Текст книги "Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине"

Глава VIII

Искусный лекарь, могущий исцелять болезни, стоит целой армии.

«Илиада»

– Удивительная история, сэр Томас, – сказал больной монарх, выслушав донесение верного барона Гилсленда, – но уверен ли ты, что этот шотландец действительно тот, на кого можно положиться?

– Не знаю сам, как сказать вам, государь, – ответил осторожный и подозрительный лорд, – я слишком близкий сосед шотландцев, слишком часто приходилось мне иметь с ними дело, чтобы не знать их характера, и они мне не внушают доверия. Но этот человек показался мне честным, в этом я должен отдать ему справедливость.

– А каково его поведение как рыцаря?

– Ваше Величество имели случаи заметить его, и я уверен, что в сражениях рыцарь Спящего Барса привлек ваше внимание. О нем всегда отзываются с похвалой.

– И он действительно этого заслуживает. Мы сами были свидетелями его мужества и храбрости. Для чего в дни сражений мы всегда в первых рядах наших войск? Конечно, не из пустого тщеславия и желания суетной славы мы наблюдаем подвиги наших союзников и товарищей по оружию. Слишком хорошо нам известно, как ненадежны человеческие похвалы, чтобы ради них облекаться в латы.

Как противоречили эти слова обычному настроению короля! Барон де Во испугался, услышав их. Не предчувствие ли приближавшейся кончины заставляет Ричарда так презрительно относиться к военной славе, славе побед, по-видимому, единственной цели его жизни. Но вспомнив, что перед палаткой он встретил духовника короля, барон де Во объяснил себе настроение Ричарда внушением почтенного отца и ни слова не возразил королю.

– Да, – прибавил Ричард, – я всегда замечал, как хорошо исполнял свой долг рыцарь Спящего Барса. Мой предводительский жезл обязывает меня наблюдать за всеми и все замечать. Давно бы он получил знаки отличия, если бы не его гордость и самоуверенность.

– Государь, – сказал барон Гилсленд, видя, что король переменился в лице, – я боюсь прогневить вас, но хочу ходатайствовать перед вами за его проступок.

– Что такое? – сердито спросил Ричард, насупив брови. – Быть не может, чтобы ты ходатайствовал за дерзновенного?

– Простите, Ваше Величество, если напомню вам, что мое звание дает мне право позволять дворянам знатных фамилий держать при себе по одной или по две гончих собаки для развлечений на охоте; к тому же грешно было бы убить или ранить такое прекрасное животное, как его собака.

– Так она очень хороша?

– О да, государь, – восторженно ответил барон, страстно любивший охоту. – Лучшей породы я не видел, ее широкая грудь и крепкая спина покрыты чистой черной шерстью. Она так сильна, что легко могла бы опрокинуть вола, а прытка, как антилопа.

Король улыбнулся его восторгу.

– Что же, вопрос решен, – сказал он, – если ты уже позволил ему держать собаку. Однако не будь слишком щедр на эти разрешения, так легко можно перевести всю дичь в Палестине. Но довольно об этом, вернемся к лекарю. Ты, кажется, говорил, что рыцарь встретился с ним в пустыне?

– Нет, Ваше Величество. Вот как было дело. Шотландец был послан с поручением к древнему пустыннику Энгаддийскому, о котором мы столько слышали…

– Но что же это такое! – взволнованно вскричал Ричард. – В чем заключалось его поручение и от кого оно шло? Как осмелились послать кого-то в Энгаддийский монастырь, когда туда отправилась на богомолье королева, чтобы испросить у Бога мое выздоровление?

– Его послал Совет крестоносцев, государь. В чем же состояло его поручение, этого он не захотел сказать мне. Не думаю, что в лагере известно о паломничестве королевы. По крайней мере, я узнал об этом только сегодня. Князья могли также не знать о предпринятой Ее Величеством поездке, так как королева никого не принимала с тех пор, как вы, опасаясь, чтобы она не заразилась, просили ее не бывать у вас.

– Хорошо, мы это узнаем. Итак, этот шотландец, этот посланник нашел скитавшегося лекаря в Энгаддийской пещере?

– Нет, Ваше Величество, но, кажется, здесь, недалеко отсюда, он встретил сарацинского эмира, с которым, померившись силами и признав его достойным своего общества, прибыл в Энгаддийскую пещеру.

Де Во, не сумев кратко пересказать происшествие с сэром Кеннетом, перевел при этих словах дух.

– И тут они нашли лекаря? – с нетерпением спросил король.

– Нет, государь, но сарацин, узнав о болезни Вашего Величества, сказал, что Саладин готов прислать вам личного лекаря, уверив вас в его знаниях и искусстве. Шотландец прождал день или два в пещере, куда прибыл вскоре лекарь. Его окружала пышная свита с трубами и литаврами и конный конвой, как владельного князя. Он привез с собой верительные грамоты от Саладина.

– Отдали ли их просмотреть Джакомо Лоредани?

– Я показывал их переводчику перед тем, как принести сюда, и вот перевод по-английски.

Ричард взял поданный ему де Во пергамент и, взглянув на него, вернул, попросив прочесть. Содержание письма было следующее:

«Именем Аллаха и Мухаммеда, пророка его…

Саладин царь царей, султан Египетский и Сирийский, светило и прибежище всех правоверных, посылает приветствие свое Мелеку Рику – Ричарду Английскому. Узнав, что тяжелая болезнь одолела тебя, царственный брат наш, и что при тебе находятся неискусные назареянские и иудейские лекари, лечащие без благословения Аллаха и нашего пророка…»

– Позор и срам да падут на его голову! – воскликнул Ричард, прервав чтение.

«…посылаем тебе для помощи собственного нашего лекаря, Адонбека эль-хакима, при виде которого ангел Азраил[9]9
  Ангел смерти. (Примеч. авт.)


[Закрыть]отлетает, покидая одр больного. Ему известны свойства всех трав, путь солнца, луны и звезд, и он может изменить человеку даже предназначенную ему судьбу. Просим тебя принять его с доверием не только потому, что желаем тебе оказать услугу как достойнейшему воину, составляющему славу всей Франгистании (Европы), но и для того, чтобы скорее закончить нашу долгую борьбу либо заключением вечного мира, либо битвой на ратном поле. С саном твоим и таким мужеством не подобает тебе погибнуть рабской смертью. Наша слава не допустит, чтобы смерть сразила славного противника. И да подаст тебе проро…»

– Довольно, довольно! – вскричал Ричард. – Я не могу больше слышать имени пророка! Вся кровь закипает во мне, когда слышу, что храбрый и достойный Саладин чтит его. Да, я приму его лекаря, я не огорчу благородного язычника недоверием, я сражусь с ним на поле битвы, как он мне предлагает, и он не упрекнет в неблагодарности Ричарда Английского. Я повергну его своей секирой, обращу в христианскую веру мощными ударами, каких он еще не испытывал. Он откажется от своих заблуждений перед крестом рукоятки моего надежного меча, и я окрещу его на поле битвы, шлемом своим почерпну я очистительной воды, хотя бы она была обагрена моей или его кровью. Ступай же, Томас Малтон. Что ты медлишь и не спешишь ускорить благоприятной развязки? Приведи мне лекаря.

– Государь, – отвечал де Во, которому эта излишняя доверчивость показалась результатом сильного жара, – не забудьте, что султан – язычник и что вы его опаснейший враг.

– Потому ему и выгодно оказать мне услугу; он боится, что лихорадка унесет его славного противника, лучший трофей в случае их победы. Пойми же, что он любит меня так же, как и я его, как два благородных противника могут любить друг друга. Клянусь, грешно сомневаться в его честности!

– Однако, государь, не лучше ли подождать немного и посмотреть, как подействует его лекарство на оруженосца шотландца. Я отвечаю за вас своей жизнью и, конечно, заслужил бы смертную казнь, если бы поступил теперь неосторожно и позволил бы погибнуть вам, единственной надежде всего христианства.

– Я впервые вижу твое колебание, – сказал Ричард с укоризной.

– Я бы не поколебался, государь, если бы не сомневался, что вы будете спасены.

– Так пойди же посмотри, недоверчивый человек, как сейчас себя чувствует больной оруженосец. Право, я согласен, чтобы этот лекарь меня или убил или вылечил, настолько тяжелы мои муки. Целый день я лежу и не могу встать в то время, как слышу барабанный бой, ржание лошадей и звуки труб.

Барон тотчас вышел, но, чувствуя себя не вправе вверить государя попечениям мусульманина, решил рассказать обо всем духовному лицу, которое ободрило бы его.

Он высказал свои сомнения и колебания архиепископу Тирскому, зная, какое влияние оказывает он на короля Ричарда, который любил и уважал прелата за его проницательность и знания. Архиепископ выслушал де Во как тонкий политик, а качеством этим всегда отличалось католическое духовенство. Он быстро разрешил сомнения де Во и откровенно высказал свое мнение.

– Лекари могут, конечно, приносить пользу, – сказал он, – независимо от их происхождения и звания, так же как и лекарства часто действуют благотворно, независимо от того, из каких веществ они сделаны. Итак, несомненно, можно при необходимости прибегать к помощи язычников, которые могут оказаться полезными христианам. Потому-то мы имеем право порабощать мусульманских пленников. Ведь и первобытные христиане держали в услужении некрещеных язычников. На корабле, на котором плыл святой апостол Павел в Италию, все матросы, бесспорно, были язычниками. Что же говорил о них святой апостол Павел:

«Nisi hi in navi manserint vos salvi fieri non potestis».

(«Если они не останутся на корабле, вы не можете спастись».)

Да ведь и евреи отвергают христианство, как и мусульмане; однако почти все лекари в нашей стране евреи и мы лечимся у них без всяких колебаний. Потому и мусульманин может лечить христианина – quod erat demonstrandum[10]10
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть].

Но когда де Во изложил архиепископу свои сомнения относительно измены со стороны сарацин, тот задумался, не зная, как решить этот вопрос. Барон показал ему верительные грамоты султана. Долго перечитывал их архиепископ и сравнивал подлинник с переводом.

– Не могу я положиться на совесть этих хитрых льстивых сарацин, – промолвил он наконец. – Слишком сведущи они в отравах и умеют приготовить яд таким образом, что он начнет действовать несколько недель спустя после его приема, а покусившийся на жизнь успеет избегнуть наказания. Они умеют напитывать ядом тончайшие сукна, кожи, даже бумагу и пергамент. Боже сохрани! Да как же я, зная все это, так долго держал в руках эту бумагу! Возьмите ее, Томас, заберите поскорей!

Он поспешно протянул руку, чтобы возвратить бумагу барону, и прибавил:

– Пойдемте, милорд, в палатку оруженосца и посмотрим, действительно ли он так искусен, как утверждает. А там увидим, можно ли ему доверить лечить короля Ричарда. Однако подождите немного, я захвачу с собой свою коробочку с ароматами: говорят, эти лихорадки заразны. Советовал бы и вам, милорд, запастись розмарином, смоченным в уксусе, для защиты от этой болезни.

– Благодарю, ваше преосвященство, – ответил Томас Гилсленд, – я давно мог бы заразиться, находясь у постели моего государя, если бы мой организм был восприимчив к этой болезни.

Архиепископ Тирский со времени болезни короля тщательно избегавший бывать у Ричарда, невольно покраснел. Он попросил барона указать ему дорогу, и вскоре они подошли к дверям бедной хижины рыцаря Спящего Барса.

– Как справедливы, милорд, слухи, – сказал прелат де Во, – что эти шотландцы заботятся о своих слугах меньше, нежели мы о своих собаках. Смотрите, этот храбрый рыцарь, который со временем достигнет высших почестей, поместил своего оруженосца в лачугу хуже собачьей конуры в Англии. Какого вы мнения о своих соседях, милорд?

– Я думаю, что господин, помещающий своего слугу туда же, где живет сам, достаточно заботится о нем, – ответил де Во, входя в хижину.

Архиепископ последовал за ним с заметным отвращением, которое не смог сдержать, несмотря на свойственную ему выдержку. Вспомнив же цель своего посещения, он с гордой, величественной осанкой вошел внутрь, думая своим видом вызвать почтение у чужестранца.

Вид архиепископа действительно мог внушить уважение. В молодости он считался красивым мужчиной, да и теперь, чувствуя приближение старости, любил вспоминать былое. Он носил богатую епископскую одежду, опушенную дорогим мехом, верхнее же платье было всегда из тонких кружев. Драгоценные перстни, унизывающие его пальцы, светившиеся на короткой мантии застежки из чистого золота, его тщательно расчесанная, посеребренная годами борода, лежавшая на груди, – все свидетельствовало о том, как много внимания уделял он своей внешности. Два прислужника сопровождали его всюду, один из них по восточному обычаю держал над ним зонтик из пальмовых ветвей, другой навевал прохладу веером из павлиньих перьев.

Архиепископ Тирский не застал шотландского рыцаря. У постели больного, поджав ноги на циновке, сплетенной из листьев, сидел мавританский лекарь в том же положении, в каком оставил его рыцарь де Во за несколько часов до того; он держал руку больного, который, казалось, спал глубоким сном, и время от времени щупал его пульс. Молча остановился перед ним прелат, надеясь своим высоким саном внушить уважение и ожидая почтительного поклона, но Адонбек лишь вскользь взглянул на него. Когда же архиепископ удостоил его своим приветствием на франкском языке, служившим для международных сношений с Востоком, лекарь просто ответил ему:

– Салам-алейкум – «да будет мир над вами».

– Не ты ли лекарь, мусульманин? – спросил его прелат, несколько оскорбленный холодным приемом. – Я хотел бы поговорить с тобой о твоем искусстве.

– Если ты имеешь хоть какое-нибудь понятие о медицине, – ответил лекарь, – то неужели тебе неизвестно, что в комнате больного никогда не ведутся совещания и переговоры. – Затем, указывая на собаку, лежавшую в шалаше и заметно сдерживавшую глухое ворчание, он прибавил: – Смотри, как положено держать себя в присутствии больного. Даже собака, по врожденному инстинкту, сдерживает свой лай, чтобы не потревожить больного. Если тебе нужно переговорить со мной, выйдем отсюда.

При этих словах он встал, чтобы самому выйти из шалаша.

Несмотря на простую одежду мавританского лекаря, на его низкий рост, резко контрастирующий с величественной осанкой прелата и исполинским ростом барона, во всей фигуре его, поступках и движениях было нечто такое, что внушало уважение и удерживало архиепископа Тирского от потока готовых вылиться негодующих слов. Выйдя из шалаша, архиепископ несколько минут молча смотрел на мавританского лекаря, не зная, о чем заговорить. Высокая шапка на голове мавра закрывала его широкий и открытый лоб; на гладких щеках, видных из-под длинной бороды, не было ни морщинки. О его черных проницательных глазах мы уже упоминали.

Прелат, пораженный молодостью лекаря, прервал молчание, которого последний не думал нарушать, спросив, сколько ему лет.

– Годы обычных людей, – ответил лекарь, – узнаются по их морщинам, годы же мудрецов определяются теми познаниями, которые они успели приобрести. Я думаю, что буду прав, обозначив мои лета ста годами по исчислению хиджры[11]11
  Желая обозначить, что его знания могли бы быть приобретены в течение 100 лет. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Барон Гилсленд, приняв его слова в буквальном смысле, испуганно посмотрел на прелата, который, хоть и понял смысл услышанного, многозначительно покачал головой. Затем, приняв важный вид, он спросил лекаря, чем он может доказать свое искусство в медицине.

– Чем я могу доказать его? Словом, данным могущественным Саладином, – ответил мудрец, поднеся в знак почтения свою руку к шапке, – словом, которому он никогда не изменял, дано ли оно было его друзьям или врагам; нужно ли тебе еще какое-либо свидетельство, назареянин?

– Мне необходимо очевидное доказательство твоего искусства, – сказал барон, – иначе я не допущу тебя к постели Ричарда.

– Таким доказательством, – ответил лекарь, – служит исцеление больного. Взгляни на этого воина, который лишился сна от лихорадки, кровь которого сгустилась от страшного жара. Болезнь эта усеяла ваш лагерь костями, а знание ваших назареянских лекарей так же мало может защитить вас от нее, как шелковая кольчуга от стального клинка, посмотрите на его исхудавшие прозрачные руки и пальцы. Еще сегодня утром покров смерти простирался над ним, Азраил и я стояли у одра его, и теперь душа его не покинет тела. Не тревожьте меня расспросами, подождите кризиса и в безмолвии воздайте хвалу за чудесное исцеление.

Между тем наступило время вечерней молитвы. Лекарь, обратясь лицом к Мекке, стал на колени и прочитал молитвы, которыми мусульмане заканчивают свои дневные труды. Архиепископ и барон с презрением и негодованием смотрели на него, его молитва казалась им богохульной, но ни тот, ни другой не сочли уместным прервать ее.

Наконец мавр поднялся. Войдя в шалаш, где лежал больной, он достал серебряную коробочку, вынул из нее губку, пропитанную ароматическим составом, и поднес ее к лицу оруженосца. Больной чихнул, медленно раскрыл глаза, блуждающим взором обвел вокруг. Полуобнаженная фигура, лежавшая на постели, невольно возбуждала жалость: сквозь прозрачную кожу, едва обтягивавшую тело, ясно обозначались кости и хрящи, лицо его осунулось, ссохлось, сморщилось. Глаза, недавно разгоряченные жаром болезни, стали спокойны; он заметил присутствие знатных вельмож в шалаше и спросил слабым, почтительным голосом о своем господине.

– Узнаешь ли ты нас, вассал? – спросил его лорд де Во.

– Не совсем, – отвечал оруженосец, – но по вашему красному кресту я вижу, что вы знатный английский барон, в другом же господине я узнаю святого прелата и испрашиваю у него благословения бедному грешнику.

– Ты его получишь, – сказал архиепископ и, подходя к постели больного и осеняя его рукой, произнес: «Benedictio Domini sit vobiscum».

– Вы видите, лихорадка прекратилась, – сказал Адонбек. – Он говорит спокойно, пришел в себя, и пульс его бьется так же ровно, как и ваш. Посмотрите!

Архиепископ не решился дотронуться до больного. Томас Гилсленд, менее боязливый, взял руку больного, ощупал его пульс и убедился, что лихорадка действительно прошла.

– Да, это чудо, – сказал рыцарь, глядя на прелата, – он совершенно здоров. Я отведу лекаря сейчас же к королю Ричарду. Что вы на это скажете, ваше преосвященство?

– Подождите немного, – остановил его лекарь, – я вылечу оруженосца, прежде чем оставить его. Я пойду с вами, но сперва дам ему целительный эликсир.

С этими словами он взял в руки серебряную чашку и наполнил ее до краев водой из тыквенной бутылки, стоявшей у постели. Затем, достав маленький плотно связанный из серебра и шелка мешочек, сквозь стенки которого не видно было содержимого, он опустил его в чашку и продержал минут пять, храня глубокое молчание.

Барон, зорко наблюдавший за действиями лекаря, услышал мгновенное шипение в воде.

– Выпей, – сказал лекарь больному, поднося ему чашку, – ты уснешь, а проснувшись, будешь бодр и здоров.

– И этим-то простым питьем ты думаешь исцелить монарха? – спросил архиепископ Тирский.

– Как видишь, я вылечил им нищего, – ответил мудрец.

– Отведем же его к государю, – сказал барон Гилсленд. – Он доказал, что знает тайну исцеления. Если же он не сможет добиться результата, то и кабалистика не спасет его.

В то время как они собирались выйти, больной, изо всех сил напрягши свой голос, крикнул им вслед:

– Уважаемый прелат, благородный рыцарь и вы, достойный лекарь, если хотите, чтобы я спокойно заснул и выздоровел, скажите мне, где мой любимый господин?

– Он отправился с важным поручением в дорогу, друг, – ответил ему прелат, – и, быть может, еще несколько дней будет отсутствовать.

– К чему обманывать беднягу? – сказал барон Гилсленд.

– Твой господин возвратился в лагерь, друг, – обратился он к больному, – и ты скоро его увидишь.

Больной поднял свои исхудавшие руки к небу, вознося благодарность, но, поддаваясь снотворному действию напитка, медленно опустил их и заснул глубоким сном.

– Вы правы, сэр Томас, – сказал архиепископ, – больному не надо знать неприятную правду, его надо успокоить хоть и ложью.

– Что вы хотите сказать этим, ваше преосвященство? – с живостью спросил де Во. – Неужели вы думаете, что я решился бы солгать для спасения даже дюжины таких больных?

– Вы сказали, – отвечал прелат, заметно встревоженный, – что господин этого оруженосца, рыцарь Спящего Барса, возвратился.

– Он действительно приехал, – сказал де Во, – несколько часов тому назад я говорил с ним. Этого лекаря привез он.

– Матерь Божия! – воскликнул архиепископ, очевидно смущенный. – Да почему же вы не сказали мне о его возвращении?

– Разве я не говорил вам, что рыцарь Спящего Барса привез лекаря? Я вам, кажется, сообщил это, – беспечно отвечал барон де Во. – Но не в том дело, его возвращение не связано ни с искусством этого лекаря, ни со здоровьем Его Величества.

– Возвращение его может иметь важные последствия, очень важные, – сказал архиепископ. – Но где же он? Куда он девался? – спросил он, нетерпеливо топнув ногой. – Боже, спаси, как бы не вышло неприятного недоразумения!

– По всей вероятности, слуга может сказать вам, где находится его господин, – отвечал барон де Во, заметно удивленный волнением прелата.

Он окликнул мальчика, о котором мы уже упоминали, и тот на едва понятном языке кое-как объяснил им, что за несколько минут до их прихода молодой офицер от имени короля приходил за его господином. При этих словах волнение архиепископа достигло высшей степени, даже барон де Во, отнюдь не проницательный наблюдатель, заметил его смущение.

Он поспешно простился с рыцарем, который смотрел на него с возраставшим недоумением, и затем направился с мавританским лекарем к шатру короля.