Текст книги "Клавдия"

Но на пути ко мне, ты обернись,

Будь осторожна, не торопись,

Призраки ночи следят за тобой,

Того и гляди унесут за собой!

Это было в последнем письме. Больше писем не было. Видимо девушка вернула все письма Каролайтам после смерти Эмиля, а те их надежно сберегли. Клавдия закрыла глаза и представила на мгновение Эмиля, сидящего в своем кабинете и пишущего эти строки. Что хотел сказать Эмиль в этих стихах? От чего предостерегал Эмиль девушку? Клавдия ничего не понимала. Единственное, что приходило на ум, что молодой поэт перед смертью предостерегал возлюбленную от чего-то. Призраки ночи, которые унесут за собой. Эмиль боялся ночи. Может быть, поэтому он устраивал вечеринки по ночам? Чтобы заглушить страх?

Клавдия взяла вторую пачку писем. Здесь уже писал не сам Эмиль, а его друзья. В пачке было семь писем от Отто Эйзенбаха, три письма от Фридриха Ойендёрфера и одно от Огюста Тракко. Клавдия решила начать с писем Эйзенбаха. Все они были короткие, и в основном речь шла о вечеринках в округе: как погуляли, что обсуждали, как хорошо провели время. Эйзенбах писал о своём увлечении скачками и в последних двух письмах яро зазывал Эмиля принять участие в карточной игре. Фамилию Эйзенбах Клавдия уже где-то слышала. Она открыла ноутбук и ввела в поисковике «Эйзенбах». На экране появились ссылки, а слева было фото большого дома в колониальном стиле. Ну конечно! Это же бывший дом Эйзенбахов в Хиршпарке! Сейчас это досуговый центр, а сто лет назад это было поместье в районе Бланкенезе. Клавдия нажала на картинку и открылась статья «Википедии». Оказалось, что старший Эйзенбах занимался всю свою жизнь торговлей табака. Он часто ездил в Латинскую Америку, и привозил от туда новые сорта. Благодаря своим стараниям торговля шла бойко и через десять лет его имя было уже на слуху. Дела шли в гору, и Эйзенбах задумался о наследстве. У Эйзенбаха было двое детей. Старшую дочь он удачно выдал замуж за сына своего компаньона, а вот с младшим, Отто, были вечные проблемы. То юноша напивался до беспамятства и учинял дебоши, то тратил огромные суммы денег на скачках, часто играл в карты. После очередной выходки сына разгневанный отец устроил Отто скандал, урезал иждивение и пригрозил лишить наследства. Младший Эйзенбах жаловался в письмах к Эмилю, что отец устроил ему настоящий разнос и лишил денег до конца года. Теперь Отто вынужден проводить время за скучнейшей в мире работой: сидеть в конторском кабинете и выписывать счета. Работка не пыльная, но молодость проходить, и хочется погулять. Отто писал Эмилю, что было бы здорово, сходить на очередные скачки в субботу и попробовать поставить на Жемчужину – лошадь, в которой он на этот раз уверен. Благо ипподром находился в десяти минутах от его дома. Прислуга, которая приставлена отцом, будет отпущена и можно будет погулять на славу. После скачек можно будет поехать в деревню к Эмилю, пострелять и отметить выигрыш, и конечно насладиться стихами из под пера самого Эмиля.

Клавдия перешла к трём конвертам с подписью «Ф. Ойендёрфер». Фридрих, как и Эмиль, был молодым поэтом. Но талант его затухал в таком городе, как Гамильтон. В то время город состоял из коммерсантов и моряков. Первые вели бойкую торговлю, заключали сделки и подсчитывали выручку. Вторые осуществляли товарооборот и движение товаров по реке. Фридрих как-то совершенно не вписывался в эти рамки. Телосложения он был худого и здоровья хилового. А при гамильтонской погоде он вообще предпочитал сидеть дома. Наследство, которое у него оставалось, потихоньку таяло. Фридрих хотел славы поэта. И чтобы раздавать автографы. И чтобы девушки писали ему восторженные отзывы. И чтобы критика писала в «Гамильтонском вечернем листке» о его таланте. И пока этого не случилось, ему приходилось давать частные уроки местным школьникам и прозябать в типографии, пересчитывая печатные листы.

Клавдия отложила письма. Какие-то странные были друзья у Эмиля. Все хотели либо славы, либо денег. Единственное, что объединяло трёх друзей, были вечеринки, карты и скачки. Время было уже половина двенадцатого ночи. Клавдия отчаянно тёрла глаза. Оставалось ещё одно письмо.

Клавдия открыла конверт. Внутри лежал сложенный вчетверо листок. Там было совершенно формальное напоминание, что через несколько дней подходил срок оплаты по закладным. То есть Эмиль должен был заплатить очередной платеж этому Огюсту Тракко.

Клавдия вытащила из папки закладные. На жёлтых от старости документах было напечатано долговое обязательство. Годом раньше своей смерти, в мае Эмиль взял у Тракко пятьсот тысяч марок под залог дома в Хазельдорфе. Через месяц Эмилю снова понадобились деньги, и он берёт ещё один залог, только уже в семьсот тысяч марок под залог фруктового сада. Через год наступает время оплаты и… Эмиль погибает у себя дома во время вечеринки. Виновных не нашли и долг остаётся не выплаченным. Клавдия положила все письма в папку и погасила свет. Завтра, всё остальное она посмотрит завтра.

Утром перед работой она спрятала папку в дальний угол шкафа, как делал до неё старший Каролайт. Её жильё было арендованным и ключи были не только у Клавдии, но и у старика Тибса. А тот любил нагрянуть с проверкой. Особенно четвертый и пятый этажи были его любимой целью. Пару раз Клавдия находила полностью открытыми все комнаты на этаже, по которым ходил Тибс с помощником и проверял наличие картин и зеркал в комнатах.

Современная живопись, которая была развешена по комнатам, лично для Клавдии никакой ценности не представляла. В основном на картинах были представлены странные животные с тремя ногами и длинными носами или обычная мазня разных цветов. Но для Тибса это были ценные экземпляры, которые он собирал всю жизнь. Видимо его пятая жена не одобряла его страсти к современному искусству, поэтому он щедро развесил всех уродцев на студенческих этажах. Видимо он полагал, что современная молодёжь любит современное искусство. Время от времени он проверял наличие картин. Клавдии было трудно представить молодого человека её возраста, который бы захотел позаимствовать себе картину с лисёнком с одним ухом и без одной ноги, в фартуке в горох, который сидел на полусобаке– полусвинье. Но по договору аренды Клавдия не могла ничего менять внутри помещения, поэтому просто пыталась примириться со странным вкусом старика Тибса.

Клавдия доехала на велосипеде до порта и стала доставать пропуск.

Весь день в порту был ажиотаж. Каждые полчаса в порт буксировали сухогрузы и Клавдия без конца должна была сверять данные координат и сводки по тоннажу. День пролетел не заметно. Клавдия закончила в срок и поехала домой через китайский квартал. Завтра у неё день рождения и она хотела принести в диспетчерскую китайских пирожных. На выходных она поедет к тёте Эльзе. Обычно Эльза всегда печёт шоколадный пудинг для Клавдии. Так что погуляем на славу.

Дома Клавдия сварила себе спагетти и добавила тунца, полила майонезом и устроилась перед телевизором. Завтра пятница и она поедет за город, тогда можно будет ещё заехать в Хазельдорф и посмотреть ещё раз могилу Эмиля. А пока она займётся дневниками Каролайта.

Клавдия вытащила из дальнего угла шкафа пакет с документами из Хазельдорфа и вытащила две толстые тетради. На обложке была надпись «1890, январь – 1901, март». Тетрадь была начата через полгода после смерти Эмиля. Получается, что после смерти Эмиля, прошло полгода, и Каролайты обосновались в Хазельдорфе. Клавдия открыла тетрадь и погрузилась в чтение. Из размашистых записей выходило, что Каролайт приходился племянником Эмилю и приехал в Хазельдорф по приглашению отца Эмиля, Альфреда Планша-Каролайта. Сам Эмиль был младшим сыном Альфреда и должен был завладеть домом в Хазельдорфе по младшенству. Но молодой человек тяготел к поэзии, а поэзия не тянула к загородным проблемам. Поэтому никакие работы в хозяйском доме особо не проводились. Молодой Эмиль просто проживал наследственные деньги. Этот дом он получил от своей матери, которая по исполнении ему пятнадцати лет скончалась, оставила его и двух его старших братьев с отцом. Мать Эмиля никогда не отличалась добротой, имела своевольный характер и предпочитала отделаться от уже выросших сыновей, как только представилась возможность. Но ушла раньше их. По меньшенству, Эмиль вернулся в материнский родной дом, где и закончил свою жизнь. По просьбе Плауша-Каролайта двадцатипятилетний племянник с молодой женой поселились в Хазельдорфе и столкнулись с массой проблем. Например, Каролайт описывает, как ему пришлось переделывать весь парк вокруг дома. «Из окна моего углового кабинета я могу наблюдать сразу две стороны света: главную сельскую дорогу с запада и заросшее болото с севера». От нагонной волны поле постепенно заболачивалось, вода не успевала уходить и территория перед домом превратилась в зыбкую низменность. К лету сильно размножалась мошкара и Каролайту приходилось подолгу выкуривать насекомых из своей комнаты. За полгода, пока никто не жил в Хазельдорфе, на болоте обосновалась водяная крыса. Каролайту ничего не оставалось, как начать обустройство парка. Была перекопана вся территория, выкопали каналы, посадили шотландские липы и даже хотели соорудить загородительную дамбу для небольшого озера, но проект оказался слишком дорогой. Основной механизм для поднятия стенки дамбы так и остался внутри коллектора. Коллектор сверху заложили, а сверху проложили брусчатку. Пусковой механизм по плану Каролайта должен был располагаться неподалёку. Только где, в дневнике не говорилось. Проблемой для Каролайта стала выступающая часть подъёмного механизма. Конец рычага выходил на поверхность и не давал, как следует закрепить последний булыжник. «Всего десять метров от дома и прямо посередине парковой дорожки кончается коллектор. Плиточники никак не могли заложить последний камень, мешал рычаг, который торчал из коллектора всего на сантиметр». В следующих записях про это уже ничего не говорилось. Видимо проблему как то удалось решить. Каролайт очень хвалил в своих дневниках инженера, который порой веселил Каролайта «весёлыми затеями».

После обустройства парка Каролайт занялся обустройством церкви Святого Габриэля. В церковь купили орган и начали поиски викария. Здесь Каролайту несказанно повезло. Священник нашёлся в соседней общине. Между Хазельдорфом и Эльмсхорном располагалось небольшая община Хеттлинген. В общине жили фермеры и пастух, которые обрабатывали сады в летний сезон. Община была небольшая, буквально домов пять. Круглый год там никто не жил, кроме пастуха со своим стадом. Община оживала только с конца марта и по конец сентября. Сразу после сбора урожая сезонные работники разъезжались, а фермеры покидали временные дома и возвращались в Эльмсхорн или в Хазельдорф. Зимовать оставался только пастух, который пас скот.

Клавдия отложила тетрадь и закрыла глаза. Про Хетлинген она и так знала. Сегодня от прежнего Хеттлинга остался небольшой кусочек старых каменных построек. После войны, когда в западную Германию стали поступать деньги из Америки, вдоль реки началось строительство дамбы, и часть Хеттлинга просто исчезла с карты. Зато образовалась новая территория, которая получилась из осушенных болот. Эта территория была признана государственной и была продана под сады.

Клавдия открыла окно и села на подоконник. Свежий ночной воздух проник в комнату. Было много туч, но ветра не было. Значит завтра опять будет дождь. Внутренний двор освещала полная луна. Клавдия задумалась о тех временах и попыталась представить себе Хазельдорф с его жителями. Вся жизнь в Хазельдорфе и Эльмсхорне всегда крутилась вокруг фруктовых садов. Главными вопросами в деревнях всегда была погода, скот и урожай. Что же случилось тогда ночью в парке? Почему Каролайта нашли мертвым, а потом и его жену? И зачем нужен был лаз в склепе? Клавдия вздохнула. Ничего в голову не приходило. Нужно было ложиться спать. Завтра у неё день рождения.

Глава 8.

Утром Клавдия распахнула шторы, и в комнате не стало светлее. Серое пасмурное небо нависало над центром города. Клавдия оделась и взяла пирожные. Ехать на велосипеде было опасно. Вот-вот начнётся дождь и можно просто не справиться с управлением. Но Клавдия ошиблась. До работы она доехала в переполненном автобусе и дождь не начался.

Клавдия припарковала велосипед и поднялась на последний этаж. Дождь опять не начинался. Клавдия оставила пирожные на столе у входа в диспетчерскую, и села за своё рабочее место. Следом за Клавдией зашла Моника и, проходя мимо неё, поставила на стол баночку с яркой наклейкой и сказала:

–С днём рожденья.

–Спасибо – машинально ответила Клавдия.

И стала с любопытством рассматривать подарок. Чтобы Моника кому-то сделала подарок? Она даже не здоровалась, а тут такое.

На этикетке было написано: «Натуральное средство по уходу за кожей лица и шеи «Глина косметическая (зелёная). Наносить на кожу лица и шеи 1-2 раза в неделю, избегая зону вокруг глаз».

Мимо как раз проходил диспетчер таможенного склада Хондонг. Он был китайцем по происхождению, но закончив учёбу в Гамильтоне, остался экспатом работать в порту.

–О, что это у тебя, Клавдия?

–Это глина.

–Глина? – не понял китаец.

–Ну да, глина. Это такое специальное косметическое средство для лица.

Хондонг открыл баночку и внимательно осмотрел содержимое.

–Похоже на грязь – удивленно поднял брови китаец.

–Да, это и есть грязь.

–Я думал, что грязь состоит из воды и земли.

–Есть специальная грязь. Например, в СПА. Там делают обёртывания из грязи.

И тут Хондонга осенило и он закивал головой.

–Я видел такое по телевизору. Выглядит, как дерьмо.

–Нууууу, это не совсем дерьмо. Просто оно так выглядит – оправдывалась Клавдия.

– А зачем женщины на лицо дерьмо намазывают? – недоумевал китаец.

Весь зал диспетчерской смеялся в голос. Из дальнего конца зала кто-то крикнул:

– Да, Клавдия, зачем вы намазываете себе на лицо дерьмо? Может не стоит?

В общем, подарок от Моники удался. Клавдия быстро сунула проклятую банку в рюкзак и опустила голову. Клавдия не отчаивалась. Если здесь ей не везёт, то где-нибудь ей обязательно должно повезти.

Вечером она вышла из диспетчерской, глубоко вдыхая воздух. Дождь собирался весь день, и город накрыла пунцовая туча. Клавдия оставила стоять велосипед на парковке и побежала на автобус. Сегодня ей исполнилось тридцать один. Но вокруг ничего не поменялось. И это её очень радовало.

Когда Клавдия вышла на своей остановке, дождь хлестал стеной. По белым плитка, которыми были выложены улицы в центральной части города, лилась сплошным потоком вода. Клавдия добежала до своего подъезда и поднялась по ступенькам. На первом этаже уже стоял пылесос уборщицы. Значит Виктория уже пришла и убирается на первом этаже у обувщика, а потом пойдет к портному. Иногда, пока Клавдия ждала лифт, они с Викторией разговаривали, и уборщица рассказывала Клавдии последние новости из жизни всего дома. Виктория была единственной уборщицей, которая работала у Тибса уже десять лет подряд и знала всё про всех. Виктории было под сорок и она действительно любила свою работу. Детей и семьи у неё никогда не было. Когда Клавдия спросила, не хочет ли она работать в другом месте? Виктория отрицательно помотала головой. Её устраивало, что она целый день могла валяться на диване, а вечером идти пылесосить и мыть туалеты. Жила она одна и часто возвращалась за полночь.

Клавдия на этот раз не стала отвлекать Викторию от работы и сразу поднялась к себе на пятый этаж. Дождь ещё барабанил по крыше. Клавдия включила ночную лампу и села в кровать.

Клавдию ждали дневники Каролайта. Клавдия хотела дочитать до конца аккуратно заполненные листки. В этих записях было множество чисто хозяйственной информации, например, чертежи парника или заметки о качестве молока. Но были там и заметки о повседневной жизни. Как только Каролайт обустроил церковь, в неё потянулись местные жители. Каролайт не возражал, потому что ближайшая церковь находилась аж в Глюкштаде, это было в пятнадцати километрах от Хазельдорфа. Так в Хазельдорфе начался период рассвета. Викарий тоже быстро нашёлся. Как только церковь была построена, на пороге дома возник молодой человек. Им оказался сын пастуха из Хеттлинга, который приехал к отцу после окончания семинарии. Молодой человек изъявил желание служить в местной церкви и Каролайт согласился. Для молодого викария был выстроен домик поблизости и начались постоянные службы в церкви Святого Габриэля.

Молодой человек сразу переселился в новое жильё поблизости и стал часто бывать в доме у Каролайтов. Викарий мог часами рассказывать о местных диких животных и птицах.

Клавдия отложила записи. Странно, она никогда не слышала, чтобы в церкви Святого Габриэля был викарий. Сколько себя помнила Клавдия, там никогда не проводились службы. Церковный шпиль служил, как ориентир. И только. Клавдия принялась изучать записи дальше.

Когда Анна-Лиза родила второго ребёнка, Каролайт принял решение установить надгробную плиту на могилу Эмиля. Способствовал этому молодой викарий, который говорил, что негоже могилу бывшего хозяина оставлять без надгробной плиты. Дела у Каролайта шли хорошо, поэтому он сразу согласился. На надгробии он велел высечь по совету викария одно из стихотворений Эмиля. Через некоторое время в дневнике стали появляться записи о местных сплетнях. Местные рыбаки, которые шли к реке, стали замечать белый туман над могилой Эмиля. Но Каролайт не придавал этому значения. Каролайт вскоре по настоящему увлёкся птицами. Причём его интересовали именно совы и неясыти. Сначала он просто наблюдал за ними в бинокль. Потом викарий научил его различать разные виды сов. Викарий вырос в здешних местах и, как сын пастуха, знал почти всех местных диких животных и птиц. Викарий научил Каролайта прикармливать сов на мышей и подзывать их специальными криками. Каролайт стал выходить по вечерам в парк и прикармливать ночных хищников. Когда Анна-Лиза родила Густава, Каролайт велел соорудить на болотах домик, в который он ездил, чтобы наблюдать за птицами. Викарий также показал Каролайту, как можно дождаться высокой воды и отправиться на лодке по болоту наблюдать за птицами. Анне-Лизе не нравились подобные вылазки на болота, но перечить мужу она не стала. Единственный раз, когда она поехала вместе с ними и маленьким Густавом, кончился слезами. Викарий достал из специального мешочка живую крысу и, вытянув руку вперёд, начал подражать птичьим крикам. Через некоторое время на руку ему сел орлан, который прямо у него с рук склевал бедное животное. Анна-Лиза смотрела на эту картину, и не могла понять одну вещь. На проповедях викарий с распятие в руке говорил о вечной жизни, о Боге и сострадании. Другой рукой он скармливал бедных животных болотным хищника. Вскоре она заметила, что и дружба с викарием начала проявляться в странных увлечениях. Например, они вместе ездили на болота и изготовляли чучела для домашней коллекции Каролайта. Викарий научил Каролайта потрошить и набивать чучела для домашней коллекции трофеев. Для этого они подстреливали прикормленных птиц и увозили их в домик на болотах, где проделывали все манипуляции. Каролайт жаловался на страницах дневника, что Анна-Лиза совсем не разделяет его увлечения птицами. Каролайт начал выращивать мышей и крыс в подвале для приманки сов. А жена только возмущалась и просила убрать клетки из подвала. По ночам Каролайт уходил в парк и не возвращался, пока не скармливал всех мышей. Даже когда он ночью перебудил весь дом своими криками, подражая сове, Анна-Лиза не смогла ничего сделать. Викарий же стал верным другом Каролайту, и постоянно сопровождал его в поездках. После утренней службы в церкви Каролайт с викарием обычно уезжали на болото и порой целый день там пропадали. Викарий прекрасно разбирался в местных птицах и животных. Он мог различить их следы, знал их повадки и места для выведения птенцов.

Когда в доме у Каролайтов собирались гости, хозяин с гордостью показывал свою коллекцию чучел и при этом пугал гостей, подражая птичьим крикам. Анна-Лиза очень любила мужа, поэтому старалась в эти моменты молчать, скромно опустив голову. К тому же маленький Густав постоянно требовал внимания, закатывая дикие истерики.

Викарий же стал больше времени уделять проповедям и приходу. В Хазельдорфе он стал уважаемым человеком и нередко к нему приходили за советом или просьбой. У Каролайтов подрастали дети, и белокурою Элизабет пришло время выдавать замуж. Каролайт очень удивился, когда на пороге его кабинета возник викарий и предложил себя в качестве жениха. Каролайт видел в викарии родственную душу, но женихом для своей дочери он видел другого человека. Тем более, что с бургомистр Пиннеберга давно была договоренность, что Элизабет выйдет за его сына. Викарий получил отказ и от дальнейших визитов в дом Каролайта отказался, но продолжил служить в церкви Святого Габриэля.

Дальше в дневнике Каролайт описывал странный случай, который случился в церкви под рождество. Вся церковь была завалена трупами птиц, некоторые были с оторванными головами. Каролайт ужасался на страницах своего дневника, кто мог это сделать. Он считал, что делать это ради забавы нельзя. Он то прикармливал их и изготовлял чучел только ради орнитологии и любви к птицам. Это была последняя запись в дневнике. Дальше записей не было. Видимо Анна-Лиза посчитал все эти дневники бесполезными и оставила их в старом доме. Но через несколько лет она вернулась и больше не уехала из Хазельдорфа. Её тело нашли на том же месте, что и тело её мужа несколько лет назад. Анну-Лизу похоронили рядом с мужем на новом кладбище за Хеттлингеном. Места у церкви Святого Габриэля уже не было.

Клавдия закрыла старую книгу и откинулась на подушку. Бедная Анна-Лиза, сколько ей пришлось пережить. И странные увлечения мужа и его смерть, и пропажу Густава. Зачем же она вернулась после стольких лет? Глаза от долгого разбора закорючек устали и потихоньку Клавдия проваливалась в сон.

Утром Клавдия проснулась с чёткой мыслью, что сегодня она должна заехать в Хазельдорф и ещё раз посмотреть парк. После прочтения дневников всё теперь, казалось, заиграло другими красками. Дождь ещё барабанил по крыше, но уже можно было ехать на велосипеде. Улицы в центре были свободные. По субботам почти не было движения, и редкие автобусы ездили совершенно пустые. Клавдия доехала до порта и пошла пешком до офисов. В офисах никого не было, и Клавдин велосипед стоял одиноко на парковке. Теперь можно за два часа доехать до Эльмсхорна. Эльза уже звонила с утра и ждёт Клавдию с пудингом и имбирным шоттом. Клавдия ехала по пустой дороге, чем вызывала недовольство овец, которые разлеглись на теплом асфальте. После ночного дождя парило и в воздухе ощущалась влага. Овечки использовали любую возможность, чтобы просушить шерсть. Интересно, а кто сейчас занимается овцами на дамбе? Ведь кто-то должен их стричь и лечить. Клавдия перебирала в голове, что ей рассказывала тётя про дамбу и ничего не могла вспомнить. За этим мыслями Клавдия доехала до Эльмсхорна и съехала с дамбы в лес. Эльмсхорн в отличие от Гамильтона уже проснулся. Работы в садах уже начались, и на главной улице с самого утра началось движение. Сады начинались прямо в черте городе. Сезонные работы обычно стартовали с рассветом и заканчивались поздней ночью. Клавдия пропустила группу работников с тачками и свернула к дому тёти.

Дома у тёти Эльзы её ждал пышный шоколадный пудинг с ванильным кремом и имбирный шот. Клавдия сперва налила себе крепкого чая. Сырая погода Гамильтона часто приносит сюрпризы и, чтобы не заболеть, имбирные шоты часто продают прямо на кассе. Но тётя делала имбирную настойку сама, поэтому бутылка всегда стояла в буфете. После слов поздравлений тётя внесла пудинг со свечами и Клавдия задула свечи. Желание она никогда не загадывала, потому что боялась, что они не сбудутся. Теперь можно было приступать к расспросам.

–Тетя, а кто сейчас следит за овцами на дамбе?

–Вроде местный пастух, но я слышала, что он из Хеттлингена.

–А как один пастух может следить за таким количеством овец?

От Веделя до Глюкштада вал дамбы тянулся на почти на шестьдесят километров. Клавдии сложно было представить, что один пастух обрабатывал всю дамбу.

–Думаю, что их несколько. Один, я знаю, точно живет в Хеттлингене. Его я видела несколько раз в супермаркете на кассе. Есть ещё один, но он из Пиннеберга.

–А разве в Хеттлингене ещё кто-то живёт?

–Там осталась овчарня и круглый год живет пастух, который обрабатывает часть дамбы от Веделя до Эльмсхорна. На овчарне он стрижёт овец и есть боксы для ягнят. Когда ягнята вырастают, он отправляет их на дамбу. Обычно по вечерам овцы уходят под деревья на ночлег. Раз в неделю пастух может перегонять овец на другой участок. Также в обязанности пастуха входит обработка шерсти. При овчарне есть оборудованные сушилки для шерсти, которую он потом продаёт. Новую овчарню построили, как только появилась дамба. Работа пастуха заключается в том, чтобы перегонять овец с одного участка дамбы на другой. Если одна из овец заболеет, он обычно везёт её в Пиннеберг. Там есть ветеринарная станция.

–Тётя Эльза, ты не помнишь, пастух был всегда один и тот же?

–Они всегда были местные. Старую овчарню и старый дом пастух сдаёт сезонным рабочим, а сам с семьёй живет на новой овчарне неподалёку.

–А ты знаешь, что раньше викарий из церкви Святого Габриэля был сыном пастуха?

–Был когда-то очень давно, ещё до войны. Я даже была там пару раз на службе в детстве. Но постоянного викария там почти никогда не было. Все местные викарии быстро переходили в новую церковь Святого Якоба. Церковь очень старая, там почти всё с прошлого века. Он был при Каролайтах, но как только дом опустел, и викарий тоже уехал.

Значит больше постоянных викариев не было в Хазельдорфе и все викарии были либо из Эльмсхорна, либо присланные из Пиннеберга, ближайшего большого города.

Клавдия ещё немного посидела у тёти Эльзы и поехала в Хазельдорф. На этот раз она поехала по главной дороге, а не через лес. Клавдия доехала до конца улицы, до дома, где в ночь происшествия видела свет в чердачном окне. Домик был кирпичный, но очень старый. Следовало к нему как следует присмотреться. Наверное, он до сих пор пустовал, потому что обычной семье там не поместиться, а одному дорого оплачивать целый дом. Клавдия присмотрелась. Ничего с прошлого раза не поменялось: всё те же грязные окна и заросший порог. Интересно, для кого строили этот крошечный однокомнатный домишко в одно окно? Ну прямо кукольный какой-то. Здесь может жить только один человек. Двое уже точно не поместятся.

Домик был последним на этой улице, и дальше была небольшая площадь-развилка перед заросшим домом Каролайтов. По сути это был конец деревни. Дальше дорога огибала дом Каролайтов, и вела через заброшенный парк к мосту через реку. Другой рукав дороги вёл на Хеттлинген. Хеттлинген был небольшой общиной близь Хазельдорфа, но уже давно был его частью. В Хеттлингене находились в основном овчарни. В старой овчарне оборудовали жильё для наёмных работников, а новая овчарня располагалась чуть дальше. Значит по этой старой дороге гонит пастух овец на дамбу. Клавдия стояла на развилке и думала, куда ей стоит поехать: через парк к церкви Святого Габриэля или лучше отправиться в Хеттлинген.

Мысли Клавдии прервал крик птицы. Так как дело было уже к вечеру, начали просыпаться совы-неясыти. Клавдия повернула руль вправо и поехала в парк. Церковь Святого Габриэля и старое кладбище располагалась на островке, окруженном каналом. Это была уже граница деревни. Дальше была топь, поросшая лесом и болота. Клавдия попыталась представить себе, как в нагонную волну Каролайт садился с викарием в лодку, брал с собой клетку с мышами и отправлялся на болота в птичий домик, чтобы прикармливать птиц. Клавдия оставила велосипед сразу после маленького мостика, соединявшего парк с кладбищем, и пошла пешком до могилы Эмиля. Надгробие уже давно заросло травой. Вазоны, которые стояли с обеих сторон, давно облупились и почернели. Клавдия вытащила из рюкзака щётку-скребок и пузырек с отбеливателем и налила на плиту. Содрав часть мха и зелени, Клавдии удалось прочитать первые строки надписи: «Однажды церковь открыта была». Где-то она уже видела эти слова. Клавдия села на край плиты и принялась вспоминать. Вот она дома разворачивает пожелтевшие письма и открывает конверты. В письме от Эмиля к Катарине было написано такое же стихотворение. И уже через два года после смерти Эмиля здесь появилось надгробие с таким же стихотворением. Причем обустройством могилы занимался викарий. Значит, он узнал о последнем стихотворении Эмиля только когда устанавливал надгробие. Всё сходилось на викарии. Но как узнать о викарии-орнитологе побольше?

В своих дневниках Каролайт всегда называл викария по должности, и нигде Клавдия не видела его имени. Везде были фразы «Мы с викарием …», «… после службы викарий предложил … » или «по совету викария …». Каролайт проводил много времени со служителем церкви, но как его звали, нет даже в дневниках Каролайта. Клавдия вздохнула и отправилась обратно. Солнце уже садилось, и Клавдия решила ещё раз обойти церковь. Вдруг она что-то упустила из вида. Здание действительно было очень старое. Но крепко сложенные стены были неприступны. Все двери были наглухо закрыты, и попасть внутрь было не возможно. В церкви наверняка сохранились ещё церковно-приходские книги, где значилось имя викария. Вот бы попасть внутрь! Но об этом не стоило даже и думать! Солнце почти скрылось за горизонтом, и Клавдия хотела уже идти к велосипеду, когда увидела дорожку из протоптанной травы. Дорожка вела через кладбище в лес. Ноги сами повели Клавдию по следу через могилы. Следы примятой травы оканчивались у самого края кладбища, и дальше Клавдия уперлась в лес. Точнее в топь, заросшую деревьями и кустарниками. Клавдия знала, что за лесом болота. Но следы заканчивались ровно на границе с лесом. Куда же дальше пошёл тот, кто оставил эти следы? Клавдия подняла рукой ветки кустарника и обнаружила деревянные доски, брошенные в топь. Клавдия посмотрела по сторонам. Вокруг никого не было. В случае чего никто не придёт ей на помощь. Но делать было нечего, и Клавдия наступила на полу утопленную доску.

Кто никогда не был на болоте, то вряд ли может себе представить, как они коварны. Ошибись на сантиметр, и ты мгновенно окажешься по пояс в трясине. Да ещё тебя начнёт туда медленно засасывать. Чем больше ты будешь пытаться выбраться, тем больше трясина будет забирать жертву. Но тот, кто положил доски на трясину, был уверен, что пройдет. Клавдия стала продвигаться по настилу вперёд. Мошкара уже во всю летала к вечеру, и Клавдии приходилось отмахиваться от жужжащих насекомых. Деревянный настил привёл Клавдию к болоту. Клавдия остановилась в нерешительности. А дальше куда? Дорога привела её к высокой воде и края досок уходили под воду. Если кто-то и пользовался этой тропой, то он должен был дальше садиться в лодку и плыть. Только так можно было преодолеть водоём. Клавдия постояла в нерешительности несколько минут, дороги дальше не было. Клавдии ничего не оставалось, как развернуться назад. Она забрала свой велосипед и сразу за мостиком взяла курс на Гамильтона. На дамбе ей встречались возвращающиеся из Глюкштада велосипедисты. Дорога была почти свободна. Клавдия крутила педали и думала, о том, что она сегодня обнаружила. Мысли роились у неё в голове.