Текст книги "Радуга"

Виталик плыл и плыл. Теперь не мысль являлась продолжением его, а он следовал за собственной мыслью. И силы не заканчивались. Он преодолел реку и уставший задремал на другом берегу. А синие образы продолжали заполнять его голову. И когда он проснулся и поплыл обратно, они словно вели его, сменяя друг друга, как блоки питания. Виталик осушал каждый из образов залпом и грёб, грёб, грёб.

А тёмная, вязкая вода сгущалась, липла к рукам, сопротивлялась его движениям и словно ждала момента, чтобы скрутить юношу и уложить спать на мягком илистом дне.

Виталик закрыл глаза. Ему виделось, как сладко спится человеку на дне реки. Как же сильно он хотел спать, так, чтобы без снов. Так, чтобы в конце концов отдохнуть. А не оказаться выброшенным в чуждую реальность. Можно просто расслабиться, опустить руки и позволить волнам себя укачать…

Не смотря на соблазнительность мыслей, Виталик продолжал грести. Радуга внутри него переливалась уже известными, прочувствованными цветами. Оставалось совсем немного. Прежде, чем хорошенечко выспаться, он хотел раскрыть для себя оставшиеся цвета.

На родном берегу он оделся. Собственная жизнь без особых усилий уложилась в простую и скромную схему. И Виталик видел в этой схеме ошибку, как математик в формуле, он находил в получившемся образе несоответствие. Несоответствие делилось на подразделы, каждый из которых выявлял вопросы, ответы на которые должны были привести схему в порядок, дополнить формулу:

1. Два мира: этот и дурдом. Почему так? Который настоящий и есть ли таковой?

2. Кара – вымышленная подруга. Что за зависимость связывает их?

3. Родители – почему их нет в воспоминаниях?

4. Другие люди – почему никого кроме Кары нет в воспоминаниях?

5. Одиночество – почему он не сталкивается с людьми? Только в дурдоме находит общение?

Первая пятёрка самых горячих вопросов требовала ответов.

Виталик принялся искать самое раннее воспоминание на задворках памяти – хотя бы намёк, ассоциацию… глухая пустота. Виталик решил, что некая детская, или подростковая травма подавила воспоминания. Что за трагедия скрывалась вего прошлом? Может быть, его родители погибли в автокатастрофе у него на глазах? Или были алкоголиками… Нужно поговорить с соседями… Виталик решил, не откладывать. Дома-близнецы привычно смотрели друг на друга рядами балконов и окон. Игрушки в песочнице, пухлые сумочки мамаш на лавках… как будто только что ушли. Виталик стал кричать, заглядывать в окна – ничего. Тогда он пробежался по подъездам, позвонил и постучал в двери. Никого. Раньше бы он успокоил себя тем, что люди разъехались по работам, учебам, отправились на другие, далёкие огороды. Но сейчас он понимал, что такой ответ только ещё больше запутает его.

Виталик почувствовал усталость Кары. Он зашёл домой, но девушки нигде не было. На столе его ждала написанная корявым почерком вымышленной подруги записка: «Пожалуйста, умри…», подпись: Кара.

«Или всё проще, – подумал Виталик. – Безумие прогрессирует».

Парень перешёл железнодорожные пути. Он провел по траве рукой и, пересекая поле, позволял травинкам тереться о свою ладонь. Мир сложен из мелочей. И если он чувствует, как сменяют друг друга разные травинки, то щекоча колючими язычками, то шкрябая сухими соцветиями, то почти разрезая тонкими бритвами похожей на осоку травы, то нежа лепестками цветов, или бархатными платками-листьями, то он жив, здесь и сейчас в полной мере. Нет, этот мир не может быть кем-то вымышлен.

Пустая деревенька. И массивный колокол.

– Может, они просто уснули? – мелькнула наивная мысль, и Виталик подумал, что эта мысль больше свойственна Каре, чем ему.

Но другой не было. И он уцепился за пришедшую, наверное, в порыве странного отчаяния. Потому что если отвергнуть эту мысль, то останется зияющая, чёрная пустота, без оттенков каких-либо ещё цветов. Она распахнётся, закрыв весь мир, и поглотит его чёрной пастью страха – одного огромного страха, сплетённого из множества копошащихся, кормящих друг друга маленьких страхов. Если жители спят, он их разбудит.

Виталик решительно направился на колокольню. От язычка старинного колокола тянулась верёвка. И Виталик ухватился за неё. Он не успел вспомнить, учился ли когда ни будь звонарному делу, и просто ударил со всех сил язычком о внутреннюю стенку колокола. Мощная волна раздробила тело, мир поплыл, голову разрывало басистым гудением. Язычок уже сам по себе ударял по колоколу, и тот бил по юноше молотом звуков. Виталик даже не слышал звучания. Удары волн взрывали уши, нос пошёл кровью и, казалось, глаза вот-вот взорвутся. Виталик сжался, как ребёнок, в комочек, закрыв голову руками и посильнее зажмурившись, чтобы не выпустить норовящие выпрыгнуть из глазниц глаза. А волновые удары продолжали сокрушать тело. Его бичуют. За что? За что он сам себя так рьяно наказывает?

Виталик пришёл в себя на колокольне. Над ним склонилась Кара.

– Ты как? – спросила она безразличным голосом. Её взгляд ничего не выражал.

– Нормально, – соврал Виталик.

– Вижу, – кивнула она и рукавом стёрла размазанную по его лицу кровь.

– Ты же понимаешь, что тебя выдавливает… – заметила она.

– Ты о чем? – напрягся Виталик.

– Одно к одному, ситуации в которые ты влипаешь идут по нарастающей. Тебя убивает. Этот мир выживает тебя из себя, отказывается, как от нелюбимого ребёнка. Твои сопротивления ни к чему не приведут.

– Иногда мне кажется, – Виталик схаркнул кровавый комок. – Что ты знаешь намного больше, чем говоришь и скрываешь от меня что-то важное.

– Должны же у девочек быть свои секреты, – даже особо не стараясь кокетничать выдала Кара свой текст.

– Да… – протянул Виталик. – Только есть подозрение, что у тебя завалялся мой секрет.

Кара резко сложила руки на груди. Её губы сжались с перекосом на одну сторону, как бывало, когда она недовольно хмыкала.

– Мне нужно поспать, – сказал Виталик твёрдо.

Он не обратил внимания на голоса, принесенные ветром с того конца деревни.

Кара встревоженно посмотрела на него, уже много лет готового не спать сутки напролёт, лишь бы не отправляться в дурку.

Виталик медленно лёг на гудевшую, переполненную звуком колокола спину, закрыл глаза, и ждал, пока, наконец, знакомое чувство продираемых век не утащило его на другую сторону персональной нездоровой реальности, или псевдореальности. Кара уже сидела у изголовья. Синеватые тени под её глазами отдавали лиловым. Этот странный мерцающий оттенок расползался по одежде и коже, наполнял комнату, служившую палатой.

Виталик решительно поднялся.

– Я с тобой! – вскочила Кара.

Он осторожно притянул Кару к себе.

– Нет, – сказал он тихо и внутренне сжался, подавляя вымышленную подругу. Она всхлипнула, то ли уже внутри его головы, то ли в момент подавления, и шар воздуха застрял в горле.

В коридоре Виталик обратился к медсестре:

– Мне нужно на консультацию.

– Я отведу Вас к профессору, – вежливо, со вбитым в привычку участием, ответила сотрудница психушки.

В чистеньком кабинете, с видом на лес, его ждал аккуратный мужчина в белом медицинском халате. Невыразительное лицо, с впечатанным и выгравированным на черепе дружелюбием. Дверь за медсестрой закрылась, Виталик сел в кресло для приёма и услышал мягкий, участливый голос:

– О чём вы хотите поговорить со мной?

– Я запутался, – признался Виталик.

– Не страшно.

– Не могу понять, где реальность, а где сон.

– Это проблема?

– Видимо… в какой-то момент мне даже понравилось. Но я все равно хочу разобраться.

– Расскажите.

– Я живу на два мира: этот, в больнице, и тот: две кирпичные трёхэтажки на отшибе у железнодорожных путей. Стоит уснуть здесь – просыпаюсь там. И наоборот.

– Что ещё?

– Я не помню родителей. Детство складывается из нескольких бледных воспоминаний. И мне кажется, что я перестал видеть людей. Они очень редко попадают в поле моего зрения. Может, я просто… выдавливаю их из своего сознания.

– И что же, у Вас нет ни одного друга?

– Только по переписке в Интернете. Я создал несколько аккаунтов. И переписываюсь сам с собой.

– И никого более реального? Приятели из школы?

Виталик почувствовал, как извернулась, зарычала Кара внутри него.

– Не смей! – слышал он её голос эхом в голове. – Не смей показывать меня этому заумному придурку! Я не собираюсь становиться признаком твоих психических расстройств!

– Подруга, – выдавил Виталик, стараясь усмирить Кару.

– Хорошо, расскажите.

– Не смей! Это только наши с тобой воспоминания! Не делись мной с ним! Ты не имеешь права!

– Я придумал её. День её появления – самое раннее моё воспоминание. Возможно, другие воспоминания блокирует детская травма. Но мне не удалось поговорить ни с кем из соседей, чтобы узнать о своём прошлом.

– В других, более поздних воспоминаниях, она присутствует?

– Со дня появления она в той, или иной степени со мной.

Виталик избегал произносить имя Кары. Ему казалось, оно прозвучит, как призыв, поможет ей вырваться. Он чувствовал, как она сидит внутри него, заткнув уши руками и раскачивается из стороны в сторону.

– Какая она?

– Не очень симпатичная. Это моя вина – с фантазией плоховато. Тощая, вредная. Она хочет, чтобы я умер. Ей не нравится зависеть от меня.

Виталик почувствовал, как взорвалась его подруга, как чуть не разорвала его изнутри, оскребла стены своего заточения когтями, оставив глубокие кровоточащие раны.

– Мелкий засранец! – фырчала она. – Да я искромсаю тебя, подонок!

– Вам нехорошо? – участливо-безразлично поинтересовался доктор (голос – поставлено заботливый, а глаза с холодом смотрят сквозь пациента).

– Кара беснуется, ей не нравится, что мы говорим о ней.

– Позвольте я уточню, правильно ли я понял…

Виталик согласно кивнул.

– Вы человек без прошлого, без семьи, родителей и друзей. Единственный ключ к Вашим воспоминаниям – странная подруга-невидимка.

С каждым словом внутри Виталика складывалось уверенное ощущение, что все его вопросы, мысли и переживания упрощаются до той степени, когда ответ становится очевидным. Ещё пара слов профессора, ещё немного о наболевшей ситуации со стороны – и вот оно… Всё встанет на свои места. Сиреневые тени сгустились в кабинете, воздух наполнился лиловой дымкой. Фиолетовые клубы нового цвета подступали, готовясь накрыть его с головой.

– К чему вы ведёте, профессор? – повисшая пауза вытянула из Виталика нервозность и беспокойство.

Профессор поднялся и взял подопечного под руку. Они покинули кабинет и зашагали по коридору.

– Прогулка – самый дешёвый способ психотерапии. Полушария мозга ритмично сменяют друг друга, заставляя шевелится поочередно то одну то другую ногу. Левое полушарие – правую ногу, правое полушарие – левую. При такой работе мозга, информация усваивается и перерабатывается быстро и равномерно. Я уже много лет продвигаю проект пеших прогулок в школе, как это повысило бы успеваемость… – и взгляд профессора устремился вдаль, вслед за мечтой. Он быстро заморгал, возвращаясь к насущным вопросам. – Дорогой друг, (сиреневый туман шлейфом тянулся за ними по коридору) на мой взгляд всё очевидно… но я не стану говорить за Вас. Скажите сами.

– Я путешествую по радуге, – тупо ответил Виталик.

От слов профессора в голове образовался вакуум. И Виталику чудилось, что он стоит перед огромным, как несущийся на него поезд, ответом.

И, наверное, уже знает этот ответ. Только боится взглянуть. Боится признаться. Так что же такого пугающего скрывает его прошлое?

– Каждый охотник желает знать где сидит фазан, – слышал Виталик собственный голос. Всё его существо сопротивлялось надвигающейся истине. – Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый. Сила, секс, способность управлять людьми, интеллект, способность видеть логическую структуру в целом – мыслить широко, захватывая картину в объёме, во всей полноте…

– Вы уже ухватили картину во всей полноте. Пазл сложился. Смелее… осталось обозначить, произнести вслух последнюю, ключевую деталь, – профессор говорил вкрадчиво.

– Фиолетовый принесет способность вставать над ситуацией, выйти за её пределы, стать наблюдателем и ясновидящим, а, может и творцом. Цвет перерождения и бесконечности…

– Только нужно отыграть последний аккорд на синей полосе радуги, увидеть ситуацию широко – в полном объеме, – добавил профессор.

– Не я выдумал Кару, – услышал Виталик собственный голос, как будто реальность расправилась, стала больше и теперь вытягивает из него слова, заполняя ими себя.

– Первые воспоминания из младшей школы – и вправду первые для меня. До того момента я просто не существовал. Кара придумала меня.

Рухнуло, осыпалось предвкушение великого открытия внутри Виталика. Он хотел открыть Америку, с золотом и рабами, а уткнулся носом пробитого судна в каменистый остров людоедов.

– Нет! – истеричный крик Кары разорвал внутреннюю стену. Подруга резкими волнами света прошла сквозь него.

– Я рад, что наш сеанс оказался столь продуктивным, – заметил профессор.

Виталик понял, что они стоят на проходной у турникета. За постом охраны – выход. Дверь приоткрыта. И полоса слепящего света настолько насыщенна, что щипит глаза. Преодолевая резь, Виталик вгляделся в свет. Кусачий, кипучий, стоит попасть под него – сплавит, рассеет на миллионы частиц.

Неужели его хотят отпустить туда? Чтобы солнце его испарило, уничтожило?

– Стойте, почему мы на проходной? – засуетился Виталик. – Я столько лет бродил по больнице в поисках выхода, и почему теперь…

– Извольте, наша консультация закончена, Вы можете идти домой.

– Нет! Нет! Нет! Я пациент этой больницы!

– Увы, Вы всего лишь были записаны на приём.

– Я годы жил в палатах этого заведения.

– Значит, долго плутали на пути ко мне. Наш сеанс окончен. Вы свободны.

– Мне не нужна свобода. Я не здоров. Я только что признался Вам, что вымышлен.

– У всех свои недостатки. Воспринимайте их, как проявления индивидуальности.

– Я не существую.

– Тогда как же мы разговариваем? Между вымыслом и его полным отсутствием существует некая разница, согласитесь! Ладно, знаете что, зайдите ко мне в конце недели. Хорошо? А сейчас Вам нужно уйти.

Происходящее настолько завернулось само в себя, что Виталик не нашёлся, что ответить. Он стоял с открытым ртом и тупо смотрел на профессора.

А фиолетовый туман вскипал под ногами, захватывая тело юноши, поднимаясь все выше и выше. Наконец тонкая струйка вместе с потоком втягиваемого лёгкими воздуха скользнула Виталику в ноздри. И туман потек в голову. Мысли, до этого сосредоточенные у лба и в затылке, вдруг расплескались за пределы черепа и потянули хозяина вверх.

Глаза парня закрылись. На удивление, он не оказался в квартире кирпичной малогабаритки. Он повис в фиолетовой дымке. Насыщенный цвет дышал вместе с ним, расползаясь кляксами, растворяясь в прозрачности воздуха. Тонкие струи фиолета постепенно растворялись и возникали вновь. Виталик подумал, что кто-то капает густой раствор марганцовки в воду, только на уровне более лёгких, воздушных материй.

Тогда и он, получается стал настолько лёгким, что воспарил. Или он всегда находился в иной плоскости реальности? Кара держала его, но теперь… Неужели он исчез? Может, он также как фиолетовые кляксы, растворится в прозрачном воздухе?

Виталику стало горько. Столько лет он, сам того не зная, зависел от Кары. Теперь он понял её боль, её страх и то чувство вселенской несправедливости: в один момент она перестанет в нём нуждаться, и он растворится, исчезнет не только из будущего – но и из прошлого – несбывшаяся фантазия неуравновешенной девочки. А она останется.

Мысли о Каре неожиданно упёрлись в её отсутствие. Виталик понял, что впервые за всю свою жизнь её нет рядом с ним. Раньше она всегда присутствовала – если не образом, то внутренним оком. Но сейчас… Только он. И Кара не прячется где-то внутри. Её нет.

Боль и обида душили красным, отливали оранжевым и переходили в жёлтый. И в охровом золоте Виталик вновь ощутил внутреннюю уверенность: он почувствовал себя солнцем, способным осветить ещё чью-то жизнь.

Пусть он исчезнет. Но это не значит, что он ничего не сможет сделать. Внутренний свет заставил душу цвести, зеленеть травами и раскрываться коронами водных лилий. Он ещё может позаботиться о Каре. По большому счёту – это единственное, что он действительно может. Эти мысли странным теплом разлились по телу. Обречённость стала высоким предназначением, судьбой, которое Виталик намеревался встретить с улыбкой. Пусть он не может изменить свою участь, но может сделать жизнь другого лучше.

Трезвость ума. Нужно очистить разум от лишнего, оставив только главное. В сине-голубом небесном своде сознания Виталик двумя штрихами изобразил Кару. Он стал внимательно всматриваться в усечённый минимализированный образ. Всё просто – проще, чем кажется. Он, Виталик, являет собой взгляд Кары мужскими глазами на себя саму. Она не страшненькая. Она уверена, что такой видят её мужчины. А он сам, получается, собирательный образ тех, кто, по её мнению, хотя бы способен её заметить. Выдуманный невидимка-Виталик – он промежуточное и лишнее звено в формуле счастливой личной жизни страшненькой подружки. Страшненькой хозяйки. Страшненькой создательницы. Страшного демиурга.

Он привык считать её почти уродливой… костлявой, бледной, болезненной и не женственной. Но если обесцветить факты, освободить их от отношения и наполнить новым смыслом – кого он увидит?

Худая – утончённая. Бледная – аристократичная. Болезненная – тонкая, восприимчивая натура. С торчащими костяшками скул, ключиц, запястий и суставов пальцев – обладающая изящной экстравагантностью.

Образ сложился: летучая мышь, леди-вамп, с потусторонней лунной красотой – романтизированный образ городского вампира, произведение готического искусства, с оттенком горечи и неутолимой печали в глазах. Кара – свидетель давно угасшего и так любимого мира. Девушка из забытых времён. А он – дурак, предлагал ей секс. Таких, как она можно только любить. Желательно, до беспамятства.

Новый образ открылся Виталику в своей полноте. Юноша изумился, как мог не видеть в Каре всех этих черт. Как она может не видеть их в себе?

На волне восхищения и восторга, Виталик не заметил, как зашевелились клубни фиолетового дыма, как стали толкать его вверх, всё выше и выше и резко расступились. Он, как подброшенный мячик, достиг пика и полетел вниз. Жалость к себе вынесло потоком несущегося в лицо воздуха. Пусть его не будет. Но он отклонит будущее Кары в лучшую сторону.

Она сидит на широком подоконнике на кухне. Виталик подходит к ней. На голове торчат два бантика с хвостиками сечёных на концах волос.

Виталик тянет один из бантиков и кидает за батарею, другой отправляет туда же. Кара смотрит ему в глаза и не сопротивляется. Виталик расправляет её волосы, гладит по лбу.

– Я не понимаю, что происходит, – шепчет Кара и утыкается ему в плечо.

Он продолжает гладить её по голове.

– Тише, тише, – говорит он спокойно. – Ты не в себе. Тебя знобит. Он берет Кару за плечи и осторожно отстраняет от себя, касается губами её влажного лба.

– У тебя жар, тебе нужно отдохнуть говорит он.

Но Кара махает головой. Движения у неё получаются тяжёлыми.

– Тщщщщщ, – Виталик крепко-крепко вжимает подругу в себя, до тех пор пока руки на смыкаются на собственном теле. Он прячет её так глубоко, что бы она не могла видеть его глазами, не могла слышать его мысли. У Кары нет сил сопротивляться, хотя она и пытается побороть морок.

Прежде, чем приступить к финальной сцене, Виталик решает отпустить своих «рабочих лошадок».

Он выкладывает пароли и логины к аккаунтам в глубинах тематических форумов.

«В конце концов, я не вправе утягивать их за собой. Каждый из них настолько самостоятелен, что в состоянии притянуть подходящего человека. Или погибнуть». С каждым новым выложенным комплектом данных Виталику становится легко и грустно. Он радовался, что освобождает их, так, как не может освободить себя. И в тоже время он боялся за них, как можно боятся за детей, или хороших друзей, которые отправляются в опасное приключение.

«Это лучшее, что я могу сделать. Так у них есть хотя бы шанс», – шепчет себе Виталик, так как груз радости и грусти накапливается, усиливая каждое из диаметральных чувств, и подводя Виталика к черте истерики.

Всё. Всех отпустил. Свобода. Загудела на улице продуктовая машина.

Виталик взял карточку и вышел из дома. Как ни странно, как ни печально, он оказался единственным покупателем. Молчаливый мужчина без лишних вопросов выдал покупателю торт, вино, виноград и конфеты, скатерть, свечи, пластиковые цветные фужеры и странный букет, сложенный из маленьких плюшевых мишек. Виталик расплатился карточкой и вернулся домой.

Он хорошенько отдраил кухню, накрыл стол, зажёг свечи, и припрятал в ящик для посуды букет. Он освободил Кару. Та появилась в джинсе и топе. Но Виталик заставил её преобразиться. Платье и туфли на удобном каблуке, ассиметричная укладка на один бок.

– Да что с тобой!? – возмутилась девушка, явно чувствуя себя неуютно в предложенном образе.

– Я хочу, что бы ты знала, – произнес Виталик торжественно. – Что даже в джинсах и кедах я вижу тебя такой.

– Какой!? – возмутилась Кара. – Размалёванной дурой на ходулях?

– Ты лучше, чем сама думаешь. – Виталик видел, как красиво складываются в изящный рисунок черты её лица. – Ты потрясающе, неповторимо красива. И красота твоя – редкая, индивидуальная, аристократичная. Тот, кто этого не видит просто дурак. Пусть проходит мимо. Даже не думай задерживать такого в своей жизни. А тот, кто видит – сам остановится.

Кара удивленно смотрела на Виталика. Она неуверенно опустилась на табурет напротив него.

– Ты что, влюбился? – неуверенно попыталась сгрубить она.

– Я тебя всегда любил. С момента создания.

Виталик открыл вино и разлил по фужерам, на столе поблескивали фольгой конфеты и ждал медовик.

– Это тебе, – Виталик вытащил букет и преподнёс его Каре.

Та прослезилась.

– Мне никогда… никогда… – зашептала она.

– Я ведь для этого был тебе нужен, – тихо сказал Виталик. – И вот он я.

– Спасибо, – тонкими пальцами Кара мяло ушко плюшевому мишке.

«Пусть в глазах мужчин она видит отражение лучших своих сторон», – думал Виталик.

– В твоей жизни должно быть так и только так, – настойчиво сказал Виталик и взял её холодную ладонь в свои руки, согрел дыханием и поцеловал. Кара вздрогнула, почувствовав себя некомфортно. Она не умела принимать мужское внимание. Ей стало страшно и хорошо.

– Не исчезай, пожалуйста, – попросила она. – Я не хочу, что бы ты исчезал.

– Рано, или поздно дороги даже самых близких людей расходятся. Ты не вкидываешь меня на помойку, а отпускаешь в мир таких же несбывшихся иллюзий.

Юноша почувствовал, как тяжёлый камень вины упал с плеч подруги. Связь Виталика с этим миром надорвалась. Лишь тонкое волокно, когда-то бывшее толстой и крепкой верёвки держало его здесь. Неужели только вина не давала ей сделать шаг в сторону? Порвать с ним? Хотела перевалить ответственность на него? Маленькая, робкая девочка, даже себе не способная признаться в своих желаниях.

– Всё будет хорошо, – сказал Виталик. – Намного лучше, чем было. Тебе пора.

Кара нервно дёрнулась, допила вино, подставила фужер ещё для пары глотков. Он склонил горлышко бутылки к пластиковому краю фужера, и часть винной струи плеснула через край, оставив бордовую лужу на линолеуме.

Кара поднялась.

– Не оборачивайся, – напутствовал он.

Она медленно, как если бы на ногах были отлитые из чугуна колодки, а не лёгкие туфельки, пошла к выходу.

– Не оставляй меня, – Кара почти молила, но не обернулась

– Не бойся. Я буду в любом твоём мужчине, – ответил Виталик, глядя как комната за её спиной становится прозрачной. – Теперь рядом с тобой останутся только те, кто видит тебя такой, какой вижу я сейчас.

С каждым её шагом его становилось всё меньше.

Он растворялся. Воздух пускал в него корни, раздирал на куски. Наверное, побои, падения, удары звуковых волн были всего лишь тренировкой перед этим, последним испытанием. Дались ему, что бы в последние минуты не было страшно.

Виталик прикрыл глаза. Это не может длиться вечно.

Сквозь прикрытые веки к Виталику прорвался свет. Он заползал в щель, меж сомкнутых ресниц. Виталик узнал его. Тот же ядовитый, горячий, расщепляющий свет рвался к нему из приоткрытой входной двери дурдома. И в той и в другой реальности его одинаково не ждали. Впервые в жизни глаза Виталика сомкнулись с двух сторон. Одна реальность не выплюнула его в другую. Они замкнулись, зажав его между собой, как между плитами. И теперь норовили раздавить, стремительно приближаясь друг к другу. Любое давление доходит до пиковой точки. И ломаются либо давящие, либо раздается победный хруст и размазывается по стенам тот, кто был зажат между ними.

Виталик услышал, как его раздавило, как перешли стены двух миров последнюю, пиковую точку давления.

Темнота.

Глаза сами открылись. Виталик лежал в своей кровати. Дома. Первым, что он остро ощутил, оказалось отсутствие Кары. И даже намёк на связь с ней испарился. В норме ты не чувствуешь своего тела, своих внутренностей по отдельности. Они существуют неделимым монолитом. Орган выделяется, и ты можешь отличить его от других, когда приходит боль, или когда его удаляют, ты чувствуешь это внутреннюю пустоту, внутреннее передвижение, когда освободившееся пространство занимают другие внутренности, процесс перемещения различим. Вот и Кара, была кем-то естественным, привычным. И её пропажа стала даже более странным открытием, чем собственное пробуждение.

Некоторое время Виталик жил в ожидании. Ему казалось, что он кого то обманывает. Обман вот-вот раскроется и незамедлительно последует кара. А может быть и Кара, – вернётся, заявит свои права на него – любимую игрушку. Несколько ночей он закрывал глаза со страхом не проснуться. Но на утро открывал их в знакомой квартире. А потом случилось совсем уж невероятное. Ему приснился сон. В нём на удивление красивая амфибия-Кара плавала в толще аквамариновой воды. Её кожа переливалась бензинными оттенками. И Виталик не мог оторвать глаз от её пугающе-притягательной красоты древнего хищника. Первый сон. После него Виталик несколько ободрился. Он перешагнул рельсы. За полем лежала деревня, холмы, река. На всякий случай Виталик вгляделся в глубину собственного «я». Кары не было видно. Зашёл в деревенское кафе. Может он всё-таки псих? С потерей памяти, к примеру. Много лет назад увидел в этом кафе необычную девушку, которая была и потрясающе красивой и потрясающе страшной одновременно. Она запала в душу, вгрызлась, вцарапалась в подкорку…

По возвращению домой Виталик проверил свой паспорт. Документ в порядке, на месте. Значит он не ожившая фантазия? Плохо. Получается – псих.

Несколько месяцев Виталик изучал местность: гулял, ездил на автобусе, ловил попутки. До автобусной остановки оказалось два километра пешего хода. До железнодорожной станции – пять. Виталик познакомился с жителями дома, попытался осторожно разузнать о себе: давно ли живет, знали ли прежних жильцов, или родителей?

Но люди только плечами пожимали. Кто-то в квартиру въехал после смерти пожилых родственников, кто-то купил, а старожилы остались только в доме напротив. Но и они не могли толком сказать, кто жил в квартире. Сходились на том, что обитал там кто-то неприметный и неразговорчивый. И так уж повелось, что особо странным жильцом и не интересовались.

Очередной тупик. Был ли он, Виталий, когда-нибудь, или придётся смириться с тем, что он ожившая фантазия? Тогда кто и зачем втолкнул его в этот мир?

Виталик продолжал экспериментировать с радугой. Цвета отвечали его воле, позволяя использовать заложенную в них силу. И Виталик стал понемногу рисовать – так, для себя. Даже заказал мольберт мужичку с магазина-машины. Тот, как всегда молча принял заказ. А через две недели привёз старенький мольберт по сходной цене. И Виталик стал выходить в огороды, что за трехэтажками, гулять вдоль железнодорожного полотна, рисовать деревенские виды, запечатлевать холмы и реку и тот берег. Может и не он пошёл по радуге, а цвета поочередно затащили его в себя. Может и не он водил кистью по бумаге, но получалось хорошо. Хотя, Виталик где-то читал, что шизофреники бывают на удивление талантливыми людьми, в том числе и художниками. Однажды на местных холмах раскинула пикничок местная администрация с семьями. Виталик как раз заканчивал одну из своих крупных работ. Подвыпивший народ собрался поглазеть на картину, а глава администрации (трезвый, но талантливо спаивающий остальных) предложил Виталику сделать выставку работ в местном ДК.

Подготовительная суета, новые люди и впечатления закрутили парня. И он перестал думать о прошлом, сосредоточившись на будущем. Но после первого насыщенного месяца выставки, после ряда школьных экскурсий и бесед на местном радио, журналистами и ведущими, Виталик вернулся в привычный уже поиск себя. И вспомнил о своих аккаунтах.

Он садился за их поиски с тяжёлым сердцем. Кому из них повезло? А вдруг все сожраны троллями и хулиганами, искаверканы, удалены и закрыты? От «предвкушения» встречи, нехорошо тянуло под сердцем.

С большинством так и произошло. Удаленные странички смотрели надгробными плитами на того, кто их создал.

Но были и выжившие. Маша, так любившая медицину, стала тенью крупной фармокологической компании. Её задавили. Но она не исчезла.

Алиса не поступила в театральный. Виталик помнил, как в переписке от её имени посетовал Эллочке на родителей. Мол те подготовили запасной аэродром. Не сидеть же девке ещё год без дела? Если не поступит – пусть топает в сельхозакадемию. И после провала на вступительных, Алиса не вернулась. Конечно, нет. Только не сельхозакадемия. Её страничка ломилась рекламой эротического досуга и заставками порнороликов с платных сайтов. Заметил Виталик и несколько рассказов эротического содержания.

Эллу подхватил эротоман. От её имени в одном пикантном интернет-журнале с завидной периодичностью стали появляться откровенные истории. Вчитавшись, Виталик обнаружил фрагменты из переписки Эллы с многочисленными любовникам, в том числе и с теми, которые его избили.

На этой мысли Виталик застопорился. Раз аккаунты существуют, то и он получается существовал… Но память глухо молчала. Неужели он уничтожил Кару? Неужели та была его невидимым другом, скрывающим собой трагедии прошлого?

Виталику стало жаль Кару. Он думал, поискать её. Если она существует, то он сможет поговорить с ней. И тогда узнает наверняка, был ли он невидимым другом, или красивая девушка просто оказалась проездом в их местах. Но он представил, какого будет Каре столкнуться со своим воображаемым приятелем, который каким то чудом оказался в реальности, во плоти и крови… Она может и не пережить такого потрясения.