Текст книги "Четырем смертям не бывать"

* * *

Девушка обняла деда, вытащила наушники и небрежно кинула их в сумку, так что часть проводов петлёй свесилась из зубчатого рта молнии. [ерти за спиной внучки прошли в дом Ирвина. Тот, обнимая кровинушку, проводил навязчивых дам тяжёлым взглядом. При внучке он не мог позволить себе казаться сумасшедшим. А троица, мелькнув в коридоре, углубилась в комнаты. Внучка отстранилась, Ирвин взял её за плечи и заглянул в лицо. Его губы осветила улыбка. Глаза – как будто кто радужку из облачного агата выточил; мягкая, как губка, кожа на первый взгляд могла показаться неровной, но это ощущение не вызывало неприязни, скорее желание прикоснуться; красивый рот, с чуть выступающей вперёд нижней губой…

– Вылитая бабушка, – Ирвин крепко прижал внучку к себе, погладил по спине.

– Ну, хватит, я устаю от сантиментов, – закапризничала девушка, высвободилась из объятий и принялась разуваться. Потом скинула твидовое пальто, смотала шейный платок и вместе с шапкой кинула на узкую обувную тумбу.

– Лера, что ты как кошка шипишь на меня. Я тебя и так не часто вижу, дай хоть насмотреться.

Внучка фыркнула – мол, каждую неделю «насматривается» – и прошла на кухню.

– Социальная работница ещё не приходила? – удивилась Лера, заглянув в холодильник.

– Не приходила, не приходила, – заворчал Ирвин, почуяв укор. – На что она мне? Я сам неплохо с хозяйством справляюсь.

– Вижу, – губы девушки скептически сжались.

– Я сейчас супчик тебе погрею: – Ирвин отодвинул внучку от холодильника, извлёк оттуда кастрюльку и поставил на конфорку, потянулся к каминным спичкам, но рука замерла в воздухе.

– Что такое? – Лера нетерпеливо заглядывала через плечо.

Молодая и Юная Смерти с недоумением поглядывали на Ирвина из-за порога.

– Почему он остановился? – не выдержала Юная.

Старуха заскрежетала зубами. Она сидела на табурете у плиты и по-хозяйски тёрла ладонью газовую трубу.

– Прочь пошла! – заругался Ирвин. – Ослиные потроха!

Материться он отучился, когда, выйдя в отставку, устроился преподавателем в высшее учебное заведение на кафедру военного дела. Скольких учеников порекомендовал на достойные места… В течение двух десятков лет преподавания, к нему неоднократно приходили бывшие товарищи, занявшие места в руководящем составе боевых подразделений, просили посоветовать кого смышлёного. Он и советовал… А теперь Лера смотрела, как Ирвин грозит пустому табурету кулаком.

– Дедушка, ты в порядке? – взволнованно спросила внучка.

– Да, не обращай внимания. Я человек одинокий, вот сам с собой… – Ирвин отошёл от плиты.

– Может, лучше я? – Лера подошла к конфоркам, и Ирвин увидел, как Старуха с наслаждением вдохнула аромат внучки.

– Нет, – Ирвин резко оттолкнул девушку, так что та ударилась об угол стола.

– Больно! – Лера потёрла ушиб.

– Прости-прости, – Ирвин ухватил её за руку. Окостенелые пальцы деда поскребли-погладили её кисть.

– Лучше в комнату пройдём. Там компот открою, печенье из буфета возьмём. Я уж знаю, вы, молодёжь, перекусами живёте, супы там всякие не признаёте.

Они вышли с кухни, и Лера уселась на диван, как раз меж двух Смертей – Молодой и Юной.

Ирвин запыхтел.

– Не возьмёте, не позволю.

– Уступи ей жизнь, – прошептала ему на ухо Старуха. – Тебе на что? Жизнь одна. А вас двое…

Ноги подкосились, и Ирвин опустился в своё кресло.

«Ради внученьки», – подумал он и внутренне почти примирился с уходом. Молодая Смерть подсела на подлокотник, готовая заключить старика в свои пряные объятия.

Взгляд Ирвина замер на внучке. Из глубин памяти, навстречу собственному образу, заключённому в Лере, вышла любимая супруга. С момента смерти она жила только в Ирвине, воспоминания о ней старик хранил с особой тщательностью, часами перебирая их, как пыльные семейные альбомы.

– Не верю, – его шёпот обжёг Старуху.

– Леда, ты говорил про печенье. Если устал, я сама достану, – напомнила Лера.

– Нет-нет, – суетливо ответил старик. – Сиди здесь, ничего не трогай. Я всё принесу.

– Может, на кухне?

– Здесь сиди! – повторил Ирвин уже раздражённо. – И не трогай ничего.

Он вернулся скоро, как ему показалось. Быстро открыл банку с компотом, разлил по чашкам, выложил на тарелку печенье, фрукты, нарезал сыр ломтиками. Но время в очередной раз успело улизнуть. Иногда старику казалось, что внучка появляется только для того, чтобы напомнить, как сильно отстаёт он от мира, что он давно «устарел»; ну и немного «расшевелить застоявшуюся квартиру». Вот и сейчас он вышел с кухни, держа в руках поднос, а она, неуёмная, стояла у раскрытого буфета и вертела в руках зелёно-красное блюдце из немецкого фарфора, привезённое из Германии после Победы в Великой Отечественной войне. Вид бесценной вещицы в руках внучки заставил сердце трепетать от страха. А вдруг выронит? Какой-нибудь резкий звук – испугается и блюдце разлетится вдребезги… Воображение вмиг нарисовало страшную картину.

– Я же сказал сидеть смирно, – выдавил Ирвин. – Поставь на место.

– Да ладно тебе. – Лера и не подумала возвращать нарядное блюдце на тёмную полку.

Ирвин опустил поднос на столешницу буфета, выхватил фарфоровую прелесть из Лериных рук и осторожно поставил на место.

– Всё, баста, – сказал он, решительно притворив дверцу.

– Тедди, Тедди, – покачала головой Лера. – Прячешь от меня, как от огня…

Глаза её выдавали лёгкую иронию.

– Ишь, что выдумала. – Ирвин отвернулся, чтобы скрыть от внучки лёгкое смущение. Ласковым прозвищем Тедди его обычно звала жена. Неужто сын рассказал?

– Боишься, что разобью? Тебе посудина дороже родной внучки? – Лера жеманно улыбнулась и деланно захлопала ресницами.

– Сама всё знаешь, – буркнул дед.

– Держишься за это старьё, как за сокровище, – скривила нос Лера, на этот раз искренне. – Ну разбила бы, и что? Купила бы тебе новое, ещё краше, или на заказ такое же нашла бы.

– Когда помру, меня на заказ найди, – огрызнулся Ирвин. – Ладно, хватит лясы точить. А то у меня дел ещё много.

– У тебя? – на лбу Леры дугой собрались морщинки. А Старуха-Смерть расхохоталась у неё за спиной и нагло уселась в любимое ирвинское кресло.

Лера перехватила взбешённый дедовский взгляд и невозмутимо стала рассматривать местами засаленную до черноты красную обивку сиденья.

– Как и я, думаешь, что его время уже пришло? – улыбнулась девушка и, взяв с подноса печенье, облокотилась бедром о столешницу.

– Ой, – Лера положила печенье обратно и достала из заднего кармана джинсов телефон.

– Чуть не забыла! – И она хлопнула себя рукой по лбу.

– Что? – не понял Ирвин.

– Сфотографировать перекус и выложить в сетку.

– Зачем? – не понял дедушка.

– Я тебе уже объясняла…

Ирвин помнил, что не в первый раз удивляется странностям внучки, но ответы её настолько не укладывались в картину его мира, что моментально скрывались под ворохом воспоминаний; внутренняя реальность поглощала чужеродные элементы.

– Повтори для старого. Сложно, что ли?

Лера пожала плечами. Она уже сделала несколько фото и теперь уткнулась взглядом в светящийся экран.

– Друзья забеспокоятся. Писать начнут, названивать, а то и вовсе полицию вызовут.

– Как будто полиция такой ерундой заниматься будет, – гоготнул дед.

– Естественно, будет. – Лера низко склонила голову, как если бы Ирвин сморозил какую-нибудь глупость.

– Не пучь глаза! – пошёл в оборону дед.

– Да я и не пучу, – потеряла запал Лера. – Звонят друзья-знакомые, говорят, что тот-то и тот-то ведёт себя подозрительно: обычно фотографии выкладывает, а тут не выложил. Не случилось ли чего? Иногда полиция сразу едет, иногда просит перезвонить, если человек и в следующее время приёма пищи фотографии не выложит.

– Ладно, не умничай. – Ирвин почувствовал себя неуютно. – Добровольная пленница.

– Я-то? – удивилась Лера.

– А то! Ты, конечно! Заключила себя в ларец, Сетью его называешь, сама в эту сеть и попалась. Думаешь, что ты этого хочешь, похвастаться там или пообщаться, а на самом деле…

– А на самом деле зелёные человечки из космоса внушают, – прервала его Лера.

– Почему зелёные? Вполне себе обычные, в форме… – отозвался Ирвин.

Лера закинула в рот кусочек сыра и, не прекращая жевать, позвала дедушку к письменному столу. На тканой зелёной салфетке их ждал открытый ноутбук.

– Включаешь хоть без меня? – тоскливо поглядывая на слой пыли, спросила Лера.

– Конечно, – бодро ответил Ирвин. – С Иришкой вот по видеозвонку общались.

Дед уселся за компьютер. В этот раз Лера знакомила его с программой обработки видео. Её пальцы, унизанные кольцами, летали над клавиатурой. Ирвин пытался освоить быструю компоновку кадров, но процесс ему никак не давался. Честно говоря, он не очень понимал, зачем ему нужен навык обработки видео, скорее для старика обучение превращалось в повод повидать внучку. Вот и задания он выполнял особо не напрягаясь. А тут ещё гости из мира тонких материй глядели в три пары глаз. И сосредоточиться не удавалось. Лера разочарованно дула губки, стараясь не сорваться на деда.

Смерти поумолкли.

Ирвин угукал и кивал, когда Лера говорила. А сам смотрел на внучку и думал о жене. Как же они похожи, даже тембр голоса, уверенность и бескомпромиссность. Только вот заглядывая в глаза внучки, он не видел той спокойной глубинной мудрости и лёгкой смиренной грусти. Лера горела ярче, действовала импульсивнее. Её мир пылал – и вспыхивало всё вокруг.

Лера в очередной раз с силой надавила на клавишу enter, и розетка у головы выстрелила электричеством. Оплавилась пластмасса. Ирвин метнул злой взгляд на по-крысиному улыбающуюся Старуху. Лера, широко раскрыв глаза, окостенела на табуретке. Ирвин потряс её за плечи.

– Смотри, какая горячая, аж розетки плавятся, – попытался пошутить он, но голос звучал с натяжкой. – От парней, небось, отбоя нет. Хоть бы с женихом познакомила…

– С женихом? – пришла в себя Лера и посмотрела на деда из-под насупленных бровей. В её голосе явственно звучали раздражение и презрение.

– Ты меня неполноценной считаешь? – выплеснула она слова.

– Что это ещё за разговор? – набычился Ирвин.

– По-твоему, я не самодостаточна? Нуждаюсь в дополнительных точках опоры?

– Лера, да что ты завелась? – Ирвин почувствовал, как изнутри укоризненно смотрит на него супруга. Ей он противостоять не мог. Сдался, переступил через оскорблённое честолюбие и принялся на правах старшего, а значит, и более мудрого, возвращать равновесие в диалог:

– Что ты завелась? Я задал простой вопрос, ничего не имея в виду. А если что не то спросил, ты поправь, объясни. Что злиться-то сразу?

– Ты говоришь мне, что я неполноценная, что для того, чтобы чувствовать себя счастливой, любимой, состоявшейся личностью и женщиной, я должна… должна… – Лера так часто дышала, что с воздухом заглатывала слова в работающую как поддув грудную клетку.

Ирвин приложил ладонь к уху.

Ему сложно было угнаться за прыгающей интонацией голоса внучки. Фразы рассыпались на дребезжаще-пищащие звуки. Отдельные, дошедшие до сознания слова выстроились в смысловой ряд.

– А по-твоему – лучше одной? – недоумённо уставился на белокурую девушку дед. Он смотрел на родное лицо, которое порождало ретроспективу воспоминаний от рождения внучки и до сего дня, но не видел в нём родственной души. Взгляд упирался в невидимую преграду, не способный проникнуть в сущность собеседницы.

– Конечно! – выпалила Лера. – Только наедине с собой человек может обрести гармонию. Человек – это такой неограниченный ресурс, что в себе может и друга, и возлюбленного, и советчика найти, – голос Леры налился силой, равновесием, зазвучал вдохновенно. – Дело не в том, чтобы получить любовь от другого, а в том, чтобы научиться находить её в себе. И я не боюсь вступать в отношения с миром, один на один, без посредников. Я могу то, что пугает других, – использовать свою свободу от привязанностей как ресурс…

– Сестра-то твоя, Иришка, замужем, и не стесняется! – напористо выпалил Ирвин.

– Не стесняется? – глаза Леры плеснули ядом и сузились, как у готовящейся к броску хищницы. – Она не то, что стесняется, она скрывает и от друзей, и на работе, что они с мужем живут вместе.

– Глупость какая, – не поверил Ирвин.

– А то как же! Сам подумай: кто доверит хоть мало-мальски ответственную работу человеку, который без костылей шагу ступить не может? И это – при здоровых ногах. Я сестру не понимаю. Неужели Ире нужен тот, кто рисует идеал её жизни и вводит её в состояние осуществлённой мечты? Это же инфантильно…

– А дети тогда как же? – выдал Ирвин.

– Так же, – скорчила рожицу Лера. – В семье матерей растут. Отцы приходят проведать, сводить в зоопарк, или музей. А ребенок – при матери, в её семье.

«Когда же одиночество успело стать нормой? Почему я не заметил? – прожёвывались мысли в ирвиновской голове. – А много ли моих ровесников прожили без разводов? Если энурез нельзя вылечить, нужно научиться им гордиться. Вот и разведёнки нашли сомнительные плюсы в своём положении, а их дети подхватили и предпочли остаться по эту сторону баррикад, не рисковать. А на третьем поколении и вовсе забылось, на что нужны совместная жизнь, семья…»

– Ладно, – Лера поправила сбившиеся на лицо волосы. Пар вышел. Она всегда быстро успокаивалась. – Лучите вернёмся к нашим программулинам.

Пальцы её запорхали над клавишами. А Ирвин посмотрел на книжную полку.

У корешка «Воли к власти» дремало широкое обручальное кольцо. Мягкий блеск начищенного серебра укрылся тонкой вуалью пыли.

«Почистить нужно», – подумал Ирвин.

Тем временем Молодая Смерть подошла к полочке и провела пальцем по замыкающемуся в круг металлу.

– Пшла! – шикнул Ирвин.

– На кого это ты, Тедди? – внучка взглядом продолжала выхватывать информацию с экрана. Только одна бровь вопросительно поползла вверх.

– Голуби… загадят подоконник ещё. Кыш! Пошла!

Ирвин поднялся и сделал несколько шагов к окну, помахал руками, как если бы и вправду гнал птиц мира прочь, и ухватил с полки кольцо.

– Ишь, чего захотела, – пробубнил старик обиженно. А Молодая Смерть вернулась к двум другим на диван, положила ногу на ногу и сказала спокойно:

– Знакомое колечко, – глаза её сузились, как у довольной кошки.

– Тедди! – воскликнула Лера. – Гляди-ка! Планируется большой государственный проект, посвящённый ветеранам… Это же про тебя!

Ирвин упрямо замотал головой и отвернулся.

– Не пойду, – буркнул он.

– Ты же герой! Почему ты этого стесняешься? – Лера упёрлась руками в бёдра.

– Сказал, не пойду! – Ирвин подскочил и заметался по комнате. Лицо налилось краской.

– Мне пересчитать посуду нужно, – выпалил он. – А ты давай иди уже, нечего на меня время тратить, у тебя и своих дел полно.

– Тедди, ты что? – лицо Леры вытянулось. – Совсем того? А? Если сам не хочешь рассказывать про геройское прошлое, я как родственница выступлю.

– Только попробуй! – завопил дед.

– И попробую, – уверенно ответила Лера.

– Лишу наследства! – Дед филином навис над ней, а Лера демонстративно вернулась к монитору.

– Запрещу приезжать! – продолжал бушевать старик.

– Даже не знаю, как я это переживу, – без эмоций ответила Лера. – Пароль, логин…

Пальцы девушки замерли в воздухе. Она медленно перевела взгляд на пыхтящего деда, пару секунд сосредоточенно смотрела на него.

– Ладно, извини, – наконец сказала она. – Твоя жизнь, твоё прошлое. Сам решай.

Помолчали. Ирвин слышал заливистый смех Молодой Смерти.

– Тебе бы почаще в социальных сетях появляться, – протянула Лера.

Ирвин угрюмо уставился в стену.

– Послушай, ты думаешь, спецслужбы следят за анкетами пользователей, бороздящими социалки? Ну и что могут эти супершпионы? – губы внучки скривились в насмешливой улыбке. – Убить неугодного? Да ты знаешь, что страшнее проснуться с безвозвратно удалённой страничкой, чем не проснуться вовсе? Аккаунты появляются у детей до рождения и доступ к ним торжественно передаётся от родителей детям, как только те выучиваются читать. В социальных сетях созданы специальные разделы для детей, которые существуют своим отдельным миром, с внутренними фильтрами контента и кибернянями. А в день совершеннолетия детская страничка вливается в общий поток. Через Интернет находят друзей и любимых, устраиваются на работу. А работодатели всё реже высылают анкеты на адрес электронной почты. Зачем, если достаточно заглянуть на страничку соискателя в социальной сети и увидеть полное портфолио, а заодно и ознакомиться с репутацией пользователя, установить наличие или отсутствие у него вредных привычек и прочее, прочее, прочее… – Щёки Леры покраснели, а из глаз только что искры не били.

Ирвин ссутулился, сжался, как школьник, которому читает нотацию замдиректора школы по воспитательной работе, излагая прописные истины. И весь позор заключается не в факте «отповеди», а в том, что отчитываемый не знает этих самых прописных истин. И ему стыдно.

– Самым крупным социалкам – не один десяток лет, – воодушевленно продолжала вещать Лера. – У них даже есть свои кладбища. И каждый зарегистрированный пользователь может по ним прогуляться, зайти к покойным, как к живым. Эти странички стали альтернативой так искомой человечеством вечной жизни. Можно не заводить детей, не продолжать род, не бороться за рай… Ты останешься в рядах живых, со всеми своими достижениями, более настоящим, чем в реале… Среди моих знакомых гораздо большим поводом для беспокойства служит удалённый аккаунт, чем вывешенный пост о планируемом самоубийстве. Тедди, – голос Леры стал сочувствующе-ласковым, – вспомни: раньше, приходя в гости, с собой несли флешки и диски с музыкой для вечеринки и фильмами, фотки с отдыха. Теперь – просто заходят в сеть.

Голос Леры из резкого и напористого перетёк в мелодичный и замер на нежной ноте.

– Тедди, худшее, что могут сделать спецслужбы со страничками неугодных пользователей, – удалить их.

– Мир на побегушках у лени, – пробурчал Ирвин, стараясь защититься от кусачей реальности, через Леру прорывающейся в его мир.

Внучка, выплеснувшая на деда все свои аргументы и эмоции, поостыла и принялась добавлять Ирвину новые закладки с актуальными новостями, комментируя свои действия. Потом стала собираться. А Ирвин зорко следил, чтобы она не приближалась к шкафам и полкам. Он кожей чувствовал, что её действия угрозой нависают над воспоминаниями. В руке нагрелось серебряное обручальное кольцо. Бочком оно тёрлось о более крупного близнеца на пальце Ирвина. Это кольцо занимало своё важное место в зрительном зале квартиры. Оно было свидетельством главного достижения его жизни, хранило образ той, ради которой…

Уходя, Лера чмокнула деда в висок.

– Колючий, – сказала внучка и погладила Ирвина по шершавой щеке. – Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять. Даже весь этот старый хлам, который прячешь от меня по углам.

* * *

Дверь за ней затворилась. Ирвин повернул ключ. Он опять остался в коробке своего мира. А за спиной – опасность. И Ирвин знал, что она нависает тремя женскими тенями. Эти тени неправильно, против света ползут от ног обладательниц, поворачивают в коридор, скользят по свисающей с вешалки одежде и встают выше человеческого роста за плечами, как стражи.

Ирвин скривил губы, три женские улыбки насмешкой повисли в воздухе.

– Не по зубам, – фыркнул Ирвин.

Он прошёл в комнату. Кольцо вернулось на почётное место у корешков книг. Пальцы наждачной бумагой шаркнули по верхнему ящику комода, который, подчиняясь прикосновению, выехал вперёд. Ирвин достал из него шкатулку с украшениями. Он-то знал, что в них кроется частица души любимой. Супруга так часто надевала эти кольца, серьги, бусы, кулоны, цепочки. Душа её прячется там, за восковым блеском сердолика, вытягивается в жемчужное ожерелье, обвивает малахитовым браслетом. Ирвин открыл шкатулку и погладил спутавшиеся украшения. Тайна заключалась в том, что разбудить душу любимой мог только он. Старик удерживал её жизнь своей. Она была всё ещё жива для мира благодаря его воспоминаниям. Погибнет вещь – и некому будет вместить суть. Кто ты? Откуда родом? Ирвин знал, что, отвечая на вопрос, человек назовёт город, страну, укажет дом, даже подробно опишет и само жилище, и ландшафт. Но что, если границы размоются и страны не станет? Что, если город разрушится и уйдёт под землю? А на месте домов зацветут поля? Или будут воздвигнуты новые строения? Как ты покажешь, откуда ты? Тебя не станет. Ты окажешься отголоском прошлого, пленником воспоминаний. И Ирвин делал что мог, «хранил скорлупу». Она остаётся свидетелем, подтверждает, что яйцо было, что ты существовал.

«Раз жив я, – повторял себе Ирвин, – жива и ты, дорогая. И все те, кто знал меня и кого знал я. Для вас, покинувших наш мир, я – скорлупа». Ирвин прикрыл глаза.

…Руки покойных тянулись к нему.

– Смерть! – молнией пронзило Ирвина.

Он проснулся. Тело напряглось, как по команде «смирно!». Стражницы всё ещё оставались в комнате.

Пальцы Ирвина грели сокровища шкатулки. Напротив сидела Молодая Смерть. Её кисть легла поверх ирвиновской. И мужчина встретился взглядом с глубокими тёмно-серыми глазами. Свободной рукой Смерть держала мундштук, из которого сладкой струйкой тёк вверх дым. Элегантным движением она выхватила со дна коробки то самое серебряное кольцо.

Ирвин метнул взгляд к книжной полке. Но оставленное там кольцо продолжало лежать на месте. Взгляд вернулся к раскрытой ладони Смерти. Призрачное кольцо (двойник обручального) матово блестело на восковой коже…

– Последние годы она всё больше молчала, – начала Молодая. – Всё держала в себе. Вот сердце и не выдержало.

Ирвин крепче сжал зубы. Нет уж, говорить с «этой» он не намерен.

– Я пришла за ней, – совсем тихо добавила Смерть и повернулась к окну. – Я обняла её.

Молодая слегка повела плечиком, и струящаяся ткань испустила аромат прелой листвы. Ирвин фыркнул и резко выдохнул, стараясь выдавить из себя запах увядания.

– Она устала бороться, искать смысл жизни. Он ускользал. Бессмысленность разъедала всё, что казалось ей важным. Тебе это тоже знакомо?

Пальцы гостьи сомкнулись, скрывая кольцо. Ирвин содрогнулся, пряча от гостьи глаза. Он опустил лицо так, чтобы её взгляд упирался в косматые брови.

– Почему ты не помог ей? – голос Молодой Смерти звенел у Ирвина в ушах.

Почему он не помог ей? Он видел её замкнутость, переходящую в отрешенность. И так молчаливая, супруга окончательно ушла в себя. События, происходящие во внешнем мире, слегка цепляли лишь внешнюю оболочку. А ведь когда-то даже самые обыденные вещи она пропускала в самую глубь души. Он, дурак, вместо того чтобы растрясти её, «влезть под кожу», обиделся. Как так – она отвергает его? Он обнимает, а она уходит от прикосновений? Он говорит, а она не слышит. И даже не переспрашивает, хотя бы для виду. Супруга посмела сравнять его с внешним миром, его, единственного, не выделить. Когда Ирвин очнулся, когда понял, что она не просто отворачивается, а на самом деле уходит, было уже поздно. Душа жены забрела так далеко, что ему не под силу оказалось догнать.

Ирвин остановил себя. Мысли его, в ответ на слова страшной женщины, закрутились, он вступил в диалог… А решено было – не разговаривать.

Старик упёрся средними пальцами в виски и надавил. Молодая Смерть указала дымящейся в мундштуке сигаретой в сторону двери на кухню.

– Расправила крылья, а я подхватила её в свои объятия, – тихо сказала элегантная собеседница.

В тот день супруга долго не поднималась, проспала завтрак и вошла на кухню к обеду. В её глазах блеснул огонёк интереса. И Ирвин вздохнул с облегчением – хандра прошла. Уголки губ спутницы жизни поднялись вверх. Она оперлась спиной о холодильник и долго смотрела на мужа.

– С добрым утром, – наконец сказала она.

Ирвин напрягся. Он подумал, что неплохо будет слегка проучить её за столь долгое пренебрежение. И пока он размышлял, отвечать ли любимой на приветствие, она шагнула к нему, протянув вперёд руки, чтобы заключить его в объятия, но тихий вздох оборвал движение на полушаге. Руки, как крылья, раскинулись в стороны, и любимая повалилась на пол. Ирвин едва успел подхватить её.

– Моментально, – заключила Молодая.

– Убирайся, – взревел Ирвин и опрокинул на убийцу шкатулку. – Ты, ты отняла её у меня!

На диване никто не сидел, но Ирвин знал: она и другие – рядом. Глаза смотрят на него из теней, из слепящего света, их дух пробирается в него с порывами свежего ветра, с запахом стоялой воды.

Ирвин бережно собрал украшения в шкатулку.

– Думаешь разжалобить меня? Виной задавить? Ослиные потроха тебе, а меня не видать! Подавись, подавись!

Сквозь его крик не сразу пробился телефонный звонок. Когда звук всё же добрался до ушей хозяина квартиры, он замолчал, перевёл дух и потопал к телефону. На том конце провода бодрый женский голос долго и витиевато объяснял, что представляет муниципалитет, управу, правительство и ещё полсотни официальных инстанций. Затем голос стал выражать восхищение победами Ирвина и глубокую благодарность за мир. И наконец, голос пригласил Ирвина поделиться с обществом своим уникальным опытом.

Старик так устал слушать, что успел возненавидеть и неизвестную обладательницу голоса, и все инстанции, подрядившие её на это задание.

– Нет, – прохрипел Ирвин в трубку и бросил телефон.

Через пару минут экран компьютера окрасился голубым и комнату заполнила мелодия.

– Видеозвонок… – проворчал старик. – Негде уж и спрятаться от треклятой цивилизации.

Ирвин нажал кнопку, и голубой свет погас.

– Ты был в меня влюблён, – хихикнул Юная Смерть, приобнимая Ирвина за локоть. – Конечно, не до такой степени, чтобы путь к тебе открылся… Но я долго чувствовала твою нежную привязанность.

Ирвин брезгливо вырвал руку.

– Прочь! Пшла, курва, пшла! – погнал Юную старик.

– Почему, когда опасность нависала чёрной тенью, когда оставался шанс – погибнуть героически, ты не призвал меня? Я бы освободила тебя от бремени выбора и совести. Страшные картины не преследовали бы тебя…

Ирвин не смотрел на юную красавицу. Он подумал, как глупо выглядит старик, с которым флиртует совсем ещё ребёнок. Её лёгкое прикосновение смыло бремя лет. Ирвин почувствовал себя молодым. Ещё до армии. Студент техникума. Хорош собой.

В то время, следуя инстинкту, он влюблялся в каждую из своих любовниц, чтобы резко и легко отпускать их и чтобы голова кружилась, как если долго висеть вниз тормашками и резко подняться.

– Только женщина способна отказаться от возможности повлиять на ход истории, в пользу насеста и десятка цыплят, – услышал Ирвин собственный моложавый голос.

– Я бы и не подумала, – Молодая Смерть легко обхватила изящными пальцами его запястье, – что через двадцать лет ты будешь измерять свои достижения женщиной… Что не подвиги, а она станет подтверждением твоих заслуг и успехов. Ведь без неё жизнь уже много лет норовит рассыпаться на утерявшие смысл дни.

Мурашки липкой холодной патокой сползли по спине старика. Молодая Смерть выпрямила руку, и с её ладони скользнуло на пол широкое серебряное кольцо. Ирвин инстинктивно дёрнулся к нему, чтобы поймать. Но вместо тяжести металла в руке осталась лишь тень. Ирвин судорожно сглотнул. Неужто они выманили его из укрытия? Они поманили и он побежал?

Старик отступил. «Молчи. Не поднимай глаз. Ты можешь только обороняться».

– Почему ты не выбрал смерть героя? Куда приятнее самому решить, когда и как умереть, чем жить в ожидании роковой неожиданности. – Юная Смерть играючи оттолкнула Молодую. И браслет нежных пальцев разомкнулся на запястье Ирвина.

– Я не умру, – отрезал Ирвин. – Сейчас, как и тогда, я не умру.

Молодая и Юная резко схватили его за руки, и он почувствовал острые ногти, впивающиеся в кожу. Лбами они прижались к его вискам.

– Ирвин, Ирвин, Ирвин, Ирвин, Ирвин… – зашумели, заурчали, запели они на тысячу разных призывных голосов.

– Так зовут русалки-утопленницы. – Молодая лениво облизнула его ухо. А комнату по нарастающей заполняли голоса, они давили, кричали. И Ирвин согнулся. Он хотел закрыть уши, но Смерти крепко держали его руки. Голоса сливались и расходились, как водные потоки, как порывы ветра в ураган, и гнули старика, стремясь сломать. Он запоздало разбирал зов однополчан, любовниц, внучек, одноклассников, друзей… Голоса выдёргивали из памяти обрывочные воспоминания, наводя в них хаос.

– Стойте! – властно приказал хриплый голос.

И Ирвин упал. Голоса исчезли, никто не держал его за руки. Старик потёр лицо, стараясь избавиться от наваждения.

– Не сейчас, – раздался тот же голос вдалеке.

И Ирвин почувствовал: что-то изменилось. Словно закрылись двери поезда, и он понёсся прочь от остановки. Он знал, что один в комнате; медленно поднялся и, тяжело ступая, подошёл к дивану, рухнул на него.

Минуты медленно окутывали его кожурой бесчувственности, выталкивая из головы только что произошедшее и возвращая Ирвина в его ритм жизни. Наконец, произошедшее окончательно растворилось в небытие. И Ирвин вернулся в привычный день.

* * *

Нужно заняться делами, – проворчал он. – Пойдём в продуктовый, выберем чего-нибудь съестного, – и старик потёр обручальное кольцо на своём пальце.

Он зашёл в кладовую, которую ещё до выхода на пенсию они с супругой переоборудовали под гардероб. Три одинаковые рубашки в тонкую фиолетовую полоску висели на обтянутых силиконом плечиках.

– Вот купила тебе, по хорошей цене, отменного качества. Думаю, возьму три… – прозвучал в голове голос супруги из воспоминаний. – По фигуре, фасон улётный, под тебя…

Он помнил, как тогда ему резануло слух это несолидное словечко «улётный». Одна из рубашек уже порядком поизносилась. Ирвин оставлял её для домашних дел, или, по крайней мере, убеждал себя в этом. Надев рубашку, он причесался, спрыснулся одеколоном, который на Новый год подарила ему внучка Ира, капнул на запястье духов из старого флакончика супруги. В его воспоминаниях жена приникала к нему всем телом и горячо шептала:

– Пусть соперницы чувствуют мой запах.

Часто он по возвращении домой снимал со спины её длинный светлый волос. И ему чертовски нравились её замаскированные собственнические привычки.

Ирвин перекинул сумку через плечо, деньги убрал поглубже, в карман под молнию. Снял с зарядки и положил в сумку мобильный телефон. У входной двери подъезда заглянул в почтовый ящик и обнаружил там квитанции за квартиру. Он представил, как сейчас придётся возвращаться домой, пересчитывать показания, сверяясь со счётчиками, вписывать свои цифры… И мелочная, питаемая слабостью мыслишка шепнула ему, что, мол, может, внуки… или социальные работники заплатят… И как только Ирвин осознал ущербность этой мысли, он почувствовал, как нарастает волна внутреннего возмущения, выхватил квитанции и уверенно зашагал обратно в квартиру. Спустя немногим меньше часа Ирвин окончательно покинул подъезд. Первым делом он решил зайти в банк, скинуть с шеи бремя социальных обязательств.