Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

Глава 4. С профессором Майбахом в госпитальной кирхе Святого Духа

Вновь потянулись дни, полные тяжёлых испытаний. Чума продолжала ежедневно собирать свою ужасную дань. Время шло, октябрь подходил к концу. За каких-нибудь полмесяца в Кёнигсберге умерло более тысячи человек.

Судья Герхард Штюрмер, которого Господь очистил от чумы, и, возможно, благодаря моему вмешательству, вновь занял свой пост и принялся за дела. Теперь он появлялся на заседаниях в новеньком сюртуке с золочёными пуговицами, облачённый в модный парик и носящий непременное пенсне. Когда он узнал, что схвачен чёрный колдун из Польши, известный под именем «пан Тотенкопф», то страшно обрадовался. Как человек разумный, судья понимал, что поимка ведьмака не прекратит нашествие чумы на Кёнигсберг. Однако, тот факт, что в аресте пресловутого «пана» приняли участия люди, прежде обвиняемые в сообщничестве с ним, круто меняло дело. К тому же, имелся важный свидетель – сержант Пфаффер, показавший, что мортусы, за работой которых он надзирал, выполняя свой служебный долг, оказали ему неоценимую помощь в поимке преступника, которого полиция безуспешно пыталась схватить в течение более чем двух месяцев.

Судья Штюрмер решил пересмотреть дело и вынес следующий вердикт. Первое: с восьмерых подозреваемых снимается обвинение в сговоре с чёрным польским колдуном. Второе: обвинение в убийстве полицейского часового в «Голубой башне», а также последующем побеге из тюрьмы, хоть и сохраняется, но смягчается мера пресечения. Студенты-медики направляются в «чумные дома» для лечения больных, а бывшие мародёры вместе со студентом факультета права остаются работать мортусами. При этом, Петеру Кофферу, бакалавру, проявившему удивительные познания в медицине, разрешается свободное перемещение по Кёнигсбергу. Когда же борьба с чумой закончится и жизнь вернётся в своё привычное русло, процесс будет возобновлён и, возможно, большинство осуждённых будут считаться искупившими свою вину.

Это была наша первая победа.

Кстати сказать, «пан Тотенкопф» до суда не дожил, но признательные показания он дать успел. Чума скосила его всего за один день, видимо, поездка в телеге мортусов стала тому причиной.

Моя жизнь тоже заметно изменилась. В «чумном доме» теперь работали мои студенты-однокашники, старшим из которых был назначен Отто Жемайтис, а меня забрал в Альтштадт, в госпитальную кирху Святого Духа сам профессор Иоганн Майбах. Свободного времени у меня практически не было: я, надев костюм «чумного врача», постоянно находился при больных, а в минуты небольшого отдыха занимался приготовлением лекарств на основе пчелиных продуктов, которые мы раздобыли в «Медовой лавке».

В этом ремесле мне помогал дух Андреаса Аурифабера. Узнав, что профессор Майбах несколько лет назад изготовил териак, который, впрочем, не отличался волшебными свойствами, он предложил добавить в него порошок белого прусского янтаря.

«Белый янтарь на вкус сладкий, с острым запахом, который вызывает желание чихнуть… В этом я убедился сам!»

Но достать янтарь, особенно белый, было достаточно тяжело. В основном, мы ограничились тем, что среди больных ставили жаровни, где «пеклись» мелкие янтарные крошки, наполняя помещение терпким запахом смолы. И вскоре убедились, что поступили правильно: применяемые нами методы лечения приносили хорошие результаты. Смертность от чумы в госпитальной кирхе Святого Духа пошла на убыль.

«В 1549 году в Кёнигсберге тоже свирепствовала чума. Многие жители спешно покидали город. Моя супруга, как и многие другие, подхватила эту страшную болезнь… Я лечил её янтарём…»

В первых числах ноября 1709 года в кирху доставили очередного пациента, в чём, впрочем, не было ничего удивительного. Но это был не больной чумой, а – раненый. С глубокой раной в правой половине груди он сумел переплыть Прегель, а на берегу Альштадта его вытащили из реки стражники, и сопроводили к нам.

Едва взглянув на беднягу, я вздрогнул: передо мной находился мой старый приятель, с которым мы жили в одной комнате в Доме Шпеера, Манфред Гус! Он был ещё в сознании, но – умирал.

По жизни Манфред был человеком добрым и мягким… Возникающие порой ссоры и неурядицы довольно сильно задевали его, и он спешно искал любые варианты примирения, а всё это время выглядел совершенно разбитым, уставшим и несчастным. Часто даже сомнительная интонация в разговоре или простое молчание становились поводом для выдумывания им большой проблемы… При малейших конфликтах он искал пути, чтобы оградить себя от ненужных выяснений отношений, а тем более драк. Во время споров этот студент обычно терялся и не находил нужных слов для своей защиты. А после заслуженных упрёков долго ходил с обиженным лицом и искал собеседника, который бы его пожалел… Кто же мог так безжалостно расправиться с безобидным парнем?..

Осмотрев его рану, я узнал оружие, каким она была нанесена – багор мортуса. Видимо, несчастный Мартин чем-то прогневал Германа и его приятелей.

Тем временем одышка нарастала, лицо моего друга постепенно приобретало синюшный оттенок. Даже если я совершу чудо и излечу его рану, остриё багра, который не раз втыкали в чумные трупы, наверняка вызовет болезнь и в его теле.

– Манфред…, дружище Манфред…, – слёзы стояли у меня в глазах…

– Это ты, Петер… Какое счастье… Теперь я могу сказать тебе… «прости»…

– Почему ты извиняешься, друг?

– Потому что это я… выдал вас… Испугался пыток и рассказал следователю о сеансе спиритизма…

– Брось, дружище! Теперь о нём никто не вспомнит…

– И всё-таки… Петер…, – он сжал мою ладонь, – … Петер… эти люди… Герман и два его друга… Они – звери…

– Успокойся, Манфред, – я положил другу на лоб холодный компресс. – Сейчас я обработаю тебе рану…

– Не стоит, Петер… Я знаю, что уже не жилец… Это Герман наградил меня… Надеюсь, и его скоро постигнет кара небес…

Манфред тяжело, с хрипом дышал и говорил с величайшим трудом. Однако, я не мог заставить его замолчать. А рана действительно, выглядела ужасно: багор пробил лёгкое, к тому же, она была сильно запущена и воспалена… По правде говоря, было не понятно, почему мой друг не умер ещё вчера…

– Петер… Они намерено распространяют чуму… Болезнь для них – средство для обогащения…

– Что? Что ты сказал, дружище?

Манфред закрыл глаза. Только губы его шептали:

– Я видел, как они подбрасывали в дома зажиточных горожан…, – я наклонил ухо к самым его губам, – …вещи тех людей, которые уже умерли от чумы… Потом приходили через день-два… и вытаскивали трупы. А из дома выносили все ценности… И так было не раз… и не два…, – голос его постепенно слабел. – Иных же просто запугивали: говорили, что их ждёт, если… и те сами отдавали им всё самое ценное…

От услышанного у меня волосы встали дыбом. Если я когда-то и считал Германа мудрым и по-своему совестливым человеком, то теперь во мне не осталось ни капли сомнений: ради золота он совершит любое преступление! Даже польский чёрный колдун по сравнению с ним – безобидный карапуз!

– Петер…, – Манфред снова открыл глаза. – Они хоронили ещё живых людей…

– Как так? Неужели это возможно?

– Да, всех – в одну телегу… Если кто-то ещё шевелился, с ним особо не церемонились – сбрасывали в яму вместе с трупами и закапывали…

– О, ужас! Ничего человеческого не осталось в этих мародёрах!

– Я попытался их остановить… и вот – результат… Герман всадил в меня свой багор… Я бросился бежать и… прыгнул в реку. Иначе меня закопали бы вместе с чумными больными…

– Я отомщу им!.. – моя душа была готова извергнуться наружу как вулкан.

– Не стоит, Петер. Я просто расплатился за свои грехи. А Герман… он тоже будет наказан, я верю в это…

С последними словами мой старый друг испустил дух. Я закрыл ему глаза… Прощай, дружище! Больше мы с тобой не прогуляемся по тенистым аллеям Кёнигсберга, не выпьем пива в весёлой «Шхуне», не станем философствовать за убогим столиком в нашей комнате… Я тяжело переживал эту потерю, как и царящую в нашем христианском мире чудовищную несправедливость… Возможно, Господь решил покарать нас именно за нашу глухоту и чёрствость, и противиться его наказанию – бессмысленно и грешно…

«Успокойся, друг мой… Всё ещё можно изменить… Мудрые правители предпримут должные предосторожности, а люди раскаются и обратятся к Богу с просьбой отвести угрожающие им катастрофы»…

«Как бы я хотел, чтобы так и случилось, дружище Аурифабер!»

«Я составил множество астрологических прогнозов, будучи придворным врачом у герцога Альбрехта, и можешь быть уверен: рано или поздно так оно и будет!»

К нам в кирху доставили новые медикаменты, прибывшие из Берлина. Это были препараты, изготовленные личным врачом короля Фридриха I – Фридрихом Гофманом (53), и носили они соответствующее название: «Бальзам Гофмана», «Эликсир Гофмана», «Капли Гофмана». Правда, особой помощи нам в борьбе с чумой они не оказали. Но препараты, изготовленные из «пчелиных продуктов», плюс рекомендации Аурифабера, подчёркивающего важность изоляции больных от здоровых, творили настоящие чудеса. Для устранения смрада он рекомендовал использовать ароматические свечи, в состав которых входили вермут (полынь), сандаловое дерево, кожура апельсина и опять же янтарь.

– Ты прекрасно справляешься, Петер! – воскликнул посетивший клинику профессор Майбах. – Теперь я вижу, что больные чумой вполне могут выздоравливать, главное – подобрать правильное лечение! В других богадельнях люди мрут, да и врачи тоже. Твой приятель Якоб, с которым ты немало испытал в последнее время, скончался вчера…

– Якоб? Он умер?..

– Увы, мой друг… Чума передалась ему от больных… Он буквально «сгорел» за день… Впрочем, этого можно было ожидать: отважный Якоб пренебрегал ношением защитной одежды, полагая, что «чему быть, того – не миновать»… Он упорно рассчитывал лишь на собственные силы и внутреннее чутье, которое подводило его с завидной регулярностью…

– О, Господь милосердный!.. – только и мог воскликнуть я.

– Да, Петер. И боюсь, это – только начало…, – Майбах грустно покачал головой. – Ты же не забывай омывать лицо и руки, жевать чеснок и свои «пчелиные приправы», – он улыбнулся. – Я верю, что они тебя спасут…

Профессор прошёлся между лавками, на которых лежали больные.

– Так, тут – выздоравливающие… здесь – недавно заболевшие… Господа, вы – в надёжных руках. Ваш врач, хоть и молод, но это – один из лучших студентов Университета, у него уже имеется опыт спасения людей. Он всем вам поможет. Молитесь, и Господь вас не оставит… А здесь, – он подошёл к другому ряду, – насколько я понимаю, тяжело больные… Так… Этому пора вскрыть бубоны, и этому – тоже… И приготовь мазь! Что ты используешь, Петер?

– Пчелиный помор, смешанный с льняным маслом!

– Отлично. Это – должно подействовать… О, а этому уже ничто не поможет… Труп надо вынести на улицу…

Братья монахи, находящиеся здесь же, немедленно схватили носилки…

– Профессор, нам доставили бальзамы и эликсиры Гофмана…

– Это – для относительно лёгких больных, Петер… О, тут у тебя плавится янтарь… Я читал о его целебных свойствах… Кажется, ещё Андреас Аурифабер писал о нём…

«Приятно сознавать, что тебя помнят потомки…»

– Да, его «История янтаря» – поистине чудесная книга…

– Ты читал её?

– Нет, но я много слышал о ней…

– Профессор Аурифабер – большой умница, гениальный врач, астролог и гуманист. Одно время он был ректором нашего Университета. У старых врачей герцога Альбрехта есть, чему поучиться, – заметил профессор.

Я поглядел на стены помещения, в котором располагались больные.

– Нам бы позаботиться о том, чтобы было поменьше кровососов, – сказал я, – Здесь полно клопов, а ведь они могут распространять болезнь…

– Я согласен с тобой, мой мальчик, – ответил Майбах. – В человеческом жилье не место комарам, блохам и клопам… Ты знаешь, здравомыслящие люди во все времена искали возможные средства защиты от докучающих им насекомых. А многие состоятельные дамы теперь носят шёлковые нижние рубашки, справедливо полагая, что вошь не может уцепиться за шёлк – скользко. Да и кровати с балдахинами – также были придуманы, чтобы блохи и прочие насекомые не сыпались в постель с потолка. Но помогают они мало, так как клопы устраиваются в складках постельного белья. Мебель из красного дерева тоже стала столь популярна потому, что на ней не видно этих тварей…

– Но их же нужно как-то уничтожать! – воскликнул я. – Неужели люди ничего не придумали для того, чтобы избавиться от них?

– Ну, почему же… – улыбнулся Майбах. – Кое-что придумали… Например, так называемые «клоповарки» – устройства с длинным и тонким носиком, из которого выбрасывается тонкая струя пара. Поднесёшь близко к насекомому такое устройство, оно его и убьёт горячим паром… А вот знатные дамы, – продолжал профессор с усмешкой, – используют при декорировании одежды, так называемый «блошиный мех». Как правило, это – шкурки горностая, хорька или соболя. Они служат средством переманивания на себя блох, которых потом стряхивают на землю подальше от людей. Такие блохоловки стали популярны у дам из высшего общества, их нередко украшают золотом и драгоценными камнями. Кроме шкурок, знатные дамы носят с собой и живых зверьков…

Я знал, что куницы, хорьки, горностаи и крохотные собачки служат своим хозяйкам живыми блохоловками, защищающими их от надоедливых насекомых. У мелкого зверя температура тела выше, чем у человека, поэтому блохи и устремляются на бедное животное, а оно ловит кровососов зубами. Кроме животных, используются и специальные коробочки, которые нередко выглядят, как настоящие произведения ювелирного искусства. Я видел их много раз. Их придумали французы. Внутри такой драгоценной брошки-ловушки находится капля крови и капля меда. Считается, что блоха сама залезает в ловушку, чувствуя манящие запахи, и прилипает там. Сейчас в Пруссии создано много разных вариантов: из кости, дерева и кожи…

– Но теперь не лучшее время думать о блохоловках, – заметил Майбах. – Сейчас необходимо спасать людей… Покончим с чумой и займёмся насекомыми…

– После разговора с вами, профессор, у меня пропадают всякие сомнения в том, что мы победим чуму…

– И это – правильно, Петер. – Чума, конечно, со временем, уйдёт. Но наша с тобой задача – сделать так, чтобы она унесла как можно меньше жизней…

– Профессор, – не выдержал я, – скажите, как там моя Илона?

– Успокойся, – он сделал знак, призывая меня к тишине. – С ней всё в порядке…

– Она вспоминает обо мне?

– Конечно, Петер. Постоянно. Она очень обрадовалась, узнав, что твою участь смягчили. А судья Штюрмер понимает, что городу нужны настоящие, умелые врачи. И он помнит добро… Я тоже рад тому, что твоё обучение в Альбертине не прошло даром…

– Я бы пошёл на всё ради того, чтобы увидеть её!

– Будь благоразумен, Петер. Ты сейчас находишься среди больных и, несмотря на все меры предосторожности, можешь заболеть. А Илона постоянно сидит дома, я не выпускаю её на улицу. Она вяжет носки и шарфы, и очень надеется, что у неё родится славный малыш. Она ни в чём не нуждается. А доброе слово от тебя я обязательно передам…

Я понимал, что мне сейчас нельзя видеться с моей любимой…

К нам подошёл отец Иосиф, настоятель кирхи. Выглядел он спокойным, хотя и опасался подхватить страшное заболевание. Он не надевал на себя наши врачебные костюмы, пользуясь исключительно одним платком, закрывающим лицо. Его спокойное, строгое лицо было чем-то озабочено.

– Дети мои, – проговорил он тихим голосом. – Привезли новых больных. Необходимо их где-то разместить… Хотя свободных мест у нас давно нет…

– Спасибо, святой отец, – ответил Майбах. – Мы с моим помощником сначала определим тяжесть заболевания людей, и скажем, кого и куда нести… Много ли доставили больных?

– Около десятка… Среди них – женщины и дети.

– Да, страшная болезнь не щадит никого…

– На всё – воля Божья…, – перекрестился отец Иосиф.

Во дворе всё было бело от выпавшего снега. Он валил и валил, не успевая таять… От этой чистой белизны на душе становилось спокойнее. Да, скоро зима… Что принесёт она нашему многострадальному городу?

На двух телегах сидели и лежали люди. Одни выглядели вполне сносно, но кое-кто еле двигался… Майбах сразу приказал братьям монахам отнести тяжело больных на нижний этаж.

– Этими мы с бакалавром займёмся в первую очередь… Господа, не впадайте в панику! Отныне вы – в руках опытных врачей! Вы двое, – обратился он к молодой паре, – поднимайтесь наверх… Брат Михель, проводи их и уложи на свободные лавки… Брат Николаус, приготовь кипячёной воды… – И, обращаясь ко мне:

– Ты замечал, Петер, что при чистке овощей мы всегда выбираем те, что похуже, дабы остальные дольше не портились и хранились без гнили. Этой осенью я вдруг понял, что работая с большим количеством больных, тоже следует уделять внимание сначала тем, у кого недуг тяжелее. Остальные – могут подождать… Лишь тогда будет меньше смертей на совести врача…

Чёткая распорядительность профессора дала свой результат: не прошло и четверти часа, как все больные были размещены, монахи принесли лечебные снадобья и горячую воду. Мы с Майбахом, надев костюмы и маски, спустились к вновь прибывшим больным. Двое из них были очень плохи: страшные бурые бубоны покрывали их тела. Профессор сразу потянулся за скальпелем…

Несколько минут спустя, мы смазали раны пациентов лечебной мазью.

– Доктор, какое облегчение… Спаси вас Господь… – шептал один больной, – Вы как будто убрали с моей груди горящие угли…

Второй только молился.

Я заставил их выпить пчелиного помора, настоянного на спирту и попросил заснуть.

Монахи поставили внизу, возле лавок, где лежали новые пациенты, ещё одну жаровню, в которую насыпали янтарной крошки.

– Я думаю, у них есть все шансы выжить, – высказал я своё предположение.

Профессор Майбах утвердительно кивнул головой.

– Да свершится воля Господня, – пропел отец Иосиф. – Мы все будем молиться за то, чтобы ужасная болезнь покинула их…

Глава 5. Начало чумного бунта

Осень подходила к концу. Чума продолжала праздновать победу над поверженным городом. Один наш современник так рассказал о событиях тех времён в Кёнигсберге:

 
Дикая чума косит направо и налево,
усыпая мир трупами.
На мертвецов уже не хватает могил,
кто хотел рыть могилу, сам уж в могиле… (54)
 

Что добавить к этим словам? Только то, что это происходило, несмотря на все наши самоотверженные попытки противостоять моровой язве… Но не только смертельно опасная болезнь царила в Кёнигсберге. Ещё одна напасть угрожала городу…

В начале ноября 1709 года в Закхайме от чумы умерла маленькая девочка, дочь литовского башмачника. Вслед за ней скончался врач, лечивший её. Затем в могилу отправились ещё два десятка человек, с которыми этот врач тесно общался. Новая волна «чёрной смерти» захлестнула весь Закхайм, который и так потерял немало населения…

Власти пригорода Лёбенихта приняли решение создать отдельное кладбище для погребения умерших от чумы. Для этих целей выбрали место на востоке Закхайма. До трагических событий там устраивались массовые гуляния литовских грузчиков. Но в 1709 году было не до праздников. Землю изрыли братскими могилами. К ним бесконечной чередой потянулись телеги из Закхайма и Лёбенихта. На них в обычных деревянных ящиках или просто навалом лежали мертвецы. Погребальные процессии сопровождались ни на минуту не смолкающим печальным колокольным звоном…

Как известно, санитарная коллегия Кёнигсберга, состоящая из влиятельных горожан и врачей, установила в городе карантин, закрыв все въезды и выезды в Кёнигсберг. Крестьяне перестали привозить в столицу Восточной Пруссии хлеб и другие необходимые продукты питания. Поставщики смирились с убытками, понимая, что своя жизнь дороже. Население трёх городов теперь не только болело, но и голодало. Причём, в основном, обе напасти коснулись простых людей, и в большей степени – именно литовцев.

В Закхайме начались волнения. Трупы, как в Кнайпхофе и Лёбенихте, лежали там прямо на улицах. Мортусов не хватало, ведь сами они умирали чаще других. Поэтому власти обязали полицию убирать мёртвые тела из домов и с улиц. Но многие блюстители порядка отказывались исполнять такой приказ, поскольку боялись подхватить страшную болезнь. Они ссылались на отсутствие телег и людей. В результате этого разлагающиеся мёртвые тела надолго оставались не погребёнными.

Ситуация накалялась день ото дня. Отчаявшиеся голодные люди были готовы на всё. В Кёнигсберге начался ад в прямом смысле этого слова, вместе с которым наступила гнетущая тишина, траурным саваном накрывшая некогда жизнерадостный город. Только церкви стояли открытыми, потому что никто не решился препятствовать обращению отчаявшихся душ к Богу. «Любое общение с больными было запрещено под страхом смертной казни, ни одна любящая рука не могла принести облегчение, болезнь разрывала семейные узы. Только когда ночная тень накрывала улицы и площади, и небо освещали лишь отблески чумных костров, просыпались человеческий долг и любовь к ближним. Чумные доктора и священники делали свое тяжкое дело…» (55).

После напряжённого дневного труда, мы вместе со священниками обходили строения Альтштадта, оказывая страждущим посильную помощь – лекарствами, продуктами и добрым словом. Найдя больного, нуждающегося в лечении и уходе, мы отправляли его в ближайшую лечебницу. Если дом был вымершим, мы заколачивали его гвоздями и помечали белыми крестами, а все вещи в нём после нашего визита сжигали мортусы…

Но часто в ночной тьме по улицам скользили и другие фигуры – мародёры. Кроме моего доброго знакомого Германа, орудовали и другие любители наживы, у которых страсть к богатству затмевала страх перед смертью. Однако «костлявая старуха» неизменно подстерегала и этих лихих людей.

Ещё в октябре было оглашено предписание кёнигсбергского магистрата:

«Выяснилось, что по вечерам ремесленники, закутавшись в накидки, нападают на проходящих мимо людей и отбирают у них милостыню, а также проникают в заражённые дома и творят прочие безбожные поступки так свободно, потому как думают, что не могут быть наказаны, так как никто не будет подвергать риску заражения тюрьмы. В связи с этим мы решили, что очень полезным будет помещать таких преступников в чумные дома, где в виде исправительных работ они должны будут выносить экскременты, закапывать могилы и выполнять прочую работу в зависимости от тяжести их преступлений».

Тем не менее, страсти накалялись. Недовольство горожан росло.

Всё началось с того, что отец Теодор, настоятель кирхи Двенадцати апостолов в Закхайме решил закрыть свою церковь. Поступил он, по мнению медицинской науки, совершенно правильно, поскольку во времена, когда действует такая прилипчивая болезнь, как чума, людям собираться большими группами нельзя. Но это вызвало недовольство народа, дальше больше – целую бурю возмущения.

8 ноября разъярённая толпа, состоящая, в основном, из литовских грузчиков, которых карантин «закрыл» в Кёнигсберге, вследствие чего они не смогли выехать за пределы города, а все свои деньги давным-давно «проели и пропили», вышла на улицы с требованиями открыть ворота города, а также кирху Двенадцати апостолов. Среди них было немало уже нездоровых людей. Некоторые даже намеренно пытались «передать болезнь другим», думая, что таким образом сами избавятся от чумы. Поэтому они буквально набрасывались на прохожих. Другие же просто обезумели от страха, отчаяния и боли. Те же, кто ещё был здоров, находились буквально в состоянии помешательства, поскольку не желали находиться в городе, где свирепствует чума, но не имели возможности покинуть его.

Никто не решился встать на пути разъярённых людей. Вышедшего образумить толпу отца Теодора они безжалостно растерзали. К середине ночи две сотни горожан подступили к стенам кирхи Святой Елизаветы. Здесь люди пошумели, но вскоре немного успокоились и разошлись по домам. Однако, на следующий день они собрались вновь. Теперь их было гораздо больше, и у них появился лидер…

Вечером 9 ноября мы привезли ещё нескольких страдальцев, которыми занялись тут же. Один из них, пожилой человек, находился в таком критическом состоянии, что я понял: помочь ему уже не смогу. Я не успел даже прикоснуться к несчастному, как тот начал агонировать… Но за других больных ещё можно было побороться… Я принялся вскрывать бубоны и смазывать их мазью, состоящей из льняного масла и маточного молочка. Обычно врачи прижигали вскрытые бубоны раскалённым железом, но от этого люди нередко умирали, не пережив болевого шока. Моя же мазь действовала не хуже раскалённого железа, но она не причиняла боли. Я испытывал безмерную радость, видя, как мои пациенты побеждают страшный недуг.

«Пчелиные продукты» расходовались довольно быстро, больных было много. Едва освобождалась одна лежанка, как тут же её занимал другой нуждающийся в помощи. Лавки стояли и в коридоре, прохода между ними практически не было. Монахи, помогающие мне в кирхе, тоже поочерёдно становились моими пациентами.

– Принимай, сын мой, – один из братьев монахов показал мне лавку, на которой корчился молодой человек. – Только что привезли… Это – шорник, он нам мастерил сёдла… Взгляни, возможно, тебе удастся его спасти.

Больной выглядел совсем плохо, бубоны причиняли ему сильные страдания, но надежда ещё светилась в его глазах.

– Минутку, – ответил я, расставляя у изголовья пациента баночки с мазью, и беря в руку ланцет. А для того, чтобы отвлечь больного от неприятных ощущений, спросил: – Вас привезли из дома?

– Да, – морщась, – произнёс он. – Я лишился чувств, работая в мастерской… Доплёлся до дома, где вызвал у своих близких… целый переполох… Ведь ещё утром я был в относительном порядке.

– Это хорошо, что вас доставили сюда достаточно быстро. Я помогу вам.

– Благодарю вас, доктор. Вы так молоды… Могу я узнать ваше имя?

– Петер Коффер, – ответил я, – Заканчиваю Университет, бакалавр медицины… А как вас зовут?

– Иоганн Георг Кант, – с трудом произнёс больной, – Простой шорник… (56)

Я быстро вскрыл бубоны, вытер ветошью гной с тела больного и начал смазывать раны мазью. По глазам пациента я видел, что принёс ему облегчение.

– Вот увидите, вы скоро выздоровеете…

– Храни вас Господь, доктор… Клянусь святым Павлом (57), если у меня родится сын, я вылезу из кожи, но дам ему достойное образование!

Я помог больному выпить снадобье, а стоящий рядом с тазиком воды монах, передав мне свою ношу, перекрестил ремесленника. Я вымыл руки и глубоко вздохнул…

– Здравствуй, Петер, – послышался знакомый голос. – Смотрю, ты не отходишь от больных. Это в высшей степени похвально!

Говорил человек, которому я всегда был рад – профессор Майбах.

– Вы откуда прибыли, профессор?

– В настоящий момент от графини фон Нойбург, – глухо произнёс Майбах (он был в маске) – Богатые и влиятельные люди тоже болеют… Особенно, когда во всём городе хозяйничает «чёрная смерть»!.. Но меня пригласили вовремя, я полагаю, жизни этой дамы теперь ничто не угрожает, – я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбнулся. – Вот двое слуг из их дома… увы, нуждаются лишь в священнике.

– Ну, а как ваши дела? – спросил Майбах, оглядывая помещение, в котором разместилось несколько десятков человек. – Справляешься?

– Хвала Господу, – ответил я. – Братья-монахи оказывают мне неоценимую помощь. Большинство больных мы возвращаем к жизни…

– Это – прекрасно, – улыбнулся Майбах. – А Илона очень обрадована твоими успехами. Я, старый дурак, проговорился ей, что ты здесь, рядом… Она сразу начала собираться проведать тебя… С трудом удалось её отговорить…

Как мне ни хотелось увидеть Илону, но я понимал: профессор прав. Ей нельзя и близко подходить к дому, где полно больных чумой. Подхватить страшное заболевание в таком заведении – проще простого… А она теперь рисковала сразу двумя жизнями.

В глазах Майбаха читалась озабоченность. Конечно, больные всё прибывают, как бы мы не старались, а лекарства начали иссякать.

Словно угадав мои мысли, профессор задал вопрос:

– Друг мой Петер, много ли у тебя осталось пчелиных… препаратов и… сырья для их изготовления, добытого в «Медовой лавке»?

Я задумался. Того, что имелось у меня на руках, могло хватить на неделю-другую. В «Лавке» ещё оставалось немало пчелиных продуктов. Но, если мор не пойдёт на спад…

– От силы – месяц, – ответил я. – А потом надо искать, где пополнить свои запасы…

– А то, что у нас в наличии, ты используешь с должным эффектом?

Тут я был вынужден признаться, что некоторые рецепты дяди Клауса у меня начали понемногу «выветриваться» из головы. Впрочем, все они были записаны в моей книге (не побоюсь этого слова!) и остались в Доме Шпеера. Мне бы сбегать в Закхайм да забрать мой многостраничный труд…

– Профессор, позвольте ненадолго отлучиться домой и забрать оттуда мои записи. Мне кажется, так я смогу более эффективно использовать «пчелиные составы». Там у меня много подробных рецептов…

– Это – правильно, что ты сделал записи, – ответил Майбах. – Книгу забрать, конечно, надо. Только туда следует не сбегать, а съездить… На улицах неспокойно, а твой Закхайм вообще кипит!

– На чём же мне ехать? – удивился я. – На телеге мортусов?

– Нет, постараюсь достать тебе настоящую карету… В ней будет безопаснее.

– А что такого особенного происходит на улицах города?

– Бунт, мой мальчик. Бунт… Опять эти грузчики Закхайма… В результате введения карантинных мер, они оказались заперты в стенах города, где только болезнь и смерть… Вот и стремятся вырваться наружу, хоть многие из них уже больны… Люди до крайности озлоблены, они нападают на каждого прохожего, врываются в дома, взламывают двери лавок…

– Только бунта нам не хватало…, – прошептал я.

– Да, мой мальчик. Поэтому сейчас тебе за книгой идти нельзя. Подождём, пока страсти не улягутся. А лучше займёмся делом. Много ли у нас пациентов?

– С избытком, господин профессор!

– Так не будем терять времени! Брат Август, брат Андриан, – обратился он к монахам. – Ведите нас к самым тяжёлым больным! И позаботьтесь о горячей воде! Петер, доставай самые действенные мази и настойки! И не забудь чистые полотенца! – профессор поправил маску и сразу стал похож на огромного нахохлившегося дрозда.

Более двух часов мы с профессором Майбахом находились на нижнем этаже здания, где также было тесно от лавок, на которых расположились тяжелобольные люди: конюхи, кузнецы, ремесленники, пекари, рыбаки, пивовары, ткачи и другие жители Альтштадта. Четверым наша помощь не потребовалась – проклятая болезнь сломила их. Священник принялся отпевать тела. Остальным мы оказали нехитрую помощь, и у нас появилась надежда, что от них болезнь отступит…

– Дети мои, – появился настоятель кирхи отец Иосиф, когда мы, обессиленные, но вполне довольные присели отдохнуть. – Братья приглашают вас на вечернюю трапезу… Овсяная похлёбка с грибами… Вы сегодня спасли много невинных душ. Господь отблагодарит вас за это…