Текст книги "«От тюрьмы да от чумы…». Путь доктора Коффера"

ЧАСТЬ III. ОТ МОРТУСА ДО ЧУМНОГО ДОКТОРА

Глава 1. Похоронная команда

К середине осени 1709 года чума в Кёнигсберге настолько «вошла в силу», что стало казаться, будто спасения от неё уже нет. Ни Университет, ни рынки, ни мануфактуры не работали, население было в панике; то здесь, то там слышался плач и причитания, ибо люди не могли поверить, что вчера они ещё мирно беседовали с соседом, а сегодня он и вся его семья – мертвы. «Значит, скоро и мой черёд», – думали люди и зачастую срывались с насиженных мест, пытаясь бежать хоть куда, лишь бы не видеть всего этого ужаса и спасти своих детей. Но уже в начала октября в Кёнигсберге ввели карантин (49), все пути в город и из него были перекрыты двойным кольцом оцепления. На всех выездах из Кёнигсберга выставили чумные кордоны, а стражники отказывались брать деньги у беженцев. Кёнигсберг был словно в осаде: ворота города надёжно закрыты, еду не завозили, а та, что осталась, подорожала в десятки раз. Уйти из города стало невозможно: стража никого не выпускала. Но это мало помогало: люди продолжали умирать… Болезнь не щадила никого – ни знатного, ни бедного, ни старого, ни малого… Жуткий страх обуял кёнигсбержцев, те, кто не сбежали, закрылись в своих домах в ожидании страшной гостьи… Многие люди уверовали в то, что наступил конец света и этот мир прекращает свое существование. Они рассказывали, что сам Дьявол стучится по ночам в двери тех, к кому затем приходит Смерть…

Повсюду царили голод, страдания и ужас.

Что же мне, бакалавру медицины в те времена было известно о чуме? Сколько существует христианский мир, столько и приносит ему бедствия моровая язва – «чёрная смерть». При этом, она одинаково «косит» как христиан, так и мусульман с язычниками. Основные «очаги» этой страшной напасти вспыхивали, в основном, на юге Европы, но генуэзские рыбаки перевозили вместе с товарами в трюмах крыс, посредством которых чума перекочёвывала в северные районы. С тех пор страшная болезнь стала терзать земли Центральной Европы. Страшные опустошения приносила она на эти земли.

 
Год тысяча триста сорок восемь —
В Нюи из сотни осталось восемь.
Год тысяча триста сорок девять —
В Боне из сотни осталось девять…
 

Так писали очевидцы во Франции. Но ужасная «чёрная смерть» бродила по всей Европе… Из Франции – в Германию, из Италии в Англию… Известно, что чума остановила VII Крестовый поход, но, конечно, не из человеколюбия…

Нам, как будущим врачам, были известны вероятные причины, симптомы и этапы течения этого смертельного заболевания. Но какие действенные средства для борьбы с «чёрной смертью» могла предложить современная медицина? К сожалению, их было крайне мало… Кровопускания и пиявки, вскрытие чумных карбункулов и прижигание открытых ран раскалённым железом… «Если рано начать лечение, то ещё можно спасти больного, – учил магистр Лидис. – Для исцеления от чумы можно применять отвар корней бадьяна китайского, заваривая его порошок в кипятке. Также существует замечательное лечебное средство – чеснок. Он использовался ещё в Древнем Египте, Риме и Элладе, где его употребляли в пищу при самых различных заболеваниях. Например, Парацельс считал чеснок самым важным средством при борьбе с чумой. Настойку из него готовят так: две головки чеснока заливают спиртом и настаивают в закрытом сосуде, потом принимают по 30 капель 2—3 раза в день до еды…»

Из врачей, борющихся с чумой, пожалуй, самым известным был Мишель де Нотр-Дам, известный больше как астролог и предсказатель Нострадамус. Но даже о его методах лечения «морового поветрия» было известно не очень много. Он рекомендовал пить только кипячёную воду, спать в чистой постели, а в случае опасности при первой же возможности покидать грязные зловонные города и дышать свежим воздухом в сельской местности…

Тем временем власти трёх городов решили изолировать их от разносчиков чумы. На улицах повсеместно горели костры, а жилища для того, чтобы очистить воздух, окуривали благовониями… Новых больных обязали оставаться по домам в строгой изоляции, а любое общение с ними было запрещено под страхом смертной казни. Такая драконовская мера замуровывания всех членов семьи больного вместе с ним в доме не только была равнозначна смертному приговору, но и приводила к фатальной концентрации заразы, превращая этот дом в хранилище чумы.

По ночам к беднягам наведывались лишь некоторые доктора и священники. Обречённые, но до конца верные своему долгу люди обходили чумные дома и оказывали помощь страждущим. Если жилище было вымершим, его заколачивали гвоздями и помечали большими белыми крестами, а все вещи сжигали. Наследникам умерших от чумы было запрещено выносить имущество из такого дома, пока не закончится мор. Хирургам запрещалось лечить обычных больных после визита к чумным. Кровь, которую они пускали у таких пациентов, нельзя было выливать в реку. Каждому горожанину вменялось в обязанность позаботиться о том, чтобы дорогу перед его домом мыли дважды в день, а сточные канавы своевременно прочищали.

Как нас учили в Университете, для уничтожения духа чумы в помещений, где скончались больные, рекомендуется ставить блюдце с молоком, которое должно впитывать отравленный смрадом воздух. А при торговых расчётах, монеты окунали в уксус, который должен был иметься у каждого продавца, чтобы ужасная хворь не передавалась с деньгами.

У меня же возникли свои собственные мысли по поводу лечения чумы. И были они навеяны разговорами с дядюшкой Клаусом. Уж он-то, смог бы остановить страшную болезнь в Инстербурге… Но о своих научных умозаключениях и выводах я расскажу чуть позже.

Ранним утром 5 октября нас выстроили на рыночной площади Кнайпхофа, которая в эти дни совершенно обезлюдела. Тишина, стылый тревожный рассвет и лёгкий туман делали каким-то сказочным всё её пространство, окружённое грустными домами, между которыми в узких щелях отсвечивал свинцовый Прегель. Полицейский капитан, разодетый, как франт, собравшийся на бал, состроил презрительную гримасу и громким голосом произнёс свою краткую речь:

– Господа мортусы! Именем короля Пруссии Фридриха I и бургомистра Кнайпхофа вы приступаете к ежедневной работе по уходу за больными и уборке улиц города от умерших людей… Поэтому сейчас вы будете разделены на две группы, которые поочерёдно станут работать в чумных домах и убирать улицы. Мертвецов надлежит грузить на телеги и отвозить за город, в безлюдные места. Там вы должны будете вырыть яму и сложить в неё трупы. Затем – закопать… Жить станете здесь, в подвале ратуши, и ежедневно отмечаться о прибытии после работы. Бежать не пытайтесь – на всех въездах в Кёнигсберг выставлены чумные кордоны, а ворота надёжно закрыты. Уйти из города невозможно: стража никого не выпустит… Если кто-то из вас всё же попытается показать нам пятки, то будет немедленно убит.

Становилось чертовски холодно. Хотелось приступить к какой угодно работе, лишь бы согреться в движении.

– Подчиняться будете сержанту Пфафферу, – стоящий рядом с капитаном человек в полицейской форме кивнул головой. – Ему предписано контролировать вашу исполнительность… Голодать вы не будете. Приём пищи – два раза в день: до работы и после неё… Вам выдадут также униформу – перчатки и фартуки, – он криво ухмыльнулся. – И помните: только прилежный труд позволит вам избежать петли!.. Сержант, приступайте к своим обязанностям! – С этими словами капитан ещё раз хмуро оглядел нас, развернулся и удалился.

Мы остались наедине с полицейским сержантом. Тот, по виду, был ещё тот пройдоха. Или, точнее, тёртый калач. Он окинул нас плутовским взглядом и усмехнулся в усы. Потом подошёл к строю и отсчитал четверых.

– Эти – следуют в Кафедральный собор. Там оборудована богадельня… Поступаете в распоряжение монахов, а точнее – отца Августина… Следующая четвёрка, – он кивнул на меня, Германа и двух его подручных – Клинка и Хлыста, – одевайте шмотки мортусов, которые лежат в этой телеге – он кивнул на край площади, где уныло стояла старая кляча, возле которой топтался какой-то монах. – Это и есть та самая телега, на которую вы будете грузить трупы и отвозить их для последующего погребения подальше от людского жилья…

Мы медленно подошли к телеге, от которой сильно попахивало навозом. Монах тотчас откинул рогожу и в груде тряпья мы увидели странные маски с большими птичьими клювами (50).

– А почему у маски такой причудливый клюв? – спросил Герман, взяв в руки странный головной убор. – Она от этого ужасно похожа на воронью голову…

– Это – чтобы выклёвывать глаза покойным, – грубо пошутил Хлыст.

– Посмотрите, господа, что там внутри…

Внутри «клювов» оказались какие-то мешочки, издающие сильный запах.

– Здесь заложены ароматические травы и снадобья, убивающие «дух чумы», – пояснил монах. – Тут – смесь уксуса и камфары с мелко изрубленными частями шалфея, мяты, руты, чеснока, корицы и гвоздики… Будьте уверены: такой состав хорошо действует при всех «прилипчивых» болезнях! – от монаха за несколько шагов разило чесноком. – Настоем из него омывают руки и лицо, окуривают помещения, наливая на раскаленный камень или железо, обрабатывают бельё и платье!

– Я думаю, что эта смесь способна перебить запах мертвечины, – усмехнулся Клинок. – А это что за коробочка?

– Эта небольшая шкатулка называется «поммандер», – тут же ответил монах. – Её следует надевать на шею: своим сильным запахом она отпугивает болезнь. Здесь же вы видите чеснок. Возьмите по связке и прикрепите к поясу. Да не забывайте его постоянно жевать!

– Мортусам нет необходимости надевать маску и носить поммандер, – объявил сержант. – Эти вещи монах отвезёт тем, кто будет заботиться о больных, – чумным докторам. Хватит чавкать глазами! Разбирайте чеснок, надевайте перчатки и фартуки да приступайте к исполнению своего долга.

Я взял одну связку чеснока, весом не менее фунта, и зацепил её за ремень.

– Здесь вы видите ещё и широкополые шляпы, – продолжал монах, – это знак врачебного сословия, вам они тоже не нужны. Ваша работа – мертвецы. Поэтому каждый должен взять ещё и по багру, с помощью которого весьма удобно волочить мертвецов, не прикасаясь к ним. Кроме того, он может стать очень полезен при нападении на вас грабителей или разъяренных больных. А такое, к сожалению, случается…, – монах осенил себя крестом.

Мы начали облачаться в свою «форменную» одежду: натянули перчатки, и просмоленные фартуки. И сразу стали похожими на моего отца-кузнеца и брата. Те тоже носили точно такую одежду, правда, надетую на голое тело. На нас же имелось кое-какое платье – всё-таки мы находились на октябрьской улице, а не в жаркой кузне.

– Возьмите с собой колокольчики, дабы напоминать горожанам о вашем сословии и своём приближении, – напомнил Пфаффер.

Наконец, осмотрев нас придирчивым взглядом и скривив рожу в едкой ухмылке, сержант скомандовал:

– Приступайте к уборке улиц, господа мортусы. Начинайте с западной части Кнайпхофа, затем переходите к Ландгассе! При необходимости заглядывайте в дома и извлекайте оттуда покойников. Тех, кто ещё жив, немедленно сопровождать в открывшуюся при Соборе богадельню!.. Да поможет вам Господь и Пресвятая Дева Мария! Старшим среди мортусов назначается…

– Я, если позволите… Меня кличут Германом, и моё слово имеет определённый вес среди этих парней…

– Отлично, Герман. Жду твоего доклада в десять вечера!

Сержант развернулся и направился по своим делам.

– Как тебя зовут, монах? – спросил Герман нашего сопровождающего с лошадью.

– Брат Корнелиус…

– Что ж, дружище, ты слышал приказ сержанта? Тогда – вперёд!

– С вашего разрешения, – ответил тот, ковыряя ногтем в жёлтых зубах, – по дороге я загляну к чумным лекарям и выгружу их одежду. А затем подъеду к вам.

И мы, схватив наперевес, словно копья, свои багры, направились за Германом.

Несмотря на ранний час, на многих улицах Кнайпхофа дымили костры. А поскольку повсеместно считалось, что и сам воздух служит пищей для заразы, потому как атмосфера в тесных дворах была спёртой и душной, то для того, чтобы «расшевелить» её, периодически били в колокола, а с берегов Прегеля каждый час доносились выстрелы из пушек и ружей. На площади перед ратушей днём размещались музыканты, они должны были громко играть, причём, о музыкальных вкусах тут речи не велось. В костры подбрасывали сосновые лапы и охапки каких-то трав, в надежде, что их дым прогонит моровое поветрие. Запахи ели, лавра, листьев дуба, полыни, майорана и лаванды перемешиваясь в воздухе, создавали едкую, тяжёлую для восприятия вонь. Дышать было довольно тяжело.

Но ко всему этому примешивался и запах разлагающихся трупов. Он был повсюду… В том числе и там, куда мы направлялись. Я обратил внимание на то, что некоторые улицы были перекрыты цепями, около которых дежурили стражники. Я понял, что в домах, стоящих на них, живых уже не было. Эти улицы были превращены в кладбища. Под окнами домов валялись тела людей.

– Мы до них ещё доберёмся, – сказал Герман. Казалось, он был в прекрасном настроении. – Чума – это смерть, а мы с вами – жизнь! А она, я считаю, должна продолжаться, не смотря ни на что! Сейчас нам надо спуститься к Прегелю, а уж оттуда пойдём на восток… – и сунул в рот зубец чеснока.

Наконец, мы достигли западной оконечности Кнайпхофа.

– Начинаем с этих домов! – приказал Герман.

Искать покойников долго не пришлось: они валялись повсюду, в разных позах. Большинство были вынесены жильцами из домов и сложены в отдельную кучу. Сколько их оставалось там, за каменными стенами, никто не знал.

– Хлыст, Клинок, идите по домам, стучите в двери и окна… Если там есть трупы, пусть выносят… Или дожидаются нас, мортусов!

Те понятливо кивнули, и отправились к домам.

– Ну, а мы, дружище Петер, начнём потихоньку нагружать нашу телегу, – он достал свою неизменную трубку и закурил.

Мертвецы выглядели ужасно: страшная болезнь не красила людей. Мужчины и женщины, дети… Умершие этой ночью и дня три назад…

– Давай, за руки – за ноги, – не выпуская дымящуюся трубку изо рта, произнёс Герман. Казалось, речь идёт о мешках с углём…

Подъехавший к нам брат Корнелиус сморщил нос и накинул на лицо платок. Запах чеснока, который мы неустанно жевали, немного перебивал вонь мертвечины, и всё же она проникала к нам в ноздри, вызывая приступы тошноты, которые я старался подавить. Герман же, усиленно «занюхивал» её табачным дымом. Вскоре первое тело было брошено в телегу безо всякого почтения к покойному. Это был мужчина средних лет. На его шее виднелись багровые бубоны, принёсшие смерть.

– Этот, вроде, свежий, – заметил Герман и сплюнул. – Не грусти, бакалавр. – Коль Господь позволит, мы выберемся живыми и из этой передряги…

– Как ты думаешь, Герман, – спросил я, – надолго ли в Кёнигсберге обосновалась чума?

Тот немного подумал, примериваясь ко второму трупу.

– Обычно чума свирепствует в течение полугода… Но это так… моё личное мнение… Всё зависит от того, какие меры будут приняты для её уничтожения… Я думаю, к весне она выдохнется… Главное – пережить зиму.

Тут я был с ним согласен.

– Но сколько людей за это время умрёт, никому не известно, – пробормотал он.

Я глянул в сторону Альтштадта. Там тоже местами поднимались дымы, слышался колокольный звон со стороны альтштадской ратуши и Королевского замка, так же временами громыхали пушки. Чума была везде…

– Ну, взялись! – И второе тело упало в телегу. Брат Корнелиус стоял поодаль, не забывая креститься и бормотать про себя молитву.

– Не спеши, – посоветовал Герман. – Передохнём немного…

Тут подошли Клинок и Хлыст.

– Дома закрыты. Жители говорят, что больных у них нет, – начал Хлыст. – Внутрь не пускают…

– Да уж, – усмехнулся Герман. – Вас впусти в добропорядочный дом!.. Вы – хуже чумы, хе-хе! Хватайте эту шлюху, – он указал пальцем на очередной труп, на этот раз женский, – и швыряйте на телегу… Кстати, брат Корнелиус, – обратился он к монаху, – куда ты намерен везти наш груз? Здесь, на Кнайпхофе я что-то не нахожу пустынных мест! А на Ломзе нас наверняка не пустят…

– Вы правы, господин Герман, – подтвердил тот. – Но тут, на острове я приметил одно местечко, куда мы уже закапывали умерших. Да простит нас Господь и Пресвятая Дева Мария… Не сказать, что оно очень уж пустынное… и что поблизости никто не живёт… но на Ломзе нас действительно не пустят, особенно с таким грузом…

Хлыст и Клинок, кольнув для порядка вперемежку лежащие тела своими баграми, и убедившись, что живых среди них нет, принялись за работу. Всё у них получалось ловко и без особого труда. Казалось, что они занимались этим делом всю жизнь… Хотя, о чём это я? Эти двое – мародёры и работа с трупами – их привычное занятие… О, Господь милостивый…

– Бодрее, бакалавр! – усмехнулся Герман. – Врач должен ценить все те мелочи жизни, на которые остальные люди не обращают никакого внимания… Закуси чесночком!

Зубец чеснока был у меня во рту. Я слегка его посасывал, надкусывал и постоянно переворачивал языком. Спустя полчаса наша телега наполнилась до краёв, а трупы с этой стороны улицы исчезли. Брат Корнелиус щёлкнул кнутом, и наша телега поползла по улицам умирающего города…

«Пустынным местом» оказался оцепленный цепями двор. Три дома, выходящие фасадами на него, бессмысленно и угрюмо таращились пустыми глазницами окон. Было понятно, что в них уже никто не живёт.

– Тут, – остановил телегу монах.

Мортусы, ни слова не говоря, взялись за лопаты… Земля была мягкая, копалась легко.

Вечером мы, падающие с ног от усталости, отправились к ратуше. Я настоял на том, чтобы по пути все подошли к реке и умылись, смыв с себя болезнетворную грязь и запах мертвечины. Вода была холодной, но после этой процедуры мы почувствовали немалое облегчение.

Перед тем, как устроиться на ночлег Герман принёс большую миску с похлёбкой, хлеб и пригласил нас подкрепиться. Мы за день здорово проголодались и набросились на еду, хотя, так и не разобрали, из чего она приготовлена.

– Сержант сказал, – произнёс под конец Герман, – что завтра мы будем работать в богадельне. Немного позже он составит постоянные списки тех, кто будет с больными, а кто – с трупами, – старый вор ухмыльнулся. – Я думаю, бакалавров определят к страдающим, а нас – к отстрадавшим… И это, по-моему, неплохо…

Глава 2. В госпитальной кирхе

– Сын мой, что ты делаешь? – один из монахов кинулся ко мне, пытаясь захлопнуть ставни окна, которые я распахнул, пуская внутрь помещения свежий воздух с Прегеля. – Нам предписано окуривать все комнаты, дабы изгнать из них дух болезни! Ибо Дьявол не выносит запахов благовоний!

– От ваших благовоний, святой отец, и здоровый человек задохнётся, – ответил я. – Приведите сюда ещё вонючего козла, как это сделали в доме торговца Хеккеля!

– Ты не смеешь оспаривать решение самого епископа! – зашипел монах. – У нас и так за ночь умело два наших брата! Видимо, ты и в самом деле связан с чёрным колдуном, и твоё место – на эшафоте!

– Святой отец, доверьте больных людей врачам, а благовония в таких количествах жгите в кирхах! И распорядитесь, чтобы умирающих отделили от недавно заболевших, которых ещё можно спасти!

– Ты слишком молод, сын мой, чтобы вмешиваться в работу чумной больницы!

– Я призван лечить больных, святой отец, и намерен это делать, несмотря на ваши протесты!

– Что за шум? – раздался вдруг негромкий, но властный голос, услышав который, я почувствовал, как внутри меня поднимается волна радости. – Почему кричите в заведении, где должна соблюдаться тишина?

Это вошёл профессор Майбах, невысокий, худенький, но, по моему представлению о нём – настоящий «человек-гигант». Он был одет в длинный до пола плащ, от которого резко пахло камфарой. В одной руке Майбах держал клювовидную маску чумного доктора, а в другой изящную трость с янтарным набалдашником в виде извивающейся змейки.

– Петер, мой мальчик, ты ли это? – увидев меня, мой университетский «опекун» распахнул объятия.

– Я, господин профессор! – И в счастливом порыве подскочил к нему.

Наконец-то, после всех «германов», тюремщиков и палачей, мне встретился достойный человек! Теперь, я был почти уверен в том, что Господь не оставит меня! Надуманные обвинения скоро снимут, а побег из тюрьмы я отработаю здесь, выполняя свой врачебный долг!

– Тут у нас вышел спор. И, пусть я сегодня всего лишь мортус, а не врач, но считаю, что больным не помешает свежий воздух…

– Не только не помешает, он даже необходим! – заявил профессор. – Поскольку это не зловонный воздух с кладбища, а чистый и здоровый – с реки! Распахните окно!.. Ну, дорогой бакалавр, а что ты собираешься предпринять дальше? – и он внимательно оглядел меня. – Э-э, да ты похудел… впрочем, как и все твои несчастные друзья… – Майбах сочувственно кивнул находящимся неподалеку моим товарищам.

– …А потом предлагаю разделить больных на группы и разобщить их… – продолжал я. – Тех, кто умирает, размещать подальше от тех, кто только начал болеть и ещё достаточно крепок для борьбы с чумой. Пациентов с кровохарканьем также следует определить в отдельный зал…

– Разумно. Терминальных больных необходимо вынести в коридор, ближе к выходу. А вот с остальными поступим следующим образом…, – врач нахмурил высокий лоб. – Братья-монахи, берите в помощь бакалавра из Альбертины и других мортусов, и сделайте так, чтобы пациенты не лежали вперемежку! Более лёгких размещайте ближе к окну!.. Какие ещё пожелания, дорогой ученик?

– Предложений много, господин профессор, – ответил я. – Но завтра мне вновь предстоит работать с трупами, хотя я всей душой стремлюсь помогать страждущим… К сожалению, у меня маловато опыта в лечении чумы. Но я уверен, что в первую очередь следует обеспечить вокруг больных чистоту, а затем своевременно вскрывать бубоны, прижигать их… и уповать на милость Господа… Но у меня имеется одна задумка насчёт того, как лечить больных. Только нужны особые лекарства…

– Если бы мы точно знали причину возникновения этого недуга…, то могли бы продумать и методы лечения, – грустно улыбнулся Майбах. – Но я подозреваю, Петер, что у тебя уже имеются какие-то соображения на этот счёт? Не соизволишь поделиться ими со своим наставником?

– Я думаю, что «чёрная смерть» – это тяжёлое отравление внутренних органов, – предположил я. – Похожее на то, когда в тело человека попадает сильный яд… Поэтому и лечение должно быть подобное тому, что мы применяем при отравлениях… Нужно попытаться создать противоядие, например, териак.

– Это не совсем так, мой юный друг, – вздохнул Майбах. – Мне кажется, что бубоны – не признак отравления, а проявления зла иного рода… Мы всеми силами пытаемся облегчить участь несчастных больных, и иногда нам это даже удаётся, но для меня главное – понять: что за миазмы вызывают чёрную смерть, какова их природа, откуда они берутся, и как предотвратить их воздействие на человека?..

Монахи с помощью мортусов уже вовсю перекладывали больных… На многих из них было больно смотреть: бледные и измученные лица с обострившимися чертами, впавшими глазницами и потрескавшимися губами, тела, покрытые страшными язвами, потухшие обречённые взгляды в ожидании своего конца… Герман и его товарищи тоже не сидели без дела: они промывали или смазывали вскрытые бубоны, выносили помои, вытаскивали во двор умерших. Больным постоянно требовалось то вода, то мазь, то доброе словно, облегчающее страдания…

– Вы уже уходите? – спросил я, увидев, что профессор начал собираться.

– Увы, мой друг. В моём ведении – несколько подобных богаделен… И в каждой я обязан побывать. Не всё так хорошо устроено, как здесь, во многих лечебницах творится чёрт знает что, и монахов не хватает, и лечить некому… А за эту я теперь спокоен, тут работает мой лучший ученик, – Майбах тепло улыбнулся. – Будь осторожен, мой мальчик. Ешь чеснок, закрывай лицо платком, меньше касайся руками больных, а если коснулся – не забудь вымыть… В ближайшее время я принесу тебе такой же костюм, как у меня, – он покосился на свою «клювастую» маску. – И не забывай: ты не должен подхватить «чёрную смерть»… Илона этого не переживёт…

«Что? Илона? Откуда Майбах узнал?..»

Профессор положил ладонь мне на грудь.

– Твой отец привёл её в Кёнигсберг, – тихо произнёс Майбах. – Сейчас она у меня дома. С ней всё в порядке.

– Господи! Ты услышал мои молитвы!.. – вырвалось у меня.

– В жизни по настоящему ценны только три вещи: убеждения, дружба и любовь… – продолжал профессор. – Бог обязательно соединит вас вновь, И скоро вы заживёте все вместе: Илона, ты и… ваш ребёнок…

У меня ёкнуло сердце.

– Да-да… Это мне тоже известно, – улыбнулся Майбах.

– А как она себя чувствует? Всё ли у неё хорошо?

– Она была сильно простужена, но сейчас ей намного лучше. Знаешь, будущей маме порой хочется скушать…, то селёдку, щедро политую мёдом или джемом, то вдруг кусочек угля, мела или глины. Часто ей начинают нравиться запахи, которые после родов будут казаться невыносимыми… Или раздражать любимые прежде ароматы… Такова женская природа, её нужно постараться понять, – черты лица моего наставника словно светилось каким-то внутренним светом. – А вот ты должен быть молодцом… У нас из всех снадобий, которые мы можем применять против чумы… только чеснок и розмарин. Первый мы жуём, готовим из него настойки, а второй сжигаем – его запах отпугивает дух чумы. Прибавь к этому списку наших хороших помощников – камфару и уксус…

– Профессор, – еле слышно проговорил я. – Спасибо вам…

– Я понимаю, ты хочешь увидеть Илону…, – он грустно вздохнул. – Но пока это невозможно. Подожди немного, и я всё устрою. Главное – не подхвати чуму!

– Профессор, – я схватил его за руку. – А теперь о деле: у меня к вам большая просьба…

– Говори, – учитель сразу стал собран и строг. – Я постараюсь её выполнить.

– Я хочу попробовать в качестве лекарства против «чёрной смерти» снадобья моего дядюшки. Он – был большой знаток пчёл… Мне бы для лечебных целей немного мёда, перги, маточного и личиночного молочка, забруса, пчелиного помора… Вы поможете мне всё это достать?

Профессор задумался.

– Собрать такую коллекцию нелегко. Торговли сейчас нет, за пределы города не выбраться…

Я приуныл, поскольку был твёрдо уверен, что только «пчелиные продукты» помогут в борьбе с «чёрной смертью». Где же, как не здесь, в чумных больницах, испытать их силу?

– Впрочем, – оживился Майбах, – у нас на альтштадском рынке есть «Медовая лавка», правда она сейчас закрыта… Но в ней наверняка должно храниться то, о чём ты просишь… Я попрошу разрешения у бургомистра и городского совета, и надеюсь, мне не откажут, тем более, речь пойдёт о борьбе с чумой… Мы её вскроем… Если всё у меня получится, я принесу тебе эти пчелиные… компоненты. И мы вместе займёмся изготовлением лекарств…

Окрылённый надеждой, я смотрел в спину уходящему профессору и шептал про себя: «Хвала тебе, Господи за то, что на свете живёт такой прекрасный человек, как Иоганн Майбах, мой учитель и большой друг… Спаси и сохрани его, Боже!..»

Весь этот долгий день был наполнен страданиями. На моих глазах умирали люди, в глазах которых ещё несколько часов назад жила надежда. Крики боли, стоны отчаяния и слёзы обречённости… Я с Германом, а также Хлыстом и Клинком без устали таскали вниз тех, кто уже отмучился, и складывали их под стволы лип, с которых уже облетела почти вся листва. Монахи монотонно читали молитвы и продолжали окуривать помещения ладаном, а также иными целебными травами.

6 октября установилась ясная погода, и солнышко щедро одарило всех своим прощальным теплом. Ветерок шуршал сухой листвой, пауки плели свои ловчие сети, а по воздуху скользили невесомые серебряные нити. В затенённых местах вновь зазвенели комары, а в открытые окна залетали мухи, осы и пчёлы…

«Господи, – подумал я. – Мы сегодня вынесли не менее десятка мёртвых тел… Но помещение не пустует, оно постоянно пополняется новыми больными!».

Город оставался заблокированным, хотя это не помогало ни горожанам, ни жителям окраин. Чума расползлась по всей Восточной Пруссии. Возможно, что и дальше…

– Полиция строго следит за соблюдением карантинных правил, – заметил как-то Герман, закуривая трубку в перерыве между работой. – Я слышал, что за их нарушение могут даже достать из могилы…

– Да, – подтвердил Клинок. – Так случилось с некоей Рогнедой…

– А что с ней произошло? – поинтересовался я, размышляя между тем над вопросом, что более опасно: постоянно находиться среди больных или работать в похоронной команде.

– Рогнеда Фриш работала служанкой у Карла Рохмана, рыботорговца… Она подцепила эту страшную болезнь, украв кое-какие вещи из дома, где жители умерли от чумы. Сначала заболела она, потом – её хозяева… Все они вскоре скончались. А когда её преступление было раскрыто, тело виновной по приказу бургомистра вырыли из могилы и вздёрнули на виселицу, а потом сожгли.

Клинок с Хлыстом переглянулись.

– Это – нам наука, – заметил, покуривая, Герман. – Ежели наткнёмся… случайно, конечно, на какую-нибудь безделушку в таком доме… нужно поостеречься. Вещи в таких домах тоже бывают смертельно опасными. Обязательно следует помыть их в уксусе…

Я почти не слушал старого Германа. «Моя Илона жива! – вертелось у меня в голове. – Она здесь!.. Вот бы увидеть её!»

«Не сделай глупости! Погубишь и себя, и её…»

«Конечно, дружище Андреас… Ты, как всегда, прав». Похоже, дух старого врача прекрасно слышал все мои мысли.

И снова – стоны и причитания, плач и молитвы… Самое досадное – это то, что я чувствовал: пользы от нашего «чумного дома» было мало. Но она, несомненно, была. Нескольких человек, которым я вскрыл бубоны, а затем прижёг раскалённым железом, болезнь, похоже, начала понемногу оставлять. Но большинство страдальцев продолжали мучиться и умирать. Врачи, приходившие в нашу больницу, ничем не могли помочь —эффективных средств для лечения чумы, никто из них не имел. Все действия сводились к самым простым манипуляциям: если бубоны не слишком велики, их надо смазывать, прикладывать к ним свёклу или капустные листы. А если они уже угрожающе вздулись, их следовало рассекать скальпелем и прижигать. Настойки из чеснока, насколько я понял, хорошо действовали на здоровых людей, не давая им перенять прилипчивую болезнь. Те же, кем она уже овладела, сопротивляться ей не могли – умирали в промежуток от нескольких часов до трёх суток. Молитвы и окуривание помещений никого не спасали.

«Чего-то не хватает, – понимал я. – Хоть самого примитивного, но верного снадобья…» Мне порой казалось, что над всеми нашими пациентами, клубами поднимается какая-то невидимая глазом зловещая сущность. Она словно перетекает от одного человека к другому, от больного к здоровому… Она, несомненно, живая, хищно смотрит на нас и злорадно скалится.