… Пожалуй, барона… А то надоело ходить безродным простолюдином! Построю себе замок на берегу озера, разведу гусей…

– Ха! – воскликнул Герман. – Неплохое желание! Скоро ты станешь благородным, Хлыст! Постарайся, получив свой титул, научиться и благородным манерам!

– Уж насчёт этого, будьте спокойны!

Они снова выпили.

– Сколько же здесь золотых дукатов?.. – задумчиво произнёс Хлыст, глядя на кувшин. – Наверное, не одна сотня?.. По весу, фунтов пятнадцать…

– Не менее тысячи, – ответил Герман. – А то и все три… Станем делить – посчитаем…

– Ну, а ты, Герман?.. Чем думаешь заняться, когда закончится вся эта вакханалия?

– А я и не скрывал никогда… Куплю домишко на берегу Прегеля, заведу хозяйство, женюсь… Буду по утрам рыбачить, любоваться рекой, покуривая трубку, да вспоминать прежние свои похождения, – он вздохнул. – Куплю корову, поросят, уток… Поставлю пивоварню…

На безмятежном лице старого вора расплылась довольная улыбка.

Пир продолжался.

Эту безмолвную идиллию, когда каждый мечтательно молчал, задумавшись о будущей безбедной жизни, слушая, как утешающе потрескивают горящие на столе свечи, вдруг нарушил тревожный колокольный звон со стороны Альтштадта. Едва на ратуше старого города прозвучал девятичасовой бой, тут же колокола ударили в набат, словно где-то возник пожар. В Королевском Замке ему ответили таким же взволнованным боем.

– Похоже, там завязалась нешуточная потасовка, – промолвил Герман, наполняя бокалы найденным в комоде ромом.

– Это – хорошо, – добавил Клинок. – Может быть, власти, наконец, поймут, что держа ворота запертыми, они не победят чуму, а волнения в городе лишь усугубят ситуацию…

– Нам, самое главное, никуда не встревать… Мы тихо-мирно выполняем свою работу… За которую никто, кроме нас, не примется…

Они выпили и закусили, отметив необыкновенный вкус, казалось бы, давно забытых яств.

– И всё-таки, Герман, – сказал Хлыст, накладывая на хлеб шматок сала, – я ни за что не поверю, что ты вот так… отойдёшь от всех дел и заживёшь отшельником на берегу реки, словно добрый священник на склоне лет…

Морщинистое лицо старого вора оживила хитрая улыбка. Он вновь набил в трубку табаку и закурил. Затем разлил в стаканы остатки рома, и ответил:

– Да, дружище Хлыст… Верится в это с трудом… Но, что поделать, года берут своё. Я не так молод, как вы с Клинком, мне теперь больше по душе спокойная, тихая жизнь… Но я всегда буду рад встретить у себя дома старых друзей, помочь им добрым словом, советом, напутствием… А если понадобится, то и звонкой монетой… У меня дома вы сможете спрятаться от преследования полиции, залечить раны, отдохнуть, отъесться и набраться сил…

– Я думаю, что, получив титул, я тоже отойду от дел! – заявил Хлыст. – И полиция за мной гоняться не будет.

Герман, а вслед за ним и Клинок, зашлись в смехе.

– Э-э, дружище Хлыст!.. Кабы я не знал твою натуру, – у Германа на глазах навернулись слёзы. – Давно так не смеялся… Ты, даже став благородным, не перестанешь срезать кошельки, только у таких же благородных господ и дам…

Хлыст тоже рассмеялся, правда, что-то ему помешало… Он вдруг схватился за грудь… и побледнел. Но никто этого не заметил.

– Давайте допьём этот прекрасный напиток, – провозгласил Герман, да начнём собираться… Нам ещё рыть яму и складывать в неё наш… «драгоценный» груз. К тому же, надо отнести сержанту его… гонорар.

– Когда-нибудь я проткну ему брюхо, – злобно произнёс Клинок и сжал кулаки.

– Вот как? – удивлённо поднял брови Герман. Затем добродушно рассмеялся. – Возможно, я это сделаю раньше тебя, дружище… Только, не будем торопиться… Каждый получит по заслугам, но в своё время…

Старый вор встал из-за стола и подошёл к окну. Шум со стороны Альтштадта всё нарастал.

– Похоже, городская голытьба собирается штурмовать госпитальную кирху Святого Духа, – он усмехнулся. – Мне думается, они доиграются до того, что им в спину ударит гарнизон из Замка…

– Как ты думаешь, не ворвутся ли те парни на остров? – спросил Клинок.

– Это – вряд ли… Мост закрыт. А вплавь они не захотят отправиться в такую погоду… К тому же, как видно, у них имеется определённый интерес именно к кирхе…

– Эх, неохота покидать столь гостеприимное местечко, – вздохнул Клинок, – и тащиться долбить мёрзлую землю. Одно хорошо – недолго уже осталось терпеть… Скоро мы заживём, как настоящие господа.

– А давай возьмём с собой бутылочку-другую?.. С ними нам не будет столь тоскливо, как раньше… Захватим и еду. Выпивка и закуска прибавят нам сил, мы быстро справимся с нашим делом! Правда, друзья? Вот надо бы подумать, куда нам деть этот замечательный кувшин…

– Прикопаем с краю кладбища, – предложил Клинок. – Туда в ближайшее время никто не полезет! А место приметим!

– Если только где-нибудь в сторонке… – размышлял Герман. – Но так, чтобы легко было достать… Как ты думаешь, дружище Хлыст?

Но Хлыст стоял с отрешённым видом, тупо глядя на стол, с которого Клинок уже убирал остатки пиршества. Что-то в его виде не понравилось старому вору.

– Ты выглядишь скверно, дружище! Весь бледный… Выпивка не пошла? Это бывает…

– Сейчас на свежем воздухе полегчает, – откликнулся Клинок. – Обдует ветерком!..

Но Хлыст словно превратился в каменную статую.

– Да что с тобой, дружище? Ты на себя не похож!

Герман взглянул в глаза своего подельника… и отшатнулся.

– Что… там? – не на шутку перетрухнул Клинок.

– Так, ничего, – стараясь быть спокойным, произнёс Герман. – Нашему другу нельзя столько пить…

Он отвернул ворот рубахи Хлыста… Тот по-прежнему стоял без движения с мертвенно бледным лицом. Герман сдёрнул рубаху с плеча старого приятеля, и вдруг отскочил от него, едва удержавшись на ногах… Из подмышки подельника выпирал начинающий краснеть и набирать смертельную силу чумной бубон…

Глава 7. В осаде

Речь отца Иосифа, по-видимому, не вызвала у разгневанных горожан никаких положительных эмоций. На каждое его слово в скопище разъярённых людей рождалось множество выкриков, в ответ на цитаты из Евангелия следовали брань и угрозы. Толпа постепенно приближалась к священнику, а булыжники, бросаемые из неё, всё чаще оказывались под ногами настоятеля госпитальной кирхи Святого Духа. Казалось, люди не понимали его слов. Для них он был одним из тех, кто принёс жителям города неисчислимые бедствия.

– Уничтожить богадельню! – доносились до нас злобные выкрики. – Смерть негодным врачам!

– Опомнитесь, люди! – в который уже раз взывал отец Иосиф.

Наконец, один из булыжников попал священнику в плечо. Настоятель покачнулся, но его поддержали за руки монахи.

– Святой отец, – крикнул Майбах, приоткрыв дверь. – Вернитесь в дом, будем обороняться! Эти люди больны и безумны!

Братья монахи всё-таки увели настоятеля внутрь клиники. Мы плотно закрыли дверь и подпёрли её свободными лавками.

– Петер, – обратился ко мне профессор, – как бы там ни было, мы не должны оставлять больных без присмотра. Беги наверх, сделай обход…

– А как же вы?

– Я… побуду здесь. Тут тоже могут быть раненые…

Мне показалось, что Майбах намеренно хочет уберечь меня от расправы безумной толпы.

– Сейчас не время бегать с лекарствами, – ответил я. – Нам надо брать в руки оружие!

Страшное лицо в маске с клювом упёрлось в меня.

– Бакалавр, вы до сих пор не уяснили, в чём заключается высший долг врача? Неужели я вас напрасно учил все эти годы?

Я склонил голову и принялся выполнять указание профессора.

Колокола на ратуше Альтштадта бились в агонии… Большинство больных спали, поскольку уже начиналась ночь. Особых опасений у меня никто не вызвал. Некоторым я наспех смазал раны, тех, кто бодрствовал, заставил выпить настойку из пчелиного помора, в который раз молитвенно поблагодарив хозяев «Медовой лавки», сделавших такие нужные для наших пациентов запасы пчелиных продуктов как раз накануне пришествия в город чумы.

Но вот послышался звон разбитого стекла и возбуждённые крики людей. Стало ясно: толпа пошла на штурм кирхи.

– Что там, доктор? – слабым голосом спросил кто-то из больных.

– Не волнуйтесь, уличные беспорядки. Сейчас вмешается полиция…

Снизу раздавались глухие удары в дверь. Та сдержала первый натиск. Видимо, в руках нападавших не было тяжёлых, таранных предметов.

– Помоги нам, Господи, – прошептал я, осеняя себя крестом.

«Наконец-то, вспомнил про Господа… Эх ты, бакалавр!..»

Действительно, о Боге мы, обычно, вспоминаем лишь в минуты истинной опасности… А в остальное, спокойное время, зачем Его понапрасну тревожить?

Я прислушался к дыханию больных. У всех оно было разным: у кого-то более-менее спокойное и ритмичное, иные дышали очень тяжело, кто-то хриплыми «рывками»…

Братья монахи насыпали в жаровню новую порцию янтарной крошки.

Никто из находящихся здесь больных, не вызывал у меня серьёзных опасений. Выходит, мы выходим их всех… Значит, мы действительно спасаем людей!.. Но что же тогда надо тем, кто сейчас ломится в наши двери?

Свет от горящей свечи отбрасывал на стены мою тень. Страшную, «клювастую» тень. Встретив самого себя некоторое время назад где-нибудь в тёмном переулке, я бы, наверное, лишился чувств от страха. Тем не менее, пахучие средства, хранящиеся в моём «клюве», перебивали дух смерти и изгоняли опасные миазмы из моего носа. Я надкусил свежий зубец чеснока и втянул в себя его сок… «Я не должен подхватить „чёрную смерть“, – подумал я. – Ведь Господь справедлив, он видит, кто трудится честно и бескорыстно… Я буду жить и спасать от моровой язвы других людей!» Но от постоянного дыхания «противочумными ароматами» у меня страшно разболелась голова…

Удары в дверь сыпались один за другим. «Неужели эти люди не понимают, что они могут погубить пациентов, которых мы стараемся вернуть к жизни? Где же их разум и где справедливость?» Братья-монахи не переставали тихонько молиться… Вдруг это подействует?..

Что могут противопоставить обезумевшей толпе группа монахов и профессор? Вряд ли они сумеют применить против этих злых людей оружие. Но и становиться невинной жертвой – тоже никуда не годится!

Братья-монахи поправляли накидки на телах больных, подносили им воду.

Двери внизу уже трещали. Ещё несколько мощных ударов, и нападающие ворвутся на нижний этаж…

– Люди, что вы делаете? Здесь больные! – кричали им испуганные братья.

– Вы несёте смерть! – доносилось из-за двери. – Мы вас уничтожим! Всех!

От этих слов мне стало совсем плохо. Я присел на краешек одной из лавок. Пресвятая Дева, дай нам силы продержаться!

Брат Николаус тихим голосом рассказывал какую-то историю другому монаху. Я прислушался, лишь бы как-то отвлечься от ужасных криков снаружи клиники.

– …Та девушка была из весьма богатой семьи, молода и очень красива, но Господь и её не уберёг от страшной болезни… Я читал ей псалмы Давида об исцелении… Тогда у нас не было такого врача, как молодой бакалавр Коффер… А девушке, тем временем, стало совсем худо, у неё уже начиналась агония. Я читал ей о том, как Давид жаловался на своё крайне тяжёлое состояние – как физическое («кости мои потрясены»), так и моральное («душа моя сильно потрясена»), и молил об исцелении и помиловании. «Господи, доколе не пошлёшь мне облегчение? – вырывалось из уст его…» (58)

– А что же она? – спросил брат Михель, которого я узнал по голосу.

– Она тяжко мучилась, брат… – печально ответил Николаус. – А мне казалось, что смерть вот-вот прервёт её мучения… Но та всё не приходила, и бедное дитя продолжало страдать… И вот, прибыл гонец, который принёс для нашей красавицы письмо…

– Какое письмо?

– Обычное письмо – из дома, от матери. Я сел, развернул лист и начал читать нашей больной… Ты ведь знаешь, брат мой, что любое доброе слово имеет чудодейственную силу, не только Слово Божие…

– Ну и что же было потом? – брат Михель начал проявлять нетерпение.

– Вот, что там было написано… «Здравствуй, наша милая доченька. Мы с отцом постоянно плачем и молимся о твоём выздоровлении…»

– Да, горько родителям терять собственного ребёнка, – вздохнул монах. – Но, на всё – воля Господа…

– Слушай дальше, брат Михель. Умирающая больная внезапно притихла и стала слушать. Эти несколько минут она жила вопреки всем законам… медицины… Знать, какая-то неведомая сила удерживала её здесь, на грешной земле. Возможно, это любовь к родителям не отпускала невинную душу, рвущуюся вверх в Царство Небесное. Наконец, я дочитал письмо до конца и сложил лист бумаги… Только после этого девушка глубоко и шумно вздохнула и закрыла глаза…

– Поистине, чудесны твои дела, Господи, – брат Михель перекрестился.

В этот момент новый удар потряс стены клиники.

– Поэтому, надейся, брат. Господь нас не оставит… Надо верить и уповать на его милость…

Двери внизу уже вовсю трещали.

– Ещё немного! – доносились до нас крики осаждающих. – Скоро мы вынесем эти чёртовы засовы!

Последующий грохот дал нам понять, что двери рухнули. Профессор Майбах, отец Иосиф и трое братьев быстро перебрались к нам, наверх.

– Что творите, нечестивцы! – прогремел отец Иосиф. – Тут смертельно больные люди!

– Выкидывай их всех на улицу! – скомандовал кто-то.

Послышался грохот переворачиваемых лавок, стоны больных. Мы ринулись было к двери, чтобы спуститься вниз и там достойно принять всё, что уготовила нам судьба.

– Нет! – загородил нам дорогу брат Август, детина и пудовыми кулаками и ростом более шести футов. – Ради всего святого, поберегите свои жизни ради будущих больных! А этих вы уже не спасёте!

Мы с ужасом видели в окно, как несчастных, среди которых было немало тех, кого мы вполне могли спасти от смерти, выволакивают на улицу и швыряют на брусчатку.

– Прости им, Господи! Они не ведают, что творят… – прошептал кто-то из братьев монахов. – Прости и нас, принявших смерть за Веру свою!

И в этот момент грохнул выстрел!

– Немедленно разойтись! – услышали мы грозный окрик откуда-то издалека.

– Полиция! – радостно воскликнул профессор Майбах.

– Господь услышал наши молитвы, – подтвердил брат Николаус.

Там, в потёмках, видно, завязалась нешуточная потасовка. Полиция пришла, но сможет ли она противостоять такой толпе? Во всяком случае, нападающие только на минуту ослабили свой напор, и вновь принялись бесчинствовать в кирхе Святого Духа.

Вскоре, на нижнем этаже хозяйничали уже они, бунтари из Закхайма.

– Где врачи-душегубы? – доносились до нас их крики. – Выходите, мы вас вздёрнем на ближайшей липе!

И в этот момент резко запахло дымом. Нет, не нашими благовониями. Это горел пол клиники…

– Мы поджарим вас, убийцы!

Дело приняло совсем уж угрожающий оборот…

И, как спасительный небесный гром, раздался ружейный залп! Нет, это были не разрозненные выстрелы, которые должны были лишь напугать нападающих. Так стреляют только обученные солдаты – гарнизон Королевского Замка пришёл к нам на помощь!

Паника охватила нападающих. Их воинственный пыл куда-то улетучился. Они уже не помышляли громить нашу клинику, а дрогнули и начали разбегаться.

Обстановка стала успокаиваться. Но у нас занялся огнём пол на нижнем этаже. надо было срочно заливать пожар и спасать людей. Мы тут же схватились за вёдра и принялись тушить очаги пламени. Дыма становилось всё больше, люди бегали туда и сюда с вёдрами, мешая друг другу… В конце концов, перед глазами у меня возникла серая пелена, и я лишился чувств…

Очнулся я от нескольких глотков свежего воздуха. Это профессор Майбах оттащил меня подальше от больных, снял с меня маску и подставил моё лицо прохладному ветру с Остзее.

– Как там дела, профессор? – спросил я, едва придя в себя.

– Братья монахи наводят порядок… Толпу разогнали солдаты, остались лишь небольшие разрозненные кучки людей. Полиция и армия отлавливает бунтовщиков…

– А как наши больные?

– Монахи складывают их обратно на нижнем этаже. К сожалению, многих уже не спасти…

– Надеюсь, кирха больше не горит?

– Нет, мой мальчик, мы вовремя потушили пожар, хотя дымом ещё пахнет сильно… Господь милостив, большого ущерба клинике не нанесли. Если ты сможешь идти, то мы сейчас же вернёмся туда и продолжим ухаживать за больными. Но, может быть, тебе надо полежать и отдохнуть?

– Немного позже, – ответил я, поднимаясь. – Мне бы хотелось посмотреть, во что превратился наш дом…

Монахи затаскивали в помещение последние лавки с больными. Несколько человек, к сожалению, погибли. Убедившись в этом, мы с Майбахом поднялись наверх. Здесь всё оставалось таким, как было час назад.

– Дома – и стены лечат, – заметил я. – Тут я быстро приду в себя.

– Может, тебе нужно выпить? – спросил профессор. – Я попрошу отца Иосифа, он позаботится…

– Благодарю, не стоит… Бокал вина тут же уложит меня в постель. А мне ещё рано спать. Нужно навести порядок внизу и здесь посматривать за больными.

– Монахи управятся сами. Я пойду вниз, к тяжёлым…

За окном ещё доносились отдельные выкрики. Правда, уже издали. Угроза миновала…

Примерно через час монахи стали укладываться спать. Отец Иосиф, налив мне вина, тоже посоветовал ложиться. Профессор Майбах откланялся и, пожелав всем спокойной ночи, отправился домой. Жил он, как я знал, совсем рядом.

Дежурить остался брат Михель. Он уселся за стол и раскрыл перед собой Евангелие. Через два часа его должен был сменить брат Август.

Я вошёл в свою келью и присел на лавку. Зажёг свечу. Странно, но спать почему-то не хотелось. Я прилёг на лавку и стал думать об Илоне…

Зимой она должна родить… И я стану отцом! От этой мысли всё перевернулось во мне! Я, вчерашний школяр, абсолютно не знающий тонкостей семейной жизни, стану отцом… Но, рождение внебрачного ребёнка ставит под удар репутацию Лакошей… Конечно, мы с Илоной обвенчаемся… и, тем не менее, злых пересудов не избежать… Но я уже бакалавр и скоро стану врачом. Надеюсь, это звание вызовет уважение среди горожан, и заставит их прикусить языки…