Текст книги "Напиши себе некролог"

2 июня 1871 года, среда

За завтраком Крутилин обычно просматривал газеты. Но сегодня почтальон припозднился, пришлось знакомиться с ними в пролетке. Открыв страницу с происшествиями и прочитав первый заголовок, начальник сыскной так выругался, что извозчик крикнул «тпру» и испуганно обернулся.

– Откуда узнали? – спросил его Крутилин.

– Чаво?

– Про Гневышевых.

Извозчик пожал плечами:

– Про каких Гневышевых?

Крутилин махнул рукой:

– Езжай, раз не знаешь.

Крутилин принялся размышлять. Про исчезновение Капы и самоубийство Анны Сергеевны бутербродникам[43]43
  Газетным репортерам.


[Закрыть] могли сообщить в участке Литейной части. Но вот про Пашку-солдата, подозреваемого в убийстве Костика, там ничего не знали. Зато знал Фрелих. Приехав на службу, первым делом вызвал его. Старший агент вину отрицал. Ни крики, ни угрозы на него не подействовали. И хотя Крутилин был уверен, что Фрелих сообщил в газеты, доказательств тому не обнаружил.

– Ладно, ступай. Но помни, я правду выясню.

– То не я.

– А кто? Про самоубийство Анны Сергеевны один ты знал.

– Не только. Кухарка ихняя сидела здесь долго, кто-то из агентов мог и расспросить…

– Кто?

Фрелих пожал плечами.

– Пусть Яблочков зайдет, – велел Крутилин.

– Так нет его. Может, заболел?

– Выясни. Пошли кого-нибудь к нему домой.

Иван Дмитриевич открыл папку с входящими бумагами. Сверху лежала депеша со станции Лигово. Крутилин ее вскрыл, прочел и дернул за сонетку так, что ее оборвал. В кабинет вбежал Фрелих.

– К Яблочкову не посылай. Нашелся наш чиновничек для поручений. Задержан в Лигово за поджог дачи.

Глава четвертая

1 июня 1871 года, вторник

Гимназисты в парадных мундирах ожидали оценок в актовом зале. Когда к ним вышел директор, они зашушукались, не обратив внимания ни на пристава, ни на Яблочкова. Директор гимназии срывающимся голосом объявил:

– Друзья! Случилось немыслимое. Ваш товарищ, ваш друг Константин Гневышев вчера был злодейски убит. Давайте почтим его память.

Все встали. На лицах юношей читался испуг, некоторые, не стесняясь, разрыдались.

– Перед объявлением оценок с вами поговорят господа из полиции, – директор, который и сам не мог сдержать слез, указал рукой на Батьякова с Яблочковым. – Если кто-то знает, где вчера находился Гневышев, или видел его… Это очень поможет.

Гимназисты переглянулись, покачали головами. Евгений Тарусов сделал шаг вперед:

– Мы все, кроме Гневышева и Невельского, готовились к испытаниям у меня дома. Разошлись около девяти вечера.

– И куда отправились? – спросил его пристав Батьяков.

– По домам, конечно.

– Сегодня предстоял экзамен, надо было выспаться, – напомнил приставу фон Штукенберг.

– На Крестовский остров никто не ездил?

– Нет, конечно! – загудели ребята. – Нам нельзя вечерами одним находиться на улице.

Яблочков про себя решил, что надо допросить родителей и прислугу всех гимназистов.

– А вы где были? – спросил он у Невельского.

– Сами знаете – дома.

– Весь день? И никуда не выходили?

– Никуда. Ваш коллега может это подтвердить.

– Какой коллега? – изумился Яблочков.

– Артюшкин.

Невельский гнусно ухмыльнулся, а Арсений Иванович, густо покраснев, обругал про себя невоздержанного на язычок приятеля-швейцара. И поспешил задать гимназистам свой последний вопрос:

– У кого-нибудь родители снимают дачу в Лигово?

В ответ – переглядки и молчание.

– Когда похороны? – уточнил Тарусов.

– Мы всех известим, – пообещал директор. – А теперь позвольте огласить оценки…

В тесном деревянном вокзале станции «Лигово», построенном по проекту одного из вездесущих Бенуа, не оказалось даже отхожего места, и Яблочкову пришлось справлять нужду в ближайших кустах. Затем он принялся опрашивать извозчиков:

– Вчера его видал, – признал на фотопортрете Костю Гневышева один из них, представившийся Гришкой. – Дорогу спрашивал до юрловской дачи, той, что на Дернова.

– Во сколько он прибыл? – спросил Арсений Иванович, усаживаясь к Гришке в пролетку.

– Как и вы, двенадцатичасовой машиной[44]44
  Поездом.


[Закрыть]. Я предложил его подвезти. Но мальчонка в ответ вывернул карманы, мол, нет грошей.

– Отвези-ка меня на ту дачу.

Проехав немного по Красносельской дороге, они свернули налево, затем направо и покатились по улице, застроенной летними домишками с небольшими садиками вокруг. Всюду бегали детишки, клубился дым из печных труб. В самом конце улицы пролетка остановилась, Гришка хлыстом указал на дачу с мезонином:

– В прошлом году глазной доктор здесь жил. А в этом почему-то пустует. Ни разу не видел, чтобы свет горел.

– Обожди, – велел ему Яблочков, спрыгивая.

Поднявшись на крыльцо, постучал, потом наудачу толкнул дверь. Оказалось, что не заперта. Арсений Иванович шагнул в сени:

– Эй, есть кто-нибудь? – спросил он громко.

Тишина. Он толкнул следующую дверь и очутился в единственной комнате, служившей дачникам столовой, гостиной и спальней. На круглом обеденном столе стояла керосиновая лампа, рядом лежали навесной замок с вставленным в него ключом, огрызки из-под яблок и засохшие апельсиновые шкурки. Под столом стояло пять бутылок из-под шампанского, осколки от шестой лежали в углу. Кровать застелена не была, а на полу валялась простыня, вся испачканная бурыми пятнами. Арсений Иванович посетовал, что не захватил с собой перекись водорода, а без нее – кровь или нет – не определить. Потом подошел к рукомойнику, на краю которого сушился носовой платок. Похоже, его тщетно пытались отстирать от тех же бурых пятен. На платке обнаружил вышитые синей ниткой инициалы КГ. Капитолина Гневышева? Константин Гневышев?

Чиновник для поручений сунул платок в карман, размышляя, что же здесь произошло после распития шампанского? Убийство, изнасилование или у кого-то кровь из носа пошла?

Яблочкову вдруг почудилось, что на мезонине скрипнула половица.

– Кто здесь? Я из сыскной полиции, – громко крикнул Арсений Иванович.

В ответ – прежняя тишина. Может, просто мышь пробежала? Нет, в доме кто-то есть, не зря же замок с ключом на столе. Кто-то его отпер и вошел. Вытащив из кармана ремингтон, Арсений Иванович ступил на лестницу, что вела наверх. Однако осмотреть мезонин ему не позволили. Когда он открыл дверь с лестницы, кто-то, прятавшийся в углу, огрел его по голове чем-то очень тяжелым.

Извозчик Гришка, дожидаясь Яблочкова, зацепился язычком с девкой, которая проходила мимо с коромыслом. Ух, девка и хороша! И имя ее сердце радует: Алена! Покойницу-мать так звали. А глазища-то какие! Смотреть бы в них всю оставшуюся жизнь.

– А прислуживаешь кому? – спросил он зазнобу.

– Балеруну.

– Кому, кому?

– Господа так плясунов называют.

– А где он пляшет? На базаре? – спросил недоверчиво Гришка. Уж не разыгрывает ли его Алена? Неужто не глянулся он ей? Почему вдруг? И ростом вышел, и волосом черняв, а что передних зубов не хватает, так он и задними кого хошь загрызет.

– Да на каком базаре? Вацлав Лепольдыч в тятрах пляшут.

– Лепольдыч? А почему его звать не по-нашему?

– Так и пляшет он не по-нашему. Ногу вывернет наизнанку и давай козлом скакать. Если бы ты, Гришенька, увидел, животик со смеха надорвал бы.

У извозчика сердце забилось сильней, чем у сцапанного волком зайца. «Раз Гришенькой назвала, значит, люб», – понял он.

– А ты-то где видала? Неужто в тятр ходила?

– Ой, смешной. Да хто туды меня пустит? Дома каждый день смотрю, когда Лепольдыч лепетилует. Ой! Што? Неужто горит? – Алена показала пальцем на дачу, в которую десять минут назад вошел Яблочков. – Люди добрые! Пожар! Пожар!

Из домика повалил дым, а сквозь окна замелькали всполохи. Григорий перекрестился и прошептал молитву:

– Спаси, сохрани, не погуби душу человеческую в огне…

– Там шо, хто внутри? – схватилась за голову Алена.

– Барин. Привез с вокзала.

– Так чаво стоишь? Заливать надо.

И Гришка, схватив у Алены ведра, побежал к дому. Через пять минут ему на помощь прибыла пожарная команда – возгорание быстро заметили с каланчи. Под руководством усатого брандмейстера огонь через полчаса потушили, но вот дом отстоять не удалось – дощатые стены, быстро сгорев, обрушили крышу вниз.

– Барина надо искать, – подошла к брандмейстеру Алена. – В дом перед самым пожаром зашел. Вдруг живой?

Пожарные начали осторожно осматривать пепелище.

– Керосином воняет, – потянул носом один из них. Второй, поддев ногой какой-то металлический предмет, наклонился, чтобы его рассмотреть:

– Резервуар от лампы. Кто-то вылил из него керосин, а потом поджег.

– Ясно кто. Тот самый барин, которого Гришка привез, – понял брандмейстер. – Больше некому.

– А как он из дома выбрался? – спросил у него подчиненный. – Гришка сказал, никто из двери не выходил.

– Через черный ход.

Пожарные покинули периметр дома и углубились в палисадник. Через пару шагов между кустами черной смородины увидели лежавшего без сознания неизвестного им мужчину. Перевернув его на спину, обнаружили на его лбу огромный синяк.

– Поджег, побежал, оступился, упал, стукнулся и потерял сознание, – предположил брандмейстер. – Не все коту масленица! Пятый дом за два года сгорел. И чую, все они – его работа! Ну, голубчик, ты попался!

А Алена с Гришей стояли у пролетки, обнявшись:

– Родненький, – шептала девушка, – как же я забоялась. Вдруг бы стена на тебя рухнула?

Гришка был счастлив. И его кобыла тоже – на радостях он угостил ее хлебом с солью.

– Очнулся, – радостно произнес становой пристав Аким Минаевич Косолапенков, как только Яблочков разлепил глаза. – Теперь ты у меня попляшешь! За все ответишь! Засажу по самую макушку.

– Где я? – прошептал Арсений Иванович.

Голова его была переполнена болью, во рту бушевала пустыня Сахара, а нос был забит запахом гари.

– В аду, голубчик. Не ты ли Агафоновых в прошлом году сжег? Ты! Конечно, ты. По глазам наглым вижу. Долго я тебя ловил…

– Позвольте представиться, чиновник петербургской…

– Ага, чиновник. А я тогда митрополит Коломенский.

– У меня в кармане удостоверение. Сам бы достал, да руки закованы.

– Ничего у тебя в карманах не лежало, один носовой платок, да и тот грязный, – Косолапенков указал на стол, на котором валялась найденная Яблочковым улика.

– А револьвер мой где?

– Так ты с револьвером? Стало быть, дома поджигаешь не из-за геростратова помешательства, а за идею? Поляк? Народник?

– Говорю же, чиновник для поручений сыскной полиции. Дайте-ка воды.

– Пока в поджогах не сознаешься, не получишь.

– Который сейчас час?

– Куда-то торопишься? На встречу с сообщниками? Фамилии, адреса! Говори, живо!

– Крутилин Иван Дмитриевич, Большая Морская, дом двадцать.

– Записал. Кто еще?

Яблочков схватился за голову – неужели становой пристав не знает главного петербургского сыщика?

– Вызывайте следователя, – сказал Арсений Иванович, понадеявшись, что тот окажется умней и образованней. Но зря…

– Имя, фамилия, сословие, вероисповедание, – спросил следователь, неприязненно оглядев Арсения Ивановича.

– Чиновник для поручений Петербургской сыскной полиции Яблочков. В доме на улице Дернова я искал пропавшую девушку. Но на меня там напали.

– Не смей врать, – стукнул следователь кулаком по столу. – Ты пойман на месте преступления.

– Я не поджигатель. Прошу, дайте депешу в сыскную.

– Раз правду говорить не желаешь, ухожу, – следователь поднялся со стула. – Воду ему не давайте, Аким Минаевич. И тогда поутру он нам заместо соловья споет.

Яблочков подумал, что без воды он до утра вряд ли доживет.

– Стойте, ваша взяла.

– Так бы сразу, – довольно пробормотал в усы следователь. – Ну-с…

Сжалился над сыщиком лишь местный доктор – его вызвал городовой, когда поздно вечером у Арсения Ивановича началась рвота.

– Сотрясение мозга, – поставил эскулап диагноз. – Вследствие удара по голове тяжелым тупым предметом.

– Вы сие следователю сообщите, – попросил Яблочков.

– Бесполезно. Его дом рядом с Агафоновыми. Страху он натерпелся, сатисфакции жаждет.

– Тогда дайте телеграмму в сыскную, умоляю. Я не поджигатель, я – сыщик.

2 июня 1871 года, среда

Яблочкова едва не отправили в съезжий дом – Крутилин прибыл в участок, когда чиновника как раз сажали в карету для перевозки заключенных.

– Отставить! – скомандовал Крутилин. – Снять кандалы.

– Еще чего, – ухмыльнулся Аким Минаевич.

– Я – Крутилин…

– Тогда подымай руки вверх, – пристав вытащил саблю. – Поджигатель назвал тебя сообщником.

Начальник сыскной вытащил удостоверение:

– Читать умеешь? Я – начальник петербургской сыскной, а это мой подчиненный, – указал он на Яблочкова. – По моему приказу он расследовал дело, о котором пишут газеты, – Крутилин вытащил из сюртука так разозливший его номер «Ведомостей» и сунул приставу. – Убит гимназист Гневышев, его сестра исчезла, их мать покончила с собой. Государю уже доложено, – приврал он для убедительности.

– Государю? – опешил Косолапенков.

– Доложить обстановку способен? – спросил Крутилин у Яблочкова.

– Постараюсь. Я выяснил, что Константин Гневышев позавчера приезжал в Лигово. Извозчик Григорий Бондаренко сообщил, что юноша спрашивал у него про дачу Юрлова на улице Дернова. Я отправился в этот дом, в котором обнаружил окровавленный платок с инициалами «КГ». Платок у пристава.

– Капитолина Гневышева! – воскликнул Крутилин.

Яблочков пожал плечами:

– У Костика те же инициалы. Потом поднялся на мезонин. Там меня стукнули по голове. Доктор говорит: сотрясение.

– Нападавшего разглядел?

– Нет. Он забрал мое удостоверение. И ремингтон.

– Вот черт…

– А потом поджег дом.

– А кто тебя из него вытащил?

– Не знаю. Наверно, нападавший. Больше некому.

– А зачем? – задумался Крутилин.

– Не верьте ему, – подал голос пристав, указывая на Арсения Ивановича. – Он крест целовал, что поджигатель.

– Что? – Иван Дмитриевич с удивлением посмотрел на подчиненного.

– Мне пить не давали.

Начальник сыскной наградил Косолапенкова уничижительным взглядом:

– Дурак. Из-за тебя сутки потеряли. Хоть пепелище осмотреть догадался?

– Зачем? – удивился становой.

Городовые разгребали угли долго. Вызванный Крутилиным исправник в наказание вручил лопату и становому приставу. Косолапенков-то и нашел человеческие кости.

– Свят, свят, свят! Что ж это делается? Никак Антихрист к нам явился? – прошептал становой, подняв вверх большую берцовую.

Яблочков тут же ее отобрал и примерил к своей ноге:

– Я примерно одного роста с Костиком. А Капа, судя по фотографии, была его пониже. Боюсь, что кость принадлежала ей.

Чуть позже нашли череп, в лобной доле которого зияло отверстие.

Около станции Яблочков указал Крутилину на Гришку:

– Тот самый извозчик, что Костика видал…

– Погоди-ка… С кем это он беседует? Неужто Лепковский? Ну, я сейчас ему задам.

Иван Дмитриевич с неожиданной для его возраста резвостью выскочил из тормозившего экипажа:

– Ты что здесь забыл? – накинулся он на одетого в короткое летнее пальто мужчину.

Тот обернулся и, узнав, приподнял котелок:

– Не знал, что мы уже на «ты», Иван Дмитриевич.

– Что ты здесь делаешь, Лепковский?

– Дачу снимаю. А вы, Иван Дмитриевич?

Крутилин достал злосчастную газету:

– Твоих рук дело?

– Конечно! Подданные Его Величества должны знать о совершаемых в столице преступлениях. Кстати, а правда, что здешнюю дачу поджег ваш сотрудник?

Крутилин скрипнул зубами:

– Я из твоего осведа отбивную сделаю. Так Фрелиху и передай.

– Фрелих? Кто это? – изобразил недоумение Лепковский.

По приезде в столицу Крутилин велел Яблочкову ехать в больницу, однако тот наотрез отказался:

– Мне уже лучше. Как вас увидал, так сразу и поправился.

– Ты бы не хорохорился.

– Иван Дмитриевич, я обязан поймать этого гада. У него мое удостоверение и револьвер.

– И как ты собираешься это сделать, не имея ни того, ни другого?

– Ну, револьвер куплю, удостоверение восстановят…

– Даже не надейся. Если обер-полицмейстер узнает, что твое удостоверение забрал убийца, не сносить тебе головы. Раззяв терпеть не может. Может и со службы погнать.

– Тогда тем более: отлеживаться по больницам нельзя. Если не возражаете, поеду к владельцу дачи статскому советнику Юрлову.

Становой Косолапенков сообщил сыщикам, что тот проживает в собственном доме на Мойке.

– Выясню, кому он сдал на лето дачу. Помните замок с ключом, что нашли на пепелище? Я уже видел его, когда осматривал дом, он лежал на столе рядом с лампой. Сие доказывает, что поджигатель проник в дом не через окно. У него был ключ. А значит, поджигатель либо арендатор, либо тот, кому он дал ключ.

– Нет, к Юрлову съезжу сам.

– Но почему?

– Ты хоть в зеркало на себя посмотри. Небритый, с фингалом на лбу, вдобавок удостоверения нет. Не примет тебя статский советник Юрлов. Езжай домой…

– Нет.

– Тогда проверь инобытие[45]45
  Алиби.


[Закрыть]гимназистов на вечер убийства Костика. Ты ведь собирался…

– Зачем его теперь проверять? Никто из них не мог попасть в Лигово быстрее меня. Прямо из гимназии я поехал на Петергофский вокзал и чудом успел на машину.

– Потому что кроме убийства Капы у нас на руках еще убийство Костика.

– Уверен, что они связаны.

– А вдруг нет? Так что езжай к гимназистам, они тебя хотя бы в лицо знают, удостоверение не потребуют. Юрлова сам навещу.

Статский советник в отставке Лаврентий Аркадьевич Юрлов принял Крутилина далеко не сразу – сыщик битый час потерял у него в приемной. А когда наконец вошел в огромный кабинет, хозяин без всякого приветствия строго его спросил:

– Явились извиниться?

– За что? – опешил Крутилин.

– Что значит за что? – вскочил Юрлов. Роста он оказался плюгавенького. А подобные недомерки, согласно наблюдениям Ивана Дмитриевича, всегда чрезвычайно обидчивы. – За поведение подчиненного. И за ваше, разумеется.

– Мое поведение?

– Как вам пришла мысль послать ко мне титулярного советника? Я вам разве купец? Еще бы городового отрядили. А когда я отказался его принять, ваш чиновник ворвался и стал угрожать оружием.

– Вчера дело было? – упавшим голосом спросил Иван Дмитриевич, сразу понявший, что поджигатель его опередил.

– А то вы не знаете!

– Что требовал порученец? Договор на дачу в Лигово?

– Вот видите, вы все прекрасно знаете.

– То был не порученец. А негодяй, который сжег ту самую дачу.

– Боже! – Юрлов схватился за сердце.

– Как он выглядел?

– Как… как… Как все негодяи: высокий и молодой.

– Цвет глаз, волос?

– Волосы он бреет, усы с бородой тоже. А глаз из-за очков не разглядеть. Знаете, такие совиные, синего стекла…

– Во что был одет?

– Не помню. От его одеколона у меня сразу сердце прихватило. Зачем вы позволяете подчиненным так сильно душиться?

– Он не подчиненный. А убийца и поджигатель.

Дача на лето была сдана?

– Ну, конечно…

– Договор ему отдали?

– Я же говорю: он навел револьвер.

– Копия есть?

– Нет.

– Фамилию арендатора помните?

– Нет! У меня пятнадцать дач и два доходных дома. Да и нанял он ее давно. Кажется, в марте дело было.

Яблочков явился в сыскное в полдесятого вечера.

– Уже не чаял тебя увидеть, – признался Крутилин. – Решил, что все-таки домой пошел, отлеживаться.

– Так гимназистов двадцать человек.

– Неужели у всех алиби проверил?

Яблочков кивнул:

– Они же рядом друг с другом живут.

– А этого… Дружка Костика? Что из дома не выходил?

– Невельского? Швейцар его показания подтвердил.

Артюшкин всплеснул руками, увидев Яблочкова с синяком на лице:

– Может, все-таки тебя в соседний дом устроить?

Чиновник сыскной кисло улыбнулся и опрокинул налитую сердобольным другом рюмку.

Крутилин, в свою очередь, рассказал Арсению Ивановичу про визит к Юрлову:

– Секретарь Юрлова фамилию арендатора тоже не вспомнил.

– Черт, единственная была ниточка, – вскочил со стула Яблочков.

– Ну, не совсем. Кое-что агенты накопали. Голо-мысов опросил всех извозчиков на станции Лигово. И один из них узнал по фотопортрету Капитолину Гневышеву. В воскресенье вечером она сошла с вечернего поезда и велела отвезти ее на ту самую дачу. Оглядков наведался к Степаниде, кухарке Гневышевых, та подтвердила, что найденный тобой платок принадлежит Капе. Вернее, принадлежал.

– Значит, я не ошибся! Мы нашли останки Капы, – всплеснул руками чиновник для поручений.

– Прыжов сие подтвердил.

Алексей Иванович Прыжов служил экспертом по анатомо-патологическим и анатомическим исследованиям Врачебного отделения Губернского правления. Крутилин распорядился отвезти найденные в доме Юрлова кости ему на экспертизу. Однако Иван Дмитриевич умолчал, что сомнения у доктора имелись.

– Труп во время пожара способен обгореть, обуглиться, при сильнейшем пламени сгореть полностью, – объяснял Крутилину Прыжов в морге на 5-й линии Васильевского острова. – Но чтобы сгорели только ткани, а кости при этом остались невредимыми? Это невозможно-с. Предположу, что девушка, которой они принадлежат, умерла от черепно-мозговой травмы далеко не в этот понедельник, а несколько лет или даже десятилетий назад. Ее тело успело истлеть, а вот кости – нет. Кстати, огонь при пожаре до них не добрался, они даже не обгорели, на них просто копоть.

– И как, по-твоему, кости давно умершей девицы очутились на этой даче? – спросил с издевкой Крутилин. – Ее построили пять лет назад.

– Этого я не знаю.

– А я вот знаю, что Капа Гневышева зашла в тот дом. И с тех пор ее никто не видел. И пол был залит кровью. Ее кровью! Это ее кости! Ее!

– Не уверен.

– А вот Государь уверен.

– При чем тут Государь?

– При том, что писаки, – Крутилин достал из кармана вечерний выпуск «Петебургского листка» – вездесущий Лепковский сотрудничал и с этой газетенкой, – уже пропечатали, что полиция нашла останки Капитолины Гневышевой. Государь расчувствовался и дал телеграмму из Царского Села обер-полицмейстеру, что жертвует сто рублей на похороны несчастного семейства.

Прыжов пожал плечами:

– Ну… С Государем не поспоришь.

– Я пытаюсь представить, как все происходило. Но картина преступления не складывается, – признался Яблочков.

– Давай подумаем вместе, – предложил Крутилин. – Начинай.

– Что мы знаем точно? Капитолина Гневышева приехала в Лигово в воскресенье вечером. Однако Злодей, назовем его так, снял там дачу еще в марте. Выходит, он уже тогда задумал ее убить? Но за что? Что Капа ему сделала?

– Предположу, что была от него беременна.

– Нет! Невозможно! Капа была влюблена в Женю Тарусова.

– Он ее отверг.

– Нет, он смалодушничал.

– Да какая разница! У них не сложилось. И тогда Капа влюбилась в нашего Злодея. А он ее соблазнил.

– Капу? Ну нет! Все, знавшие эту девушку, говорили, что она чистая, честная, серьезная.

– Знаешь, сколько таких чистых и честных бесприданниц я перевидал на своем веку? И всем им хочется замуж не за какого-нибудь пьяницу-копииста в чине губернского секретаря, а за молодого, высокого, в модных очках синего цвета, богатого и титулованного. И они, молодые и высокие, умело этим пользуются. Естественно, жениться на Капе наш Злодей не собирался. Сорвал цветок – и поминай как звали. И кабы не беременность… Другая на месте Капы поплакала бы и пошла к знахарке прокалывать матку раскаленной спицей. Но Капа, на свою беду, рискнула сию карту разыграть. Пригрозила злодею: либо женись, либо сядешь за совращение. И будь у нашего Злодея кишка потоньше, пошел бы он в церковь как миленький.

– Не мог. Он не мог жениться! – воскликнул Яблочков. – Потому что уже женат!

– Верно! Не зря говорят, что одна голова хорошо, а когда две – лучше и не бывает. Ишь, как картинка-то у нас задвигалась.

– Погодите. Где Злодей мог соблазнить Капу, если она из дома почти не выходила? Только в церковь по воскресеньям. Сидела да шила.

– Так дома и соблазнил. Анна Сергеевна постоянно принимала наркотик и спала днями напролет. Костик с утра уходил в гимназию, а вечерами бегал по урокам. Степанида каждый день шла по лавкам и на рынок. Только она за порог – наш молодой да бритый тут как тут: «Перешейте-ка мне вещи, Капитолина Аристарховна».

– Как же у него рука поднялась на женщину? Убить ту, которую любил? Невероятно! В голове не укладывается!

– Чему я тебя учу? Чтобы понять преступника, ты должен его хорошенько представить. Влезть в его шкуру, стать им на время.

– Увы, с этим Злодеем у меня не получается!

– Ну, это из-за сотрясения.

– Да какое к черту сотрясение? Я его изобразил, чтобы доктора вызвали. Кто-то ведь должен был в этом Лигове мне помочь?

– Тогда пытайся залезть к Злодею в башку. Пока туда не проникнешь, поймать его не сможешь. Думай как он. Давай-ка, попробуй. Ты сейчас – Злодей. Когда ты убил Капу? Как только на дачу зашла?

– Нет. Решил развлечься с ней напоследок…

Крутилин аж вздрогнул – у Яблочкова в роли Злодея даже голос поменялся, стал хриплым, скрипучим. И взгляд другим стал: жестким, хитрым, колючим.

– Молодец! – похвалил Иван Дмитриевич подчиненного. – Хорошо у тебя получается.

Яблочков сразу вернулся в самого себя:

– Я из-за бутылок из-под шампанского, что нашел в доме, так предположил.

– Правильно предположил.

– А вдруг нет? Вдруг они прошлогодние?

– Нет, я их обнюхал на пепелище. И смею заверить: пробки из этих бутылок вылетели недавно, не более недели назад. Давай-ка дальше!

– Утром явился Костик. Я был взбешен, – Яблочков снова перевоплотился в Злодея. – Я же просил эту дуру держать все в тайне. А она сболтнула брату, что едет ко мне на дачу. Костик объявил, что Капу ищет полиция, и он, как честный человек, должен открыть им ее местонахождение, иначе… Мерзкий шантажист! Я дал ему пятьдесят рублей, объяснив, что не смогу жениться, пока не получу благословения моих родителей. Они со дня на день должны приехать сюда, на дачу, для знакомства с моей невестой. Еле выпроводил прохиндея. Конечно, собирался забрать у него червонцы после того, как убью его, но впопыхах позабыл о них.

– Зачем забрал у него флягу?

– После убийства меня затрясло. Чтобы унять дрожь, я решил выпить.

– Ты изначально собирался убить обоих? И Капу, и Костика?

– Нет, конечно, нет. Если бы Капа не проболталась, убил бы ее одну. Костик – случайная жертва.

– Когда ты убил Капу?

– Перед приходом полицейского. Я все оттягивал и оттягивал. Мне было жаль ее убивать. Она такая красивая! Но Капа увидела флягу брата и все поняла.

– Браво! – воскликнул Крутилин.

– Спасибо, – поблагодарил обессиленный экспериментом над собой Яблочков. – Однако возможны и другие версии.

– О них подумаем завтра. Пора по домам. Завтра опросишь всех Капиных клиентов.

– Хорошо. Знаете, что не дает мне покоя? Почему, лишив сознания, Злодей не оставил меня в доме, а вынес наружу?

– Признаться, я тоже об этом размышлял. Думаю, тебя спасло удостоверение. Наверняка он знает, что убийцам полицейских каторга не полагается. Что мы их не задерживаем, а расскасируем[46]46
  Убиваем.


[Закрыть]на месте.