Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

ЧАСТЬ II. УЗНИК «ГОЛУБОЙ БАШНИ»

Глава 1. Практические занятия в Альбертине

И вновь потянулись университетские будни со скучными, нудными лекциями. Опять бесконечная латынь, палящее солнце, заглядывающее в узкие окна аудиторий, да борьба с обнаглевшими мухами… Шорох бумаги, скрип перьев и монотонный голос лектора…

Пока профессор Клодт рассказывал нам что-то про кости и мышцы, у меня перед глазами вставало милое личико Илоны, и вспоминался наш первый поцелуй за день до моего отбытия в Кёнигсберг.

Тёплым августовским вечером мы стояли возле её дома… Воздух был насыщен запахом разомлевшей земли, трав и цветов… Через невысокую ограду к нам свешивались ветви со зреющими ягодами калины. В наших краях всегда считалось, что калина привлекает в семью счастье. Ведь сама природа заложила в это растение символ любви – семена в виде сердечка. А если взяться перечислять те болезни, которые лечат калиной, пришлось бы коснуться почти всех органов человека. Ну и пусть эти алые, как каленое железо (отсюда и пошло их название) ягоды с горчинкой. Может быть, в ней-то, и вся прелесть. Не пресытишься…

Неподалёку от нас кто-то тихонько распевал старинную балладу:

 
Der Wind reißt die Blätter,
Aber meine Liebe bleibt … (28)
 

– Я буду скучать по тебе…

– И я – тоже…

– Через три года я окончу Университет, и вернусь сюда уже практикующим врачом… Ты будешь ждать меня?

– Конечно. Но ведь ты станешь приезжать и после сессий? Хоть на день-два?

– Наверняка, навещу.

– Батюшка собирается открывать аптеку, полагаю, Господь поможет ему в этом… Мы вместе будем лечить людей, Петер.

– Это – прекрасно! Твой отец разбирается в лекарствах…

– В Венгрии его услугами пользовались даже герцоги и графы…

Тогда я мягко привлёк её к себе. Она не противилась, а, напротив, крепко прижалась к моей груди…

– Петер Коффер! – вдруг услышал я и тут же поднялся со скамьи.

Профессор Клодт приближался ко мне, как ощетинившийся пушками вражеский фрегат.

– У вас был такой одухотворённый вид, – с ехидцей в голосе произнёс он, – что я заподозрил, что вы витаете где-то в облаках, вместо того, чтобы слушать лекцию! Потрудитесь повторить мою последнюю фразу!

«Близость мужчины и женщины скверно влияет на работу кишечника!»

– Вы сказали, господин профессор, что близость мужчины и женщины плохо сказывается на работе кишечника…

Притихшая аудитория взорвалась оглушительным хохотом. У самого профессора губы дрогнули в презрительной усмешке, но он сдержался. Мне пришлось выдержать его пристальный взгляд, в котором сквозило превосходство, удивление и осуждение.

– Вы совсем не слушаете лектора, господин студент, к тому же даёте ответы не только de loco suo (29), но и в весьма… сомнительной форме! Вас следовало бы жестоко наказать… но, зная ваше прилежание, я ограничусь тем, что на экзамене вам… придётся довольно туго!

– Прошу прощения, господин профессор…

Клодт подал мне знак садиться. В аудитории не прекращались смешки. Проклятье, годом раньше я за это мог схлопотать плетей! «Это – что, такая шутка? – мысленно обратился я к своему „внутреннему голосу“, – Андреас Аурифабер любил подшутить»?

«И тогда любил, и сейчас любит, в чём ты смог убедиться…»

Ну, ладно… Только попробуй теперь не помочь мне на экзамене!

Итак, я продолжаю… – профессор строго взглянул на развеселившуюся публику. – Прошу успокоиться, господа. Видимо, на кого-то из вас кратковременный отпуск оказал весьма дурное влияние… Хотя, аb ипо non disce omnes… (30) …Итак, при колотых ранах восточные врачи рекомендуют извлекать инородные тела, например, наконечники стрел, захватывающими орудиями, а потом применяют лечение, «наращивающее мясо». Кстати, любимым средством ибн Сины были примочки с отваром сладкого граната в терпком вине. При нагноении ран он удалял костные фрагменты и накладывал повязки с розовым маслом, яичным белком, разбавленным оливковым или ромашковым маслом, привязывал листья подорожника или мумиё… Вы слышите, Коффер? Ни о какой «близости» я не говорил!..

Приехав на занятия в Университет и возвратившись в комнату в Доме Шпеера, что на Закхайме, я вернулся к своему привычному образу жизни. Но, первым делом, зная, что память – памятью, а знания надёжнее хранить на бумаге, переписал всё, что услышал от дяди Клауса в особую тетрадь. Заодно и подумал: а не начать ли мне лечение самостоятельно? Ведь через год я стану бакалавром, а это вам уже не простой школяр! В Альтштадте имеется огромный рынок, там всегда полно торговцев мёдом. У них я смогу приобрести также пергу, забрус, воск, маточное и личиночное молочко… Всё, как учил дядюшка… Я представил, как приеду в Инстербург и начну понемногу практиковать, собирать, так сказать, клиентуру на будущее. Я стану лечить детей, возвращать красоту женщинам, а старикам – молодость. И Илона… моя Илона будет мной гордиться!

Эх, мечты, мечты… Но нельзя забывать и ещё об одной важной проблеме… Некоторое время я привыкал к тому, что моя личность в какой-то мере… раздвоена. В моё тело вселился дух (если он не врёт, конечно) самого Андреаса Аурифабера, личного врача герцога Альбрехта, жившего сто пятьдесят лет назад. Существование данного доктора я в себе никак не ощущаю, кроме его редких реплик, которые ранее считал своим «внутренним голосом». Временами в моей голове возникают слова, даже целые фразы, которые произносит грамотный, доброжелательный и, я бы сказал, мудрый человек, к тому же – любитель пошутить… Жить с этим… непривычно, но вполне возможно, надо только привыкнуть. Дух Аурифабера не докучает мне, напротив, несколько раз давал дельные советы… Но у любого явления в природе есть как светлая сторона, так и теневая. С этим можно только смириться, роптать бессмысленно. Но человеку следует всегда об этом помнить.

Мой дух, несомненно, относится к «светлым силам». Чего не скажешь о демоне со зловещим именем Адамем… «Небесный огонь», взорвавшийся во время проведения спиритического сеанса в доме мэтра Шаньона, привёл к тому, что приоткрылась дверь в жуткий мир духов и иных загадочных субстанций, о существовании которых мы даже не подозревали. Оттуда неизвестно каким ветром занесло к нам эти добрые и злые сущности… По словам Аурифабера (а я склонен ему доверять), Адамем одержим желанием уничтожить меня… Но для этого ему требуется «завладеть» новым телом, а также душой человека, вынудить того взять в руки оружие и применить его против меня… Если я увижу того, кто собирается отправить меня на тот свет, я должен назвать ему имя демона: «Адамем»! И тогда, возможно, буду спасён. Но, если удар будет нанесён внезапно, исподтишка, когда я даже не буду подозревать о нём?.. Тут одна надежда – на него, доброго духа-шутника, моего Ангела-хранителя…

В свободное время я продолжал захаживать в альтштадский трактир «Усы сома», где обычно собиралось университетское братство «Пруссия», а также встречались члены кружка «Честь студента». Там мы пили кофе и вели философские разговоры, в то время как наши собратья по университетской скамье нередко предавались всем известным грехам и соблазнам…

Довольно часто мы, медики, заводили беседы на интересующие нас темы, нередко заканчивающиеся жаркими спорами. Я уже знал, что внутренности человека устроены примерно так же, как и у животных, взять, к примеру, коров, овец, свиней или кроликов… У всех есть сердце, лёгкие, печень, почки и прочие органы, поддерживающие в теле жизнь, а по жилам у них тоже течёт алая кровь! Значит, создавая всё живое на Земле, Господь, видимо, придерживался какого-то определённого эталона. И хоть было известно, что Бог создал человека по «образу и подобию Своему», данное утверждение нередко приводило нас к дискуссиям. Ясно было одно – чем лучше мы изучим строение человеческого тела, тем станет более понятно: что и как лечить. Известно ведь, что usus magister est optimus! (31) После этого все начинали сетовать: где бы раздобыть новый объект для своих упражнений? В Университете нам дали понять: очередные исследования трупа мы будем проводить только в следующем году, но и это не гарантированно.

– Ничего, друзья, – вздохнул Якоб Лившиц. – Обстоятельства сами подталкивают нас на кладбище… Хоть это и богопротивное занятие, но… хороший врач – это гораздо больше, чем обычный человек!

– Жаль, что в полиции этого не понимают! – заметил магистр Кольтенброк, закуривая трубку.

– И Церковь всячески тому препятствует… – добавил я.

Мы сидели скромной компанией в «Усах сома» и, как обычно, беседовали за чашкой кофе.

– Кстати, о Церкви, – неожиданно поддержал меня магистр Кольтенброк. – Да простит меня Пресвятая Дева Мария, но схожесть устройства всех живых существ говорит о том, что человек был создан практически одновременно с иными обитателями Земли. Можно сказать, всё было «сварено в одном котле»… Но только в человека Господь вдохнул душу! Именно поэтому мы и обладаем разумом, способностью любить и творить добро!

Мы не стали спорить с учёным человеком.

– Очень важно, – продолжал Кольтенброк, – по внешним признакам больного человека, таким как, цвет кожи лица, запах изо рта, вздутие или напряжение живота… определить, работа какого внутреннего органа нарушена. И, если консервативное лечение не помогает, то порой следует произвести надрез и, после тщательной ревизии тканей, сделать вывод, какие меры принимать в дальнейшем. Возможно, надо будет широко вскрыть опухоль и удалить гной или инородные тела, вложить в рану лекарства, а в наихудшем случае – и вовсе – удалить какой-либо член… Очень часто это спасает чью-то жизнь – армейские лекари вам подтвердят…

Об этом много написано в медицинских книгах, – подтвердил сидящий рядом магистр Лидис. – Я уверен, что скоро врачи будут лечить страждущих, коль лекарственные препараты не помогли, именно таким образом. При этом, необходимо помнить о милосердии и обеспечивать безболезненность подобных процедур. Но это – совершенно отдельная сторона медицинской науки.

И всё же, это – довольно рискованно… Церковь запрещает исследовать трупы потому, что считает человека храмом святого духа. В день страшного суда умерший должен воскреснуть таким, каким он был при жизни… Церковь говорит, что она «с отвращением относится к проливанию крови»!

– Данное заявление легко можно оспорить! – воскликнул Якоб. – Именно Церковь в азарте борьбы с еретиками и «нечистой силой» уничтожила многие тысячи человек! На кострах инквизиции сжигали людей сотнями, известны посёлки на территории Европы, где остались всего по две-три женщины, которых не убила инквизиция…

– Ты прав, дружище, – ответил Лидис. – Если Церковь вновь займёт господствующее положение в нашей жизни, как это было, скажем, лет двести назад, для всего человечества настанут тяжёлые и горестные времена… Давайте вспомним историю… В XIII веке папа Бонифаций VIII запретил исследования трупов и химические опыты. Нарушителей этого запрета, лишали свободы и сжигали на кострах. И подобное положение дел кое-где сохранилось до наших дней… В 1553 году в Женеве на костёр был отправлен великий испанский врач Мигель Сервет, поскольку он якобы пытался проникнуть в «дела божьи»! Известно, что Сервет посмел высказать идею о существовании малого круга кровообращения…

– У этого человека с головой-то как раз всё было в порядке! – заметил Кольтенброк.

– А как не вспомнить о Везалии (32)? – продолжил Лидис. – Он тоже был сторонником анатомических исследований и, несмотря на запреты папы Бонифация VIII, препарировал трупы. Смешно сказать, – тряхнул чёрными кудрями магистр, – но он, чтобы не вызывать подозрений, даже прятал трупы в своей постели!

– Вы знаете, школяры, – вновь взял слово магистр Кольтенброк, – что, работая в вечном страхе и затворничестве, Везалий создал великий труд «О строении человеческого тела», который разрушил схоластическую анатомию Галена, Аристотеля и Авиценны…

– Он также опроверг многие церковные догмы, – подхватил Лидис. – Например, Везалий установил, что у мужчины и женщины по 24 ребра. Библия же утверждает, что у мужчины 23 ребра, так как из 24-го Богом была сотворена женщина!

– Да, – попыхивая дымом, продолжил Кольтенброк. – Он же опроверг существование у человека… так называемой, «несгораемой» косточки, которая в день Страшного суда должна дать толчок к воскрешению из мёртвых (33). Нет, мол, такой косточки, я исследовал скелеты покойных и не нашёл! За это его обвинили в богохульстве.

– Его тоже сожгли? – невольно вырвалось у меня. Было б жаль, если такого человека, осмеявшего Церковь, отправили бы на костёр.

– Хотели, – ответил с улыбкой Лидис. – Но Везалий был искуснейшим врачом своего времени и многие годы являлся придворным лекарем Карла V и Филиппа II. Поэтому, тайный суд инквизиции приговорил Везалия к покаянию. А смертный приговор был заменён обязательным паломничеством, во время которого тот всё равно погиб… А вот вера в косточку жива до сих пор…

Мы рассмеялись. Я подумал, какая всё же удача, что я учусь в Университете и сейчас запросто беседую с учёными мужами! А ведь, не случись этого, и сам бы слепо верил в сию церковную чепуху и даже учил бы этому собственных детей!

Народу в трактире всё прибавлялось. Музыканты затянули незатейливую мелодию, кельнеры разносили кружки с пивом и подносы с едой. Голоса посетителей сливались в монотонный шум, в помещении царила обстановка добродушия и веселья.

В этот момент к нашей компании присоединились Манфред Гус и Отто Жемайтис. В последнее время их часто можно было встретить вместе. И Манфред и Отто во время короткого отдыха загорели и посвежели. По-видимому, обоих тянуло на новые подвиги. Во славу науки и просвещения, конечно…

– Друзья, – воскликнул Жемайтис, правда, не так громко, чтобы привлечь к себе публику из-за соседнего стола. – Мы с Манфредом его нашли!..

– Кого? – не понял я.

– Тело, – вполголоса ответил Гус. – Тело для исследований!

– Сегодня при строительстве крепостной стены упал на мостовую и разбился литовский подмастерье… По всей видимости, завтра его повезут хоронить… Но не на кладбище, а туда, где обычно предают земле городскую бедноту, на пустырь за Хинтерросгартеном (34)! Это неподалёку от Альтросгартенской кирхи, возле Лебединой речки!

Я знал это место. На восточной стороне Шлосстайха район Росгартен имел свои слободы – Дальний и Ближний Росгартен. С самых давних времён в северной части пригорода Альтштадта стали располагаться богоугодные заведения. Стараниями религиозных общин здесь были созданы многочисленные приюты для бедных и немощных, где малоимущим оказывали посильную помощь, в том числе и медицинскую. Обычно, местные жители хоронили своих покойников на кладбище Альтросгартенской кирхи, но не все могли себе позволить такое. Наиболее обездоленные люди, в основном, из переселенцев, хоронили своих близких на пустыре, который получил название Letzte Ruhestätte (35). Это место никем не охранялось и раскопать здесь могилу считалось делом почти плёвым. Не часто, но студенты Альбертины доставали из недр Последнего приюта очередной объект для изучения.

Место это было безлюдным и довольно живописным. Небольшая речушка текла в обрамлении тенистых дубов, лип и каштанов, сюда слеталось множество птиц, в том числе и тех, из-за которых водоём получил своё название. Жители окрестный селений соорудили на Лебединой несколько маленьких заводей. Целый каскад небольших прудов использовался для разведения рыбы. Далее речушка огибала кирху с юга и направлялась в сторону Шлосстайха.

– Вonum nuntium (36)! – воскликнул Кольтенброк. – Значит, завтра похороны, и завтра-послезавтра мы должны труп несчастного подмастерья доставить в Университет! Отто, готовь свою телегу!

– Будет сделано, – ответил тот, заказывая кельнеру вина. – Надо определиться, кто станет гробокопателями, да пару человек поставить, на всякий случай, в дозор…

Конечно, можно было нанять людей, которые выполнят самую грязную работу – выкопают гроб и вытряхнут из него тело. Но это требовало оплаты, и – немалой, к тому же нарушало наш принцип: как можно меньше посторонних свидетелей. Поэтому, за лопату приходилось браться нам, бедным студентам. Причём, Манфред Гус, как юрист, а не медик, мог оставаться в числе любопытствующих, а вот мне, будущему врачу, особо выбирать не приходилось.

А магистры уже о чём-то втихомолку переговаривались. Их можно было понять: нужно собрать дружину, которая глухой, тёмной ночью отправится выкапывать труп, чтобы потом тайно перевезти его в Альбертину, минуя все полицейские кордоны… И среди этих скромных героев, разумеется, буду я…

«А куда ты денешься? Не ты первый – не ты последний…»

Глава 2. 1709 год. Путь в «Голубую башню»

За тем трупом, который мы выкопали на пустыре неподалёку от Лебединой речки и Альтросгартенской кирхи, последовали и другие… Мы благополучно доставляли их в Университет, где они занимали свои места в Анатомическом театре. Профессора и магистры негласно, по ночам проводили с нами практические занятия, которые пополняли наши знания об анатомии человека. Мы воочию убеждались, во что превращают внутренние органы человека его пагубные привычки – пьянство, чревоугодие, прелюбодеяние… В какой-то момент я почувствовал, что сведения, которые я приобрёл в эту осень, трудно поместить в моей голове, поэтому начал делать записи. Вскоре я убедился, что вкупе с заметками по лечению средствами, которые дают нам пчёлы, и анатомическими рисунками, моя тетрадь «раздулась» до размеров настоящей книги!

– Что вы там пишете, Петер? – как-то поинтересовался профессор Майбах, увидев меня сидящим над своей объёмной рукописью и делавшим в ней новые записи.

– Заметки на будущее, господин профессор, – ответил я, стараясь закрыть ладонью написанный текст.

– Вы позволите взглянуть? – на лице профессора угадывалась такая заинтересованность, что моё недоверие и стеснительность сразу улетучились.

Я протянул Майбаху свой труд, над которым работал три месяца, и которым втайне страшно гордился. Тот полистал мои записи, наморщив лоб и шевеля губами. Было видно, что прочитанное вызвало у него живой интерес. Он довольно долго изучал мой опус и, кажется, остался им удовлетворён.

– Похвально, молодой человек, – сказал он, возвращая мне мой труд. – У вас цепкая память и вполне разумный взгляд на вещи… Хотя, рисунки оставляют желать лучшего, не знаю, вы сами-то понимаете, что там изображено?

– Разумеется, – ответил я.

Мне казалось, что изображал я внутренние органы вполне сносно, хотя, конечно, понимал, что далеко не художник…

– Я бы назвал сей труд «Пособием начинающему врачу», – с улыбкой произнёс профессор. – Весьма похвально, – он похлопал меня по плечу. – Я рад, что не ошибся в вас. Macte! Думаю, вы далеко пойдёте!

Похвала профессора подняла меня до таких высот, что я решился задать ему волнующий меня вопрос.

– Помогите мне разобраться, профессор… – волнуясь, начал я, – как известно, в каждом живом теле есть кровеносная система… Она состоит как из больших артерий, так и из мельчайших сосудов, которые несут кровь, а, следовательно, жизнь, в каждый человеческий орган… Так, я бы сказал, осуществляется «материальная» связь между ними…

– Ну-ну, – Майбах явно заинтересовался. – Каждый орган сообщается с другими посредством кровеносной системы. Это так…

– А существует ли «духовная» связь между органами? Чувствует ли печень, что заболел желудок или почки? Может ли она дать человеку команду, чтобы он не глотал всякую дрянь, а напротив, возникало непреодолимое отторжение оной? Вообще, существует ли между нашими органами другая связь, по которой проходят ощущения и сигналы, как если бы органы говорили друг с другом?

– А вы сами как полагаете? – Майбах хитро взглянул на меня. И хотя я изначально считал, что задал профессору вопрос, на который вряд ли кто из наших учёных мужей даст исчерпывающий ответ, тут мне показалось, что мой университетский «опекун» способен пролить свет и на эту проблему.

– Я думаю, – неуверенно начал я, – что такая система существует…

– Вот и верьте в то, что она есть! Возможно, вы сами её найдёте и опишете! Я пока уверен в одном – вот здесь, – он похлопал себя по лбу, – в голове… существует её командный пункт!

Когда с нами что-то случается, всегда находится человек, который потом скажет: «я так и думал!» На самом же деле ничего он не знал и даже не мог предположить, просто люди считают судьбу более предсказуемой, чем она есть в действительности. После того, как всё уже произошло, нам нередко кажется, что множество фактов указывали на высокую вероятность именно такого исхода и предостерегали нас… Так осенью 1708 года произошло событие, не имеющее непосредственной связи с моей университетской жизнью. Тем не менее, именно оно повернуло всю мою дальнейшую судьбу в совсем уж неожиданную сторону.

Всё началось с того, что на кладбищах появился ещё один похититель трупов. Ни к мародёрам, ни к медикам он отношение не имел. Поначалу нам было невдомёк, кто это тёмными осенними ночами ковыряется в могилах. Эта загадочная личность однажды сильно напугала наших студентов, когда те отправились за очередным объектом для исследований. Вернувшиеся ни с чем школяры утверждали, что на кладбище творилась какая-то чертовщина, хотя, мало кто им поверил. Растерянных и испуганных парней обвинили в трусости. Тем не менее, по городу тоже поползли слухи, будто в Кнайпхофе обосновался таинственный человек, одетый в чёрное. Иногда он торговал на рынке. Среди изделий, которые он предлагал покупателям были и человеческие кости: черепа, позвонки, фаланги пальцев… Кроме этого, у него находились различные колдовские составы: травы, высушенные мыши и лягушки, пряди волос висельников и верёвки, на которых они повесились… Вдобавок к ним странный человек продавал массу заговоров, страшных молитв неизвестно каким богам… Он предлагал горожанам помощь – приумножить богатство, избавиться от соперника или сделать любовный приворот… словом, обычный чернокнижник, каких в Кнайпхофе всегда водилось с избытком. Однако, позже появились сведения, что это – известный чёрный колдун, бежавший из Польши, точнее – из предместья Варшавы, которое он, говорят, спалил дотла.

Прежде лояльные к подобным личностям власти, в отношении польского колдуна развернули бурную сыскную деятельность. Долгое время их старания не давали никаких результатов… Полиция сбилась с ног. Днём его искали по улицам и переулкам трёх городов, а ночью он снова осквернял чью-то могилу… Неожиданно, в городах среди знати вспыхнули серьёзные заболевания. Некоторые важные персоны, в числе которых была супруга бургомистра Лёбенихта госпожа Толль, умерли буквально в течение недели. Тотчас эти события связали с польским колдуном…

В народе его прозвали «пан Тотенкопф» (37). Пока он был неуловим, хотя в старинной тюрьме Кнайпхофа «Голубой башне» для него была заготовлена камера, а нескольких человек, подозреваемых в помощи колдуну, уже казнили.

А в Европе продолжалась война за испанское наследство. Наш король Фридрих I отправил туда более чем 20-тысячный прусский корпус. Хотя, по сути, шла обычная борьба между Францией и Англией за господство в Европе, за торговые пути и колонии. Никто не хотел возникновения на континенте мощной франко-испанской коалиции, способной склонить в свою сторону сложившийся баланс сил. В 1708 году боевые действия начались на территории Франции. Как и прежде, Австрия и Англия старались воевать руками Пруссии. И самые важные и кровопролитные сражения были ещё впереди.

В ходе Северной войны, в 1708 году войска Карла XII оказались вовсе не на зимних квартирах в Москве, как ранее предполагал шведский король, а на территории Украины. Дело в том, что идущий на сближение со шведской армией гигантский обоз, который прикрывал корпус генерала Левенгаупта, был атакован русскими войсками и попал в руки Петра. Оставшись без провианта, армия Карла не могла идти на Москву, и остановилась на гостеприимной украинской земле.

Роль Пруссии в этой войне до конца так и не была определена. Она выжидала и не могла решить: присоединиться ли ей к шведам, или к другой коалиции, в состав которой входила Россия.

Приближался 1709 год, год тревожный и судьбоносный. Но я возлагал на него особые надежды. Зима 1708—1709 годов выдалась ужасно холодной. Однако и события, последовавшие после ухода зимы, не предвещали горожанам радости, покоя и благоденствия…

С началом заморозков процветающий край вдруг подвергся страшному опустошению. Первый снег выпал, когда на ветвях деревьев было ещё полно зелёных листьев, в садах – забытых плодов, а на лужайках противились законам природы неброские осенние цветы… Сначала снежинки ложились бесшумно, легко и весело… Затем вывернутая на дорогах земля, застыла колом. Вскоре на улицах городов выросли огромные сугробы, через которые мы с трудом пробирались, следуя на занятия. Шлосстайх промёрз до самого дна. В Кёнигсберге трещали такие морозы, что даже птицы замерзали на лету и камнем падали на обледеневшую землю. Тогда покрылось ледяным панцирем даже незамерзающее Остзее, которое смогло очиститься ото льда лишь к началу мая.

Занятия проводились в насквозь промёрзших аудиториях, студенты кутались во что попало, а преподаватели читали лекции в шубах и перчатках.

Но, весна всё-таки пришла! Сначала талый снег покрылся плотной грязной коркой, а потом стал киснуть и таять. К реке побежали весёлые, говорливые ручейки. Повеселевшие птахи стряхивали остатки снега с ветвей деревьев и открыто радовались теплу. По ночам, случалось, ещё подмораживало, однако это уже никого не пугало. Наконец-то перезимовали! Все верили – теперь жизнь наладится!

Только на этом наши испытания не закончились. Зима нехотя сдалась, но успела уничтожить на корню все посевы зерновых. Фруктовые сады и картофельные поля вымерзли, а последовавший год, отнюдь, не грозящий обильным урожаем, привёл к доселе невиданному росту цен на продукты. Мы позабыли про трактиры, наших жалких грошей едва хватало на самую простую еду…

А немногим позже то, что пощадили холода, с удовольствием доедали жуки-вредители. В начале лета Земландский полуостров оказался сплошь покрыт невероятно расплодившимися и прожорливыми гусеницами. Вскоре они добрались и до окрестностей Кёнигсберга, сведя на нет густые леса близ Хуфена. Дровами в тот год горожане запаслись в избытке, а вот охотники были просто в панике – вся дичь куда-то ушла…

В ближайшем лесу, расположенном за районом Понарт, появилась стая волков, которая за пару месяцев растерзала полдюжины местных коров. Сначала жители заметили следы крупных хищников возле их жилья. Как рассказывал дядюшка Клаус, волки по-особому ставят лапы, поэтому их след ровнее собачьих. К тому же серый разбойник переносит лапы немного их подволакивая. Только этот признак быстро заметается ветром. Поэтому, если найден след с поволокой – то это след свежий. Позже сами жители видели ту стаю – два матёрых зверя, три переярка и пять пришлых… Волки без страха заходили во дворы, пили и ели из корыт для домашней скотины. Всех собак во дворах, которых хозяева загодя не спрятали в своих домах, они сожрали… Шансы нарваться на эту стаю одинокому путнику были более чем реальны. Спастись от волчьих зубов даже крепкому и вооружённому человеку вряд ли бы удалось…

Со временем, по Кёнигсбергу поползли слухи, а потом появились и очевидцы какого-то страшного мора, случившегося в Европе. Свихнувшиеся от горя люди, прибывшие из тех краёв, свидетельствовали о том, что «пришла кара от Бога». Эта беда, по их словам, поразила генуэзцев в колониях на берегах южных морей, люди там «умирали в три дня», покрываясь мучительными язвами и пятнами. Тела умерших после смерти быстро чернели…

Однако суровая зима в Кёнигсберге наконец-то закончилась, и горожане старались не думать о плохом. Между тем, моряки не раз встречали в море корабли, дрейфовавшие по воле ветров и течений. Поднявшиеся на их борт смельчаки, бежали оттуда в неописуемом ужасе – корабли были полны трупов людей, умерших от моровой язвы, проникающей, по их словам, «до самых костей» несчастных.

Мы же учились, «грызли гранит науки», хоть и тяжело нам было, но – терпели. Молодость способна преодолеть любые трудности. А из Европы продолжали приходить нерадостные новости. Казалось, что назревает какая-то катастрофа… Например, как стало известно, что один за другим, несмотря на отчаянные попытки изолировать себя от внешнего мира, европейские города «падали» перед нашествием моровой язвы… Страшная болезнь опустошала города и целые местности, она поражала старых и малых, праведных и грешных, ни для кого не делая исключения.

Городские власти Кёнигсберга серьёзно обеспокоились этими зловещими фактами. К ранним мерам предупреждения распространения заразы они отнесли длинный список законов, преследовавших аморальность, призывающих повысить общественную нравственность, представить в выгодном свете христианский образ жизни и восстановить должный порядок, запретив, прежде всего, азартные игры, пьянство и проституцию. Кроме того, установили ряд правил для проведения торжеств, связанных с крещением, бракосочетанием и погребением… В связи с этим, изготовителям игральных костей грозило разорение, но они перешли на производство чёток, потребность в которых заметно выросла.

Злобное преследование Церкви и полиции в отношении чернокнижников, магов и колдунов ещё более ужесточилось. В городе проходили облавы, несчастных бросали в тюрьмы, не разбирая, для лечения ты собираешь травы или для колдовства. Властям повсюду мерещился зловещий «пан Тотенкопф»…

В мае ко мне приехали мать с сестрой. Но на этот раз в поездку с ними напросилась Илона. И они с радостью взяли её с собой.

Я встретил их утром (вечером у нас намечались повторительные лекции) и проводил в дом Шпеера. Мать выглядела уставшей, но довольной. Она всё не могла насмотреться на меня.

– Мама, ну что ты переживаешь? – отбивался я, как мог, от материнских ласк. – У меня всё в порядке, скоро приеду к вам погостить.

– Бакалавр ты мой…

– Пока нет, но скоро им стану… Как там отец? Как Карл?

– С ними всё хорошо. Работают не покладая рук. Жена Карла, Софья, вот-вот родит… Мы как раз на рынок приехали, прикупить что-нибудь по такому случаю…

– А ты, Анхен? – повернулся я к сестре. – Не нашла ещё себе жениха?

Та смущённо улыбнулась.

– Ты всё хорошеешь! Счастлив будет тот парень, которому ты скажешь: «Да»…

Наконец я коснулся руки Илоны.

– Здравствуй, милая…

– Здравствуй…

Я быстро отправил маму с Анхен на рынок в Альтштадт, а сам сделал всё, чтобы Илона осталась со мной… Там, в комнате дома Шпеера, между нами и произошла та самая близость, которая является вершиной мироздания, квинтэссенцией чувств, высшим проявлением любви…