Текст книги "Куликово поле и другие битвы Дмитрия Донского"

ПЬЯНА И ВОЖА

В войне между Венецией и Генуей поучаствовал и Мамай. Прежнему союзу он не изменил, осадил и взял штурмом венецианскую Тану (Азов) и запустил туда генуэзских приятелей. А из Синей Орды после победы Тохтамыша ушел проигравший царевич Арапша с отрядами сторонников, явился к Мамаю. В общем, для повелителя Причерноморья дела выглядели наилучшим образом. Его сундуки пополнились генуэзским золотишком, войска – свежими воинами. Имея золотишко и воинов, можно было себе позволить некоторые перестановки в Орде. Хан Мухаммед-Булак надоел Мамаю, проявлял непослушание. В 1377 г. временщик прикончил его, заменил новой марионеткой, Тулунбеком.

Надо было разобраться и с русскими. Совсем отбились от рук, не посчитались с ярлыком Михаила Тверского, осмелились напасть на камских болгар. Мамай поручил операцию Арапше. Пусть поживится добычей – из Синей Орды его воинам пришлось удирать налегке, бросили на родине отары, кибитки, жен. В первую очередь требовалось покарать нижегородцев: и за перебитое посольство, и за осаду Булгара. Русские князья уже давно позаботились обзавестись в Орде надежными соглядатаями. Имелись глаза и уши среди христиан-невольников, среди самих татар. Вовремя полетело предупреждение, сведения передали самые исчерпывающие: куда нацелились ордынцы, какими силами, кто возглавляет поход.

Великий князь Дмитрий Иванович поднял рать даже раньше, чем неприятели, сам привел в Нижний Новгород. Соединились с тестем, выслали дозоры. Но никаких признаков приближения Арапши они не обнаружили, все было тихо. Полки стояли, князья совещались. Может, у Мамая переменились планы, повернул войска в другом направлении? Или Арапша прослышал, что его ждут, приказал отступить? Ну а коли так, имело ли смысл терять время? У государя хватало других дел. Решили все-таки отправить часть рати навстречу татарам, пускай проверит на всякий случай. Командовать назначили сына нижегородского Дмитрия-Фомы, Ивана. Великий князь оставил ему отряды владимирцев, юрьевцев, ярославцев и переславцев, а сам распрощался с тестем, вернулся в Москву.

Рать двинулась за Оку. О татарах не было ни слуху ни духу, местная мордва пожимала плечами: никого не видели. Значит, и не было никаких татар. Приказали идти – ну что ж, выполним, но зачем утруждать себя? Стоял летний зной, ратники снимали тяжелые доспехи, грузили на телеги. Наконечники копий и рогатин даже не стали насаживать на древки: пускай лежат в сумках. Снимали и кафтаны с рубахами, подставляя ветерку разопревшие тела. Дошагали до реки Пьяны, переправились, 2 августа 1377 г. расположились на уютных полянах. В соседних селениях нашлось вдосталь хмельного меда, от котлов вкусно тянуло варевом, зазвучали песни. Всегда бы так воевать!

А между тем из чащи наблюдали сотни глаз… Арапша был хитрым воякой. Он сговорился с мордовскими князьками, не хочется ли им хорошенько пограбить? Ордынцев провели через леса звериными тропами. Когда русские покушали, легли подремать после обеда и медовухи, заросли и кусты неожиданно ожили. Разомлевших людей хлестануло ливнем стрел, с пяти концов с воплями выплеснулась конница. Рубила безоружных, ошалевших. Ратники устремились к реке, прыгали в воду, тонули. Со многими подчиненными захлебнулся и начальник, князь Иван Дмитриевич.

Татары с мордвой набрали пленных, и войско понеслось к Нижнему Новгороду. А там и воинов не осталось, городской полк бесславно полег на берегах Пьяны. Дмитрий-Фома объявил подданным, чтобы спасались как могут, ускакал в Суздаль. Народ набивался в лодки, отчаливал по Волге в Городец. Ордынцы ворвались в Нижний и грабили два дня. Что не сумели утащить, подожгли, и Арапша с бесчисленным полоном, обозами повернул в степи. А Мамай в это же время выслал второе войско, на Рязанщину. Князю Олегу надоело убегать и прятаться, он попытался отстоять свою столицу. Куда уж отстоять! Сам князь получил несколько ран, еле вырвался из осажденного города. Татары в который раз опустошили Рязань, не оставили ни одной целой избы, ни одного человека.

Русь была ошеломлена. Только-только вздохнула свободно, возомнила, что кончилось оно, «Вавилонское пленение». И на тебе – кровь, пожары, смерть… Первым пришел в себя Борис Городецкий. Вокруг Нижнего Новгорода разбрелись отряды мордвы, увлекшиеся грабежами. Князь собрал дружину сбежавшихся к нему людей, бросился в погоню. Отягощенные добычей, банды возвращались по домам. Князь настиг их в памятном месте, на Пьяне, еще смердевшей русскими трупами. Прижал к реке, истреблял без жалости, топил.

Московский государь сперва выслал полки на Оку – прикрыл границу от татар, разорявших Рязанщину. Когда степняки удалились, связался с Дмитрием-Фомой и Борисом Городецким. Договорились, что мордву надо проучить покрепче. Так проучить, чтобы навсегда отбить охоту якшаться с Ордой, делить с ней кровавую добычу. Поход назначили зимой, его снова возглавил Борис. К нему пришли суздальцы, московский полк под началом боярина Федора Свибла. Вступили на мордовские земли, карали сурово, от попавшихся под руку селений оставались угли и пепел. Запоминайте – татары пришли и ушли, а русские рядом, выгодно ли ссориться с ними? Освободили немало своих пленных, повели в неволю колонны мордовцев. Особо разыскивали и изловили тех князьков и старейшин, которые обеспечили победу Арапше, водили соплеменников в набег. Притащили в Нижний Новгород, где еще чернели сгоревшие остовы домов, выволокли голыми на лед и затравили собаками. Жестоко? Да, это было жестоко. Но действенно. Именно после собачьей расправы прекратились мордовские нападения [50].

Хотя по большому счету хвастаться было нечем. Кого одолели? Племена лесовиков. А Мамаевы воины сытно отрыгивали, обгладывая мослы рязанских и нижегородских коров, пересчитывали серебро от продажи баб и детей. Были довольны, не зря провели лето. Мамай не разочаровывал татар – пойдут на Русь еще. К этому подталкивали и купцы. Торговые пути сместились, китайский шелк и индийские пряности потекли через державу Тамерлана, по южному берегу Каспийского моря. Возместить убытки можно было за счет русских, урвать те самые концессии и монополии, что наобещал Вельяминов. Он по-прежнему обретался в Орде, щеголял званием владимирского тысяцкого. Был уверен: если скис Михаил Тверской, найдется какой-нибудь другой князь. А Вельяминов станет его правой рукой. Точнее, он будет представителем Мамая на Руси, а князю придется петь с его голоса.

Татарский властитель наметил на 1378 г. как бы прежнюю схему, два удара. На Нижний и Рязань. Но на самом деле поход на Нижний Новгород должен был отвлечь туда Дмитрия Ивановича. А вторая армия, мурзы Бегича, в Рязани не остановится, нагрянет в московские владения. Любопытные предложения добавил Вельяминов, подсказывал – корень зла в «Митьке». Кроме мечей и стрел были иные способы устранить его, и Русь развалится. Мамай не возражал: если сумеешь, услужи, мы тебя не забудем…

На нижегородцев опять двинулся Арапша. На этот раз он не скрытничал. Шел как можно более шумно, по дороге истреблял русских купцов на Волге. Но и московская агентура не дремала. Дмитрий Иванович получил точные сведения и правильно оценивал: татары хитрят, основная опасность грозит не отсюда. Он известил Дмитрия-Фому, что помочь не сможет, войска понадобятся на другом направлении. А сами местные князья остановить врага не надеялись. Дмитрий-Фома засел в Суздале, послал гонцов к Арапше. Сулил большой выкуп если тот пощадит только что отстроенный Нижний. Но царевич имел однозначные инструкции от Мамая, условия отверг. Люди опять грузились на лодки, плоты, уплывали в Городец. 24 июля в Нижний вошли татары. Пограбили что нашли, убили и захватили, кто не успел удрать.

Однако после этого Арапша повел войско не в обратный путь, а повернул на соединение с Бегичем. Ордынцы с двух сторон вторглись на Рязанщину. Князь Олег не повторял прошлогодний опыт. Едва узнав о нашествии, оповестил население, чтобы разбегалось, и сам исчез. Но Дмитрий Иванович убегать не намеревался. Он обсудил с воеводами, как лучше действовать. Можно было развернуть полки на Оке, как раньше. Но ведь и татары рассчитывали: москвичи будут стоять на Оке. С Бегичем шел не загон грабителей, а целая армия. Мурза наверняка вызнал, где оборона послабее, навалится и проломит. А если идти навстречу врагу, на Рязанщину? Свои села будут целы, и ордынцы этого явно не ждут.

Великий князь собрал только конницу, без пехоты. Войско получилось небольшим, зато мобильным. Переправились через Оку у Коломны. Олег Рязанский вестей о себе не подавал и о том, чтобы выступить вместе с Дмитрием, не задумывался. Но явился Дмитрий Пронский с дружиной, принес новые сведения. Бегич встретился с Арапшой, у них десятки тысяч всадников. Были и настораживающие наблюдения. Татары всегда ходили в набеги налегке, а сейчас за ними пылил огромный обоз. Не для набега собрались, задумали воевать основательно, осаждать города, вывозить несметную добычу.

В столкновениях с литовцами Дмитрий и его воеводы научились определять путь продвижения врагов. Не ошиблись и сейчас, татары наткнулись на русских на притоке Оки, Воже. Для Бегича встреча оказалась неприятной неожиданностью. Он был озадачен, остановился. Противников разделяла речка. Перекрикивались, перестреливались. В общем, встали примерно так же, как у оврага под Калугой. Но теперь нельзя было расходиться миром. Разойдешься, и те же ордынцы нагрянут завтра. Их требовалось как следует поколотить, только таким способом можно было уберечь страну от будущих нападений.

11 августа солнце уже склонялось к закату, когда дозорные донесли Бегичу – русские уходят, сняли лагерь! Не выдержали, испугались! Понятно, почему тянули до вечера, надеются скрыться под покровом темноты. Мурза загорелся – нет, он не позволит Дмитрию оторваться! В подобных случаях было важно сразу вцепиться в хвост отступающих, обрушиться всеми силами, и они побегут. По татарским станам понеслись команды, воины вскакивали в седла. Поток конницы взбурлил Вожу, растекался по опустевшему русскому берегу.

Но Дмитрий Иванович поймал врага на элементарную уловку. Он еще накануне разделил войско на три полка. Главный возглавил сам, полк левой руки поручил Данилу Пронскому, а правой руки – Тимофею Вельяминову. Он приходился дядей и государю, и предавшему боярину. Тем не менее великий князь не лишил его доверия. И москвичи, и враги должны были знать: не все Вельяминовы одним миром мазаны, отщепенец и есть отщепенец. Русское войско удалилось от реки всего на пару верст, а потом вдруг развернулось и устремилось в атаку. Ордынцы за Вожей еще не успели разобраться по сотням и тысячам, принять боевой порядок, а бронированные дружины Дмитрия с разгона долбанули их страшным лобовым ударом. Два полка налетели с флангов, вломились в смешавшуюся массу, начали отрезать ее от воды.

Бегич и его помощники кричали, пытались руководить боем, но было поздно. Армия сбилась в кучу. Одни рвались вперед, другие поворачивали назад и сталкивались со своими. Падали, мешая товарищам и создавая полную неразбериху. А русские копья и мечи косили их, сталкивали к реке. Наконец татары скопом повалили в воду. От тысяч людских и конских тел Вожа клокотала, вышла из берегов. Ордынцев крушили, они тонули… Уже темнело, наползал туман, и Дмитрий Иванович приказал реку не переходить. Опасался ночью растерять свои отряды, а враги на другом берегу опомнятся, перестроятся. Ратники переводили дыхание после трудной мужской работы. Ждали – настанет утро, и сеча возобновится.

Битва на Воже в 1378 году. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века

Но… утро не наступало. Витязи напряженно стояли в строю, нервничали, а окрестные луга застилало непроглядное марево тумана. Лишь к полудню оно стало редеть. И воздух разорвали торжествующие крики. Татар не было! Русские еще не знали, что в бою пал сам Бегич, а его подчиненные так и не остановились. Как побежали вечером, так и удирали всю ночь без оглядки. Весь берег был забит брошенными шатрами, телегами, юртами. Победа! Это была блестящая, громкая победа!

В татарских обозах нашли немало ценных вещей, нижегородское и рязанское награбленное имущество. Освободителей дождались тысячи пленных, не верящих такому счастью, дождались рабы, спрятавшиеся среди возов от ускакавших хозяев. Среди них попался и человек в облачении священника. Вроде бы говорил по-нашему, но что-то в нем было чужое, не русское. Он показался подозрительным, его обыскали и нашли в мешке сушеные коренья, травы, отнюдь не безвредного свойства. Незнакомца взяли в оборот. Он раскололся – послан Иваном Вельяминовым, должен был проникнуть к великому князю, извести его отравой и порчей.

Шпион многое рассказал: чем занимается в Орде изменник, какие проекты строит. В частности, Вельяминов считал возможным сделать ставку на Владимира Андреевича Серпуховского. Рассуждал: неужели ему не обидно, что у Дмитрия есть наследники, малолетние сыновья, а он, двоюродный брат, всего лишь удельный князь? Надо пообещать ему престол, а за это он поспособствует убийству государя, подчинит Русь Мамаю, исполнит условия Вельяминова и ордынских купцов…

Когда Владимир узнал о подобных предположениях, его перекорежило от гнева и отвращения. Но потом поостыл, задумался. А что, если… Посоветовался с Дмитрием Ивановичем, и братья разыграли то, что сейчас назвали бы спецоперацией. В Орду к Вельяминову отправился гонец от Владимира Андреевича. Князь сообщал, что «поп» со смертоносными снадобьями добрался до него и предложения в целом подходящие. Пускай «владимирский тысяцкий» приедет к нему в Серпухов, лично подтвердит, поддержит ли его Мамай, поможет организовать переворот, найти среди бояр сообщников.

Предателя выманили. Он мерил других по собственной мерке и попался. Явился готовить заговор, и тут-то его повязали. Государь Дмитрий Иванович многое прощал. Прощал оплошавших слуг, воевод. Прощал князей, выступавших против него. С кем не бывает, бес попутал. Ты простишь – и тебе Господь простит. Но прощать Иудин грех было нельзя. Если люди повадятся за тридцать сребреников торговать Отечеством, что от него останется? При стечении всего московского люда бывшему первому боярину снесли голову. Снесли на Кучковом поле. Уж наверное, место выбрали не случайно. Вспомнили про изменника боярина Кучку, казненного Юрием Долгоруким. Вспомнили нехристей Кучковичей, погубивших святого Андрея Боголюбского. Иуду отослали в достойную компанию.

КАК РАСЦВЕТАЛА РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ

На Руси уважали и почитали Византию – уважали за славное прошлое, за великую миссию возглавлять мировое православие. Туда ездили паломники, привозили рассказы о святых монастырях Афона. Привозили великолепные иконы, книги. Оттуда пришло учение исихастов Григория Паламы, его высоко оценили русские подвижники. Они и раньше знали практику «умной молитвы», а Палама упорядочил и обосновал идеи «молитвенного делания». Монахи внимательно изучали его труды, чтобы вступить на нелегкую духовную дорогу к нерукотворному Фаворскому свету.

Но ведь и слепыми русские не были. Можно ли было всерьез почитать императоров, таскающихся с протянутой рукой по чужеземным дворам? Об этом тоже рассказывали купцы, священники и паломники, бывавшие в Константинополе. Возникало двойственное отношение. С одной стороны, некий идеал «Второго Рима», легендарный и величественный. Но ему совершенно не соответствовала земная реальность. Идеал тускнел, сохранялся только по привычке.

Патриархия была недосягаемой церковной инстанцией. На Руси никогда не видали такой высокой фигуры, как патриарх. Даже на коротенькое время с визитами не наведывались. Эта высота казалась утвержденной от Самого Господа, от апостолов. Но знали и о том, как жалкие императоры меняли патриархов, знали о нравах патриархии, сами туда взятки возили. От далекого греческого начальства не видели ни окормления, ни поддержки, зато хлопот оно доставляло немало.

Взять хотя бы назначение литовского митрополита Романа. К нему из Константинополя направили уполномоченного, болгарина Киприана. Он был хорошим богословом и проповедником. Считалось, что Киприан поможет Роману обращать литовцев в христианство. Как уж обращал, трудно сказать. Что-то не слишком они тянулись к православию. Да и кто потянется, если государь язычник, а возле него отираются католики? Но Киприан выполнял и другие обязанности, он был из ближайшего окружения патриарха, информировал его об обстановке в Литве. Умер Роман, Московская митрополия предприняла немалые усилия и отправила грекам немалые суммы, чтобы ему не назначали преемника.

Но в 1374 г. Киприан приехал на Русь в качестве патриаршего посла. Он пожаловал почему-то не в Москву, а в Тверь, остановился у Михаила. Однако святой Алексий гордыней не страдал, сам направился к нему в Тверь. Поговорили, обсудили, что делается в митрополии. Святитель повез гостя в Троице-Сергиев монастырь, познакомил со святым Сергием Радонежским. Завернули в Переславль, там встретились с великим князем. Киприан был настроен вроде бы доброжелательно. Хвалил начинания митрополита и государя, строительство храмов и монастырей, соглашался, что Русская церковь должна быть единой. Разумеется, получил неплохие подарки и убыл обратно в Литву.

Благовещенский собор Московского Кремля. 1489 г.

Но вскоре обнаружилось, что посол был себе на уме. Болгарин из Греции, загостившийся у литовцев, – что ему было до Руси, до замыслов Дмитрия и святого Алексия? Он жил иначе: родина там, где можно устроиться получше. А проекты Ольгерда открывали для этого самую широкую дорогу. Он предложил литовскому государю свои услуги, и тот оценил полезную фигуру. Сошлись душа в душу. Киприан отлично представлял ходы и выходы в патриархии, обладал прекрасным слогом, умел взвесить, какие аргументы будут самыми действенными. Он составил обращение к патриарху от имени Ольгерда «с просьбой поставить в митрополиты» не кого иного, как самого Киприана. Добавил и угрозу от имени Ольгерда: «Если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви». А на святого Алексия написал жалобу, «наполненную множеством обвинительных пунктов».

В последующих официальных документах патриаршей канцелярии письмо квалифицировали как «ябеду». Отметили и то, что Киприан «сам был не только составителем, но и подателем» ябеды и ходатайства о собственной персоне» [50]. Но он сохранил в Константинополе влиятельные знакомства, а Ольгерд постарался подкрепить прошение убедительными суммами. В 1376 г. Киприан появился в Киеве в качестве митрополита. В Москве возмутились, Дмитрий Иванович не признал его, отписал: «Есть у нас митрополит Алексей, а ты почто ставишься на живого митрополита?»

Патриарх постарался сгладить ситуацию. Прислал делегацию, разъяснял, что речь вовсе не идет о разделении Русской церкви. Просто Алексий уже стар, много лет не ездил в западные епархии (где его три года держали в тюрьме), и Киприана назначили временно. После смерти Алексия он станет «одним митрополитом всея Руси». Но двоедушие новоявленного святителя не вызвало у московских властей ни малейших симпатий. История с ябедой не осталась тайной для них, как и теплые отношения болгарина с Ольгердом. Ну и куда поведет церковь литовский подручный? А Киприан явно показывал, куда. Он обратился к новгородцам, сманивал перейти из подчинения Московской митрополии в свою, Литовскую. Правда, поспешил. Новгород в это время не стремился нарушать дружбу с великим князем, поползновения отверг.

Дмитрия Ивановича, русских бояр и духовенство оскорбляла и сама попытка греков поставить митрополита, не спросясь у них. С каким трудом добивались, чтобы во главе церкви был соотечественник, а Византия снова навязывала чужеземца. Но святой Алексий и в самом деле состарился, со дня на день собирался в последний путь. У него имелся собственный кандидат в митрополиты – самый лучший, безупречный. Святой Сергий Радонежский. Когда святой Алексий почувствовал себя плохо, он пригласил троицкого игумена, поделился с ним сокровенной задумкой. Однако святой Сергий наотрез отказался. Дело было не только в его скромности. У него был свой путь к Господу. Руководить сложными церковными структурами, участвовать в управлении государством – это было совсем другое. Оно противоречило, отвлекало с той избранной дороги, которую он успел пройти. Святой Алексий огорчился, но понял его, не настаивал.

А у Дмитрия Ивановича после его отказа возникла другая идея. Его духовником был коломенский священник Митяй. Великому князю доводилось советоваться с ним не только по личным, но и по политическим вопросам. Митяй, в отличие от святого Сергия, набрал изрядный опыт как раз в государственных делах, и Дмитрий назначил его печатником (канцлером). Как было бы хорошо – государь и митрополит действуют заедино! Святой Алексий имел некоторые сомнения в кандидатуре Митяя. Опасался, как бы не получился перекос в обратную сторону и митрополит вместо пастыря не превратился в царедворца в рясе. Но такого преемника, чтобы был идеальным во всех отношениях, не существовало, и святой Алексий благословил Митяя. Его постригли в монахи с именем Михаила, возвели в сан архимандрита.

В начале 1378 г. митрополит отошел в мир иной, лег под сводами Успенского собора рядом со святыми Петром и Феогностом. На его кончину немедленно отозвался Киприан. С его точки зрения все складывалось отлично, сейчас и Владимирская Русь попадала под его владычество. А разве лишними были митрополичья казна, деревни, земли? Он засобирался в Москву. Но Дмитрию Ивановичу проныра не требовался, у него уже был нареченный митрополит, благословленный покойным святителем. Великий князь выставил заставы на дорогах с приказом не пускать чужака. Однако Киприану очень уж хотелось заполучить наследство Алексия, он даже сделал вид, будто не понял столь откровенного «намека». Проехал в обход застав «иным путем». Небось, великий князь побоится скандала, примет.

Дмитрий не побоялся. Если гость залез через границу непрошеным, какой мог быть разговор? С треском выдворил Киприана обратно. Тот вспылил, дошел до того, что объявил государя и все великое княжение Владимирское отлученными от церкви. Но в Москве не особо впечатлились и отлучение пропустили мимо ушей. Чья бы корова мычала! С Киприаном еще предстояло судиться, насколько честно он поставлен. Другой вопрос, что надо было законно утвердить Митяя. Святой Алексий даже не успел рукоположить его в епископы. В общем-то, не сомневались: все вопросы уладятся. Правительство располагало доказательствами махинаций Киприана, готово было не поскупиться на мзду патриарху. Поломаются ради престижа, но не откажут.

Однако из Византии доходили очень тревожные известия. Генуэзцы отомстили Иоанну V за его уступки венецианцам. Выделили солдат его опальному сыну Андронику, укрывшемуся у них в Галате. Среди ночи он ворвался на улицы Константинополя, во дворце его ждали купленные сторонники. Царевич схватил отца и брата Мануила, упрятал в ту самую башню, где недавно сидел, объявил себя императором. Силясь завоевать популярность среди подданных, обвинил Иоанна – утратил ромейскую честь, склонился перед турками. Но если не склоняться, где оставалось искать поддержку? Только на Западе. Андроник разогнал церковных деятелей, окружавших отца, снова соглашался принять унию.

Как тут было обращаться к грекам? В истории уже существовали прецеденты, когда наша церковь обходилась без патриархии. Два раза, при Ярославе Мудром и Изяславе II, митрополитов избирали и ставили собором епископов. Были и другие периоды, когда порывались связи с Византией, – в начале 1200-х, когда ее захватили крестоносцы, в 1270–1280-х годах, когда она заключила с папой Лионскую унию. После некоторых колебаний Дмитрий Иванович созвал Собор. Предложил возвести Митяя-Михаила в епископы и подумать о его избрании в митрополиты.

Теоретически это было законно, допускалось Номоканоном и называлось Апостольским правилом. Ведь в ранней церкви, где еще не было патриарших структур, иерархи избирались и ставились соборным решением. Епископы подняли правила Вселенских Соборов, церковные законы, и почти никто не возражал. Лишь один, Дионисий Суздальский, выступил резко против. Ему не нравился Митяй, не нравилось нарушение традиции. Он указывал, что идти против патриархии нельзя, сломается устоявшийся порядок. Неканоническое поставление сможет оспорить и Киприан, и кто угодно.

Митрополит Киприан

Великий князь и сам не был уверен, верно ли он поступил. Такого советника, как святой Алексий, при нем больше не имелось. Выслушав доводы Дионисия, он согласился, что торопиться не надо. Лучше выждать, пока прояснится обстановка в Византии. Митяй-Михаил остался нареченным митрополитом, жил в митрополичьих палатах, отправлял церковные дела. Но на суздальского епископа он обиделся. Вызвал его для благословения – хотел, чтобы он косвенным образом признал над собой новое начальство. А Дионисий тоже встал в позу: как его, епископа, может благословлять простой «поп»? Митяй настаивал, требовал, и они окончательно поссорились. Дионисий вознамерился ехать жаловаться в Константинополь. Митяй в ответ осаждал жалобами государя.

Конфликт приобретал совсем уж неприглядный оборот. Не хватало Киприана, так еще свой же епископ выплеснет обвинения на Москву перед всем миром. Дмитрий Иванович скандала не допустил. Прислал в Суздаль стражу и запретил Дионисию путешествие. Вмешался святой Сергий Радонежский, успокоил разбушевавшиеся страсти. Он поручился за епископа. Дионисий, в свою очередь, пообещал не горячиться и никуда не ездить. Подождать, как развяжется путаница – будет ли избирать Митяя Собор, или откроется возможность сделать все по-старому, через патриархию. Но очередные указания из митрополии вновь завели Дионисия, и он не выдержал, все-таки укатил к грекам.

Хотя советы подождать оказались самыми верными. Царствование Андроника было недолгим. Султану не доставили удовольствия его потуги быть независимым от турок. Мурад умел строить интриги не хуже генуэзцев. Иоанну V и Мануилу помогли бежать из темницы, добраться под защиту османов. Турки подступили к Константинополю, и византийцы не осмелились сражаться. Андроник безоговорочно убрался назад в Галату, Иоанн с младшим сыном вернулись на трон.

Вместе с Андроником пришлось исчезнуть его священникам, сторонникам унии. В патриархию возвратились прежние сановники. Они несколько лет просидели без высоких должностей, по монастырям, по другим городам. Были озабочены, как бы пополнить убытки, отремонтировать и обставить вновь обретенные столичные палаты. Поэтому к Москве отнеслись с повышенным вниманием. Патриарх Макарий сам прислал приглашение Митяю навестить Константинополь и «ставиться» в митрополиты. Снарядилась большая делегация: посол государя, шесть бояр, три архимандрита, несколько игуменов, слуги. В Царьград ездили надолго – на год, на два, уж как выпадет…

Впрочем, все эти передряги были только досадными помехами в жизни Русской церкви. Она и без греков развивалась энергично, бурно. Великий князь укреплял державу, но ведь и высшим смыслом его державы было сбережение и возвышение веры. Границы прикрывались не только крепостями. Возле строящегося Серпухова святой Алексий заложил Владычный монастырь. А князю Владимиру Андреевичу показалось этого недостаточно. Пригласил в Серпухов святого Сергия Радонежского, попросил устроить еще одну обитель, Высоцкую. С аналогичной просьбой к святому Сергию обратился Дмитрий Иванович – чтобы преподобный выделил кого-нибудь из учеников, учредил монастырь поблизости от Коломны. В Голутвине была основана Богоявленская обитель, ее настоятелем стал святой Григорий Голутвинский. Выросли новые монастыри и под Нижним Новгородом – Благовещенский, Печерский. Все крепости дополнялись маковками храмов и обителей! Это было одно целое, неразрывное, как богатырское кольчужное ожерелье и крест на шее. Ратник защищал святыни, а святыни поддерживали его. Что он значил без Божьей милости?

В 1379 г. Дмитрий Иванович решил ставить монастырь на важной Суздальской дороге. Обошлись без отсутствующего митрополита, великий князь опять поклонился святому Сергию, игумен сходил в село Стромынь, выбрал место, освятил срубленный монахами и крестьянами деревянный храм Успения Божьей Матери. Настоятелем назначил своего ученика святого Савву Стромынского. Потом и Савва основал новый монастырь, женский, возле Аристова погоста на Клязьме (ныне г. Лосино-Петровск). Святой Роман возносил моления в Благовещенском Киржачском монастыре, под Ростовом появился Борисо-Глебский… Святого Сергия не напрасно называли «первоигуменом» или «игуменом земли Русской». Такого чина не значилось ни в одном церковном уставе, он родился в народе, от Бога. Сколько дорог он измерил собственными ногами, скольких святых воспитал для церкви! Его ученики устроили и возглавили более 40 монастырей! Русь покрывалась ими, как зримым знаком благодати Небесной. Опять же, как самой надежной защитой от бедствий и напастей.

Урочище Маковец, где преподобный начинал свой подвиг, больше не было пустынным. Вслед за монахами к Троице-Сергиевой обители переселялись миряне. Людей тянуло жить поближе к святому месту. Там, где шелестели густые леса, вставали деревни. Даже дорога из Москвы на Переславль как бы сама собой отклонилась, прошла через Троицу. Да и вообще в окрестностях столицы «пустынь» оставалось все меньше. Но бескрайние дикие леса лежали на севере, и последователи святого Сергия, вдохновившиеся повторить его путь, отправлялись туда. Святой Кирилл взялся рубить келью и молиться на берегу Белого озера, святой Ферапонт на Сухоне, святой Дмитрий Прилуцкий под Вологдой. Со временем их монастыри станут знаменитыми, тоже обрастут деревнями, слободами. Так началось совершенно необычное, уникальное освоение Русского Севера – не армиями, не купеческими колониями, а монастырями!

А святой Стефан Пермский выбрал для себя особое служение. Он родился в Устюге, получил блестящее образование в Ростовском монастыре святого Григория Богослова. Стефан неоднократно путешествовал по северным землям, добирался до Уральских гор и задумал просветить пермяков-зырян. Изучил их язык, составил пермскую грамоту из 24 букв, перевел основные книги Священного Писания. Испросил благословения в Москве у коломенского епископа Герасима, который остался митрополичьим наместником в отсутствие Митяя. Разумеется, о начинании известили и великого князя, такое не каждый день случалось! Святой Стефан поехал к пермякам один. Полагался лишь на помощь Господа.