Текст книги "Лепестки ненависти"

Глава 10
Опасный шантажист

Утром следующего дня в проходных одного малоизвестного завода показался вспотевший тучный мужчина в неизменном деловом костюме и с увесистым дипломатом, который оттягивал его мясистые пальцы. Виктор Петрович приехал в эту отдалённую промзону не просто так. Его цель виделась ему самому простой и понятной: всего-то стребовать со здешнего царька одно-единственное нечто, дабы обелиться перед той, что полгода назад назвала его своей правой рукой. Он не имел ни малейшего представления о том, как предмет его запроса выглядел, поэтому в глубине души испытывал неуверенность. Вообще он не обладал привычкой пить спиртное для обретения нужного настроя, но изнутри его всё-таки что-то грызло, а все неудобные ощущения стоило заглушить заранее. Вот Виктор Петрович и тяпнул старой доброй водки сразу после похода в душ. Хорошо так выпил, рюмашек семь опрокинул. Личный водитель по-любому ничего не скажет, даже не бросит косого взгляда, не зря же ему достойно платят.

Охранник на КПП пытался скрыть изумление при виде в дымину пьяного руководителя партнёрской фирмы, одной из дочек их холдинга. Проработавший тут с десяток лет, этот сотрудник службы безопасности искренне недоумевал, как и зачем сюда занесло большого начальника, да ещё и в таком свинском состоянии. Неужели он на ногах еле держится?!

Охранник взял себя в руки и доброжелательно спросил, стараясь не вдыхать распространяемые толстяком алкогольные пары:

– Э-э-э… Виктор Петрович, доброе утро! У вас сегодня назначена встреча с кем-то из персонала нашего завода?

Беляков рыгнул. С азартом достал из заднего кармана брюк документ в красивой кожаной обложке. Шлёпнул корочкой по стойке регистрации:

– Вот! Я пришёл! Паспорт мой проверьте, а то вдруг это не я!

Охранник недоумённо принял у него удостоверение личности, бегло пролистал и вернул со словами:

– Мне необходимо внести ваш визит в журнал. На какое время и с кем у вас запланирована встреча?

Беляков чуть пошатнулся, запихивая паспорт обратно в узкую прорезь кармана:

– Да пошли вы к дьяволу, я не обязан тут перед каким-то деревенским ваньком отчитываться…

Он не удержал равновесие и упал на пол. Охранник живо выскочил из своей будки и кого-то позвал на подмогу по рации.

…Виктору Петровичу было плохо, ох как плохо! Башка трещала так, что хоть вешайся или сам рассеивайся на элементарные частицы. Когда он открыл глаза, то обнаружил себя в обезличенно-современном кабинете, похожим по стилю интерьера на собственную приёмную. Однако он ещё не совсем потерял способность анализировать обстановку и потому смекнул, что пока он находился в вотчине своего коллеги – генерального директора строительного завода, на котором фиг знает что строилось. Беляков был уже немолод, и периодические приступы мигрени, гипертонии и ишемической болезни сердца подло наваливались на его организм после «боевых ста грамм». Конечно, контролировать дозу выпитого теперь было некому, так как жена у Виктора Петровича давно умерла, а взрослые дети учились в Швейцарии и вспоминали отца лишь в те моменты, когда им хотелось получить очередной денежный перевод.

– Ну как, Виктор Петрович, вам уже получше? – заботливо прощебетала шаблонная молоденькая секретарша здешнего начальника.

В ответ Беляков издал тягостный стон, проводя своей пухлой пятернёй по раскрасневшемуся лицу в градинах пота. Неизвестно, сколько он тут пробыл в отключке, видимо, охрана связалась с руководством, а там дали команду принести пьяного директора в кабинет другого директора. Одни начальники кругом, куда деваться! И как только Беляков более-менее пришёл в чувство, первым его действием стало почти бессознательное ощупывание своего левого запястья. Мужчина моментально протрезвел.

– А где мои часы? – просипел он, борясь с тошнотой. – И дипломат мой куда делся?

Девушка пискнула:

– Не знаю, давайте вы сами пообщаетесь с главой нашего предприятия.

Беляков поднял глаза на девчонку, которая расторопно поставила на стол две чашки чая, вазочку с крохотными шоколадками – и была такова.

Минуту спустя тяжёлая дверь из морёного дуба неподатливо открылась, впуская в кабинет донельзя делового юношу. Даже к своему столу и директорскому креслу он прошагал пружинисто, быстро, экономя своё драгоценное время.

Сел за компьютер, кинул взгляд на настольный календарь, сосредоточенно сдвинул пластиковый квадратик на сегодняшнее число, а потом буднично поприветствовал Белякова, кивая на шоколадки:

– У нашего стройзавода недавно был юбилей, вот брендинговое агентство и выпустило сувенирную продукцию, попробуйте.

У Виктора Петровича окончательно вышибло весь хмель из головы. Он попытался подняться со своего гостевого стула, но не смог. Напротив него сидел…

– Да, отец, это я занял место погибшего Сергея Васильевича. Ты разве не рад меня видеть? – юноша впервые с любопытством посмотрел на Белякова.

– Ты… ты же должен быть на учёбе… – потрясённо прошептал мужчина. – Я не понимаю, как ты здесь оказался, это розыгрыш?!

Юношу ситуация забавляла. Он поднял чашку, сделал глоток и провозгласил:

– За твоё здоровье, отец. Особенно за умственное.

Беляков будто дар речи потерял. Когда он наконец собрался с мыслями, всё, что смогло сорваться с его языка, было похоже на плоды алкогольного делирия:

– Сеня, ты же там, ты не здесь! И сестра твоя Ксюша… Вы же оба на третьем курсе института учитесь… В Цюрихе вы с ней должны быть сейчас…

Молодой директор развернул малюсенькую плитку шоколада, состоявшую всего из одной дольки, протянул её Белякову и примирительно сказал:

– Ох, папа… Какой ты у нас всегда был невнимательный. На, скушай вкусненькое и бросай пить водку, а то совсем из жизни выпадешь.

Беляков машинально подставил ладонь, и на ней угощение начало стремительно таять, впитываясь в пот и размазывая по коже грязь. Сын заметил это, встал и одним пружинистым рывком оказался перед отцом на корточках. Взял его опухшие руки в свои:

– Отец, тебе больше нравится, когда я называю тебя отцом или папой?

У толстяка дёрнулись губы, но он промолчал.

Сын уловил это и проникновенно заглянул отцу в глаза, не выпуская его рук, а заодно и пачкая свои уже окончательно растаявшей долькой шоколада:

– Пап, ты должен сегодня кое-что понять. Это важно, поэтому я очень прошу о внимании к своим словам. Тебе не следовало быть таким безучастным к нам с сестрой все эти долгие годы. Наше детство, наша юность, наше студенчество… – молодой человек вздохнул, – … всё прошло мимо тебя. Даже смерть мамы.

Беляков опомнился и вырвал пальцы из захвата.

Мужчина намеревался возразить, однако сын всё так же энергично поднялся и начал мерить шагами кабинет, продолжая беседовать то ли с отцом, то ли с воображаемой аудиторией:

– И не нужно мне перечить, говорить, что ты был занят добыванием денег для нас, работал ради нашего образования и достойного будущего! Давай опустим все эти никому не нужные сентиментальные слова, потому как всё равно уже поздно просить у нас с Ксюшей прощения. Я знаю, ты давно не интересуешься ни её жизнью, ни моей, вот даже не помнишь, на каком мы с ней курсе. Она, к твоему сведению, и вправду на третьем году обучения, а я уже поступил в магистратуру, тебе это о чём-то говорит?

У Виктора Петровича, который вынужденно протрезвел раньше положенного, и так мозг плавился. Это ж надо умудриться: он приехал на стройзавод немного пошантажировать нового директора, выведать нужную информацию о секретном изобретении для Галины Леонидовны, а нарвался на родного сына!

Сын мельтешил перед глазами, нервозно ходя взад-вперёд.

Добавив голосу драматизма, Арсений говорил уже громче, периодически обиженно посматривая на отца и начиная активнее жестикулировать:

– Я не могу поверить в то, что ты нанёс мне визит, не подозревая, кто именно теперь здесь начальник!

– А знаешь, папа, – юноша подхватил из вазочки на столе другую шоколадку и подбросил её в воздух, словно монетку, поймал на лету и положил обратно, – знаешь, кто назначил меня руководителем целого завода? Знаешь?!

По всему телу Белякова ручьями, нет, водопадами бежал пот. Теперь уже холодный, очень холодный пот.

– Да! – взвизгнул сын. – Это была она, женщина, которую я обожаю, перед которой преклоняюсь и которую люблю всем сердцем! Твоя ненавистная Галина Леонидовна! Та, которую ты смел называть Мафдет, будто она – животное из мифов дикарей! Она – умнейший человек и самая замечательная женщина во всех существующих мирах! И когда не стало этого тупого скота, посмевшего так долго оскорблять её, она связалась со мной!

У Белякова ныло в левой половине грудной клетки.

Сын торжествующе взревел, вскидывая руку в очередной раз и таким знакомым жестом обнажая запястье под рукавом пиджака:

– Ты ехал сюда убивать! Ты ехал, чтобы трусливо уничтожить конкурента, даже не узнав заранее, с кем тебе предстоит иметь дело! Ты, будто малодушная тварь, хотел заполучить кое-что, верно? И присвоить лавры себе, дабы моя любимая тебя не стёрла из мироздания? Ха-ха-ха-ха-ха!!!

Виктор Петрович из последних сил запротестовал, но голос его звучал тихо и слабо:

– Сенечка, прости… Я всего лишь… Я был неправ… Я люблю вас с Ксюшей… Позови свою секретаршу, пусть мне накапают валерьянки…

Юноша не захотел ничего слышать. Он подошёл к компьютеру, развернул монитор к белому как мел отцу и открыл файл видеозаписи. На экране стала воспроизводиться хроника явно счастливого события, скорее всего, торжественной презентации некоего изобретения. Вот собравшиеся сотрудники дружно аплодируют около закрытого цеха, затем ворота открываются, все заходят внутрь под гул голосов. В следующем фрагменте фильма демонстрировалось, как в просторном помещении за бордовыми канатами что-то смутно темнело под матовым куполом.

Затем все постепенно угомонились и начали бросать вопросительные взгляды на молодого человека, нового руководителя завода. Нынешний директор отцепил канат от золотистого столбика ограждения, поднёс микрофон к губам. Все замерли, не смея предположить, что же он объявит. Юноша почтительно поклонился в сторону купола, и для несведущих зевак, коими являлись все сотрудники, кроме инженеров, посвящённых в тайну, это смотрелось проявлением чуть ли не религиозного пиетета.

Глаза молодого человека просияли, когда он радостно возвестил:

– Дорогие коллеги, наши физики и, в частности, астрофизики добились небывалых результатов!

– Они изобрели то, о чём просила, – он со страстью выдохнул, – она! И это станет основой для её проекта «Личностный рост», ведь то, что скрывает под собой купол, является ничем иным, как питательной средой для роста её личности, простите за тавтологию!

По толпе всяких там менеджеров, пиарщиков, логистов, курьеров и прочих людей, до конца абсолютно не знавших, что происходило на их собственной работе, пробежал шепоток непонимания. Как ни странно, но именно инженеров и физиков, которых так благодарил молодой руководитель, сейчас на презентации не было.

Он вдохновенно продолжил свой монолог:

– Коллеги, наша дорогая Галина Леонидовна теперь сможет стать значимее, она сможет вырасти как личность настолько недостижимо далеко, что её мудрое управление вами, мной и всем миром будет лишь вопросом времени! На этом постаменте под куполом находится аморфное звёздное вещество, особый вид энергии и элементарных частиц, ещё не известных широкой науке. Это позволит Галине Леонидовне стать венцом творения, вырасти до других галактик, сидя на полезной диете. Всего лишь чайная ложка такой божественной амброзии в день, и моя любимая женщина будет РАСТИ!!!

Где видеоролик кончился, на какой ноте, и какова была его длительность, Виктор Петрович, увы, не узнал. Пока его сын с фанатизмом пересматривал фильм с недавней презентации, отец уже некоторое время как отбыл душой в иное измерение, мысленно попросив у детей прощения за все свои ошибки. Когда юноша досмотрел видео до конца и отвлёкся от компьютера, единственной его эмоцией по поводу смерти отца была досада. Арсений Викторович Беляков хотел предварительно рассеять этого пьяного борова на атомы с помощью снятого с него хронометра, а потом преобразовать полученное в питательный бульон для любимой. Ведь ей уже давно нездоровилось, а молодой и пылкий фаворит был готов ради любви на ВСЁ.

«Кстати, а что там в дипломате отца, почему чемоданчик для бумаг такой тяжёлый? Надо бы провести ревизию!» – с энтузиазмом подумал Арсений. Но для начала он сегодня всё же приготовит горячий обед для своей маленькой девочки. Не из этой падали, конечно! Ей нужны свежие продукты.

Глава 11
А как насчёт вдохновения?

Стекловидный кокон дал брешь. Его мерцавшая в свете звёзд поверхность стремительно таяла. Две человеческие фигурки, находившиеся внутри яйцеобразной сферы, инстинктивно отпрянули от одной стенки к другой, вызывая сравнение с акульими эмбрионами внутри защитного пузыря. Только рядом не было никого, кто наградил бы их таким сравнением. Никого из людей, если не принимать за свидетеля их полёта гигантский, условно говоря, с небоскрёб высотой (или с несколько небоскрёбов)… каблук исполинской туфли! Сомнений не оставалось: пока кокон тяжело и медленно плыл через космос, преодолевая незримое, но чудовищное по силе сопротивление, от чего его стенки стали в буквальном смысле плавиться и течь, как молочная ириска над костром, за удиравшими беглецами следила пара холодных, насмешливых глаз.

Эта громадина парила перед коконом, стоя в полный рост и упираясь шпильками своих алых лодочек в какую-то спиральную галактику. Чудилось, будто само межзвёздное вещество покорно сжалось в плоский блин под ногами великанши.

– Лиза!!! – истерично крикнул Сяо Вэй. – Кажется, нам не сдержать растворение кокона! Она нам мешает!

Лиза Тихонова утратила весь свой боевой пыл и напрочь забыла о менторском тоне, который приберегла для младшего товарища, если его допустимо было назвать товарищем, учитывая обстоятельства их знакомства. Женщина уже не могла ни ободрить, ни пожурить Сяо Вэя. Впервые за долгое время ужас привёл её в полное оцепенение. Ещё немного – и Лиза безвольно выпала бы в образовавшуюся прореху, а кокон всё ещё и не думал подчиняться им двоим.

Сяо Вэй явственно уловил курс движения прозрачного судёнышка. Их неумолимо несло всё выше и ближе к улыбающейся пасти человекоподобной фигуры. Пианист пожалел о своих посредственных оценках по естественным наукам, но что-то подсказывало ему: обычная физика вряд ли объяснила бы происходившую дичь. Не зная, как избежать плачевного финала, а он был неминуем, ведь до зубов и скользко поблёскивавших дёсен оставалось не так уж много, Сяо Вэй крепко (о да, поведенческий шаблон!) схватил напарницу за руки. Лизе повезло не выскользнуть из оставшейся половины кокона.

– Лиза!!! – Сяо Вэй тряс её руки и смотрел ей в лицо. – Да послушайте же вы меня!

– А? – апатично ответила она, бросая заворожённый взгляд на элегантное платье великанши, в шифоновых рукавах которого трепетала светящаяся пыль.

Сяо Вэй решительно обозначил свои дальнейшие шаги:

– Я… я сейчас буду целовать вас, ясно? Взасос! Так надо! Я… я просто должен дать вам побольше положительных эмоций, энергии, сил, называйте как хотите! Или нас сожрут!!! На негативе мы, наоборот, не продержимся, я считаю! Всем женщинам нравится, как я целуюсь!

Лиза смотрела лишь на вспышки далёких солнц, загоравшихся и гасших в складках ткани на одежде колоссального существа. И она совсем не понимала, зачем Сяо Вэй терзает её руки до хруста суставов и что он там кричит.

Молодой виртуоз был очень хорош не только в технике игры на фортепиано, но и в исполнительском мастерстве совсем другого рода. Обычно доказывать подобные навыки никому не требовалось, ведь очередь за толикой его внимания могла выстроиться на годы вперёд. Однако условия для амурных практик в данную минуту и с данной партнёршей едва ли вписывались в определение подходящих. И всё же он рискнул. Романисты позапрошлого столетия обмакнули бы гусиное перо в чернила и, сдерживая собственный сердечный жар, оставили бы нам такие строки: «Он обвил её тонкий стан своими сильными руками, а она доверчиво распахнула бездонные очи, приоткрывая нежные лепестки губ. Её ланиты зарделись от смущения, и он…»

Тьфу на этот эпистолярный бред!

Сяо Вэй и впрямь плотно, словно от этого зависели их с Лизой жизни, сграбастал её «тонкий стан» (хм, вообще-то талия там еле угадывалась под тёплым кашемировым халатом) и зверски, до крови впился в её губы. В этот миг он отчаянно старался думать об идеальном убежище от гигантской твари с каннибальскими замашками. В его мозгу проносились картины лучших мест, где он когда-либо отдыхал, однако ни райские курорты, ни культурные оазисы посреди мегаполисов не гарантировали безопасности. Не мечтать же о перемещении в галерею Уффици, например?!

– М-м-м… – у Лизы во взгляде, теперь направленном прямо на лицо молодого человека напротив, появились нотки осмысленности, поэтому она не могла выбрать, что ей делать.

Сяо Вэй ведь, ёлки-палки, до сих пор был… без какой-либо одежды, кроме нижнего белья!

И Лиза осознала, что она летит в наполовину растаявшем коконе сквозь Вселенную, обнаружив на своём лице губы. Губы. Этого. Человека. Рот Сяо Вэя, казалось, искал её душу. Он не орудовал языком, да и тело его вело себя прилично, вообще его действия были технически выверенными, какой обычно бывала его ежедневная тренировка по сборнику этюдов Карла Черни и упражнений Шарля Анона. Пианисту во время долгого-предолгого поцелуя не хватало искры, чтобы противостоять беспощадной гибели.

Лиза подбросила ему эту искру. Для неё, женщины тридцати трёх лет от роду, поцелуй со сказочным принцем в открытом космосе был первым в жизни. И она очнулась от ступора. Бешено, страстно, больно, неопытно ответила на его движения губ, насильно залезла ему в рот языком, прошлась руками по позвонкам на его худощавой спине, вжалась своим старым халатом в его грудь, раздавливая собственную рыхлую мягкость о его железный пресс… и… уже не только… Лиза видела его просиявшие тёмные глаза, и в них на секунду промелькнул стыд. Сяо Вэй постарался чуть отстранить нижнюю часть своего тела от Лизы, но она не позволила. Ни на мгновение не отрываясь друг от друга, непрерывно сохраняя зрительный контакт и забываясь во внезапной эйфории от взаимной пытки поцелуем, двое таких разных людей в обнимку шлёпнулись на пол.

Только спустя ещё несколько невероятно долгих минут они прекратили терзать губы друг друга. Чёрт подери, они оба жаждали не прекращать. Лизе не впервой было куда-то грохаться из космоса, да и знаменитый музыкант вроде привык, так что шока ни у кого не возникло, когда они встали на ноги и заметили вытянутые лодки, висевшие на креплениях вдоль высокой дощатой стены. Они оба перенеслись в какое-то помещение, где силуэты лодок лишь смутно обрисовывались в царившем там полумраке. Несмотря на относительную темноту, холода, как из погреба, здесь не чувствовалось.

Сяо Вэй, словно они с этой русской неухоженной женщиной только что не целовались, стремясь выпить из оппонента все соки, обыденно протянул ей руку, помогая выйти из лодочного сарая. Взгляд по неизвестной причине, правда, отвёл. Лиза невольно подумала о возможном поводе для его странной робости. Не просто подумала, а и посмотрела. Да, она была права, их космическая возня неожиданно мощно на него подействовала! Парень же, пытаясь казаться обычным самоуверенным Сяо Вэем, каким его все знали, не поворачиваясь к Лизе передом, шустро толкнул лёгкую дверь, и они вышли на улицу.

Лиза сразу решила не забивать голову всякой дурью по поводу того, что они друг с другом вытворяли. Она понимала, что им всего-то удалось выстроить новый алгоритм изменения материи, и конкретно в этот раз некие сдвиги в механизмах создания новой реальности являлись результатом… результатом чего? Применением энергии любви? Какой ещё любви, моя прелесть?! Они знакомы два дня, да и те провели как кошка с собакой!

– Господин Вэй, – она по-прежнему обращалась к нему именно так. – Куда же вы нас отправили? Здесь довольно тепло, а воздух влажный. Гроза, случаем, не намечается?

Лиза осмотрелась. Выйдя из домика с лодками, они с Сяо Вэем встали (она домашними тапочками, чудом не потерянными в полёте, а он – босиком) на чуть прохладный, но местами ещё тёплый песок. Где-то кричали чайки, вдали от сарая возвышался лесистый холм с розовеющей башней, а на многие-многие мили вокруг успокаивающе плескалось вечернее море. Лизе однозначно пришлось по вкусу увиденное, однако догадаться, куда душевные силы музыканта забросили их двоих, она не могла, не доставало подсказок. Вывеска на лодочном сарае оставалась для Лизы непостижимой: угловатые символы казались нечитаемыми.

Сяо Вэй ответил, окидывая широким жестом окрестности и показывая на башню:

– Это морской маяк, над строительством которого трудился французский инженер Франсуа Верни. Но мы не во Франции. Сейчас маяк не выполняет своих функций, это исторический памятник. Холм называется сопкой, бескрайняя вода перед вами – это акватория Токийского залива, а на сарае написано «Каяк».

Лизу сложно было удивить, хотя внутренне она изумилась тому, насколько сильны оказались способности Сяо Вэя прорывать гигантские расстояния. Секунду спустя мысль про «способность прорывать» обрела в её сознании неожиданный подтекст, отчего Лиза порозовела, как та самая башня в лучах заката.

– То есть мы в Японии?

– Да, – сказал Сяо Вэй. – Я ведь не говорил вам, что я не чистокровный китаец. Википедия утверждает, что я – пианист из Чунцина, однако умалчивает о том, что у меня мать из Японии. Я провёл в этом приморском городке всё своё детство. Не хотите искупаться, кстати? Надеюсь, тут нет акул, ядовитых медуз и прочей нечисти, на это в момент поцелуя с вами моя душа не была способна…

У Лизы опять вспыхнул в груди самый натуральный пожар. Но помня о своих ограничениях, о данных себе обещаниях, о трезвости рассудка, она…

Бросилась на Сяо Вэя, опрокинула его на остывающий песок. Громко, стараясь ничего не стыдиться и притворяться опытной прожжённой девкой, гаркнула с грубым смехом:

– А-ха-ха-ха-ха, конечно, я не против искупаться в таком ласковом и тёплом море!

Сяо Вэй не отпихивал её, позволяя Лизе вести себя невероятно глупо.

Затем, когда её истерический гогот стих, он положил ей руку на свалявшиеся на затылке пряди волос и неожиданно нежно шепнул:

– Не надо. Я вижу, что это не настоящая ты. Я чувствую, что у тебя нет опыта в таких вещах. Но я тебе очень нравлюсь. Успокойся, давай лучше тихо посидим и в кои-то веки полюбуемся тонущим в воде солнцем. Поверь, оно того стоит.