Текст книги "Дым в горах"

Глава 5

Очень сильный холод съедал маленького мальчика, крепко держащегося за руку своей сестры. Рубен шел впереди них, держа у руках карту и компас. Ему было невыносимо больно, и рана на животе болела все сильнее. Непрерывное движение их совсем утомило и начало казаться нескончаемым. Закат забирал с собой солнце, постепенно меняя его на яркую луну, нависающую над людьми. Они преодолевали высокие склоны и одинокие леса, пустынные, почти неживые. Но деревья смотрели почти с жалостью на людей, потерявших все. Однако даже деревья не догадывались, что эти брошенные Богом люди не потеряли все, пока имели друг друга. И ни одна вещь не могла их уничтожить, пока они держались вместе, – дети одной нации, имеющие разную, но почти одну кровь. Они дышали одним воздухом, где бы ни находились, – воздухом гор, которые оберегали вечный сон их предков. Горы, единственный союзник на пути, не знали, что эти люди, эта нация больна ими, как и Аревахач не знал, что стал для непобедимого народа символом.

Самые разные мысли крутились в голове мальчика, исполняя йархушту. Жесткими, но мягкими движениями они заполняли разум стремящегося понять происходящее Арамика, который не осознавал, что лучше не знать ничего. Рубен же постепенно сходил с ума, всем сердцем желая этого. Ему было легче свихнуться и быть в неведении. Но Ануш так не могла. Она знала слишком много, слишком глубоко. И единственные слова, бившиеся в ее голове, словно становились все громче и громче: «За что?» Она не знала и не могла знать, не хотела знать ответа. Ей было слишком больно, и сердце ее постепенно превращалось в лед, внимая ледяному воздуху, бегающему по ее телу. Но эти слова вытесняли мысли об Арамике, и руки их горели, сомкнутые, как тела близнецов в утробе матери. Они были неразделимы и из-за этого вечны. Как и вся их нация, они жертвовали собой ради вечной веры, ради своих устоев, ради того, чтобы остаться собой. И, взглянув на брата, с трудом делающего шаги, Ануш шумно выдохнула.

– Когда мы сможем передохнуть? – спросила она с мольбой в голосе, прекрасно понимая, что остановиться сейчас – значит замерзнуть до смерти. Они с Рубеном переглянулись, ощутив безусловный страх и почувствовав усталость друг друга. Парень поднял свои усталые, впалые глаза с синяками под ними и взглянул на Ануш.

– Через пару часов, когда солнце сядет, – ответил Рубен, и дрожь пробегает по его плечам. Он дергается и вновь смотрит вперед, с трудом, но все же понимая, куда они идут. В его ушах стоял звон кинжалов, и мужчина почти видел своих родных вокруг. Их призраки словно окружали его, постоянно находясь рядом, оберегая его. Рядом с ним шагала молодая, красивая девушка с округленным животом, несущем в себе ребенка. Рубен улыбнулся ей и кинул взгляд на своих родителей, шагающих в обнимку чуть позади. Только поблизости никого не было, кроме двух детей, верно идущих за молодым человеком. Он так невыносимо хотел оказаться рядом с родными, что видел их вокруг. Так невыносимо хотел кинуться в их объятия, увидеть своего ребенка, таящегося в его любимой, но теперь он только мог их найти в чертогах своего разума, в своей надежной памяти – в единственном, что у него осталось от прошлой счастливой только начавшейся жизни. Он нашел все, ведь когда находишь человека, которого просто любишь, ни за что, просто так, за то, что он есть, то жизнь становится совершенно другой, и каждый вздох меняется, когда два сердца сливаются вместе в танце чистой, вечной любви. Но когда человек теряет любовь, он забывает самого себя, будто до этой любви никого на его месте никогда и не было. Лишь огромная пустота, оболочка без души.

Любовь к Родине была такой же. Потеряв Родину, человек умирал изнутри, и больше не было никаких причин смеяться, радоваться или желать быть счастливым.

Ануш устало выдохнула. Тот подпрыгивал на месте, стараясь согреться, и девочка в недоумении посмотрела на Арамика, не понимая, откуда у него есть силы даже дышать. Ведь у нее и они, и желание жить иссякали, как и она сама таяла на глазах. Солнце покидало их, и, казалось, они уже привыкли к этой потере, но холод и ветер будто глумились над ними, придумывая все более жестокие пытки.

– Я обещаю, мы остановимся, как только найдем место безопаснее. – произнес Рубен, прекрасно понимая, что дети устали.

Ануш трепетным взглядом осмотрела окрестности и озадаченно провела рукой по волосам – все еще шелковистым, но словно тоже измученным, как и она сама.

– Как твоя рана, Рубен? – спросила девочка. Они с юношей договорились обращаться друг к другу на «ты», хоть девочке это и удавалось с трудом.

– Все хорошо, – заметив ее недоверчивый взгляд, парень повернулся к Ануш. – Честно.

Ануш цокнула, надувая губы. Она уже видела подобное ножевое ранение в своем родном городке и поэтому знала, что так быстро они не проходят, но сил думать об этом сейчас не было. Беженцы на своей родной земле, они были истощены, потеряны, разбиты. Но, несмотря на это, продолжали упрямо идти вперед, наперекор всем преградам и тревогам.

– Ануш, я очень голоден, – жалобно сказал Арамик. Девочка повернулась к его такому родному, но исхудавшему, переставшему светиться лицу. И все же его кожа имела более здоровый цвет, нежели кожа Рубена, становящаяся все светлее. От природы смуглый, он никогда не был таким бледным. Ануш мягко ущипнула мальчика за щеку.

– Я знаю, солнце. Мы найдем что-нибудь поесть, я…

Рубен резким движением руки закрыл рот девочке и схватил детей, прячась за дерево. Приложив указательный палец ко рту, юноша осторожно указал на то, что увидел в нескольких метрах перед собой, – трех мужчин крепкого телосложения в форме и старика, стоящего пред ними на коленях. Ануш прикрыла лицо брата, со страхом в глазах смотря на Рубена. Дети повернулись к людям спиной, а молодой человек, наоборот, встал лицом к мужчинам, чтобы все увидеть. Все они четко слышали голоса солдат и старика, и каждое их движение очерчивалось острым звуком режущегося воздуха.

Лицо старика было все в крови, и он лишь беззащитно стоял на коленях, ожидая своей смерти. Его глаза были безжизненно направлены на револьвер, крепко сжатый в руке одного из солдат, а руки, придерживая голову, лежали на его затылке.

– Баран, – громко выплюнул один из солдат и ударил старика по лицу кулаком.

Тот лишь прикрыл глаза, начав молиться. Мужчины переглянулись, заливаясь мерзким смехом. Он заполнил все пространство, как эхо отдаваясь в сердцах детей и Рубена противным ощущением. Солдат снова ударил старика со всей силы, но теперь специально по узким губам, вмиг прекратившим свою молитву.

– Хочешь, чтобы мы тебя убили?

Не получив ответа, он пнул армянина в грудь ногой, но тот не сдвинулся с места, а лишь чуть улыбнулся, обнажая кровавые поломанные зубы. Смотря в пол, старик выплюнул алую жидкость и хмыкнул.

– Убейте меня. Мне что с того, – отчетливо, без эмоций произнес он, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

Солдат цокнул, издав смешок, и схватил старика за грудь, поднимая к себе. Резким движением он швырнул худощавого армянина на пол и наклонился к нему.

– Ты думаешь, я шучу, козел?! – прокричал он. – Да я тебя на куски разрежу, ничего от тебя не останется, понял, старый? – ясно проговорил мужчина.

Старик скорчился от боли, но все равно растянул губы в улыбке, большими глазами смотря на дерево, за которым прятались дети его народа, словно чувствуя их присутствие рядом. Солдаты стали перешептываться между собой, разъяренные до предела.

– Ну и что? – легко спросил армянин, тяжело дыша. Мужчины посмотрели на него, дыша одной ненавистью к человеку, которого даже не знали. – Я только возвращусь к своей семье. Наконец снова увижу их. Обниму свою дочь, жену. Убив меня, вы все равно не убьете нацию. Вы нас всех никогда не уберете с лица Земли. И даже забрав все, своим не сделаете.

Солдат опустился на корточки, с наигранной жалостью взглянув на беззащитного старика.

– Считай, мы уже сделали, – произнес мужчина, но получил лишь смех старика в ответ.

– Ты когда-то умрешь, мальчик мой. – сказал армянин, смотря солдату прямо в глаза, пока двое его приятелей стояли позади, скрестив руки на груди. – А мы бессмертны.

Неожиданный выстрел прогремел в лесу. Двое солдат сели на своих лошадей, дожидаясь третьего. Тот встал, озадаченно посмотрев на безжизненного старика, и медленным шагом подошел к друзьям, оседлав свою лошадь. Молча они ускакали в другую сторону, оставив мертвого посреди леса. Рубен же как мог быстро подошел к армянину и сел около него. Ануш и Арам вышли из укрытия и медленно, в страхе, подошли к нему. Парень опустил голову, закрыв глаза, и девочка посмотрела на руку армянина, в которой был зажат крест.

– Он мертв? – шепотом спросила Ануш, сводя брови вместе.

Она вцепилась в плечи брата, который схватился за ее руки, боясь отойти хоть на шаг. После недолгого молчания Рубен поднял голову, избегая взгляда детей.

– Да, – ответил юноша, стараясь успокоить свое прерывающееся дыхание. – Да, он мертв.

Но им так только казалось. На самом деле он был жив – он все еще жил в простых, но безупречных мелодиях Саят-Новы, в картинах Акопа Овнатаняна, в библейских словах… Он был повсюду – в природе, в девочке и мальчике, смотрящих на него, в юноше, склонившемся рядом с ним на колени. Человек с нацией был бессмертен, пока нация была дружна и жила, как единый организм, и он, зная это, не стал жертвой – он стал вечным. Рубен опустил веки армянина и положил мужчину на спину, сложив его руки на груди. Нарисовав перед ним крест, юноша встал и, пустым взглядом посмотрев на карту, слабо улыбнулся испуганным детям. Ануш судорожно сглотнула, не в силах отвести свои глаза от безжизненного армянина. Ее слезы, нежно скользя по щеке, падали на землю. Рубен положил свою ладонь на ее плечо, заставляя девочку перевести свое внимание на него.

– Он все еще видит нас, не забывайте. Не расстраивайте его слезами, – сказал парень и прошел мимо них, внимательно разглядывая карту.

Ануш повернулась, чтобы пойти за ним, но все еще довольно крепкая рука Арама остановила ее. Мальчик обернулся к ним, хмуро смотря на спину Рубена.

– То есть он… в раю? – неуверенно произнес он.

Молодой человек встал, как вкопанный. Его глаза были полны невероятной тоской и вечной верой. Он взглянул на ребенка.

– Да, Арамик. Он в раю, – улыбаясь, ответил Рубен, в последний раз посмотрев на старика.

Его губы дрогнули в желании произнести еще хоть несколько слов, но их больше не нашлось. Они утонули в потоке непринятия и непонимания происходящего, будто все было страшным сном и они не просыпались.

Рубен пошел дальше, и дети последовали за ним. Ночь постепенно побеждала вечер, и звездный шатер медленно распластался по темному небу. Звезды создавали созвездия, в которых так сильно хотел оказаться маленький мальчик, распахнутыми глазами смотрящий на них. Оказаться посреди бесконечной Вселенной, окруженным лишь материей, в которой тонули планеты. Космос, где не было войн, не было страха и ненависти, одна пустота.

Ануш тоже подняла глаза на небо и на мгновение захотела очутиться там, но с другой мыслью. Ей хотелось исчезнуть. Раствориться в бесконечности черной материи, в своих уже несбыточных мечтах. Все, чего она хотела, – чтобы происходящее на самом деле оказалось лишь сном, но все казалось слишком настоящим, невыносимо реальным. И она могла только смотреть на звезды и представлять, что это нескончаемое страшное сновидение унесет ее в далекие дали, где Арамик будет защищен от беспощадной судьбы, где ее народ будет спасен. Она слишком остро ощущала каждую потерю, даже не видя и не зная их, самых сильных людей на планете Земля, – своих сородичей, своих земляков, носителей той же крови и той же веры.

И она пела изнутри. Все, что могло ее спасти, – незамысловатые песни, наполняющие ее необъятную душу, увидевшую слишком много. Она пела, танцевала, без сил делать это физически, она создала новый мир в своих мыслях и жила, дышала там. Мир, где не было зла и добра, где все были равны, где каждое слово принималось со вниманием, где люди друг друга наконец-то слышали. В реальности же люди старались перекричать друг друга, словно после смерти их крики будут важны, но были неправы. Строя замки без веры, на людских жертвах, думая лишь о деньгах и славе, они рушили драгоценные, хрупкие жизни, не понимая, что творят. Не осознавая бессмысленности денег по сравнению с любовью и светом, они поглощались тьмой, бесконечной тьмой, высасывающей из них остатки всего человечного. И неужели они, забывшие себя самих люди, могли считать себя живыми? Не имея больше ни имени, ни чести, они поглощались вечностью, умирая в ту же секунду, что последний луч солнца выходил из их почерневшего сердца и легких, полных дымом невозвратного. И разве могли они вернуть прошлое, изменить свои решения? Они потерялись навсегда, наполовину люди, наполовину мертвецы.

Каждый, кто ставил что-либо выше любви, в то же мгновение прекращал свое существование, превращаясь во что-то меньшее, чем человек, и большее, чем монстр. Их призраки никогда не находили покоя, гоняясь за тем, что они не смогут больше вернуть, – самими собой. И тот, в сердце кого еще был жив росток ромашки, крепко погруженный в прекрасную землю, все еще противостоял сильному ветру, старающемуся сорвать его с корнем. Но ветру это не удавалось.

Одни сходили с ума, видя, как цветы, такие необходимые для Земли, ненужные, но вынужденные жертвы, срываются в безжалостном шторме, забывающем о справедливости, а другие становились сильнее. Но никто из них не проигрывал. Все они в конце концов приходили к одной правде, к одной дороге, к одному концу – началу новой жизни, новой эры, новой надежды.

Рубен наклонился к упавшему посреди леса дереву и взял его ветвь, лежащую рядом. С трудом юноша разломал ее на две части, опустился на землю и острым концом одной из половин начал проводить по другой. Ануш и Арамик сели рядом, озадаченно наблюдая за действиями парня.

– Что ты делаешь? – спросила Ануш.

– Стараюсь сделать эту половинку чуть более плоской, чтобы добыть огонь.

Но она разломалась напополам. Мужчина подошел к дереву и взял еще одну, повторив свои действия. Наконец, добившись желаемого, он разглядел камень поблизости и вырезал отверстие в дощечке. Раскрошив листья, Рубен положил немного в отверстие и, слегка надавив на него частью ветки, начал вращать ее. Через некоторое время огонь появился перед ними, сначала робкий, ненадежный, затем сильный, настоящий. Дети мгновенно потянулись к нему, стараясь согреться, Рубен же устало наклонился к пламени, стараясь не замечать адскую боль от раны. Она почти не кровоточила, но болела лишь сильнее, и пульсирующая боль овладевала мужчиной.

– Арамик, Ануш, вы можете поспать. Я буду следить за огнем, – устало произнес Рубен.

Девочка взглянула на него с некоторым вызовом, сжав губы вместе, и посмотрела на брата. Тот лег на бок ближе к огню и сжался в комочек, скрепив руки вместе перед своей грудью. Мужчина пересекся взглядом с Ануш и кивнул, поняв ее намерения. Она же чувствовала, что что-то не так и с ним, и с его раной, но не могла понять наверняка, что.

Арамик неспокойно повернулся на другой бок, а затем открыл глаза.

– Спой мне колыбельную, пожалуйста, – ласково обратился он к Ануш.

Та улыбнулась ему и, рукой бегая по волосам мальчика, тихо запела. Ее ясный, чистый голос наполнил это маленькое пространство, словно благословение. В нем звучали вся боль армянского народа, красота гор и рек, божественные молитвы, прошептанные ранним утром… В нем жили зародыш надежды всего народа, лебединая преданность ему и его традициям, вере. Рубен завороженно смотрел на девочку, непрерывно смотрящую на огонь, а Арамик мгновенно заснул под прекрасный голос Ануш, забрав часть родных песен в свой сон. Воцарилась мертвая тишина. Рубен глубоко вздохнул, и, казалось, его боль утихла и он вылечился под звуки прекрасной народной колыбельной.

– А кем бы ты хотела стать, когда вырастешь, Ануш? – неожиданно даже для себя спросил Рубен, разглядывая звездное небо.

Ануш покачала головой, стряхивая с себя сон, и взглянула на раненого мужчину, которого уже считала отцом и братом.

– Я бы хотела присматривать за Арамиком. Мама меня попросила.

Рубен размеренно кивнул несколько раз, думая о своем. После увиденного в родном селе он часто пропадал в своей памяти, возвращаясь туда, обратно, в самые страшные минуты своей жизни. И лишь тонкая нить, соединяющая его со своим народом, еще не позволяла ему сойти с ума.

– Вы справитесь, Ануш, – сказал он уверенно. – Ты сильная девочка. И Арамик тоже.

Немного отвлекшись на размышления, через мгновение он достал из кармана цепочку с деревянным крестом, не испачканную в крови, но повидавшую немыслимую людскую боль. Чуть помедлив, он робко поцеловал его и протянул Ануш. Та посмотрела на юношу большими глазами, а затем на то, что он держал в руке.

– Возьми.

– Но это Ваш крест, – заметила девочка, смотря на Рубена распахнутыми глазами.

– Нет, Ануш. Это Наш крест, – сказал армянин. – Это божий крест, крест Иисуса Христа, мой, твой, Арамика. Это крест каждого, кому нужны помощь и вера.

Ануш вновь посмотрела на крест и неуверенно, но все же протянула ему открытую ладонь, и дерево упало ей в мягкую руку. Она раскрыла цепочку и взглянула на глубоко спящего брату. Осторожно девочка приподняла его голову и надела ему на шею священную цепочку. Посмотрев на умиротворенное лицо Арамика, Ануш улыбнулась и робко поцеловала его в лоб. Рубен незаметно для обоих детей скорчился от боли и приподнял рубашку, разглядывая рану, но опустил ее практически мгновенно. Он посмотрел на небо вновь, разглядывая созвездия.

– Смотри, как звезды горят, – тихо произнес Рубен. – Никогда не забывай, что твои любимые – одни из этих звезд. И стоит тебе только поднять голову, Ануш, как они тебе улыбнутся. Они тебя оберегают. А ты всегда-всегда оберегай Арамика. Вы – самые близкие, у вас одна кровь…

– Но ведь у нас с тобой тоже одна кровь, Рубен.

Рубен улыбнулся словам девочки, восхищаясь своей нацией. Он знал теперь наверняка, что она будет жить вечно, он уверился в этом и был спокоен. Промолчав, юноша опустил глаза, вновь погрузившись в себя. Ануш, заметив это, свела брови вместе.

– А твои родные? Они тоже убежали? – спросила она.

Юноша резко поднял голову и посмотрел на девочку, обнажая в своих глазах свое разбитое сердце. Он медленно покачал головой, вспоминая то, что и так не мог выбросить из головы.

– Нет. Я не смог их спасти. Мои родители, моя жена… – он сглотнул, сдерживая поток слез, – беременная…

Юноша на миг вновь окунулся в мир своих воспоминаний и слабо улыбнулся.

– Она такая красивая. Когда она улыбается, у нее ямочки на щеках появляются. И еще глаза становятся узкими, будто бы она щурится… – Рубен поднял краешки рта, смотря в пустоту. Перед его глазами были ее глаза. В своей памяти сейчас было безопаснее, ведь там было то, чего нельзя было найти в реальности, – своя семья. Но молодой человек резко помрачнел. – Они никого не пощадили. Никого.

Ануш ощутила бешеный стук своего сердца, чувствующего ужасную катастрофу, случившуюся с ее народом. Они с Рубеном пересеклись взглядами и продолжили смотреть друг на друга, пока огонь меж ними продолжал гореть, не в силах согреть.

Глава 6

Йодного цвета трава шелестела под ногами девочки.

– Рубен? Вставай, – шепотом произнесла Ануш, приблизившись к юноше.

Она боялась дотронуться до него и лишь смотрела на его бледное лицо. Молодой человек все еще дышал, хоть это и удавалось ему с трудом. Он был глубоко погружен в волшебные сны, в которых все осталось прежним – запах новоиспеченного хлеба, объятия любимых, все чувства, испытываемые обычным, живущим человеком. Теперь же он не жил, а лишь существовал, ведь без любимых навеки исчезал смысл дышать. Рубен поднял уголки губ в завороженной улыбке и приподнял брови, наслаждаясь придуманной реальностью в своей голове. В нем все еще дышала вера, прочная, как сталь. Она никогда не исчезала и не могла исчезнуть, она стала его частью и им самим, они слились воедино, став одним целым. Рана мужчины все пульсировала, отдаваясь дикой болью по его телу, но он ее не чувствовал. Там, в его сновидениях, не было ни боли, ни страданий, ни несправедливости, да и ему до них уже не было дела. Близкие были рядом с ним, а значит, все остальное уходило на второй план.

Ануш осторожно, почти фантомом прикоснулась к его лбу и, почувствовав сильный жар, отпрянула от Рубена. Наконец она нашла в себе силы, смешанные с огромным желанием разбудить армянина, и девочка потрясла его за плечи, вырывая из дивной сказки, которой не было места в разрушительной реальности.

Рубен открыл голубые глаза, беззащитный, испуганный. В нос ему ударил запах сырости, раньше такой чужой, но теперь до неприязни знакомый. Молодой человек нервно посмотрел на Ануш, а затем перевел свой взгляд на маленького мальчика, все еще спящего на земле. Юноша свел брови вместе, окидывая взглядом небо. Солнце еще сияло довольно тускло, но редкие его лучи проникали сквозь деревья в потайное и в то же время обнаженное их место, одаряя теплом. Рубен приподнялся на локти, внезапно слишком ясно ощущая тяжесть своего тела.

– Ануш? – практически бодро произнес он. Проведя рукой по волосам, парень зевнул. – Прости, я заснул случайно…

Девочка улыбнулась ему искреннее и легко, несмотря на невыносимую усталость.

– Ничего. Я не спала, – ответила Ануш и подложила ноги под себя, устраиваясь удобнее.

Рубен внимательно смотрел на нее несколько секунд и затем тоже перешел в сидячее положение, потирая глаза тыльной стороной ладони.

– Тебе нужно отдыхать, Ануш, – устало заметил молодой человек.

Но девочка не могла спать. Стоило ей сомкнуть глаза хоть на пять минут, как она видела ужасные кошмары, превратившиеся в реальность. Они непредвиденно перемешались, оставляя за собой кровавый след тех, кого все же потянуло в сон. Все вокруг казалось ненастоящим, фальшивкой или шуткой, обернувшейся ужасной трагедией, которую ни Ануш, ни Рубен и ни Арамик пока не осознавали до конца. Она не могла заснуть, потому что, стоило ей провалиться в сон, как сильные руки папы ловили ее, забирая в свои объятия. Но в реальности они были безжизненными, больше не в силах поднять ничего и никого – ни свою жену, ни своих детей. Они все остались в неопределенности, остались небесными свидетелями несправедливости, посланными с неба.

Каждый из них прислушивался, как разбивалось их сердце с каждым взмахом ножа, выстрелом револьвера или пожаром, дым от которого поднимался все выше и выше. Он все еще намеревался дойти до небес, даже там добраться до тех, кого уже поглотил, отравил, безобразно разрешив другим решать чужую судьбу. Этому не было конца. Люди не могли перестать ненавидеть друг друга за вещи, совершенно не носящие в себе никакого смысла, никакой правды.

И несмотря на то, как сильно Ануш хотелось разбиться о нежную воду, услышать пение мамы хоть еще один, последний раз, она крепко стояла на ногах. Потому что ей все еще было за что бороться. Она лишь за считанные дни развила в себе характер взрослого человека, не раскрывающийся так рано, в ее возрасте. Личность человека являлась опорой его здания – будущей жизни. Человек сам выбирает свой путь. Бессознательно, но настолько бесповоротно, он решает свою судьбу одним мелким, на первый взгляд, выбором – сломаться или продолжать борьбу. И девочка выбрала сражение, намереваясь стоять до конца, пока последние силы не покинут ее. Она знала, за что борется, прекрасно понимала свои намерения, но была так потеряна. Еще такая маленькая, она повзрослела, оставив детство далеко позади.

Ануш широко распахнутыми глазами взглянула на Рубена и быстро пожала плечами. Единственный вопрос застрял в ее горле комом.

– Что теперь будет с нами? – тихо спросила она, опустив голову.

Ее взгляд блуждал по листьям, принявшим осенние окраски от отдельных лучей солнца, а затем остановился на тех, что остались зелеными. Девочка не видела в них никакой разницы, помимо цвета, а в них ее и не было. Люди сами придумали сравнение, поглотившее их с головой. И своим сравнением уничтожали целый мир, рушили цивилизации, ломали жизни, возомнив себя Богами. А Бог молчал. Он терпел, смотря на своих детей, на их немые, оглушающие страдания, не роняя ни звука. Но Он смотрел. Он видел. И Он ничего не забывал.

Рубен сразу понял суть вопроса девочки и прикрыл веки, вспоминая своих любимых и самых родных – армян, с которыми он жил, которых он любил, которых он потерял в один миг. Вся его жизнь обрушилась в одну секунду, и теперь он больше не знал ничего вовсе – ни себя, ни этот мир. Юноша молчал, обдумывая ответ, но понимал, что никак его не найдет.

– Я не знаю, – ответил молодой человек. Свет вовсе исчез в его глазах, погаснув во тьме внешнего мира, и громкий гул стоял в его ушах, не позволяя сконцентрироваться. – Я совсем не знаю, Ануш.

Его глаза наполнились слезами, пока он смотрел на армянку, ощущая невероятную, необъятную любовь к ней – девочке, которую встретил на днях, которую знал бесконечно малое количество времени. Но в то же время он будто знал ее всегда – они дышали одними словами, одними эмоциями, став братом и сестрой, отцом и дочерью, они полюбили друг друга так, как каждый армянин и любил другого. Неуловимая, безмолвная связь, навечно затаившаяся в их сердцах и в одном большом сердце народа.

Ануш обернулась и встретилась взглядом с Арамиком, который совершенно бесшумно встал на свои босые, тонкие, как спички, ноги. Она подозвала его и притянула к себе. Тот обнял ее с необычайной нежностью и, остановив глаза на Рубене, недовольно наморщил лоб. Ануш посмотрела на армянина и кивнула ему, предлагая присоединиться к ним. Рубен мучительно тяжкими движениями подполз к ним и длинными руками обхватил обоих детей, прижимая к своей груди. Боль исчезла, и осталась лишь чистая, светлая любовь, которую все они почувствовали. Но тревога, лежащая совсем на поверхности, заставила его отстраниться от объятий.

– Мы должны идти. Мы почти дошли до реки, через которую нужно пройти, пока солдат нет поблизости, – произнес Рубен и встал.

Мгновенно ощутив невыносимую боль, парень прижал свою руку к ране, будто успокаивая себя самого. Но боль становилась лишь сильнее, а он все слабее и слабее. Дети встали и пошли за ним. Никто из них больше не замечал его физических страданий – они устали настолько, что больше ничего не могли видеть наверняка. Все, на что их хватало, – медленные шаги надежды, ведущие их к скрытому от них занавесом будущему. Они словно были лишь героями спектакля, старающимися отыграть свою роль, но сценария у них не было. Жизнь сама вела их по строкам, написанным безобразным почерком, и им оставалось лишь надеяться, что они будут в порядке в конце этого длинного пути.

Трое героев глупого спектакля жизни продолжали идти, все приближаясь к мосту, пересекающему реку. Их лица, усталые, безжизненные, были направлены лишь вперед, не позволяя ничему отвлекать их от дороги. Но шаг Рубена становился все тяжелее и тяжелее, даваясь ему с каждым разом с трудом. Он осмотрел местность, сжав зубы, и почти потерял сознание, но мгновенно взял себя в руки. Его борьба с собой продолжалась, несмотря на очевидный для жизни ее исход. И все, что он мог делать, – продолжать идти. Но ноги его больше не держали. Громкий удар оглушил детей, и они увидели упавшего на землю юношу. Девочка подбежала к Рубену, не имея возможности больше сдерживать свой страх, Парень застонал от боли, смотря на армянку, опустившуюся рядом с ним.

– Что случилось?! – с огромным волнением в сердце спросила Ануш.

Тот, держа руку на своем плече, сморщился.

– Я не могу идти дальше, Ануш, – ответил юноша, с жалостью смотря на девочку.

Испуганный Арамик наблюдал за ними со стороны, не понимая, что делать. Но Ануш тоже не знала, как быть. Единственное, что она знала наверняка, – это то, что он пойдет с ними и что они его не оставят.

– Я помогу тебе! – воскликнула девочка с замирающим сердцем и попыталась поднять Рубена, но у нее не получилось. Ануш настойчиво попробовала еще раз, яростно собирая все свои силы, но не могла осилить такую ношу. Мрачным взглядом окинув Рубена, девочка в отчаянии заплакала и резким движением заддрала его рубашку вверх. Рана выглядела ужасно, устрашая одним своим видом. Распахнув глаза, совсем не позволяя себе моргать, Ануш взглянула сначала на нее, затем на юношу, и соленая капля, капнувшая из ее глаз, пробежалась по щеке и ударилась о траву. В шоке, онемев, девочка не знала, что делать, просто смотря на мужчину, разбитого до невозможности своей собственной судьбой.

– Ануш, послушай меня… – хриплым голосом произнес он, но девочка резко и быстро покачала головой, дав волю слезам.

– Нет! Я тебя не оставлю! – выкрикнула она, забыв обо всем на свете.

Все внимание Ануш, все ее мысли были направлены к человеку, лежащему перед ней и охваченному нескончаемой болью. – Все будет хорошо, ты только…

– Ануш, – прервал ее Рубен, помещая свою ладонь на щеку девочки. Стерев слезы с ее лица, он оставил свою руку там, глядя на Ануш. – Ты справишься, слышишь меня? Будь всегда с Арамиком. Не оставляй его.

Он, обессиленный, лег на спину и, глядя на небо, улыбнулся ему – своему будущему дому. Предвкушая окончание своих мучений, армянин взглянул на мальчика с деревянным крестом, висящим на его груди, и оглядел облака.

– Наш народ еще много будет страдать. – прошептал христианин. Его вера отняла у него страх к смерти, а Бог напоследок отнял его боль, забрав ее себе. – Но мы все переживем. Только оставаясь вместе, стоя бок о бок, держа друг друга за руки, мы переживем все. Иисус Христос проверяет нас, нашу преданность друг другу.

Ануш тихо плакала, внимательно слушая юношу. Арамик же стоял неподвижно, словно видя смерть, приблизившуюся к ним.

– Мы не должны друг друга предавать, Ануш. Наш конец придет лишь в ту секунду, как мы забудем нашу кровь.

Девочка взяла его тяжелую руку и сама прижала к своей щеке, и слезы ручьем бежали из ее глаз. Рубен глубоко вздохнул, но никак не мог надышаться этим чистым, кристальным воздухом его Родины.

– Все, чего я хочу, – чтобы мой сильный, страдающий народ никогда не вставал против брата своего или сестры. Чтобы мы всегда держались вместе. Чтобы помнили, что мы армяне. Ануш, – он взглянул на девочку, с мольбой в глазах смотрящую на него. Его взгляд становился все прозрачнее, пустыннее, и последние остатки жизни в нем покидали армянина. – Чтобы помнили… мы – армяне…