Текст книги "Антисоветчина, или Оборотни в Кремле"

Но, несмотря ни на что, реализация планов продолжалась. К ноябрю 1928 г. было переселено 26 269 человек. Проект поддерживался государством, его обеспечивали карательные структуры, во всех конфликтах принимая сторону новоселов и подавляя недовольство татар. И все же замысел «Хазарии» стал с самого начала… расползаться по швам. По одной простой причине: переселенцы были совсем не приспособлены к сельскохозяйственному труду. Они никогда не занимались этим, не имели для обработки земли ни малейшего опыта. Но и желания тоже не имели! И, доставленные в Крым, евреи быстро разбегались по городам, где снова могли заниматься привычной деятельностью: торговать, портняжничать, устраивать часовые мастерские и парикмахерские. Или уезжали назад в родные местечки. По переписи 1926 г. в Крыму было 39 921 евреев, но из них в сельской местности проживало лишь 4083. На 1 января 1930 г. их количество возросло до 49 100. А на селе обитало лишь 10 140. Да и то далеко не все из них стали крестьянами – многие пристраивались счетоводами, бухгалтерами, заготовителями, учителями, продавцами сельских магазинчиков. Нет, она была абсолютно не нужна массе простых евреев, эта самая «Хазария».

Удары извне и изнутри

Антисоветская деятельность раскиданных по разным странам и разобщенных эмигрантских организаций оказывалась совершенно неэффективной. А ОГПУ умело организовывало противодействие. Разношерстный состав эмиграции, политический разброд, ностальгия по родине, нищета предоставляли отличные возможности вербовать агентов в ее среде. Кого покупали, кого переубеждали в правоте большевиков, манили перспективой «загладить вину» и вернуться на родину. Постепенно антисоветские организации оказались нашпигованы советскими агентами. В числе завербованных были многие видные фигуры: председатель Торгпрома Третьяков, один из руководителей БРП Кольберг, в РОВС – генерал Скоблин и др.

Осуществлялись и операции по обезглавливанию эмигрантских структур. В китайском городе Суйдун чекистами был убит атаман Дутов. Позже, во время гражданской войны в Китае, похитили и расстреляли атамана Анненкова и его начальника штаба Денисова. В Париже еврей Шварцбард застрелил Петлюру – якобы в отместку за антисемитские погромы на Украине. И французский суд Шварцбарда оправдал, хотя Петлюра к погромам никак не был причастен, запрещал их своими приказами. Некоторых участников антисоветского подполья в Советском Союзе и посланцев из-за рубежа, захваченных ОГПУ, перевербовывали, пообещав жизнь и свободу, и создавались фиктивные антисоветские организации. На одну из них, «Верховна вийскова рада», чекисты в 1923 г. заманили в СССР и взяли генерала Тютюнника. Из него сделали рекламную фигуру, чтобы разлагать украинских националистов.

В рамках операции «Синдикат-2» была придумана подпольная организация «Либерально-демократическая группа», на которую клюнул, в 1924 г. перешел границу и был арестован Савинков[143]. На суде он признал советскую власть, написал письма к соратникам, а за это ему заменили растрел 10-летним заключением. После чего он, по официальной версии, покончил с собой, по неофициальной его сбросили в лестничный пролет на Лубянке. Кому понадобилась его смерть? Нет, конечно, не советскому руководству. Масон Савинков обладал важной информацией о тайных контактах и делах Временного правительства, был связан с теневыми кругами европейской политики. Очевидно, из-за этого его и прикончили.

Уничтожение Савинкова не только ознаменовало конец созданных им антисоветских структур. Оно стало болезненным ударом для Сиднея Рейли. НСЗРиС был его личным «козырем», благодаря которому он вознесся до ранга «супершпиона». Мало того, на финансировании савинковцев и перепродаже добытой через них разведывательной информации Рейли, судя по всему, неплохо грел руки. (Современники, знавшие его, сходились во мнении, что любые операции были для него неотделимы от материальной выгоды[173]). А тут, получалось, чекисты так ловко «супершпиона» обставили. Впрочем, у него имелся запасной вариант для подобных игр. Наряду с савинковцами, он влез в дела РОВС. Установил тесные контакты с генералом Кутеповым, который возглавлял у Врангеля разведку и контразведку. С Савинковым РОВС враждовал, но для Рейли оказалось вполне возможным «дружить» с обоими. Почему бы и нет, если он обеспечивал тем и другим содействие западных спецслужб?

Но ОГПУ параллельно с «Синдикатом-2» вело еще одну операцию, «Трест», для нее тоже было придумано фиктивное подполье, «Монархическое объединение Центральной России». Чекисты, изображая участников подполья, завоевали доверие РОВС и других эмигрантских организаций, встречались за границей с их руководителями, получали сведения о их деятельности. А осенью 1925 г. сумели заманить в СССР самого Сиднея Рейли. В 1960-х эта история была частично рассекречена, послужила основой для романа Л. Никулина «Мертвая зыбь»[119] и сериала «Операция «Трест», но некоторые весьма важные и любопытные детали остались неизвестными широкой публике.

В частности, толчком, побудившим Рейли сунуться в ловушку, стало переданное ему письмо… Троцкого! И даже уже не первое. В первом вроде бы Лев Давидович предлагал союз Савинкову. А через некоего Дерибаса Рейли было передано еще одно. В нем Троцкий просил помощи, чтобы отобрать власть у Сталина. Гражданам тех стран, чьи правительства поспособствуют этому, обещались широкие концессии. Выражалась также готовность объявить широкую амнистию для эмигрантов. Современные западные исследователи выражают сомнение, действительно ли Троцкий был автором этого письма – хотя бы из соображений элементарной осторожности[173]. Ведь подобное послание, будучи перехваченным, могло слишком круто скомпрометировать его.

Но факт тот, что «супершпион» Рейли почему-то поверил! Настолько поверил, что, отбросив всякую осторожность, забыв даже об участи Савинкова, ринулся восстанавливать контакты со старым знакомым. Такая доверчивость объяснялась тем, что в деле были замешаны и другие его старые знакомые. Имеются данные, что подставил Рейли и фактически сдал чекистам не кто иной как… дядя Троцкого, Абрам Животовский[173]. И тут уж причины вполне понятны. Во-первых, Рейли, его бывший служащий, довольно много знал о тайной деятельности самого Животовского (да и вообще многовато знал о подоплеке революции). А во-вторых, Рейли, проворачивая свой бизнес с Вениамином Свердловым, был конкурентом «фирмы» Животовского и Ашберга. В ОГПУ его дело курировал сам Ягода. И обращает внимание тот факт, что Рейли слишком уж поспешно уничтожили. 25 сентября арестовали, а 5 ноября расстреляли. Без всякого суда, воспользовавшись заочным приговором, вынесенным ему еще в 1918 г. по делу Локкарта.

В целом же эмигрантские попытки бороться с Советской властью постепенно глохли. Западные правительства особой заинтересованности в данном направлении не проявляли. Но в 1927 г. совершенно неожиданно ситуация изменилось. В феврале полиция Франции нанесла удар по советским представительствам. По обвинениям в шпионаже и подрывной агитации было арестовано более 100 человек. В это же время, 23 февраля, МИД Англии предъявил СССР ноту с требованием прекратить коммунистическую пропаганду в британских владениях под угрозой разрыва дипломатических отношений. 12 мая английская полиция произвела обыск в советско-британской фирме «Аркос», через которую осуществлялся основной объем торговли между двумя странами (и которая служила в Лондоне «крышей» для ОГПУ, Разведупра и Коминтерна). Существенных улик найти не удалось, но Британия все равно разорвала отношения с Москвой.

Это совершенно противоречило видимой логике! На откровенные безобразия, которые Коминтерн и советские спецслужбы выделывали за границей в 1923-1925 гг., Запад старательно закрывал глаза. А к 1927 г. Сталин подобные дела прекратил, курс на «мировую революцию» свернул – и теперь-то иностранные державы ополчились на Советский Союз! Но на самом деле действовала другая логика. Достаточно сопоставить – политика Запада кардинально изменилась сразу после XV партконференции. Когда была разгромлена оппозиция, принята программа индустриализации, и СССР стал избавляться от иностранных концессионеров. Проекты «мирного» подчинения российской экономики и рынка потерпели фиаско. И возникла угроза, что рухнувшая Россия снова воскреснет и усилится. Уже не Российская империя, а Советский Союз, но какая была разница силам «мировой закулисы»?

Последовали удары и по геополитическим сферам влияния, которые пыталась создать Москва. В Северном Китае, находившемся под властью местного диктатора Чжан Цзолиня, произошли налеты на советское полпредство и консульства, был захвачен советский пароход, курсировавший по Сунгари. Но резко изменились и отношения с Чан Кайши. Сталин, как уже отмечалось, настаивал на поддержке партии Гоминьдан, требовал от китайских коммунистов войти в нее. Однако дипломатические, коминтерновские, разведывательные структуры в Китае контролировал отнюдь не он. Троцкисты Иоффе и Ломинадзе гнули другую линию, принялись сколачивать заговор против Чан Кайши. Среди китайских революционеров произошел раскол, сопровождавшийся кровавыми столкновениями и массовыми избиениями коммунистов, альянс Москвы и Гоминьдана распался.

Кто остался в выигрыше? Американцы! Ранее уже говорилось, что их банкиры с 1912 г. делали бизнес на китайской революции[158]. Вдова Сунь Ятсена, на которой женился Чан Кайши, была не просто «боевой подругой» основателя Гоминьдана, она являлась одним из самых богатых людей Китая, как раз через нее поддерживались связи с финансовыми кругами США. И в целом операция получилась блестящей. Революция Чан Кайши провозглашалась «антиимпериалистической», Гоминьдан воевал против англо-французских и японских ставленников. В 1925-1927 гг. эту борьбу против конкурентов США финансировал СССР. После чего русских выкинули вон. Словом, троцкисты очередной раз сработали «как по заказу».

С антисоветским поворотом в политике западных держав оказалась востребованной и русская эмиграция. Тут-то пригодилась «Лига Обера» с собранными ею материалами о происках Коминтерна. Зарубежные спецслужбы активизировали сотрудничество с РОВС, БРП и прочими белыми организациями. А Гучков, Струве и ряд других эмигрантских деятелей (близких к масонским кругам), обратились к Кутепову с предложением, что для антисоветской борьбы надо искать «новые пути», и пришла пора «конструировать террористическую организацию». Генерал, разозленный тем, как его водили за нос с «Трестом», и сам был не прочь перейти к «настоящей» войне с коммунистами. И покатилось…

В мае 1927 г. группа Захарченко и Опперпута неудачно попыталась подложить бомбу в общежитие ОГПУ в Москве. В июне последовали сразу три теракта. В Белоруссии был убит видный чекист Опанский. В Ленинграде группа Ларионова устроила взрыв на собрании в партклубе – 1 человек погиб, около 30 ранило. А в Варшаве 17-летний Борис Коверда застрелил полпреда Войкова (Вайнера), одного из главных участников цареубийства. Кстати, на дипломатической работе он проявил себя не лучшим образом. Кутил, волочился за женщинами, брал взятки, развалил торговлю с Польшей и был уличен в пропаже крупных сумм. В Наркоминделе говорили: «Если бы не Коверда, быть бы Войкову в советской тюрьме, а не в кремлевской стене»[15]. Вскоре в Варшаве чуть не совершился еще одни теракт, в советском полпредстве нашли взрывное устройство в дымоходе. А в июне 1928 г. члены РОВС Мономахов и Радкевич кинули бомбу в бюро пропусков на Лубянке…

Конечно, такие действия не могли нанести мало-мальски ощутимого ущерба советской власти. Пробравшись в СССР, белогвардейцы были просто не в состоянии совершить что-либо серьезное, разве что вот такие мелкие диверсии, а потом чаще всего погибали. А многие вообще ничего не успевали сделать, их срезали пули в перестрелках с пограничниками, арестовывали где-нибудь на советской территории. Погибали ни за грош… Но ведь кому-то это было нужно. Нужно, чтобы нагнетать обстановку в Советском Союзе, провоцировать страх, подозрительность, репрессии.

И обращает на себя внимание четкая синхронность антисоветского поворота в политике Запада и активизации коммунистической оппозиции. Причем перед этим Троцкий успел съездить в Берлин, якобы для лечения. С кем уж он там встречался, с кем беседовал, остается неизвестным. Но летом 1927 г. «левые» развернули новые атаки на власть. В вину Сталину ставился провал советской политики в Китае (хотя это было неправдой – пока проводилась сталинская линия на союз с Гоминьданом, дела шли успешно). А британский разрыв отношений с СССР и теракты представлялись доказательствами близкой войны. Это также ставилось в вину Сталину – вот, мол, к чему привел отказ от «мировой революции» и курс на строительство социализма в одной стране, которого западный империализм ни за что не допустит.

Между прочим, эти акции принесли Западу и чисто коммерческую выгоду. Франция вознамерилась было поддержать антисоветский дипломатический демарш Англии – или сделала вид, что хочет поддержать. Но Советский Союз согласился продавать ей нефть по таким низким ценам, что французское правительство «смилостивилось» и 17 сентября 1927 г. приняло решение: «В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР». По аналогичным причинам британскую инициативу отказались поддержать Германия, Италия, скандинавские и прибалтийские страны. Но ведь для нашей страны низкие цены оборачивались нехваткой валюты, необходимой для индустриализации.

А в советском руководстве нагнетались страсти. Троцкий дошел до того, что в письме к Орждоникидзе от 11 июля саму необходимость обороны государства поставил в зависимость от его правительства. Дескать, поскольку ВКП(б) «переродилась» и наступил «термидор», то защищать правительство Сталина нельзя. Он провел аналогию с Францией, когда при наступлении немцев на Париж власть была отдана Клемансо. Сталин, зачитав на пленуме ЦК это письмо, комментировал: «Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность – это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство правительства. Клемансо – это Троцкий с его группой. Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, свергнуть нынешнее большинство… а потом взяться за оборону».

Пропаганда подобных взглядов была очень опасна. Большевики помнили, как сами аналогичными методами разлагали армию при царе и Временном правительстве. И за оппозицию взялись серьезно. Последовали аресты мелких активистов. Еще не за взгляды, а за то, что по советским законам являлось преступлением. Например, нелегальное размножение и распространение литературы. ОГПУ накрыло такие центры, где использовались гектографы, стеклографы, ротаторы. Троцкистов Щербакова, Третьякова и Мрачковского поймали на контактах с «врангелевским офицером». Говорили с ним о покупке типографского оборудования, обсуждали возможности военного переворота – а «офицер» оказался агентом ОГПУ. Оппозиция напрочь открещивалась от этих фактов, утверждала, будто ей нарочно приклеивают «политическую уголовщину». Хотя ничего нереального в этом не было. Напомню, что даже Рейли поверил в готовность Троцкого к сотрудничеству с белогвардейцами. А Щербаков, Третьяков, Мрачковский, конечно, не ведали, что общаются с провокатором, но в ОГПУ сознались в разговорах, которые вели[161, 208].

Во время арестов оказались задеты и какие-то важные связи «оборотней». Например, в руки ОГПУ попал Лейба Фишелев, доверенный человек Троцкого в период его пребывания в США (один из пятерки, сопровождавшей его на пароходе при возвращении в Россию в 1917 г.). А горячо заступаться за Фишелева взялся вдруг член ЦК и бывший референт Зиновьева Сергей Зорин (Гомберг) – уже упоминавшийся брат Александра Гомберга, американского «литературного агента» Троцкого. Кстати, в описываемое время и Александр Гомберг околачивался в СССР, он в качестве представителя «Чейз Нэншл банка» заключал через Льва Давидовича контракт на закупку оборудования для Днепрогэса. А Зорин принялся ходатайствовать за Фишелева не перед кем-нибудь, а перед Бухариным, который, вроде бы, не имел к «органам» никакого отношения.

Аресты вообще возмутили оппозиционеров до крайности. В троцкистских листовках писалось: «В советских тюрьмах уже сидят коммунисты». Не-коммунисты, это было нормально, в порядке вещей, а вот коммунисты – воспринималось как нечто чудовищное. Снова пробовали возмущать народ. Троцкий и Зиновьев выступали на митинге в Ленинграде, и их «подсадные утки» в толпе рабочих выкрикивали: «Да здравствуют истинные вождя революции». Каменев собрал около 2 тыс. человек в Высшем техническом училище в Москве. Но реальное влияние оппозиции оказалось ничтожным. Большинству коммунистов они со своими дрязгами уже просто надоели. По воспоминаниям секретаря Троцкого В. Кибальчича, в последних баталиях число их сторонников в столицах оценивалось в 400-600 человек[163]. Какая уж тут сила? Наивернейший помощник Троцкого, Адольф Иоффе, смог выразить преданность кумиру только тем, что покончил с собой.

Выходки оппозиции дали повод для очередного удара по ней, в октябре 1927 г. Троцкого и Зиновьева выгнали из ЦК. Но они не угомонились, 7 ноября, в 10-ю годовщину революции, попытались устроить альтернативные демонстрации. Свои лозунги и портреты «вождей» оппозиция повывешивала на стенах домов, где жили сами «вожди». Так, на углу Воздвиженки и Моховой красовались портреты Троцкого и Зиновьева. Как вспоминал троцкист И. Павлов, с крыши сталинисты пытались сорвать их баграми. «Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооружившись половой щеткой с длинным черенком, Троцкий энергично отбивал атаки»[132]. Да, это, наверное, выглядело весьма символично. Еще недавно всемогущий Троцкий, машущий шваброй, защищая не что-нибудь значимое, а собственный портрет…

Были эксцессы. Преображенский с группой троцкистов на Манежной площади стал с балкона толкать речи проходящим мимо демонстрантам. Возмущенная толпа партийцев отмутузила их и сдала в милицию. Но в другом месте, когда милиция задержала троих смутьянов, их товарищи по дороге в участок отбили арестованных, угрожая револьверами. В Харькове дошло до столкновения со стрельбой. Ну уж на такое хулиганство власть отреагировала быстро. 90 видных оппозиционеров, в том числе Троцкого и Зиновьева, исключили из партии, сняли со всех постов. В декабре, на XV съезде ВКП(б) Каменев, Раковский, Радек и другие «левые» униженно каялись во всех грехах. Но им не верили, сослали кого куда. Правда, не на Соловки, не в тюрьмы. Троцкого отправили в Алма-Ату, остальных – в иные провинциальные города.

«Вторые эшелоны»

Представлять дело так, будто с упрочением власти Сталина и с разгромом троцкистской оппозиции в СССР победил сугубо патриотический курс, нет никаких оснований. Иследователи, причем как сторонники, так и противники Иосифа Виссарионовича, с какой-то стати изображают его натуру и взгляды неизменными во времени. Хотя это вообще неправомочно. Разве может человек оставаться неизменным на протяжении своей жизни? И тем более не мог не меняться человек, вознесенный в бурях революции из самых социальных «низов» на вершину государственной власти. Человек, никогда к этому не готовившийся. Да и государство оказалось совершенно разваленным, его предстояло ремонтировать и строить заново. На протяжении своего правления Сталин неизбежно должен был что-то переосмысливать, делать для себя те или иные поправки, выводы.

И все факты говорят о том, что в 1920-е гг. он все еще оставался твердым и убежденным учеником Ленина. Он не хотел и не собирался пересматривать теорий покойного учителя, искренне верил в его непогрешимость. Он лишь корректировал ленинизм в тех пунктах, где, по мысли Сталина, конкретное воплощение оказалось искаженным. Так, проповедовался «пролетарский интернационализм», но на деле инородцы получали преимущества перед русскими. И Сталин это положение старался выправить. В 1926 г. полетел со своего поста нарком просвещения Украины Шумский за «националистический уклон». Его обвинили в чрезмерной «украинизации» педагогических кадров, в сопротивлении «русской культуре». В том же году крепко влетело М. Хвилевскому, требовавшему «немедленной дерусификации пролетариата» на Украине. В 1928 г. Сталин спас от расправы выдающегося музыканта Н.С. Голованова, которого «интернационалисты» вознамерились уничтожить, развернув его травлю по обвинению в «антисемитизме». В 1930 г. Секретариат ЦК учинил крутой разнос Демьяну Бедному за «огульное охаивание России и русского», а также «Правде» и «Известиям», печатавшим эту русофобскую пакость.

Не отказывался Сталин и от идеи «мировой революции». Но внес поправку, «теорию гири». Дескать, схватки между империалистическими державами неизбежны – и тогда-то СССР станет «решающей гирей», брошенной на весы. Выступит последним и окажется победителем. Согласитесь, по сравнению с идеей Троцкого, что Россия должна стать «охапкой хвороста» для разжигания мирового пожара, разница очень существенная. Ну а в ожидании грядущей схватки выдвигалась теория «осажденной крепости». Не разбазаривание сил и ресурсов в безумных атаках ради «пролетариев всех стран», а укрепление обороны в капиталистическом окружении. А из иностранных коммунистов настоящим революционером признавался только тот, кто безоговорочно поддерживает СССР, мировой оплот коммунизма[27].

Совершенно неправильным было бы изображать Сталина в данный период всемогущим диктатором. Он таким еще вовсе не был, по-прежнему зависел от окружения, от аппарата. Это удел любого главы государства: получать информацию, отфильтрованную и обработанную помощниками, принимать решения, разделяемые ближайшими сотрудниками, и передавать на исполнение опять через помощников. А ведомств было много, громоздкий государственный аппарат насчитывал 2,5 млн. «совслужащих». Попробуй-ка такое хозяйство проконтролировать! Разные ведомства подчинялись тем или иным лидерам, превращаясь в настоящие «феодальные княжества», действовали по указаниям своих начальников.

Красноречивым примером «всесилия» генерального секретаря является уже упомянутая история с Н.С. Головановым. Не только указаний Сталина оказалось недостаточно, но даже и Политбюро в течение 1928-1929 гг. пришлось возвращаться к этому вопросу четырежды! Четырежды принимались решения, требующие от редакций центральных газет – «Правды», «Известий», «Комсомольской правды» и других прекратить гонения на музыканта. И уже после всех этих четырех решений, 5 января 1930 г. Секретариат ЦК очередной раз постановил: «Констатировать, что постановление правительства о прекращении травли и бойкота Голованова не выполнено…» Причем газеты еще и тянули с публикацией этого постановления, лишь под нажимом оно появилось в печати 20 января. Вот вам и «всесилие»!

Наконец, победа над оппозицией вовсе не избавила советское руководство от «оборотней» и их ставленников. Сталин оставался очень умеренным в партийных наказаниях. Только Троцкого он считал настоящим врагом. Впрочем, и Лев Давидович не скрывал истинного отношения к сталинистам. Когда его исключали из партии, он не постеснялся заявить, что если победят они, то не удовлетворятся взятием власти, а расстреляют «эту тупую банду безмозглых бюрократов, предавших революцию. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы»[7]. Но ведь ни его, ни его сторонников никто еще расстреливать не стал. А Каменева и Зиновьева уже в июне 1928 г. вернули из ссылок, восстановили в партии. Каменев стал начальником научно-технического отдела ВСНХ, Зиновьев – ректором Казанского университета, членом редакции журнала «Большевик». Начали принимать обратно в партию и признавших свои ошибки зиновьевцев, троцкистов.

Однако кроме «битых фигур» в государственной верхушке оставались и другие эмиссары «закулисы». Так сказать, «второй эшелон». Деятели, сохранявшие видимую лояльность Сталину, даже активно помогавшие ему громить «левых». Как уже отмечалось, такие «оборотни» возглавляли ОГПУ – Менжинский и Ягода. При этом Менжинского Иосиф Виссарионович считал честным и добросовестным работником. А вот Ягоду очень не любил и не доверял ему. Сохранились сталинские записки и резолюции для Менжинского, где он просил не показывать Ягоде те или иные дела и документы[208]. Но, несмотря на такое недоверие якобы «всесильного» генсека, первый заместитель председателя ОГПУ почему-то оставался на своем посту. Хотя Менжинский часто болел, и Ягода фактически замещал его.

Кстати, точно так же, как Яков и Вениамин Свердловы, их родственник имел «фамильную черту»: не забывать собственный карман. Через своих подручных Ягода организовал целую систему вымогательства – если имелись данные, что у арестованных или их родных есть чем поживиться, предлагалось облегчение участи за золото, драгоценности, валюту. Стекающиеся к нему богатства Ягода с помощью сообщников пересылал за границу, в иностранные банки. Эти махинации впоследствии были раскрыты в Германии, стали достоянием гласности и использовались нацистской пропагандой (в частности, Розенберг рассказал о них на съезде НСДАП в Нюрнберге 3 сентября 1937 г.)

Масона и гомосексуалиста Чичерина в 1927 г. «по болезни» все же спровадили в отставку. Но заменил его на посту наркома иностранных дел другой высокопоставленный «оборотень» – Максим Литвинов (Макс Валлах), который всю гражданскую войну провел в Лондоне, где служил главным связующим звеном между Ллойд Джорджами и Мильнерами и их ставленниками в Москве. И наркомат остался пристанищем для аналогичных типов, связанных с теневыми махинациями. Так, масон Раковский, снятый с руководства компартией Украины, стал полпредом в Париже и Лондоне, удобно общаясь с французскими, британскими, американскими масонами. Были «оборотни» и в ближайшем окружении Сталина, среди самых «верных» ему лиц. Доказательств нет, но значительные подозрения в данном отношении вызывают фигуры Кагановича, Микояна.

А на роль «вождя номер два», второго по рангу советского деятеля, в ходе борьбы с «левыми» выдвинулся Николай Иванович Бухарин. Член Политбюро, главный идеолог и редактор «Правды». После поражения зиновьевцев и троцкистов он дополнительно усилился, в его ведение перешел Коминтерн, он через «своих» людей контролировал ВСНХ, Госплан, Московскую парторганизацию. В демократической литературе Бухарин превознесен до небес. Из него сделали грамотнейшего теоретика, защитника интересов русского крестьянства, поборника нэпа, идеалиста, желавшего строить «цивилизованный» социализм без жертв и катастроф.

Вот таким Бухарин не был никогда. Между прочим, не был он и «любимцем партии». Исследователи ленинизма до сих пор гадают, откуда же такая характеристика попала в «политическое завещание»: то ли она является плодом болезни Ленина, то ли влияния Крупской, то ли подразумевалась ирония, но при диктовке забыли поставить кавычки[157]. Бухарин и впрямь отличался от Троцкого более демократичными манерами, но все равно оставался человеком «элиты». Он был одним из тех большевиков, чья принадлежность к масонству однозначно доказана. И, чисто русский по крови, проявил себя ярым русофобом. Порой даже как бы стеснялся происхождения и в эмиграции подписывал статьи еврейскими псевдонимами. В Нью-Йорке работал в редакции газеты «Новый мир», владелец которой Григорий Вайнштейн был связан с британской разведкой. А в России Бухарин стал одним из главных погромщиков Православия, русской истории и культуры. Был также одним из главных идеологов и пропагандистов «красного террора». Например, поучал: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит». А потом стал одним из главных проводников проекта «Хазарии».

Что касается его «цивилизованных» экономических взглядов, то Бухарин менял свои мнения, как перчатки. В 1918-1919 гг. возглавил группировку «левых коммунистов», требующую изгнать с предприятий инженеров, мастеров, чтобы руководили сами рабочие (и подобная практика немало способствовала развалу российской промышленности). Потом Николай Иванович поддерживал систему «военного коммунизма». Заявлял: «Принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Потом обратил взгляды к нэпу, ратовал за его углубление, Сталину даже пришлось его осаживать, когда Бухарин выдвинул лозунг: «Обогащайтесь!»

Жаркие экономические споры между Троцким, Бухариным и их сторонниками действительно имели место. Но что было их истинной подоплекой, нам остается только догадываться. Индустриализация в начале 1920-х по планам Льва Давидовича (и под его руководством) вела к доламыванию России – а при этом страна раздавалась иностранным концессионерам. Углубление нэпа, по планам Николая Ивановича, вело к отставанию от Запада, постепенному перерождению государства в буржуазное. Но в него, опять же, внедрялись концессионеры, и страна превращалась в типичную «банановую республику». Возможно, каждый из лидеров предпочитал одну из этих моделей. Или, может быть, поединок был разыгран стоящими за ними силами «закулисы». Или просто имело место персональное соперничество – кому «рулить» государством, кому пожинать плоды. Но говорить о «вражде», об идейном противостоянии Троцкого и Бухарина абсолютно не приходится. О том, насколько были связаны между собой «оборотни», насколько согласованно они действовали, весьма наглядно свидетельствует история с высылкой Троцкого за границу.

В Алма-Ате он жил в общем-то неплохо. Даже куда лучше, чем жили революционеры в мягких условиях царских ссылок. Поселился с семьей в лучшей городской гостинице, еду ему доставляли из ресторана, хотя Лев Давидович постоянно жаловался на бытовые условия и качество кухни. Ну да понятно, теперь при нем не было штата личных поваров, прислуги. Опальный вождь свободно вел переписку, в том числе с заграничными корреспондентами. Ему по заказам присылали книги, статьи и журналы, нужные для работы. Основным минусом в положении Троцкого стало лишение возможности вести активную политическую деятельность. Да и бежать из советской ссылки было потруднее, чем из царской. Впрочем, не так уж трудно. В Алма-Ате вполне можно было разыскать и подкупить проводника, чтобы махануть в Китай. Разве сам Троцкий не описывал, как в 1907 г. удирал из ссылки по тундре на оленях? Но теперь рисковать собой ему явно не хотелось.