Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

Глава 7. В Лабиринте

Никто из нас не спал в эту ночь. Я прислушивался ко всему: к мерному дыханию лежащих рядом заключённых и тихому шёпоту приближённых Германа, к неспешным шагам часового, тяжким стонам прикованных к стене узников и жадному писку крыс… Одна за другой, мысли проплывали в моей голове: об Университете, о родном доме и Илоне… Пытался представить и своё будущее, но оно казалось настолько туманным, что я бросил эти попытки. Да и что о нём думать? Если сегодня удастся выбраться из тюрьмы, то завтрашний день сам подскажет новые темы для размышлений…

И опять кромешная тьма, лишь слегка разбавленная робким светом из коридора, по которому совершает свой обход вооружённый часовой…

Всё тело ломит, громко и часто стучит сердце… Когда же Герман начнёт приводить в действие свой план? Или он ждёт глубокой ночи? Я знал, что караульные ночью обычно пьют вино в своей комнате, а часовой, назначенный следить за порядком в камерах, уходит в конец коридора и спокойно храпит там всю свою смену.

Но Герман не спешил. Он выжидал и, как мне казалось, не напрасно.

Вот совершилась смена часовых. Из караульного помещения вышел здоровенный солдат, бывший охранник коротко кивнув ему, «пост сдал», отправился на отдых. Новый, заступивший на дежурство, немного постоял возле решётчатой двери, вслушиваясь в звуки, издающие нашей камерой, осветил фонарём ближайшее пространство тюремного помещения и, видимо, остался всем доволен. Осмотрев первый принятый под охрану объект, он, недовольно попыхтев, прошёл ко второму.

– Эй, начальник! – хриплый голос Германа был сигналом о том, что основное действо началось.

Старый вор поднялся и подошёл к решётке. За собой он волок что-то тяжёлое. Часовой вернулся к нашей двери. Герман бросил на освещённый фонарём пол тело одного из заключённых и отошёл на несколько шагов вглубь камеры.

– Герр полицейский, – продолжил он. – Тут один бедолага скончался. И, увы, стал уже попахивать… Убери-ка от нас эту дохлятину в мертвецкую. Там – лёд, пусть полежит до тех пор, пока священник не проводит его в последний путь… К тому же, в городе, говорят, свирепствует «чёрная смерть», а она – болезнь прилипчивая… Если наш приятель скончался от неё, беда будет грозить не только нам, но и вам…

Часовой покривился, сморщил нос и сплюнул. Я понял, что у него нет никакого желания выполнять просьбу заключённого. Минуту он постоял перед дверью, пытаясь разглядеть лицо покойного. В свете фонаря блеснули раскрытые глаза мертвеца и зубы в оскаленном рту. Затем, немного подумав, часовой распахнул дверь в караулку…

Что он говорил своему начальнику, мы так и не узнали. Возможно, просил кого-то в помощь, но ему ответили, что он – здоровяк и управится сам. Словом, поняв, что ему придётся вытаскивать труп и волочь его в мертвецкую одному, полицейский понуро кивнул головой и вновь появился перед нашей камерой.

– Чёрт бы побрал вас, доходяги, – уныло выругался он. – Скорее бы дьявол забрал вас всех к себе…, – с этими словами он прислонил ружьё к стене, убедившись, что мы находимся вдалеке и не двигаемся с места.

Потом он достал связку ключей, не спеша выбрал один из них и вставил в замок. Открыл дверь, одной рукой зажал нос платком, а другой ухватил за ногу покойного и выволок его тело в коридор. Затем вновь щёлкнул замок, и дверь оказалась запертой. В одну руку часовой взял ружьё и фонарь, а второй собрался тащить труп. Для того, чтобы рассмотреть и примериться, за что удобнее взяться, он склонился к нему. И вдруг «мёртвый» ожил!

Лежащее бездыханным тело резко выбросило вверх руку, сжатую в кулак. Удар пришёлся часовому прямо в выпирающий кадык. Полицейский захрипел, схватился за горло и рухнул на колени… Я даже разглядел, насколько сильно вылезли из орбит его глаза… Мнимый же покойник вскочил на ноги и нанёс в голову противника несколько сильных, молниеносных ударов, причём, каждый из них был точно выверен.

– Браво, Хлыст, – довольно произнёс Герман. – Теперь отворяй дверь…

Хлыст наносил удары до тех пор, пока часовой перестал шевелиться, и из его горла не хлынула кровь. Только тогда притворщик схватил связку ключей.

– Господа бакалавры, прошу на выход. Клинок, помоги мне. Мы тоже выходим…

«Бывший мертвец», между тем, отпер дверь. Пока мы пробирались к ней, он успел втащить в камеру тело полицейского.

Остальные арестанты тоже зашевелились. Герман только цыкнул на них:

– Кто увяжется за нами, будет убит. Сидите тихо и ждите… Мы вас вызволим отсюда. Всех… Потом…

И вот мы в коридоре.

– Петер, – передал мне фонарь Герман. – Веди нас к той самой двери, – он, прихрамывая, подошёл к караульному помещению и склонился к замочной скважине. Убедившись, что всё тихо, Герман жестом дал команду остальным беглецам следовать за мной.

Мышцы настолько затекли и ослабли, что я еле передвигал ногами. Мои сообщники тоже были довольно медлительны, зато мы производили мало шума… Где же та заветная дверь? Когда меня водил надзиратель, я не особо обращал внимание на двери… Это – где-то возле пыточной. Перед ней должна быть каменная ступенька. Вот же она! Я осветил зловещую, окованную железом, дверь… А та, что нам нужна – чуть дальше…

– Сюда? – шёпотом спросил шедший после меня Отто, когда я остановился перед камерой, в которой, по моему мнению, должен был находиться вход в подземелье. Тут же мелькнула мысль: «а вдруг там ничего нет?» Я в нерешительности толкнул дверь. Она не подалась. Что такое? Ведь Гельмут сказал, что она будет не заперта! Я вновь толкнул… Тот же результат… Волосы зашевелились у меня на голове…

– Дай-ка, – подошёл Герман. От его удара плечом дверь, слегка скрипнув, отворилась, словно раскрылась чья-то пасть, являя нам свою зловещую черноту. – Слабаки вы, студенты…

Я двинулся внутрь, освещая путь фонарём. Шаги гулко отозвались в пустоте…

– В дальнем углу, – подсказал кто-то сзади, наверное, Герман.

Я поднял фонарь, освещая пустое пространство. В левом углу на полу валялись куски щебёнки и цементная пыль, среди которых едва виднелась тонкая линия люка. Рядышком заботливая рука Гельмута поставила два фонаря и корзинку со снедью. Тут же лежал небольшой ломик, видимо, палач предложил нам его в качестве оружия и инструмента. В других углах прежде закрытой комнаты стояли бочонки с мелом и мешки с извёсткой.

– Скорее, – скомандовал Герман. – У нас, самое большее, – час!

Он подскочил к люку, поднял ломик и поддел им край железной крышки. Она поднялась и очередной чёрный зев открылся перед нами.

– Там – наше спасение! – воскликнул старый вор и осветил внутренности колодца. – Туда ведут ступени! За мной! – И первым полез под землю.

Мы зажгли фонари, взяли корзинку с едой и тоже начали спуск.

…И вот мы в подземелье. Сколько времени мы тут находимся, трудно сказать. Время словно остановилось. Может, час, а может – два… Но, скорее всего, не прошло и двадцати минут… Сначала мы шли прямо, никаких поворотов и ответвлений не было. Потом выложенный красным кирпичом ход изогнулся вправо… Возможно, он выведёт нас далеко за город, и мы сможем выбраться наружу где-нибудь на пустыре посреди острова Ломзе (41) … Что ж, так даже лучше, уж там-то мы не попадём в руки полиции…

Но скорее бы уже найти этот выход! Я порядком запыхался, пот градом катился со лба, но признаться в своей усталости было ниже моего достоинства. Возможно, среди нас, совершивших побег, найдётся кто-то послабее меня, пусть он и предложит передохнуть…

Наконец, было обнаружено ответвление влево.

– Хвала Пресвятой Деве! – воскликнул Герман. – Когда ты идёшь только в одном направлении, тебя легко догнать! Мы же усложним задачу нашим преследователям… Поворачиваем налево! А это, – он снял с себя какую-то тряпку и швырнул её дальше, словно обозначая наш путь прямо, – для отвода глаз! Давайте, друзья, нам надо приложить все усилия, чтобы оторваться как можно дальше! Ищите ступени наверх!

И мы, собравшись духом, продолжили движение. По пути нам попадались и другие ответвления, в которые мы непременно сворачивали. Каких-либо отметок не делали, компаса у нас не было, и где мы теперь находимся, никто не знал.

Первым опомнился сообщник Германа по имени Клинок.

– Клянусь преисподней, что-то долго мы плутаем! Скоро в фонарях кончится масло, будем бродить впотьмах!

– Если тебе надоело шастать по подземелью, можешь возвращаться в «Голубую башню» – усмехнулся Герман. – Что же до меня, то я ещё погуляю… да и вылезу где-нибудь в Хуфене, а лучше – в тихом местечке Амалиенау… Свои следы, я полагаю, мы запутали не хуже зайцев…

– И всё же, неплохо бы уже выбраться отсюда, – заметил Хлыст. – Подземелье сильно на меня давит и гнетёт!

– Ты прав, дружище. Как только найдём выход, так попробуем сразу выплюнуться отсюда! Смотрите по сторонам, не хватало нам ещё заблудиться в этом проклятом склепе!

– Это напоминает мне лабиринт, – видимо, для того, чтобы разрядить обстановку, произнёс Отто. – Помните, как Тесей искал выход из лабиринта с помощью нити Ариадны?

– Но там ещё обитало чудовище по имени Минотавр, – усмехнулся Якоб.

– Это – если верить древним греческим мифам, – парировал Отто. – Не думаю, что так было на самом деле. А вот, например, в Римской империи, если мальчика хотели наказать, то оставляли его в лабиринте на ночь. Считалось, что так закаляются душа и тело ребенка. Коль выживет – станет настоящим воином! А у христиан языческий символ лабиринта стал восприниматься как образ тернистого пути человека к Богу или крестный путь самого Христа. Так лабиринты в некоторых католических соборах стали своеобразной имитацией паломнического пути в Палестину и порой назывались «Путь в Иерусалим». Поскольку для большинства верующих поход на Святую землю затруднителен, они могут совершить его в символической форме, пройдя весь церковный лабиринт на коленях, читая молитвы. Но сегодня лабиринты из живой изгороди уже стали непременной деталью многих садов и парков Европы, превратившись в весьма популярное развлечение для аристократии…

– О, наши учёные друзья начали забавлять нас сказками про лабиринты, – заметил Герман. – Говорят, что в стародавние времена их «украшали» человеческими костями, изображениями демонов и прочей нечисти, – он сделал паузу и закурил трубку. – Войдя в лабиринт, человек попадал в «мир иной» и часто лишался жизни… Ты это хотел сказать, друг мой Отто?

– Существует много историй о лабиринтах, – ответил тот, – из которых невозможно выбраться. Лабиринт частенько отказывается отпускать своих гостей… Попадая в них, человек теряет ориентацию и тут же впадает в панику! Обычно, когда выход уже совсем близко, какая-то неведомая сила возвращает жертву к исходной точке…

– Прислушайтесь, друзья! – громко объявил Герман. В его голосе бурлила отвага и страсть. – Нам нельзя впадать в панику! Мы обвели вокруг пальца всю полицию Кнайпхофа, сбежали из знаменитой тюрьмы «Голубая башня» и теперь ничто нас не остановит на пути к свободе!

– Предлагаю немного перекусить и набраться сил, – сказал я, поскольку к тому же нёс и корзинку с едой.

– Это – хорошая мысль, юноша. Давай, показывай, что нам оставил твой друг, имени которого ты не хочешь раскрывать…

В корзинке оказалась родниковая вода, которой мы утолили жажду, хлеб, лук и немного сала. Мы с жадностью набросились на еду, при этом, Герман настоял, чтобы всё было поделено поровну.

– Отныне, – объявил он, – все горести мы преодолеваем вместе, но и награду делим поровну! – У него нашёлся и небольшой нож, которым мы нарезали сало на равные куски.

– Хотелось бы знать, – вздохнул Густав, – что сейчас там, над нами?

– Небо, – ответил Манфред. – Ночное небо… Впрочем, скоро будет рассвет, и утро вступит в свои права!

Поскольку перед нами вновь открылось два ответвления, пустую корзину Герман выбросил в левое, а сам дал команду поворачивать направо.

– Пусть ищут нас там, – пробурчал он.

И мы продолжили путь. Порой, мне уже казалось, что мы давно покинули Кёнигсберг и сейчас находимся Бог знает где… Возможно, где-то в районе Тапиау или же в самом Кранце! (42) Голова плохо соображала, меня охватила полная апатия, я с трудом перебирал ногами, видя перед собой лишь спины беглецов… И – всё. И – никакого выхода. Правду говорят, что лабиринт отнимает силы и приводит к панике. А в том, что мы блуждаем по лабиринту, я уже не сомневался. Я тоже читал, что нет на земле более загадочных построек, чем лабиринты. Они манят, запутывают, пугают и легко могут довести до отчаяния тех, кто в них оказался. С лабиринтами связано немало легенд, в которых они обычно являются символом смерти и возрождения… Но многие верят, что лабиринт исполняет желания, если загадать таковые в самом его центре, правда, в обмен за это он отнимает у человека семь лет жизни…

Когда же мы вышли к пустой корзине, выброшенной Германом час (или два?) назад, все тут же упали на каменный пол в отчаянии и бессилии. Теперь никто уже не сомневался: мы – в лабиринте!

Самое скверное произошло тут же: фонари один за другим начали гаснуть. Не прошло и четверти часа, как мы оказались в кромешной тьме.

– Не отчаиваться, парни, – тяжело дыша, прошипел Герман. – Надо чем-то обвязаться, чтобы не потерять друг друга… и продолжать поиски выхода…

Дальнейший наш путь проходил в абсолютном мраке. Мы обвязались полосами материи, распоров для этого дела чей-то плащ, и шли, держась за шершавые стены подземелья.

Я давно уже убедился, что лабиринт способен вытягивать жизненные силы из своей жертвы. Вот и мы постепенно превращались в пустые оболочки, из которых высосаны все соки. Да, наши предки знали, что проводить длительное время в нём нельзя, иначе можно тяжело заболеть. Говорят, что даже высаженные над лабиринтами растения и деревья вскоре погибают, а животные обычно избегают этих мест. Неужели мы, спасшись от пыток и казней, будем вынуждены здесь погибнуть? Неужели это и есть Промысел Божий?

«Послушай моего совета… Злых духов, обитающих в лабиринте, можно обмануть, если надеть на себя чужие вещи. Так что, если вы заблудились в лабиринте, поменяйтесь друг с другом одеждой…»

«Спасибо, брат мой, Андреас!»

– Остановитесь! – воскликнул я, и наша группа тотчас повалилась на сырой пол.

– Что-нибудь обнаружил, бакалавр? – спросил Герман. Голос его изменился. Это был уже не прежний, хриплый и властный басок, это был потухший голос уставшего, измождённого человека.

– Пока нет, но я знаю, что нужно сделать для того, чтобы найти отсюда выход! – Я сделал паузу, приводя в порядок дыхание. – Нам надо немедленно обменяться одеждой!

– Ты думаешь, это что-либо изменит?

– Уверен в этом! – твёрдо ответил я, снимая с себя свой жакет. – Кто поделится со мной своим одеянием?

– Могу предложить тебе свою рубашку, – ответил из темноты Хлыст. – Она почти новая, но для того, чтобы я сыграл роль трупа, её немного того…, обработали, поэтому запах, исходящий от неё…, вполне соответствует нашей теперешней ситуации…

Я, ни слова не говоря, натянул на себя мокрую и вонючую тряпку. Как же редко удовольствия и польза соседствуют в нашей жизни! Знать, полезное с приятным не смешивается, как не растворяется масло в воде…

– Давайте, друзья… Нас как раз восемь, никто не останется без одёжки! – повеселев, проговорил Герман. – А откуда ты взял, что это нам поможет?

– Есть древнее придание о том, что заблудившимся в лабиринте надо поменяться одеждой, – ответил я.

Не знаю, поверил ли кто-нибудь в эту старинную байку, но настроение у всех немного поднялось. Мы продолжили путь. Примерно через полчаса спереди послышался долгожданный крик:

– Нашёл! Есть ступени, хвала Пресвятой Деве!

От неожиданности мы, словно по команде, вновь рухнули на пол…

– Подгребайте поближе, – вполголоса произнёс Герман. – Пока не известно, куда нас занесла нелёгкая. Но, вот они, ступени, ведущие вверх. И я не удивлюсь, если вскоре мы наткнёмся на дверь…

– Которую попробуем вскрыть ломиком, – добавил Клинок.

– Причиняя при этом минимум шума… – закончил Густав. – Я надеюсь, мы не вернулись назад в «Голубую башню»…

– Вот сейчас и проверим, – прошептал Герман и стал карабкаться по ступеням вверх. Лез он не спеша, подолгу отдыхая на каждой ступени. Мы не торопили его, понимая, что старый вор более других выбился из сил.

– Э-э, да тут действительно дверь, – в его голосе появились весёлые нотки. – Ей никак не меньше двухсот лет…

Интересно, как он определил это в кромешной тьме?

Клинок, державший в руках ломик, подполз ближе к Герману. Дальше мы могли оценивать ситуацию, только вслушиваясь в их разговор.

– Кладка действительно старая и добротная… – согласился с Германом Клинок. – Если поддеть ломиком, можно вывернуть дверь… Но придётся повозиться…

– Ну, давай, принимайся за работу, – вздохнул Герман. – Всё-таки, чертовски интересно, куда нас занёс дьявол?

– Не поминай…, – откликнулся Хлыст, – владыку преисподней, хотя бы до тех пор, пока мы не выберемся отсюда…

Некоторое время до наших ушей доносился скрежет металла о металл, кряхтение и чертыханье то одного, то другого вора.

– Попробуй разбить место кладки, где должен быть засов…

– Кажется, я нащупал его…

– Братцы, если кто-то устал, мы с радостью подменим его, – заявил Отто.

– Постой-ка, – сказал вдруг Герман, – у меня есть кресало и кремень. Мы можем высечь искру и поджечь что-нибудь, чтобы хоть немного осветить эту дверь…

– В мои карманы набилась солома, – заявил Клинок.

– А я не пожалею для факела свою одежду… – поддержал его Густав. – Хотя, она стала моей совсем недавно…

«Проклятье! Отчего я не догадался предложить свою, то есть, вонючую рубаху Хлыста?»

«Носи, не стесняйся… Она тебе очень идёт…»

«А, Андреас! Похоже, ты опять спас меня?..»

Вскоре запылал огонь. Запах горящего тряпья заполонил собою всё пространство. Но огонь дал свет, позволивший рассмотреть найденную дверь и прикинуть, как её вскрыть… Дверь была сколочена из толстых дубовых досок и скреплена железными полосами. При беглом осмотре выяснилось, что единственное, что нам здесь понадобится, так это грубая сила и терпение. Задача была сложной, но выполнимой.

И мы принялись за дело. Сначала решили отбить часть стены, где мог находиться засов. Поочерёдно сменяя друг друга, мы долбили кирпичи, и дело медленно продвигалось вперёд. Прошло немало времени, пока, наконец, не послышался радостный возглас:

– Пресвятая Дева, она подаётся!..

– Давай, ещё разок, дружище Густав!.. И ещё!.. Пошла!

Наконец, дверь была выворочена. И хоть радость наша была омрачена тем, что за дверью находилась новая кирпичная кладка, все были уверены: с нею мы тоже справимся!

Десятка два ударов ломом по кирпичам и вот в стене образовалась небольшая дыра, откуда, к нашей огромной радости, на нас упал лучик света. Нашему счастью не было предела, хотя радоваться было рано: вполне возможно, что непонятный стук вызвал у местных обитателей тревогу… Некоторое время мы по очереди смотрели в отверстие, пытаясь определить, где же всё-таки находимся, и стоит ли немедленно расширять его, чтобы выбраться отсюда…

Похоже, нас занесло в какой-то монастырь, – решили мы после небольшого совещания.

Самое приятное было то, что за всё время наблюдений никто из нас не обнаружил за стеной какого-либо движения.

Дождёмся темноты, – решил Герман. – И приступим!..

Глава 8. В руках правосудия

С глубочайшей горечью в сердце перехожу к изложению следующего этапа моей судьбы. Пусть он был коротким, тем не менее, оставил грубый шрам в моей душе. Жизнь, как говорят мудрецы, это – череда радостных и горьких моментов, причём, переход от одного к другому иногда происходит столь стремительно, что ты не успеваешь насладиться счастьем одного, как окунаешься в трагизм следующего… Успешный побег из «Голубой башни», несомненно, можно причислить к удачным моментам. Но едва мы выбрались из подземелья, как снова попали в руки полиции… Видно, так было угодно Господу и не нам сетовать на Его Замысел…

Вечером мы выбрались из подземелья и, обрадованные пустынностью улиц как Хаберберга, так и самого Форштадта отправились в путь. Нигде не было слышно скрипа колёс, цоканья копыт, до утра смолкли голоса ребятни, торговцев и хозяек… Весь пригород словно вымер… Мы остановились у знакомой Германа – Магды Фольк, наконец-то сытно поели и провели ночь в её доме. А наутро к нам явились полицейские и всех повязали. Как они пронюхали о нашем появлении здесь, осталось загадкой. Только я подозревал, что полицию «навёл» на нас очередной бедолага, одержимый злобным демоном, явившимся в наш мир на пару с духом Аурифабера…

Словом, мы снова оказались в «Голубой башне». Нас заперли в той же камере, вместе с теми же заключёнными, которые два дня назад с завистью наблюдали за нашим побегом. Только теперь обвинений, предъявляемых нам, стало гораздо больше. К ним добавилось нападение и убийство часового, а также побег из тюрьмы. К этому присовокупили какие-то «колдовские чары», используемые нами против убитого полицейского. Все жаждали крови, и участь наша была предрешена…

Снова начались допросы и пытки, хотя, на заседании городского суда решили, что наша вина в колдовстве вполне доказана, поскольку невиновные не бегут… Пытками опять выбивали признание в колдовстве.

От пыток или, скорее, от страха вновь их испытать, не выдержал Манфред Гус. Он признался, что принимал участие в спиритическом сеансе. Мне и Отто были предъявлены дополнительные обвинения, а общее наше положение только усугубилось. В те времена спиритизм и колдовство означали примерно одно и то же.

Гельмут, к которому привёл меня надзиратель, встретил меня одной фразой, которую произнёс, глубоко вздохнув:

– Всё – в руках Господа… Держись, бакалавр. Я тебе и впредь буду помогать, но теперь… чем раньше ты потеряешь сознание, тем лучше…, – при этом он не забывал впихивать мне в ладонь своё чудодейственное снадобье, от которого я, и правда, вскоре в беспамятстве падал со стула, хотя особой боли в ходе пыток не испытывал…

– Как твоя дочь, Гельмут? – поинтересовался я, когда мы остались одни.

– Хвала небесам, девочка здорова. Спасибо тебе, бакалавр. И помни: Гельмут Шаффер помнит добро!

Как передать словами моё внутренне состояние? «Эх, начать бы свою жизнь с самого сначала! – в отчаянии думал я. – Да только проплывающие мимо нас облака никогда не возвращаются…» И вот – итог: наш побег не удался, я вновь в тюрьме с дополнительными обвинениями. Нас ждёт скорая казнь. И это – в лучшем случае. В худшем – подвергнут новым пыткам и испытаниям. Была ли у меня надежда? Конечно, каждый из нас уповал на чудо, ибо только оно было способно облегчить нашу участь…

Между тем, магистраты (43) городского совета Кнайпхофа назначили важное заседание, посвящённое двум проблемам, которые нужно было разрешить в первую очередь. Одна из проблем – это чума, показавшая себя к сентябрю серьёзной, неодолимой силой, с которой нужно было что-то делать, пока в городе остались люди, способные противостоять ей. Вторая проблема – это колдуны и еретики, вызвавшие своими сатанинскими обрядами и спиритическими сеансами появление моровой болезни в Восточной Пруссии.

Судебные органы тут же принялись готовиться к процессу над нами. В Кёнигсберг были приглашены многие чиновники из Германии, однако мало кому хотелось ехать в город, где свирепствует чума. Сам король дал указание провести процесс самостоятельно, с помощью ландратов (44), которые будут следить за ходом процесса и его выводами. Должен напомнить, что города Восточной Пруссии находились под контролем королевских ставленников, а управление городами осуществлялось советами, созданными из магистратов. Ландраты были, с одной стороны, агентами центральной власти, с другой – они решали дела местного дворянства. Популярные ранее ландтаги (45) в те времена, которые я описываю, у нас уже почти не действовали.

Кроме ландратов здесь должны были присутствовать члены городского совета, самые знатные кёнигсбержцы, олицетворяющие городскую власть. На заседании предполагалось присутствие и нашего университетского начальства. Поэтому были приглашены профессора медицинского факультета. Сюда же собиралось подтянуться и духовенство из ближайших монастырей и храмов. Что же касается судей, то их было трое, от каждого из городов, расположенных близ замка Кёнигсберг.

Заседание было решено провести в городской ратуше Кнайпхофа, красивом здании, стоящем рядом с рыночной площадью, к которому вела широкая парадная лестница. Задолго до его начала глашатаи растрезвонили по всей Восточной Пруссии о столь значительном событии. Если бы не эпидемия чумы, вовсю свирепствующая в городах, народу собралось бы много, гораздо больше, чем пришло на самом деле.

А то, что «чёрная смерть» «хозяйничает» в самом Кнайпхофе, а также в Альтштадте и Лёбенихте, чувствовалось на каждом шагу. Рынки и кабачки закрылись, порты не работали, лишь толпы беженцев нескончаемым потоком выезжали из городских стен в сельскую глубинку, ибо известно: самое верное средство избежать заболевания чумой – это укрыться от неё как можно дальше.

Нас, восьмерых обвиняемых, посадили на одну скамью в углу обширного зала, а вокруг встали солдаты с саблями наголо. Мы были связаны и не могли даже пошевелиться. Хотелось умереть тут же, на скамье и избавить себя от дальнейших мучений и позора…

Открыл собрание член ландрата граф Филипп фон Ротенхофф, весьма тучный человек преклонных лет. Речь его была краткой, но достаточно яркой и эмоциональной. Он поведал собравшимся о страшной беде, ворвавшейся на просторы Восточной Пруссии, о том, что лазареты переполнены, и ежедневно в городах близ замка Кёнигсберг умирают десятки человек. Зачастую случается так, что трупы некому убирать, отчего они так и валяются на улицах городов, распространяя опасное для здоровья зловоние. Вкратце он упомянул и о лицах, якобы виновных в этом бедствии, хотя, усомнился в том, что именно мы, бакалавры медицины и права, обучающиеся в самой Альбертине, своим колдовством спровоцировали сию Божью кару, постигшую обширные территории Восточной Пруссии. В самом конце своей речи он высказал здравую мысль: «Вместо того, чтобы искать виновных и решать, как их наказать, первым делом необходимо подумать, какие меры следует принять для того, чтобы остановить чудовищную болезнь в наших городах, пока она не уничтожила всё население Восточной Пруссии!»

После него поочерёдно выступили профессора Клодт и Майбах. Они высказались в том же ключе, а именно – во что бы то ни стало необходимо остановить моровое поветрие. При этом попытались убедить суд в том, что никаких колдунов в Университете, славном храме науки, нет и быть не может, а похищение тел с кладбищ производилось, хоть и незаконно, но лишь с целью проведения «медицинских опытов, необходимых для изучения природы болезней». Мол, это позволило бы лучше лечить людей. Клодт настаивал на том, чтобы снять с нас обвинение в колдовстве, а Майбах заявил, что «люди, способные лечить других, во время эпидемии должны находиться среди населения и исполнять свой долг».

– …В наших умах прочно укоренились опасные предрассудки, – с воодушевлением продолжал Иоганн Майбах. – Например, католическая церковь считает кошек постоянными спутниками ведьм. Поэтому-то безобидных животных практически не стало, но, соответственно, в жутком количестве расплодились крысы и мыши, переносчики блох. Уход за телом также слывёт грехом. Для ухода за ним рекомендуются лишь палочки-чесалки… Люди не моются годами или не знают воды вообще. Купаться запрещается якобы потому, что так можно смыть с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении. Более того, грязь, вши и блохи с некоторого времени стали считаться особыми признаками святости. А кормление собой паразитов признали чуть ли не «христианским подвигом».

Все гигиенические мероприятия сейчас сводятся только к легкому ополаскиванию рук и рта, но только не всего лица. «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, – утверждают некоторые медики, – поскольку может случиться катар или ухудшиться зрение. Водные ванны расширяют поры, что вызывает множество болезней, а порой даже смерть…» Никак не могу с этим согласиться! Здоровье начинается с чистых мыслей и чистого тела… Однако по причине укоренившихся среди населения заблуждений, ползающие по телу блохи стали у нас абсолютно нормальным явлением. Они не вызывают у людей такого же отвращения, как, например, вши. Более того, блохи во многих случаях служат даже предметом экстравагантных развлечений. Так среди французских кавалеров считается модным хранить, как сладкое воспоминание, блоху, собственноручно пойманную на теле дамы своего сердца…

В зале послышались смешки.

– …Отхожее место у большинства из нас представляет собой деревянную бочку в подвале… Это – в лучшем случае. Более-менее культурные горожане пользуются ночным вазами, которые обычно держат под кроватью, время от времени выливая их содержимое прямо из окна, – профессор криво усмехнулся. – Говорят, что для защиты голов от фекалий и были придуманы широкополые шляпы. А реверанс изначально имел своей целью всего лишь убрать вонючий головной убор подальше от чувствительного носа дамы… На улицах же горожане справляют нужду где им заблагорассудится. Опорожняются во дворах, на лестницах и даже на балконах. Откуда здесь взяться здоровому воздуху? Как в таких жутких условиях остановить победоносное шествие прилипчивой болезни?.. Ведь именно в этом я и вижу причину распространения чумы, а не в глупых шалостях молодых людей, сидящих на скамье подсудимых!

Затем выступил представитель епископства Вармийского отец Христофор.

– Как сказал Фома Аквинский, (46), – заявил представительный священник, – «Всякое познание – грех, если оно не имеет целью познание Бога». Посему любое свободомыслие или иная точка зрения рассматривается Церковью как ересь! Вера – вот единственный способ познания Бога! А вся ваша «наука» основана на сомнении, в котором нет места Вере, поэтому она – греховна!..

И в этом же ключе – гневная обличающая речь почти на целый час! Конечно, он не забыл упомянуть и всех святых отцов-инквизиторов, которые боролись за чистоту Веры, отправляя еретиков на костры в совсем ещё недавнем прошлом.

– …Но, к огромному нашему сожалению, колдуны и ведьмы, маги и чернокнижники всё ещё живут среди нас и чувствуют себя более чем вольготно! – продолжал обвинительную речь священник. – Это – «заслуга» городских властей, закрывающих глаза на богопротивные деяния! Но есть иной судья – Высший! И суд его будет суров! Он уже наслал свою кару и теперь нам остаётся только молиться, а виновных в злодеяниях против Господа – предать казни!

– Суду стало известно, – высказался представитель Альтштадта судья Людвиг Хохшнее, – что обвиняемые в колдовстве кроме прочего, занимались и иным отвратительным делом, а точнее – спиритизмом! – его пронзительный взгляд в нашу сторону буквально обжёг меня.