Текст книги "Крест в свечке"

Свиноголовые

Центр города стремительно пустел: последние посетители убегали из летних кафе, растрёпанные официантки в спешке складывали столы и стулья и затаскивали рогатые пластмассовые стопки в застеклённые офисы. Щелкали створы захлопываемых ставен, потрескивали рекламные щиты, и мигали растерянно светофоры, которых уже никто не воспринимал.

У тяжелоколонного здания горсовета не было ни души. Окна горели лишь на верхних этажах, у входа мерцали сигаретные искорки. Близлежащие тротуары окутала липкая волнующаяся мгла. Прикрывая обветренной ладонью лицо и сжимая в другой руке всё ещё защищавший его зонт, он выбежал к скверу, посеченному рядами колючих, аккуратно остриженных акаций, расходящихся параллельно и перпендикулярно.

Откуда-то издалека стремительно надвигалась чернота. В её пугающе мрачной слепой тени кто-то, тужась, выхаркивал сиплой пропитой гортанью старую советскую песню про одинокую гармонь. Это и был его последний связной в Запорожье. Бывший запевала гарнизонного клуба пел здесь ежевечерне от сих до сих, невзирая на дождь и слякоть. Он, как и покойный Паша Цеверимов, тоже когда-то служил авиамехаником в давно расформированном Воронцовском авиаполку.

Скамейка, на которой пыхтел старик, пряталась в укромном углу. Когда приблизился, безголосое пение стихло.

– П-п-р-ри-в-вет, Яш-ша… Е-есть «Бел-бел-бело-омор» из Мо-о-ос-с-с-квы…

В темноте послышался облегчённый вздох, и ноздри овеял сивушный перегар.

– А, сынок, здравствуй… А я думал опять эти, с полудня околачиваются тут, клянчут спички… – Вымокший связной с тревогой всмотрелся в огни горсовета. – И чего вынюхивают?.. Рэкетиры, поди…

Старик отложил гармонь и вцепился шершавой пятернёй в локоть.

– Камарова сто пятнадцать… Там тебя ждут. Поторопись, шторм идёт с Крыма, каких не бывало…

«Улица Камарова, 115. Там теперь точка. Далековато… зато надежно, подальше от любопытных глаз… Скорее, скорее сваливай…»

Что-то подсказывало ему, что здесь не стоит задерживаться.

– Атлантический ураган… Вишь, беда какая… Когда ещё распогодится-то… А-а, газетки привез…

Сунув связному свёрток с обещанной «Правдой», он сложил зонт и, не оборачиваясь, заспешил из темноты сквера к просвету остановки 17-го автобуса.

«Только бы не отменили коммерческий рейс…»

Сумку перекинул за спину, и теперь сложенная вдвое ручка больно давила на плечо, так что приходилось её периодически оттягивать.

«Опять тянешь лямку… Всю жизнь так. Вот ещё забота: не побить завернутые в рубашку диски-болванки».

В голове затренькала старенькая песенка, услышанная в допотопные застойные годы на телевизионном концерте для киевского партхозактива, где присутствовал сам Брежнев.

«“Спасибо вам за ваш партийный по-о-одвиг, товарищ генеральный секретарь!..” Ща получишь свою звезду героя, сам нарвался… Позагорать ему захотелось… Иди, иди на грозу, 05-й… Прощай, немытая Милена, жена агента Number Five…»

В напиравшей предштормовой темноте, шарахаясь от шквальных брызг дождя и пугливых прохожих, заныривавших в подъезды и дворы, шагал, полусогнувшись, по неосвещённому переулку к очередной цели. Прорывался сквозь струистую влажную пелену, уворачивался от клонимых ветром гибких крон, хлеставших асфальт, и, наконец, выскочил на липкий свет фар гудевшего вхолостую автобуса.

Потрёпанный экскурсионный «ЛАЗ», забитый по утрам пляжными отдыхающими, вбирал в пропахшее октановым числом нутро смельчаков, решившихся прорываться к своим домам и коттеджам, возведенным на песчаниках Воронцовской косы у самого моря.

«А, водилы-шоферюги, вам и смерч нипочём, лишь бы наколымить. Заезжие бомбилы на нижегородских “газелях” и черниговских “сундуках” на среднюю и дальнюю ко́сы не сунутся. А то на перемычке завалит тачку на бок и унесёт в азовскую синь… Ладно, хоть обсохну».

Взмокревший от водяной пыли, он вскочил на подножку, отряхнул прилипшую листву с зонта и прошагал в полупустой салон. Плюхнулся на лоснящееся сидение, уселся поудобнее на всклокоченном дерматине и поставил сумку между ног, слегка зажав пятками. И тут только заметил, что вслед за ним по заляпанным листвой ступенькам поднялись двое дюжих аккуратно стриженных молодцов в спортивных ветровках, прошли мимо и развалились где-то сзади.

«Не эти ли петлюровцы канючили папиросы у Яши-гармониста?.. Надену-ка я наушники…»

Он кожей почуял на себе недобрые взгляды, не упускавшие ни единого его движения. Насмешливая болтовня попутчиков-спортсменов о победе кiян над горняками только пуще насторожила:

– Це москаль спустился с гор!..

– Это громада́ «Шахтёр»!..

Автобус потихоньку заполнялся, и вскоре все сидения были заняты. Наконец дверцы захлопнулись. Взревел от изжоги усталый мотор, и громоздкая машина натужно тронулась, уминая колесами ломаные ветки и объезжая рвущиеся к ливневым стокам бурные дождевые ручьи.

Салон полнился слухами. В полдень заработали позабытые всеми репродукторы, оповестили о приближающемся шторме. К вечеру городские пляжи будто повымерли. Набережную перегородили тяжелогружеными вагонами, их на железнодорожную колею, тянувшуюся от порта к вокзалу выкатил на маневровом тепловозике лихой машинист, которого ветром унесло в залив… С противоположного берега Крыма прямо на Воронцовск надвигается двухметровая приливная волна.

«Всё, путешествие закончилось, начинается рейд. И чтобы не обнулить личные счета, придется попотеть. Пасут меня серьезные ребята, не “россияне” явно. Бютовцы шлюшенковские? Нет… Державна варта? Нет… Их, кажись, упразднили… Служба национальной беспеки?.. Вряд ли. На ко́су в такую погоду не каждый старожил сунется. Тем более на дальние лиманы: не ровен час, запутаешься в камышах, оступишься, и затянет в чахлак. Так… А если министерство внутренних справ?.. Эти грязи не побоятся. Но выслеживать зловредных москалей – не их функция… Надо поменять рисунок боя, уйти в тень, смимикрировать. Итак, position number one, мнимая: задрипанный рок-аутист притаранил наркоту от дилеров, ссыпал старику-алкоголику и понёсся к клиенту. Position number two[9]9
  «Позиция номер один (два)» (англ.).


[Закрыть], истинная: агент-рейдер из Москвы, нашпигованный патриотическим деривативом, перевёз через госграницу Украины CD– и DVD-болванки для многократного копирования на сервере с пишущим дисководом и последующей дистрибуции по запорожской и луганской глубинке, в те места, где затруднен доступ в Internet из-за отсутствия оптоволконных кабелей или просто витой пары… Надо вжиться в первый образ, чтобы они дышали в затылок странствующему наркоману, равнодушному ко всему, кроме ро́ка в ушах. А потом выждать момент и выскочить, не доезжая точки. Надо как-то от них оторваться. Им нужен не я, им нужна подпольная CD-типография».

Он слился воедино с сидением, включил плеер, прокрутил громкость до отказа и задвинул сумку подальше от прохода, под самое окно.

«У них иной дискурс, – вспомнил он термин, запавший в память с литинститутской лекции, – не наш. И дресскод не местный. Остается одно – ждать и рассчитывать на себя…

Любопытно знать, догадались ли дубы в оргкомитете прописать как следует тэги на сидюшниках. Уже жаловались русины из Ужгорода, мол, запихивают CD-диск в дисковод, а там вместо содержания какие-то тарабарские значки. Да что там тэги, они даже накатку на диск с фирменным партийным лейблом не удосужились придумать, тоже мне конспираторы…»

Пустые, ненужные мысли отвлекали от страха, холодившего сердце и баламутившего сознание. Грохоча и подпрыгивая, автобус подъехал к «жэдэ»-вокзалу. Сквозь влажные стёкла едва виднелись сигнальные огни последних отчаянных маршруток, прорвавшихся с косы в город.

Выгрузив нескольких пассажиров с чемоданами, водитель, невидимый в своей отгороженной плексиглазом кабинке, потребовал доплаты. Пришлось вытащить кошелек, извлечь ещё десять гривен и передать вперёд.

Автобус повернул направо, и шофер прибавил скорости. За окном метались тревожные искорки – бесконечные ряды коттеджей и дач, малоэтажная курортная застройка. Где-то над головой буйствовал шквальный ветер, выдувавший ораторию в щелях между баллонами с пропаном, укрепленными на крыше.

«Они сверху как грузило, не позволяют свалиться в крен, а мы, бедолаги, в роли наживки для залихватистых удил-волн…»

«Человек пятнадцать осталось… Но меня беспековцы или кто они… трогать не будут, пока не выйду в адрес. Им нужны “явки и пароли”, как там вещал наш национальный лидер… До конечной остановки на такой скорости по ухабам минут сорок, если перемахнём через перемычку благополучно… Хитрова́н-кормилец, небось, ещё назад почешет… Во где “Формула-1”!..»

Порывы ледяного шквалистого ветра, казалось, взрезали застеклённые рамы насквозь и прошивали ступни умиротворяющим холодом. По обезлюдевшей бетонке, поджимаемой с двух сторон сужающимися берегами, отслуживший все сроки автобус неумолимо рвался вперёд, встряхивая колесами на ухабах.

В заоконной скользко-лиловой темноте промелькнули белые будки.

«КПП “Воронцовская коса”… Взимают дань с курортников за проезд к пляжам. Наскребут гривен и пополняют ими местный бюджет, когда нечем выплачивать пособия по безработице “экологическим бригадам”. Весь Воронцiвск чистит по весне ко́су от мусора… А куда ещё податься инженерам, фрезеровщикам и токарям-универсалам? Предприятия позакрывались, в порту краны ржавеют… Таких, как Паша, царство ему небесное, здесь целый город».

Горемычный шофер не успевал и прибавил газу.

«И понеслась!.. Сэмплировать бы эту адскую дребедень и наложить на неё классическую трёхгитарную британскую рок-группу, просто так, без вокала…»

– Сядьте поровну по обе стороны!.. – донеслось из кабины. – А то завалит сейчас!..

Раздобревшая тетка перебралась на заднее сидение и шандарахнулась задом. Кумушка на соседнем ряду запричитала.

– Ой, дывiтесь, яки погнал… Злочинец…

– Не знайде нiхто нiзащо, у чому iхня користь…

В смоляной предзакатной дали печально блеснул крохотный огонёчек.

«Господи, там же областной детский противотуберкулезный санаторий! Прямо у моря, фундамент хлюпенький, завалится всё. Бедные хлопчики…»

Автобус мчался к первому пляжу средней косы. За окном мелькнули заборы последней базы отдыха. Он заклеил уши наушниками, каждый миг ощущая в ногах заветную сумку, и включил плеер на полную громкость.

«Death walk behind you…[10]10
  «Смерть гуляет за твоей спиной» (англ.) – композиция рок-трио Atomic Rooster (1971, LP).


[Закрыть] Как там писал знаменитый поэт про Сталинград: “Вызываю вас из бессмертья, побратимы, гвардейцы, бойцы!..[11]11
  Строки из стихотворения «Дом Павлова» (1972/73) выдающегося русского советского поэта Терёхина Леонида Степановича (1930–2001).


[Закрыть] C Винсентом Крейном, Паулем Хаммондом, Марком Каном вместе… Чёрт, последний вроде бы еще здравствует и даже где-то пиликает… “Годы, алкоголь и наркотики сделали своё дело…” Будь она неладна, эта твоя приснопамятная “История обыкновенной американской рок-группы”… Заколебало всё!..»

Доскрежетав днищем кое-как последний участок пути, где от непогоды укрывали заборы частных отелей, грозящий развалиться на ходу неповоротливый «ЛАЗ» выехал на самую узкую полосу косы. Здесь с двух сторон шоссе защищали набросанные в несколько рядов базальтовые глыбы, покрытые пеной соленой слизи и увитые водорослями. Каменистая перемычка, которую укрепляли из года в год, неумолимо сужалась и была уже меньше двух десятков метров.

С мрачной, наводящей ужас регулярностью высокие волны перемахивали через буруны и, натыкаясь на нежданное двигавшееся препятствие, гнобили его сырой смрадной пеной. Упёртый водитель, переклинивая то и дело коробку передач, за мгновение до того, как получить очередную порцию ледяного шквала, удерживал машину на холостом ходу, а потом нажимал акселератор, и автобус-смертник делал новый отчаянный рывок ещё на десяток метров. Уже никто не оборачивался в зеркальце заднего обзора на съёжившихся и перепуганных пассажиров, проклинавших себя за то, что сели в самодвижущийся, пропахший бензиновой гарью ржавый стальной ящик на колесах, который вёз их в никуда…

Искрошенную перемычку поглотили взвихренные мутные волны. Шофёр врубил фары и, вцепившись в баранку, продавливал колёсами напиравшую со всех сторон чёрную соленую воду. На дороге кроме них уже никого не было. Лишь где-то впереди маячили огоньки средней косы.

Оглушительный раскат пронёсся зигзагом в густой провальной тьме – взбешенный вихрь высыпал на стекло мёрзлое не по августу крошево. Бок автобуса приподняло и, почуяв опасность, пассажиры налегли на сидения, нависли на поручни. Накренившаяся было машина вновь рухнула колёсами на левый борт и, громыхнув металлическим седалищем, вляпалась в грунт. Беспомощные колёса сцепились с твердыней, шофер наддал газу, и «ЛАЗ» устремился к спасительной средней косе, туда, где сгрудились дорогие отели для благородных и базы отдыха для простолюдинов…

Обернувшись на молнию, протрещавшую где-то над заливом, уловил внимательный взгляд. Опасные топтуны-попутчики, развалившиеся сзади, про него не забыли.

– С залива не смоет, а вот с моря могло бы… Пiшов I не верстаться…

– Совковый транспорт, для москалей клепали… По водi плавае… що вiтер без нiг бiжить…

«Эти не отвяжутся. Ох, влип ты, разведчик хренов. Сидел бы дома на печи с тёплой Миленой в обнимку, смотрел бы по DVD-плееру Бондиану…»

И вновь, словно неотвратимо всплывающий подкаст в левом нижнем углу монитора, вспомнилась нелюбимая мать, которая давно для него умерла, хоть и доживала свой век в доме для престарелых где-то под С. В ушах зазвучал её ненавидящий крик в спину: «Не будет тебе в жизни счастья!..»

«Счастье winner’а – это горе looser’а[12]12
  «Победитель, неудачник» (англ.).


[Закрыть]. Не нужно мне такого счастья…»

– Подъезжаем к «Меотиде». Кто-нибудь выходит?.. – рявкнул в салон водитель-призрак, и все облегченно завздыхали.

«Случись что, этот из кабины бы выпрыгнул, а нас на корм незалiжным акулам…»

ЛАЗ, перетерев задней осью раздолбанные рытвины, вписался в поворот между двух заборов и едва не задел опасливые «Жигули», выскочившие из влажной паволоки сырого тумана.

– Гарно сгвалтовал…

– Фа́ковый водитель!..

Автобус враскоряку объехал несколько подозрительных луж и ускорил ход.

– На рынке выходят?..

Притормозив у здания почты, машина остановилась. Из-под металлической крыши стали выскакивать пассажиры, подставляя лбы и затылки под барабанные палочки ливня. Салон стремительно пустел.

И тут его осенило.

«Успею!»

Внезапная мысль стряхнула с места. Захватив сумку, он стремительно поднялся и вслед за другими аутсайдерами выпрыгнул наружу. За спиной зашипели дверцы, автобус тронулся. Потом через полминуты притормозил, дверцы распахнулись ещё раз, но он уже спрятался в дрожащей туманной сырости. Задёргавшиеся в дверном проёме лица последних пассажиров не оставили ему выбора, и он резво зашагал по раскисшей тропинке, которая вилась параллельно шоссе.

«ЛАЗ», надрывно урча, помчался к последней остановке.

«А эти почему не захотели мокнуть?.. Значит, им точно известно, что дойду до конечной остановки. Типография там недалеко… А чего, перекурят в панельном павильончике, дождутся ходока, и я сам приведу их в адрес. Им нужно накрыть подпольный репроцентр, только вот где, в каком коттедже… Значит, таки засекли трафик с оголовка Воронцовской косы. Говорил я Мутнову, предупреждал: не гоняй мегабайтные файлы через Yandex напрямую с терминала в Килогорске через Полтаву в Донецк, Запорожье и Крым. Тем более из здания администрации, там локалка и так перегружена: четыре консоли и в каждой свитч на тридцать два хаба… Нужно было в обход, через сервер в Польше… И протокол передачи данных не поменял, гад. Вот и не совпали стартовый и стоповый бит, и разминулись с нужным маршрутизатором… А фамилию мою в сводке-поминальнике даже не заболду́ют, дадут простым светлым шрифтом… Так, неизвестный, найденный… Перестань, ещё не вечер!..»

Ледяной влажный ветер хаотически метался, опутывая всё вокруг колючей проволокой дождя, который безжалостно колол лицо. Беспорядочные, хлёсткие порывы гнали вперёд, и приходилось перебегать открытые пространства до самых деревьев, а потом идти пешком возле бесконечных оград, где легче было увернуться от гнущихся веток.

Слева тянулись заборы, чередовались базы отдыха, пансионаты, прибрежные виллы. Стараясь держаться поближе к сетке-рабице, которой были огорожены почти все территории, не видимый никому, он упрямо шагал рядом с обочиной обезлюдевшего шоссе. Через пару километров выложенная плитами дорога упиралась в частный сектор, и его постройки, вплотную подступавшие к старому Воронцовскому маяку, за которым начинался государственный природный заказник «Оголовок Воронцовской косы» – несколько гектаров лиманов в обрамлении камышовых зарослей.

Отшвырнув бессмысленный зонт с изломанными спицами, достал из сумки старую ветровку, обтянул ею взмокревшие голову и плечи и ринулся навстречу неизвестности.

«Слева море, справа шоссе и переходить через него нельзя: шаг в сторону – и увязну в камышовой гнили. Попробую проскочить мимо остановки, сигану в заказник и в камышах потеряюсь… Всё, закiнчена думка».

Шквалистый мокрый ветер кромсал в искрившемся мраке кроны лип и платанов, выдергивая из них увесистые ветки, с треском валившиеся под ноги. Скомканные надвигавшимся ужасом, гасли огоньки дач и коттеджей.

«А эти под козырьком иззябли небось, меня ожидаючи… Я-то разогрелся, двигаюсь хо́дко… Нет, ещё не все потеряно. Вон и монумент погибшим морякам, якоря надраенные…»

В расхристанной ветром промозглой мгле сверкнули багровые сигнальные огни: черный сумрак, фыркая неисправной выхлопной трубкой, медленно отползал от остановки. Отчаянно урчащий «ЛАЗ» набирал скорость, словно древний звездолет из далёкого будущего, решивший вырваться из зияющих тенет Железной звезды[13]13
  Железная звезда – скрытая в пучинах космического пространства звезда-магнит


[Закрыть]…

Героический шофер-невидимка уводил родной автобус подальше от оконечности косы, где приливная волна грозила смять машину-развалюху и оттащить её в камыши.

«К рынку успеет, припаркует за почтой, с торца, там крепкая кирпичная кладка. Перемычку не одолеет. До Воронцовска двадцать три кэмэ, а волна вот-вот накатит…»

Вымокший до нитки, убыстрил шаг, расплёскивая мутную слизь из промокших насквозь кроссовок.

«Дорога жизни… Иди, иди вперед, рейдер хренов, сейчас тебя бандеровцы отметелят!..»

Крепко держа сумку, неспешно поравнялся с остановкой, обошел её с другой стороны, глядя под ноги. Через несколько секунд за спиной зашлепали в четыре ноги.

«Вам бы сейчас сразу на захват пойти, я отбиться не смогу. Теряете инициативу. На старт!..»

Слева растянулся ряд домов, справа стелилась гривистая нива камышей. Под ногами зачавкала вязкая грязь.

«Мой единственный шанс. Заказник исходил в погожие дни, знаю каждую тропку. Добегу до автостоянки, а далее Blind Date – «Свидание вслепую». Была у них такая группа-однодневка в Штатах в тыща девятьсот восьмидесятом… И традиция у стопроцентных янки – сводить по знакомству молодых и рьяных… “Кохаю разгильдяйскую жизнь!..” Любимая прибаутка покойного прапора Паши Цеверимова… Как он там зава́ливал с фальшивой распальцовкой в ресторан с гуцулками… “Заключительная часть программы напоминает пение покойного очень талантливого певца О́лтиса Ре́динга…” Был такой, в 26 лет упал с самолета в лагуну и окочурился, когда меня еще на свете не было, а Стиви Вандера подвели за ручку к фортепьяно… Марш!..»

Забросив ленту рукояти за голову, он стиснул драгоценную ношу ладонью и ринулся в непролазную темноту по скользкому, проминавшемуся песчанику. Задев запястьем что-то железное, принял влево, чуть выставив локоть.

«Мусорный бак… Не врезаться бы в камыши… Теперь правее, правее по кромке лужи еще пятнадцать метров, не поскользнись… Там щит забелеет, ориентир…»

– Стоять, гицель!..

– Геть, моска́ль!..

Ветер доносил частое дыхание преследователей, спешивших настичь его в ошмётках света, источаемого одинокой лампочкой, отчаянно раскачивавшейся на самом крайнем деревянном столбе.

«“Генерали пiщаних Кар’єрив”… Помнишь, в 76-м “Инкогнито” выступало в дэка “Текстильщик”, сыграли тогда песенку из фильма. А, проклятый С., забудь про него… Здесь сонце насолонило, насолодило, навiтамiнiзувало… Здесь закони джунглiв… Сейчас тебя милицiанты-западенцы сцапают, отберут всё и сбросят в чахлак, чтоб не шлялся клятый москаль по незалежнiм лиманам!..»

Сзади едва не обожгла разлапистая пятерня, что-то грузное плюхнулось, и послышалась замешанная на мове матерная брань. Он устремился к возвышавшемуся невдалеке стенду с правилами поведения в госзаказнике. Отяжелевшие ноги ощутили твердое покрытие.

«Асфальт, положили в прошлом году. Поверну сразу влево, пройду к заливу вслепую через вторую протоку, она узенькая… Гнездовья разнесло, птиц не слышно, не выдадут…»

– Лесь, жинись за ним!..

– Нi, Петро, автiвка трэба! Побачай, яки вогнегасник с нiбiс… Яки вiтре!..

Его преследователи сбавили шаг. В темноте вспыхнул фонарик, и угрюмый электродиодный луч щупал тёмно-зеленую гущу.

– Без рук, без нiг, по водi плавае… Москаль, дуже хитрiй звiр…

– Ну его к бiсу, Петро…

– Брысь!.. Дай, я сам!.. Не за те ми мерзли на Майданi!.. Последние слова утонули в грохочущем шуме волн: ветер сменил направление.

В кромешной ветристом солёном спрее, прижав заветную сумку к животу и вытянув правую руку вперёд, он продвигался наощупь, скрупулёзно считая шаги, как когда-то в детстве в подвале, когда шёл к своему сараю… Приходилось то и дело прикрывать ладонью лицо, отстраняя норовившие оцарапать остролистые стебли. Окуная пятки в волнующуюся смрадную жижу, тут же решительно выдирал их из грязи, переступал на носки и делал следующий основательно подготовленный шаг.

«В такую темень не местные к заливу не сунутся. Тут и прожектор не поможет…»

И словно в отместку, сзади начали стрелять – под ноги свалился срезанный наповал толстенный зеле́нь с мохнатым набалдашником.

«А у них что за ствол?.. “Байкал ТМ”, переделанный под стрельбу патронами калибра 7,5 мм… Дуло распирает от лишних джо́улей, самодельный затвор клинит… Ребята в ОРЧе ещё смеялись…»

Гулкие хлопки чеканили мглу и пару раз дожали до земли, но он не останавливался и, расшвыривая поверженные камыши, вышагивал дальше на полусогнутых, впиваясь исколотыми пальцами в шершавые стебли. И когда ступни вдруг увязли в грязи по щиколотку, сердце полоснула ледяная мысль:

«Заблудился?.. Нет, лиман слева, а эта малая протока, поворот со старой егерской тропы… Не дрейфь!..»

Не сбавляя и не убыстряя ход, ничего не видя перед собой, досчитал до конца, развернул корпус вправо, промаршировал вперёд, потом влево и ускорил ход, напрочь забыв про страх и галичан-милицiантов.

Наконец глазам открылся пейзаж, который видел только на картинах Айвазовского: сквозь пронизанный молниями окаменелый антрацитовый мрак где-то на горизонте посверкивали гребешки ещё далекого двухметрового вала, выдавливавшего испуганные волны в залив.

Внезапно над головой сверкнула огненная вспышка, прогрохотал оглушительный раскат. Он замер, задрал подбородок и увидел, как огненная струна, дрогнув на взвившейся куда-то в преисподнюю небесной деке, метнулась сверху и оборвалась над далёкой уже автостоянкой.

Вновь хлынул ливень. В закипевшей от дождя грязи он двинулся дальше, с ожидаемой радостью разглядев огни старо-воронцовского маяка. Лицо обдало внезапным светом заходящего солнца, пробившегося сквозь коросту насупленных туч, измазанных соплями молний.

Он поднес левую руку к лицу и успел рассмотреть циферблат часов.

«Залив… Здесь ещё ничего, тихо. Но чтоб выйти на точку, нужно повернуть влево к морю. Вал накроет ко́су минут через двенадцать-пятнадцать… Это Лами Килмистер знает, как надо умирать[14]14
  Лидер рок-группы Motorheard Ламми Килмистер, создатель стиля «скоростной металл» (скончался в 2015 г.).


[Закрыть], а тебе нельзя…»

Обливаемый пеной, спахтанной ветром с рябившейся приливной зяби, зашерстил кроссовками раскисший плёс и повернул к морю, которое замахивалось на него усыпляющим зёвом темно-зеленых волн.

«Ча́пай по отмели к камышам, там с лета колея от “Хаммеров” в обход лимана… Проскочишь с залива к южной стрелке и пошустришь через отмель по прибою… Ты маленький, в рост с “зелёнкой”, не сдует… Вал идёт на Воронцовск, обогнёт взморье и потом его затянет в залив».

Подвернув мокрые джинсы до колен, продёргивал кроссовками дно углубившейся протоки, через которую ветер закачивал морскую воду в лиман. Оставив отмель за спиной, свернул наискосок и в камышах в угасающих закатных лучах нащупал усталыми глазами едва угадывавшиеся в болотистой жиже две черные ленты. Теперь с каждым шагом приходилось затаскивать свинцовые ступни в глиняную хлябь и продвигаться по метру вперёд, оставляя где-то позади спасительный залив.

Он брёл, не сворачивая, выпятив вперёд растопыренную ладонь. Грязь плескалась по щиколотку, и сердце сжималось, едва ступни углублялись по голень. Вдруг незримое волглое стекло, мешавшее идти, рассыпалось: ветер задул в противоположную сторону и, распрямив ему позвоночник, словно парус, погнал вперёд к берегу, к рушившемуся из черноты фиолетово-малахитовому прибою.

«Азовское море приглашает… Только бы ветер не сменился, а то сгину в лимане “пропавшим без вести”. Милена погорюет сутки, а после приподнимет свои остатки, впорхнёт на каток, исполнит тулу́п – и четвёртый муж тут как тут… Даром, что ли, кэмээс по фигурному…»

Тяжёлые волны зашвыривали на побуревшую косу морские водоросли, сползавшие в заиленные озёрца. Сумка нещадно колотила спину. Он присел на корточки и, пригибаясь к песку, нашпигованному ракушками, помчался, согнувшись, в противоположную сторону, к далёкой уже жилой застройке. Нужно было пробежать полтора километра по отмели до оливковой рощицы, завернуть налево, обогнуть лиман и добраться туда, где его ещё ждали…

Солёные брызги несли бесчисленные песчинки, впивавшиеся в лоб и щёки, забивавшиеся в ноздри. Сощурив глаза и отплёвываясь, проковылял на всех четырёх, как собака, неприятные сто метров, где лихая волна могла подхватить, проволочь по песку и гальке и сбросить в смрадное удушливое месиво. Пару раз всё же пришлось кинуться на щербатый плёс. Раскинув руки, впивался пальцами в камешки, а потом, когда волна спадала, вскакивал и, отряхнув ладони, ускорялся почти в присядку, ежесекундно охлопывая сумку. Продвигался кое-как вперед ещё на 15–20 метров, чтобы вновь залечь, обманывая волну, и принять очередную порцию мутного душа…

Вот показались камышовые заросли, вплотную подступавшие к морю с этой стороны косы. Он распрямился и совершил безумный рывок сквозь самый трудный участок, где взбаламученная пучина смыкалась с бездонной слизью, обнажая плес лишь на секунды, когда отливала яростная волна.

Когда впереди замаячили согбенные оливковые кроны, и ноги ощутили твердь, тревожно стучавшее сердце заликовало и влило в обмякшие мышцы уже непривычную юношескую свежесть. Припустив вперёд, оставил за спиной дырявый корпус брошенного баркаса, ворвался в рощу и, касаясь кончиками пальцев шершавой коры, стал перебегать от одной оливы к другой, обнимая каждую напоследок. И едва не напоролся на врытый в землю стол для пикников. Выручила сумка, соскочившая с плеча и шлепнувшаяся на металлическую столешницу.

«Рядом мангал, не наткнуться бы…»

Рощицу уже доставал луч старо-воронцовского маяка.

Он осмелел, расправил плечи, поднял голову и, не поддаваясь более порывам ошалевшего ветра, загарцевал через лужи по отчётливым колеям, выдавленным шинами “джипов” и “УАЗиков”. Просёлок вел его к шаткой и хлипкой береговой кромке заиленного озерца, переполненного в солнечную погоду дикими утками, журавлями и бакланами.

«Если эти здесь рыщут, подберусь слева, постучусь прямо в дверь. Должны услышать, ведь там ждут меня… Не угодить бы в чахлак возле лимана, где съезд к полю… Вперёд!.. Вперёд!..

“Гудели волны, волны, волны!.. И рухнул вечер слеп и скорбен!..”»

Ноги деревенели, он уже с трудом волочил их, превозмогая боль в затёкших икрах, и, наконец, встал и заставил себя обернуться.

«“Свиноголовые”… гонятся за мной… Вперёд…»

Вдруг ветер усилился и вывалил на косу осклизлое облако, сотканное из бесчисленных капелек морской воды, стебельков водорослей, ломанных веток и комочков взвихренного ила. За ним замаячил гребень, поклеенный из фаршированных зыбью барашков.

Паника, вонзившаяся в сердце, заставила встрепенуться. Последний путь очерчивала свалившаяся по бокам дороги осоковая нива. Прикрыв ладонью лицо и прижав мокрую сумку к бедру, понесся вперёд, едва разгибая захолодевшие колени и не выпуская из поля зрения рубиновый рефлектор маяка. Озябший и продрогший, ломаемый ветром, пропаренный насквозь тёплой илистой ванной, бережно прижимая захолодевшим локтем к груди зашлепанную ошметками заветную ношу, выложился в паническом финишном рывке.

И необъяснимое скрытое наитие вдруг подсказало ему, что преследовать его некому.

«Эх, вы, руховцы[15]15
  Руховцы – члены Народного Руха Украины (НРУ) или Украинского Народного Руха (УНР). НРУ и УНР – возникли в конце 1990-х гг. на обломках «Народного Руха Украины за перестройку», организованного в 1989 году и ратовавшего за выход Украинской ССР из состава Советского Союза (СССР).


[Закрыть] неотёсанные, записавшиеся в милицiанты. Свiдомая беспека послала вас за москалем в гарный Воронцiвск, щоб заловить. А вы даже не рискнули выйти на отмель, тилкi казённый боезапас распуляли впустую. Вам бы дастарханы клепать для турок, а для ваших сестёр там всегда свободная касса… Что-то барбос не лает, небось забился в будку и скулит… Гони, лошадь, гони!..»

Уже не таясь, перемахнул через ограду-сетку и устремился к двухэтажному старинному зданию, фасад которого плавно сливался с выложенной из белого камня башней. Слева от полукруглого выступа прятался ступенчатый вход. Собрав остатки сил, стремительно убывавших, он с разгона подскочил двери и, врезавшись всем телом, дёрнул старомодный звонок.

«Тон!.. Тон!..По́луто́н!.. Че́тверть то́на!.. И то́н!.. Мо́-ско́-вский “Спа-рта́к!..” No repl[16]16
  «Нет ответа» (англ.). – Прим. автора


[Закрыть]. А я всегда болел за «Торпедо»… Ещё раз, громче и посильнее… сильнее…»

Приложив ухо к проминавшемуся намокшему кожзаменителю, стал медленно сползать вниз.

Казалось, все звуки затоптал расстрельный предураганный ливень. Прибой смял бастион оливковой рощицы и вылизывал волглыми солёными языками путь для наступавшего гребня. Вдруг чуткое ухо гитариста уловило посторонний звук. Кто-то не спеша спускался по лестнице внутри маяка.

Он отпрянул от двери, распрямился, кое-как упираясь рукой в косяк и держа другой сумку, выгнул поясницу, расправил запавшую от напряжения грудь, восстанавливая срывающееся дыхание.

Наконец заскрипели кованые петли, и дверь осторожно приоткрыли.

«А вдруг эти поджидают…»

Сердце отозвалось резью, будто аорту полоснули лезвием, но зубы и язык сами прозаикали слова, которые два часа назад ему шепнул на ушко бездомный старик-гармонист Яша в сквере у Воронцовского горсовета.

– Пресс-с-службу з-заказ-зывали?..

– А, явился, не запылился… А мы уж думали, каюк москвичу… Незнакомый бородач захлопнул дверь, запер её на засов, включил свет в прихожей и отпрянул.

– Да тебе переодеться надо… Ты что, из могилы вылез?.. Через ко́су прошел?.. Ну ты герой…

Снаружи послышался ужасающий грохот, сопровождаемый звоном бьющегося вдребезги стекла: штормовой атлантический вал, облапив косу, влепил двойной джеп неприятельскому маяку.