Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

– Но в современной Европе спиритизм – модное и абсолютно безобидное занятие! – воскликнул относительно молодой человек, Антуан Лезис, тоже член городского совета. – Им занимаются просвещённые люди, дворяне и учёные!

– Вот поэтому, – ответил ему отец Христофор. – Господь и насылает на нашу голову испытания, чтобы мы могли одуматься, покаяться и очистится от грехов!

– Спиритизм – занятие богопротивное! – заявил другой священник, отец Илларион. – Господь, создавший небо и землю, а также всё живое, установил не только законы Природы, но и законы Морали, подробно изложенные в Библии! Слово Божье недвусмысленно заявляет, что спиритизм и иные колдовские деяния, – искушения Сатаны! Мы должны вооружиться Словом Божьим, чтобы бороться против греховных соблазнов. Ибо сказано: «…чтобы нам можно было стать против козней дьявольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против демонов и духов злобы поднебесной»!.. – он прокашлялся. – Сатана ловко и умело подстраивается под современные порядки и нравы: зачастую он представляется нам как Ангел света. Посредством спиритизма он совершает чудеса исцеления больных, а также производит другие неоспоримые сверхъестественные явления… Но так как его духи нередко заявляют о своём почитании Святого Писания, и твердят об уважении и любви к Церкви, их деяния часто могут восприниматься как проявление Божественной силы… Только всё это – от лукавого! А идти на сделку с Дьяволом – смертный грех!

Затем вновь пошли нападки на городской совет, якобы закрывающий глаза на то, что нынешняя молодёжь легко поддаётся влиянию различных ложных учений, а, между тем, всё реже посещает церковь, молится и соблюдает Божьи Заповеди.

Другой чиновник в чёрной шляпе, видимо, судебный пристав, тоже взял слово:

– …Я напомню вам: «Не должен находиться у тебя прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и воскрешающий мёртвых, ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это»! (47). Любое колдовство или магия – это от Дьявола! А единственная защита от него – это наша Церковь!

«Похоже, вас всё-таки казнят…»

«Неужели ты рад этому, Андреас?»

«Нисколько… Не теряй надежды…»

– По вашему получается, что осудив и казнив этих молодых людей, мы так просто избавимся от «чёрной смерти»? – насмешливо спросил Лезис.

– Каждый из нас должен дать ответ Господу: или мы смиренно принимаем его гнев, как должное, или стараемся отвести от нас беду путём разрыва всяческих отношений с Дьяволом!

Мой взгляд упал на пришедших на процесс представителей Альбертины. Тут, кроме вышеозначенных профессоров, находились наши магистры и несколько моих однокашников. Я очень хотел, чтобы хоть кто-нибудь из них взглянул на меня. Я был уверен, что они не верят в мою причастность к колдовству. Но никто не бросил на меня приветливого или ободряющего взгляда. Было похоже, что все смирились с тем, что меня уже нет…

Руки мои затекли и потеряли чувствительность, мысли тоже, словно, были связаны путами… О родных, об Илоне я старался не думать. При думах о них, слёзы накатывали на мои глаза… Только глухое суесловие обвинителей, цитаты из Евангелия и клеймящие нас фразы…

Наконец, было решено заслушать обвиняемых. Не думаю, что присутствующие в зале люди были уверены, будто мы признаем свою вину. Впрочем, Германа и его подручных, особо не спрашивали: всем было известно, что это – обычные грабители, мародёры. Что же касается отношения к нам, бакалаврам, то тут существовали как бы две позиции: первая – уверенные в нашей виновности служители Церкви, а с ними и значительная часть необразованных горожан… И другая точка зрения, которой, как мы надеялись, придерживается наша университетская братия, а также люди рассудительные, богатые и не очень, но понимающие, что врачебная деятельность требует знаний.

Мы отвечали на все вопросы, стараясь подчеркнуть важность медицины и нашу преданность ей. Иногда даже казалось, что судьи внемлют нам. А иной раз в их словах слышались сомнения, что было сродни жестокому приговору…

Сильнее всего меняет человеческую душу именно то, что вошло в неё мягко и исподволь, а затем пустило цепкие корни…, – наставительно говорил представитель Лёбенихта. – Точно так же и ересь!.. И хоть последняя не рассматривается Каролиной, но от ереси до колдовства – всего один шаг! Который вы всё-таки изволили сделать!

После того, как Отто Жемайтис высказался в нашу защиту, назвав обвинения в колдовстве «беспочвенными, вздорными, инквизиторскими», в зале наступила тишина. Казалось, в воздухе повис вопрос: А что здесь вообще происходит? Умещается ли данное расследование в рамки здравого смысла? Но вслед за этим высказался третий судья:

Частенько люди прячут от других или вытесняют из своей памяти ранящие их совесть греховные мысли…, – он строго взглянул в глаза каждому из нас. – Такова человеческая природа. Но, когда кто-то скрывает свои пороки, то те неизбежно начинают владеть им. А если человек поворачиваемся к ним лицом и признаёт их в себе, тогда он сам управляем ими… Поэтому – покайтесь! Или вы считаете, что многократное повторение лжи увеличивает вероятность того, что в неё поверят?

После этого о нас ненадолго забыли (словно вопрос с нами был уже решён) и перешли к обсуждению другой злободневной теме: как бороться непосредственно с чумой.

Выступившие представители от трёх городов обрисовали ситуацию, которая оказалась воистину ужасной! Врачи не справлялись с огромным и всё возрастающим количеством больных. Все больницы и богадельни были переполнены. Люди умирали так часто, что не хватало времени и сил их хоронить. Болезнь напоминала пожар: сегодня ею был охвачен один квартал, завтра – уже два, послезавтра – целая улица. Позавчера заболевшие были только в Понарте, вчера – уже в Хаберберге… Сегодня можно увидеть больных в Кнайпхофе, Лёбенихте и Альтштадте. Часто они валяются прямо на улицах, а живые или мёртвые – не понятно…

Услышав всё это, мне стало не по себе. Выходит, всё равно придётся умирать – от казни или от болезни…

Было вскрыто множество нерешённых вопросов: как остановить продвижение болезни? Чем помочь умирающим людям? Какие меры принять для того, чтобы болезнь не коснулась здоровых горожан? Ответы на них повисли в воздухе.

Затем вновь обсуждение вернулось к нам. Судья поднялся, вставил в глаз линзу-монокль и, взяв в руку лист бумаги, начал излагать:

– Обвиняемые…, – он назвал нас поимённо. – Суд скрупулёзно рассмотрел ваши доводы, показания свидетелей, а также ходатайства и поручительства ваших университетских наставников… Суд принял во внимание молодость, увлечённость, а также ваше достойное занятие – обучение в Альбертине искусству врачевания…

Мы замерли в тишине. Сейчас решалась наша судьба… Вдруг у судьи есть такой же сын… Неужели он не сможет войти в наше положение? Ведь, наверняка, сам он неоднократно обращался за помощью к последователям Гиппократа… Ну, прояви же милосердие, служитель Фемиды!

– …Суд не может принять ваши доводы, в качестве смягчающих обстоятельств. Поскольку сам факт похищения с кладбища тел усопших христиан является страшным грехом, богомерзким воровством, непростительным кощунством и глумлением над мёртвыми! А то, что вы собирались с ним сделать потом, иначе как колдовством, назвать нельзя!.. Я вынужден объявить вердикт: «Виновны!!!»

У меня внутри всё оборвалось… Было похоже, что лопнула какая-то тонкая, но звонкая струна, отчего даже заложило уши… Это означало одно – страшную казнь где-нибудь на Фиалковой горе!

«Прощайте, отец, мать и брат! Прощай, Илона…»

– Я прошу суд выслушать моё слово! – наполнил зал своим громовым голосом Филипп фон Ротенхофф. – Пока не огласили приговор…

– Прошу вас, господин граф, – смущённо улыбнулся судья.

– Я уверен, что обвиняемые в колдовстве люди, присутствующие здесь, будут приговорены к смертной казни…

Судья почтительно кивнул головой.

– Но большинство из них – медики. Причём, не просто студенты, а бакалавры медицины!..

Судья снова кивнул.

– А посему… Не лучше ли будет заменить смертную казнь… работой по уборке трупов с улиц города?

Зал зашумел, потом взорвался аплодисментами.

– С одной стороны, мы как бы милуем этих людей. Но любая милость – от Господа. А с другой – работа мортусом обычно быстро заканчивается смертью… Я надеюсь, что Господь сам выберет, кто из них достоин жить, а кто – нет. К тому же…, они могут оказать неоценимую врачебную помощь… До тех пор, пока в городах свирепствует чума. А затем… словом, Господь нас рассудит!.. Думаю, это лучше, чем колесовать их или повесить…

Судья благосклонно кивнул.

«Ну вот, я же говорил…»

«Что ты говорил? Я ничего подобного от тебя не слышал…»

«Я просто боялся сглазить…»

Глава 9. Профессор Майбах

Итак, положение в городе из-за лютующей «чёрной смерти» стало настолько серьёзным, что нам заменили смертную казнь на работу в качестве мортусов, то есть, уборщиков трупов больных чумой и их могильщиков, что, если откровенно, давало лишь небольшую отсрочку от объятий преисподней.

Между тем, на моей родине тоже начали развиваться важные события, о которых я и хочу рассказать. Известие о начале процесса над «колдунами», среди которых находился и я, достигло ушей жителей Инстербурга. В то время, пока нас под конвоем уводили в один из подвалов ратуши Кнайпхофа, мой отец решил действовать…

Ганс Коффер хлопнул дверью сарая, щёлкнул задвижкой. Он собирался в путь, поэтому взял с собой в дорогу необходимый дорожный предмет, которым обычно никогда не пользовался, потому и хранил среди разного железного хлама, впрочем, довольно бережно, обернув куском рогожи.

Это была старая шпага, доставшаяся ему от отца, а тому, в своё время, видимо, от своего… Шпаге этой было не менее ста лет, но, поскольку её никто никогда не пускал в дело, сохранилась она довольно неплохо – в чёрных кожаных ножнах, с боковой дужкой на эфесе и опорами для пальцев. Это была превосходная короткая гражданская шпага.

Прицепив оружие к поясу, насадив на голову широкополую шляпу и надев дорожный плащ, Ганс, сразу ставший похожим на странствующего бретёра (48), попрощавшись с женой и дочерью, вышел из дома. Старший сын работал в кузнице, и ему ещё было не известно, что его брат, бакалавр медицины, которым гордилась вся семья, попал в скверную историю… Понятно, если бы тот ввязался в драку, пырнул кого ножом… А тут – похищение трупов, спиритизм, колдовство… Из-за чего, собственно, и пришла на земли Восточной Пруссии «чёрная смерть»… И ведь в этот вздор готовы поверить большинство горожан! Нет, надо что-то предпринимать… Ганс наскрёб в семейных закромах скопленные за много лет деньги…, вдруг помогут?.. И направился к берегу Прегеля, в надежде пристроиться на какой-нибудь плот, следующий в Кёнигсберг. Но по дороге решил проведать своих родственников, Лакошей.

Понемногу темнело. Разноцветные вянущие листья уныло висели на кронах деревьев. Поневоле подумалось: каждый ясный день в эту пору – подарок. Однако, солнце всё реже отогревает землю своими хрустальными лучами, на что всякий раз жаловалась ему жена после того, как повозится в огороде. Дни становятся короче и прохладнее, небосвод тускнеет… Гулкая осенняя дрожь ощущается в свежем воздухе… А за городом, в лесу так славно пахнет грибной плесенью, и пролетают с прощальным курлыканьем, задевающим душу, клинья журавлей. Они, печально взмахивая крылами, словно плывут по прозрачному небу…

Ференц встретил Коффера, сидя за столом, куда знаком показал присаживаться и Гансу.

– Занимай место поблизости, сват, – с улыбкой произнёс венгерский переселенец, закуривая трубку, – ты, я вижу, собрался в путь… В Кёнигсберг, к сыну?

– Тебе всё известно, старина Ференц, – грустно усмехнулся Ганс. – Не зря, видать, люди сказывают, что ты – колдун.

– Э, люди во все времена только и делали, что разносили глупые сплетни… выпьешь со мной токайского, Ганс?

– Нет, мне в дорогу… А если я приложусь к кубку, то потом меня за уши не оттянут от стола… Я, пожалуй, воздержусь…

– Неважно выглядишь, старина. Понимаю, вести из Кёнигсберга тревожные… Эй, доченька, – обратился он к Илоне, хлопочущей возле очага и прислушивающейся к разговору, – сделай-ка нам кофе!

Вскоре по дому разнёсся душистый кофейный аромат.

– А где же твоя хозяйка, дружище Ференц? – спросил старший Коффер.

– Занедужила, – ответил тот. – Нет, не думай, это не та страшная болезнь, это – совсем другое, – он дёрнул рукой, словно отмахиваясь от мух. – Намаялась с утра, пусть полежит…

Илона поставила на стол две чашки с кофе и мужчины принялись за горячий напиток.

– А как твои? – спросил Ференц. – Все ли здоровы?

– Да, пока Господь миловал, – ответил Ганс. – Только мне тяжеловато становится в кузне. Видно, старею… Не могу уже так молотом махать, как в прежние годы…

– Это – верно, времена нас не жалеют… Значит, ты намереваешься увидеть сына? – Ференц со знанием дела сочетал трубку с табаком и чашку с кофе. – Нелегко тебе придётся…

– Я сначала наведаюсь в Университет… Есть там у нас человек, который посвятит меня во все вопросы… И подскажет, как действовать.

– Кто же это такой, дружище Ганс? – попыхивая трубкой, спросил Ференц.

Илона не пропускала ни единого слова из их разговора.

– Это – профессор медицины. Доктор. Пожалуй, самый толковый человек в Альбертине. Его фамилия Майбах. Это он встретил нас три года назад и взялся опекать Петера…

– Ты правильно решил, Ганс, – одобрительно кивнул Ференц. – Конечно, съезди… Только будь осторожен, там, в Кёнигсберге – чума…

– Я – туда и сразу обратно… Чума не успеет прицепиться ко мне, – усмехнулся Ганс. – Вот только не знаю, повезут ли в Кёнигсберг лес, как в прежние годы… Все боятся «чёрную смерть»…

– Повезут, – пыхнул дымом Ференц. – И с чумой как-нибудь разберутся… Не хочешь ли перекусить, Ганс?.. Мы тут набрали грибов…

– Нет, спасибо…

– А то, я мог бы предложить тебе ещё и сладкий перец… Кстати, послушай одну забавную историю, надеюсь, она уберёт с твоего лица и усталость, и озабоченность…

Ференц хитро улыбнулся и начал рассказ:

– Когда мой отец начал серьезно ухаживать за мамой, то через некоторое время наступил момент, чтобы, согласно нашим обычаям, познакомиться с родителями невесты…

Ганс Коффер слушал и не перебивал.

– Ну, что ж, раз надо – так надо, – продолжал Лакош. – Обычное, в общем-то, жениховское дело. Только кто же мог знать, какое непростое испытание его при этом ожидало…

– О, – заинтересовался Коффер. – И что же там произошло?

– Как-то, в воскресный день, пришел мой папенька в семью своей будущей супруги. Кандидат в тёщи, моя бабушка, сознавая серьёзность момента, подготовила по тем небогатым временам изысканный стол, а обрадованный тесть выставил объемистую бутыль отличной домашней наливочки. Все – как полагается…

– Да, так и у нас принято…

– И вот, сконфуженного молодого человека пригласили в дом, усадили на скрипучий стул, и мать невесты начала потчевать своего дорогого гостя. Одним из кулинарных изысков были фаршированные перцы, которых мой отец отродясь не видывал. К середине вечера жених уже всего понемногу попробовал, а вот отведать фаршированных перчиков все никак не решался, но, уступая просьбам тёщи, всё же взял на свою тарелку один – поменьше. Следует указать, что эти, такие привычные сейчас овощи, росли тогда далеко не у каждого, и в данном конкретном случае были приобретены за довольно большие деньги на рынке. Как назло, среди всех сочных и сладких перцев, один оказался горьким и острым. Именно он и достался моему папаше.

– Вот оно что, – уловив «изюминку» рассказа, усмехнулся Ганс.

– Да-да, дружище! Разжевав первый кусочек, отец ощутил ужасное жжение во рту, но виду не подал, тем более что окружающие кушали это блюдо с огромным аппетитом.

«Наверное, так и должно быть, – подумал он, – потерплю…» – Отломил вилочкой и съел еще один кусочек, после чего ему стало совсем худо…

– Бедняга, – прокомментировал Коффер, отхлёбывая кофе.

– А тут еще присутствующие принялись нахваливать искусство хозяйки, да и сама теща поинтересовалась: «Нравится тебе, сынок?»

«Спасибо, очень вкусно», – вежливо отвечает невезучий жених, а у самого уже слезы градом катятся…

– И что же дальше?

– … Застыв в «стойке суслика», отец выпученными глазами умоляюще смотрел на невесту. Тёща этот взгляд расценила по-своему и искренне порадовалась за дочь.

– Ха-ха, не хотел бы я оказаться в такой ситуации!

– …Папа все-таки доел этот проклятый перец, но когда заботливая бабушка положила ему в тарелку второй, на этот раз – нормальный, сладкий, мой папаша, уже мало что соображая, выскочил из дома и стал жадно пить дождевую воду из кадушки.

– Ха-ха-ха! – от души рассмеялся Коффер.

– Когда все выяснилось, – продолжал Лакош, – домашние, искренне сочувствуя, час отпаивали его молоком и… смеялись… Только, несмотря на такой конфуз, мой отец всё равно женился на маме. Однако перцы с тех пор терпеть не мог, и мама в нашей семье по праздникам всегда готовила фаршированные помидоры…

– Спасибо, старина Ференц, за интересный рассказ, – вздохнул Ганс. – А мне, пожалуй, надо идти… Вот-вот плоты подойдут к нашему берегу, не пропустить бы…

Коффер поднялся из-за стола, взял в руки шляпу, поправил шпагу и плащ.

– Дядюшка Ганс, – вдруг воскликнула Илона. – Пожалуйста, возьмите и меня с собой в Кёнигсберг! Батюшка, отпусти меня с дядей Гансом!

– Что ты, девочка? – нахмурил брови Лакош. – Зачем это тебе? Хочешь привезти нам чуму? И не думай даже!

Ганс Коффер не проронил ни слова. Пусть старый Лакош сам разбирается со своей дочерью.

А у той на глаза навернулись слёзы, и она кинулась к отцу.

– Пожалуйста, батюшка!..

– Это опасно, Илона, – попытался убедить её Ференц. – Не приведи Господь, подхватишь заразу… Да и чем ты поможешь Петеру? Ганс справится и без тебя…

– Да, дочка, – подтвердил Коффер. – Мне одному и спокойнее, и удобнее…

– Как вы не понимаете! Мне хотя бы один раз увидеть его!..

Глаза Ференца расширились.

– Ты что, дочка? Уж не влюбилась ли в младшего Коффера?

– Батюшка, – бросилась к отцу Илона. Тот, встав из-за стола, обнял её… – Я жду от Петера ребёнка…, – высказала она свой последний аргумент.

Трубка выпала изо рта старого Лакоша…

Ганс Коффер выронил шляпу и более внимательно взглянул на Илону… Округлившийся живот младшей дочери Лакоша красноречиво подтверждал её слова.

Некоторое время спустя старый кузнец, как мог, успокаивал отца и дочь. Ференц всё лепетал:

– Как же так можно? Без благословления Церкви, отца и матери, без венчания…

– Брось ты причитать, старина. Вспомни себя молодым…, – Ганс тоже закурил. – Иногда так прихватит, что забываешь об отце с матерью… Когда начинается большая любовь, то голова зачастую перестаёт соображать…

– Ты, Ганс, забрал у меня одну дочь, а теперь пришёл за второй…, – Ференц едва сдерживал слёзы.

– Да будет тебе… Теперь это – наша общая забота… Дети сами всё решили, без нас… Видимо, действительно, полюбили друг друга… Что ж, я надеюсь, что такая любовь принесёт достойные плоды…

Через четверть часа, Илона, собравшаяся за считанные минуты, и Ганс вышли из дома Лакошей и направились к реке.

Всю ночь и весь наступивший день длилось путешествие. Прегель был спокойным, плотогоны, широкоплечие, неразговорчивые литовцы, шестами и вёслами держали плоты в русле реки. Её берега местами были топкими, покрытыми буйными травами и кудрявым ивняком. В этих зарослях водилось много разной дичи. Колючая стена леса местами подходила к самой воде. Кое-где торчали макушки затопленных кустов… Временами взору открывались заливные луга с живописными стожками и рыбачьими сетями, развешенными на кольях, вбитых в песок…

Старый Коффер и Илона делили между собой каждый кусок хлеба, укрывались от дождя и ветра одним плащом… Разговаривали мало, старались хоть немного выспаться.

Река медленно несла их к цели путешествия.

– Вы осуждаете нас, дядя Ганс? – наконец, спросила Илона, когда до Кёнигсберга оставался час пути.

– Что ты, дочка… Я и Ференцу об этом сказал… Кто когда-нибудь любил по-настоящему, тот поймёт и не осудит… Меня больше волнует то, что мой сын сидит в тюрьме по чудовищному обвинению, а то с огромной радостью я благословил бы вас на брак…

– Что же теперь будет? – всхлипнула девушка.

– Не плачь, дочка, – Ганс своей огромной пятернёй неуклюже погладил волосы Илоны. – Господь не допустит несправедливости… Скоро прибудем в Кнайпхоф, университетский профессор подскажет путь к спасению Петера… Э-э, да ты совсем бледна и дрожишь, словно листик на ветру… Уж не заболела ли ты?

– Нет, дядя Ганс…

– И понадобилось тебе это путешествие! Сейчас бы лежала дома в постели, а отец потчевал тебя своими снадобьями! Пресвятая Дева, да ты вся горишь!..

– Вашей дочери плохо? – склонился к путникам один из плотогонов, человек пожилой и, видно, бывалый.

– У неё жар, – торопливо объяснил Ганс. – Есть ли у вас какие-нибудь средства, чтобы унять его? Я заплачу!

– Сейчас, сударь, мы вскипятим воду и… пусть она выпьет целебный сбор. Мы его всегда берём в дорогу, при нашем ремесле простудиться – раз плюнуть!

Со стороны Кёнигсберга дул пронизывающий ветер.

Илона выпила предложенное лекарство, Коффер укутал её потеплее в плащ и уговорил хоть чуточку поспать. Затем достал трубку, закурил и уставился вдаль в ожидании появления высоких шпилей и красных черепичных крыш.

– Уже скоро, – старый плотогон, отказавшийся принять плату за лечебное снадобье, тоже закурил. – Простуда – это плохо… Но чума – гораздо хуже. Уж поверьте мне – я видел…

Они пристали к берегу Закхайма, откуда Ганс, ведя под руку Илону, направился в сторону Лёбенихта и Кузнечного моста. Картина, открывшаяся старому кузнецу, ужасала. На пути в большом количестве встречались люди, собирающиеся покинуть город. В руках они держали узелки с добром. То тут, то там попадались трупы людей, возле которых шныряли крысы. Последних расплодилось неимоверное количество. Они сновали под ногами так и норовя вцепиться зубами в чулки… На ветвях деревьев сидели чёрные, важные вороны и тоже ждали своего часа. «Пресвятая Дева, – подумал Коффер. – Неужели всё это ожидает и нас? Придёт ли спасение от этой беды?»

– Не смотри туда, – успокаивал он Илону, сворачивая с пути, завидев очередное обезображенное тело. – Не волнуйся. До Кнайпхофа рукой подать…

Во всём городе царило жуткое зловоние. Перейдя по Кузнечному мосту на остров Кнайпхоф, Илона и Ганс направились прямиком к зданию Альбертины. Здесь тоже царило полнейшее уныние. Здоровые горожане спрятались в своих домах, умирающие лежали прямо на улицах, кто-то ещё шевелился и стонал, а иные уже испустили дух.

– Пресвятая Дева, – не уставая, повторял кузнец, с ужасом наблюдая за столь преобразившимся городом и прикрывая рот отворотом плаща. Здесь тоже хватало крыс и воронья, но удивляло другое: никто не приходил на помощь лежащим больным, которых ещё, возможно, удалось бы спасти.

По всей видимости, Университет был закрыт. «Конечно, – подумал Ганс, – кому придёт в голову учиться в такой обстановке?» И всё-таки, иногда двери Альбертины открывались, туда заходили и оттуда выходили люди. Только не было весёлых ватаг студентов, не раздавался смех или привычные беззаботные голоса…

«Кнайпхоф тоже умирает! – подумалось Кофферу.

Внезапно, он почувствовал, что Илону уже не держат ноги. Неожиданно они у неё подкосились и девушка едва не упала… Кузнец подхватил её на руки.

– Доченька, – только ты не умирай…

«Пресвятая Дева, помог бы кто…»

И, наконец, вот он – счастливый момент! Дверь Альбертины распахнулась, и оттуда стремительно вышел тот самый сухонький профессор, который встретился ему и Петеру более трёх лет назад – Иоганн Майбах. Тот быстрым шагом, почти бегом, направился к Гансу с Илоной.

– Я увидел вас из окна и сразу узнал, – объявил он, едва поравнявшись с кузнецом. – Здравствуйте, господин Коффер! А кого вы держите на руках? Девушке нужна срочная помощь…

– Здравствуйте, уважаемый профессор, – ответил Ганс. – Это – невеста Петера… Поистине, счастье, что мы вновь повстречали вас…

– Девушка бледна, у неё жар…, – констатировал Майбах, приложив ладонь к щёкам Илоны. – Но слава Господу, что не чума. Пойдёмте же со мной, господин Коффер…

– Куда? – опешил тот.

– Ко мне домой. Я живу рядом, в Альтштадте. Нам нужно только перейти через Лавочный мост…

– Стоит ли вас беспокоить?.. – замялся кузнец.

– Конечно, стоит! Вашему сыну сохранили жизнь, значит, надо позаботиться и о его невесте! Вы сможете пронести её ещё некоторое время?

– Она легка, как пушинка, – воскликнул Ганс, обрадованный хорошей новостью. – Ведите, господин профессор! Хвала небесам, значит, не зря мы тащились сюда!.. Значит, Петер жив!

– Жив и здоров, – ответил Майбах. – Но не радуйтесь раньше времени. Обвинение с него не снято, а смертную казнь заменили тяжелейшим испытанием…

На некоторое время Коффер замолчал, шагая вслед за Майбахом в направлении Лавочного моста. Теснившиеся друг к другу дома сочувственно смотрели на них печальными глазницами окон. Свинцовые волны Прегеля, казалось, вот-вот накатятся на мостовую. Чайки, носящиеся над обречённым городом, словно уже оплакивали его…

– Скажите, господин Майбах, что за испытание предстоит моему сыну? – с тревогой в голосе спросил Ганс Коффер.

– Ему предстоит работать мортусом, – ответил профессор.

– Это опасно?

– Чрезвычайно. Он будет заботиться о больных, а также очищать город от трупов. Подхватить чуму при такой работе – проще простого… Но, возможно, Господь убережёт его от смерти…

– Мы все будем молиться… – Ганс хотел перекреститься, но его руки были заняты Илоной.

Наконец, они перешли через мост и оказались в Альтштадте. Миновав городскую ратушу и пройдя по улице Хлебных лавок, профессор свернул к кирпичному дому с дверью, над которой порхали вылепленные из гипса ангелы.

– Прошу вас, – Майбах толкнул дверь.

Едва кузнец вошёл в полутёмное помещение, профессор громогласно объявил:

– Лизхен, принимай гостей и отведи им отдельную комнату! Приготовь постель для больной фроляйн!

Через полчаса, когда Илону, напоив целебным отваром, уложили в постель, а жена профессора накрыла на стол, мужчины уселись ужинать.

– Мы с женой живём одни, – сказал Майбах, предвидя вопрос Ганса. – Дети разъехались в разные концы Европы… Наверное, это – правильно, – задумчиво произнёс он. – Нельзя всё время сидеть на одном месте… А вы как думаете, господин Коффер?

– Вы правы… Я в своё время тоже немало попутешествовал… Но вернулся и начал работу кузнецом у себя дома. Господин Майбах, что за недуг обуял нашу Илону?

– Ничего особенного, у неё обычная простуда, нервное расстройство и переутомление…

– Это очень опасно?

– Думаю, через неделю она встанет на ноги…

– Илона очень хотела видеть Петера…

– Боюсь, это будет затруднительно… Мортусы находятся под охраной, к ним никого не подпускают.

– Но, как же быть…

– Поверьте, Ганс, их любовь поможет ему в любом случае… Не обязательно встречаться и миловаться. Я постараюсь дать ему знать, что его невеста находится здесь…

– Но мы должны вернуться в Инстербург…

– Увы, мой друг. Вам придётся уехать одному… Маленькую фроляйн в такой дальний путь я отпустить не могу. Она его может просто не вынести… А для вас велика вероятность подхватить здесь более страшное заболевание… Поэтому следует незамедлительно возвращаться домой…

Супруга профессора подала на стол тушёные кабачки, нарезала сала. Майбах и Коффер некоторое время были заняты едой.

– Признаюсь, господин профессор, я не узнаю Кёнигсберг…

– Мы и сами, находясь тут, не верим, что всё это происходит наяву… Боюсь, что будет ещё хуже… Так что вы поезжайте… Есть ли у вас какая либо оказия до Инстербурга?

Коффер пожал плечами.

– Обозы сейчас не ходят, – продолжал Майбах. – Вам лучше всего купить лошадь и отправляться верхом… А Илона пусть останется у меня. Я немедленно напишу письмо её родителям, а вы объясните им всю ситуацию…

Кузнец согласно кивнул.

– А можно ли как-то…

– Облегчить участь сына? – догадался профессор. Коффер кивнул. – Поверьте, друг мой, то, что его зачислили мортусом, оставив жить, – это уже большая удача. Чумы можно попытаться избежать… И я думаю, что Петер постарается не поддаться ей… Он мой лучший ученик и ему сопутствует удача… Несмотря на все неприятности, свалившиеся ему на голову…

– Я буду молиться…

– А вам придётся возвращаться одному… Завтра же утром! Не общайтесь ни с кем по дороге, отправляйтесь малоезжеными путями, не заходите в таверны… Я сам снаряжу вас в дорогу и дам немного еды и табаку… А сейчас надо ложиться спать, вы тоже очень устали… Завтра я куплю вам лошадь, у меня есть знакомый конюх… А за Илону не беспокойтесь, – улыбнулся врач, – я же как-никак – профессор медицины…

– Благодарю вас за всё, господин профессор.

Наконец, пришла пора устраиваться на ночлег.

– Места у нас много, моя Лизхен постелет вам в этой комнате, – Майбах приоткрыл дверь. – Сейчас я принесу свечи…

Внезапно они услышали тихую речь, доносящуюся из комнаты, куда положили Илону.

Оба тут же прильнули к приоткрытой двери.

– …Господи, дай мне глаза, которые видят в людях лучшее, и дай мне сердце, которое будет прощать худшее. Дай ум, что забывает плохое, и душу, которая никогда не теряет веру и надежду! – горячо молилась девушка.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ