Текст книги "Среди убийц. 27 лет на страже порядка в тюрьмах с самой дурной славой"

4. Веселый парень

Тюрьма Уормвуд-Скрабс, июль 2002 года

Мне не потребовалось много времени, чтобы узнать всех персонажей в корпусе. Будучи приговоренными к пожизненному заключению, они оставались на месте, за исключением случаев, когда приговор отменяли (такое бывает, но крайне редко). По этой причине лица почти не менялись.

Тем, с кем я довольно сильно сблизилась, стал Мобильник – молодой британец лет двадцати с небольшим, который был замешан в деятельности банд и убийстве. Он оказался в ненужное время в ненужном месте. Его содержали в двухместной камере. На самом деле парня звали Рики, но мы прозвали его Мобильником, поскольку, как можно догадаться, мы всегда находили у него мобильные телефоны. Он получил их контрабандой в достаточном количестве, чтобы открыть магазин.

Мобильные телефоны в тюрьме на вес золота. Старая Nokia, которую на улице не продали бы и за Ј10, в тюрьме могла стоить Ј800. Не стоит их недооценивать: они так же смертоносны, как оружие, и могут нанести такой же урон, если не больший. С их помощью можно договориться о том, чтобы пронести наркотики в тюрьму. Их можно использовать для организации нападения на кого-то снаружи. По ним можно запугивать свидетелей или заставить девушку/жену отказаться от обвинений. Список бесконечен. Ущерб безграничен.

Поймать его было достаточно легко, потому что он не отличался сообразительностью. Он прятал телефоны в типичных местах: приклеивал их скотчем к шкафу, засовывал под матрас или хранил под крышкой унитазного бачка. Он давал ими попользоваться за деньги, такой была его стратегия. Ему хватало ума, чтобы наладить бизнес, но не хватало, чтобы помешать надзирателям найти телефоны. Каждый раз, когда его ловили с поличным, он подвергался наказанию. Его на пару недель отправляли в ШИЗО, а затем он возвращался в мой корпус. Если не считать его нелегального бизнеса, Мобильник был не так уж и плох. Он был веселым и разговорчивым парнем и напоминал волнистого попугайчика, которого держал в камере.

Только приговоренным к пожизненному заключению было позволено держать попугайчиков.

Держать животных разрешали в рамках «Схемы заработанных привилегий», созданной для поощрения хорошего поведения. Этому был положен конец в 2007 году, но до этого времени приговоренные к пожизненному заключению, желавшие завести птицу, могли подать заявку. Как это всегда бывает в тюремной системе, заключенный должен был пройти проверку, чтобы показать готовность стать хозяином попугайчика. Получить питомца было довольно легко, но если заключенный был замечен в зоофилии или жестокости по отношению к животным, то ему, естественно, запрещали заводить питомца. У заключенных с плохим поведением тоже не было шансов.

Они покупали птиц на свои деньги и должны были кормить их и убирать за ними. К этому следовало относиться серьезно, так как всем, кто не ухаживал за попугайчиками надлежащим образом, могли предъявить обвинение в нарушении тюремной дисциплины.

Почему именно волнистые попугайчики? Потому что из них получаются отличные компаньоны. Они очень умны, и заключенным нравилось учить их всяким фокусам. Парни мастерили птицам игрушки из спичек. В корпусе Д было пять или шесть волнистых попугайчиков разных цветов: желтого, голубого, зеленого и т. д. У каждого из них была клетка, но заключенные в основном держали их на воле. Часто мы заглядывали в окно в двери и видели, что на плече заключенного сидит птица.

Некоторые из вас, прочитав это, возмутятся и зададутся вопросом: почему убийцам позволено иметь компаньона в камере? Особенно это касается родственников жертв. Я прекрасно вас понимаю: если вы потеряли близкого человека, то хотите, чтобы убийцу заперли в камере, а ключ выбросили. Око за око.

К сожалению, это так не работает. В таком случае мы лишь создаем бомбу замедленного действия. Если относиться к людям как к животным, они будут вести себя как животные. Заключенный почувствует гнев и обиду, и у него появится желание отомстить. В какой-то момент дверь камеры открывается, чтобы впустить в нее священника или надзирателя, а также чтобы выпустить заключенного на свободу, когда придет время. Если в тюрьме вы создали монстра, то за ее пределами у вас только прибавится проблем.

Я всегда верила в активную безопасность: поощрение повседневного общения и взаимодействия с заключенными с целью оказания помощи преступникам в их восстановлении. Попугайчики были формой реабилитации, потому что они вызывали положительные эмоции, а также побуждали заключенных заботиться о ком-то и брать на себя ответственность. Эти умения необходимы человеку, чтобы успешно функционировать в обществе.

Если бы в тюрьмах не было системы привилегий и все заключенные получали бы лишь хлеб и воду, то бунты вспыхивали бы один за другим. На восстановление тюрем потребовались бы миллионы, и это вызвало бы массовый общественный резонанс. Почему деньги налогоплательщиков идут на реконструкцию тюрем? Почему места лишения свободы небезопасны? Хотя волнистый попугайчик – это крошечная птица, она имеет огромное значение.

Как бы то ни было, вернемся к нашей истории. В тот день я сидела в своем кабинете и занималась бумажной работой. Дверь, как всегда, была открыта, и Мобильник постучал, прежде чем войти. Кроме ситуаций, когда заключенные не стучат, я не позволяю им войти, если их штаны спущены до середины ягодиц и трусы оказываются на виду. Я говорю им вернуться, когда они будут одеты прилично. Ладно, я отвлеклась. Мобильник постучал и сказал:

– Начальница, могу я зайти на минуту?

В женской тюрьме меня называли «Фрейк», «Фрейки» или просто «мисс». Однако в Уормвуд-Скрабс меня сразу стали называть «начальница» или «босс», хотя я не была на руководящей должности. Я не знаю почему, но так заключенные мужского пола называли каждого авторитетного человека.

– Да, входи, – ответила я, не поднимая головы от документов.

Я почувствовала, как он переступает с ноги на ногу, не зная, с чего начать. Подняла глаза и увидела у него на плече спокойно сидящего синего попугайчика.

– Дело в том, что у меня свидание с мамой и папой, но моему попугайчику нужно подвигаться. Могу я оставить его с вами?

Он одарил меня одной из своих нахальных улыбок.

– Он посидит у вас на плече, и вы его даже не заметите.

Дело в том, что у меня серьезная слабость к животным. Я их обожаю, и я точно взяла бы половину животных из приюта, если бы чаще бывала дома и могла ухаживать за ними. По этой причине меня нисколько не смутила просьба Мобильника.

– Хорошо! Оставляй и иди.

Мобильник склонился над моим столом и осторожно подтолкнул попугайчика, чтобы он перелетел с его плеча на мое. Я почувствовала, как лапки вцепляются в мой джемпер, пока он устраивался поудобнее.

– Сиди тут! – скомандовал Мобильник маленькому другу, словно тот был собакой. Мне было сложно сохранять невозмутимое выражение лица.

– Как долго продлится свидание? – спросила я, покосившись краем глаза на синего попугайчика, который пристально смотрел на меня.

– Час, – ответил он.

– Целый час!

Он застенчиво улыбнулся.

– Что же мне делать, если нужно будет выйти из кабинета? – спросила я.

– Возьмите его с собой! Он последует за вами!

– Хорошо, договорились! – вздохнула я.

Когда Мобильник направился к выходу, я спросила:

– У него есть кличка?

– Фред!

Мне кажется, что Фред даже чирикнул Мобильнику, когда тот уходил.

Я сидела за столом некоторое время и продолжала работать, пока Фред ерзал на плече. Через некоторое время во рту пересохло. Я держалась без чая максимально долго, но была близка к тому, чтобы сдаться.

Посмотрела на плечо и спросила птичку:

– Ты не возражаешь, если я налью себе чай? Нет? Тогда давай немного пройдемся.

Я медленно встала, стараясь не потревожить Фреда. Затем вышла из кабинета в корпус, держа спину максимально прямо и передвигаясь маленькими шагами. Я поднималась по лестнице с попугайчиком заключенного на плече, как вдруг встретила начальника тюрьмы, «начальника номер один».

Боже!

В его глазах отразилось недоумение, пока они перемещались с меня на птицу. Он остановился передо мной.

– Мисс Фрейк!

– Сэр!

– Вы присматриваете за попугайчиком?

– Да, – ответила я, закатывая глаза.

– Ах, какая прелесть, – сказал он с улыбкой. – Как он поживает?

– Прекрасно!

– Вот и замечательно. Что ж, хорошего дня!

– И вам, сэр!

После каждый пошел своей дорогой. Я покосилась на Фреда, как бы желая сказать: «Это было неловко!»

Фред сидел у меня на плече все то время, пока Мобильник общался с семьей. Когда он вернулся, мне стало немного грустно. Мне понравилось сидеть с птичкой, правда, я не сказала об этом заключенному, поскольку он стал бы стучать в мою дверь с Фредом каждый раз, когда его отправляли бы в ШИЗО.

Работая в корпусе, где отбывали наказание приговоренные к пожизненному заключению, я не только научилась присматривать за попугайчиками, но и стала лучше разбираться в мужской психике. Они были гораздо эгоистичнее женщин-заключенных. Выслушайте меня. Когда женщина оказывается в тюрьме, она беспокоится о тех, кого она оставила. Если у нее есть семья, скорее всего, она держится на ней, поэтому женщина беспокоится о детях и о том, кто будет их кормить. Она паникует из-за мужа или парня – кто за ним присмотрит? Все эти домашние проблемы крутятся у нее в голове, мешая ей спать ночами.

Когда мужчина попадает в тюрьму, его интересует лишь то, кто будет заботиться о нем. Кто будет перечислять ему деньги для питания в столовой или покупки сигарет (в то время курение в тюрьме не было запрещено)? Его волнуют и другие привилегии, на которые он имеет право. Я говорю так не потому, что я феминистка-мужененавистница, вовсе нет. Мне было вполне комфортно в корпусе Д. Это лишь наблюдение, которое я сделала во время работы в женской и мужской тюрьмах и в ходе разговоров с заключенными об их домашних проблемах.

Что касается любовной жизни, мужчина тут тоже занимает центральное положение. Он хочет быть уверенным, что его возлюбленная ему не изменяет и дожидается его освобождения. Правда, часто он и его любимая руководствуются разными правилами. Один из приговоренных к пожизненному заключению считал, что он может получить лучшее из двух миров.

Будучи единственной женщиной в корпусе, я часто становилась главной советчицей в любовных делах.

У заключенных был «час общения», и я работала в своем кабинете (вы можете проследить некую закономерность, так как у нас было очень много бумажной работы). Тук-тук. Знакомый стук в дверь. Мне было очень трудно довести дела до конца, поскольку по какой-то причине все постоянно у меня что-то спрашивали.

– Да! – сказала я довольно резко.

Подняла глаза. Это был Крейг, и он выглядел смущенным.

– Начальница, могу я с вами поговорить?

Я тяжело вздохнула, обведя взглядом кипы бумаг справа от меня.

– Дело в том, что, эм… – он обернулся, чтобы удостовериться в отсутствии посторонних ушей, – это касается женщин.

Я подняла бровь и ответила:

– Продолжай!

– Эм-м-м, – медлил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Слушаю! – теперь у меня от интереса поднялись обе брови.

– Я просто хотел спросить, как уладить проблемы со своей малышкой, если она узнала, что я встречаюсь с кем-то другим?

Я откинулась на спинку стула и ухмыльнулась:

– Ох, желаю удачи!

Он склонился надо мной.

– Нет, босс, мне действительно нужен нормальный совет. Я по уши в дерьме.

Это было совсем не похоже на типичный брутальный образ Крейга. Он был закоренелым преступником и попал в Уормвуд-Скрабс за убийство делового партнера. У них была совместная свалка металлолома, и Крейг убил товарища из-за денег. Он был типичным парнем из Ист-Энда. Мужчина лет сорока с небольшим, лысый и сложенный как ротвейлер, потому что в прошлом много тренировался. Его бицепсы и трицепсы были размером с мои бедра. На костяшках одной его руки была татуировка «любовь», а на другой – «ненависть». На его предплечьях были вытатуированы женщины с огромной грудью. С одной стороны головы было большое распятие. Короче говоря, я бы не хотела, чтобы моя дочь привела домой такого парня.

– Итак, что ты натворил?

– Я перепутал письма, и моя жена поняла, что я писал другой женщине.

– Позволь мне перефразировать: ты отправил ей письмо, адресованное любовнице?

– Да, – ответил он, нахмурившись. – Правда, она не знает, что я переписываюсь еще с четырьмя женщинами.

– Четырьмя?!

– Да, – сказал он, склонив голову.

– Ты серьезно?

– Да.

– Сколько вы уже с женой?

– Давно. Она мать моих детей.

– Лучше не становится! – ухмыльнулась я. – А другая женщина?

– У нее тоже ребенок от меня.

Я надула щеки.

– Что ж, лучший урок, который ты можешь усвоить, это держать его [при этом я кивнула в его сторону] в штанах.

– Я серьезно, босс. Что мне делать?

Он ломал руки из-за волнения.

– И я серьезно!

– Проблема в том, что я просто не могу не встречаться с теми женщинами, – сказал он и уставился на меня молящими глазами в надежде услышать «женский совет».

Я облокотилась на стол, сцепив руки.

– Не считаю себя Клэр Рейнер из Уормвуд-Скрабс, но мне кажется, что тебе нужно молить прощения у жены и матери, эм, нескольких твоих детей. Возможно, тебе следует охладить отношения с любовницей и перестать писать остальным женщинам.

– Вы так думаете, босс?

– Да. Честно говоря, ты попал в ситуацию, из которой ты точно не выйдешь победителем. Из нее будет трудно выбраться.

– Да, вы правы, – ответил он, будто лишь сейчас понял, что натворил. – Я просто надеюсь, что моя жена не будет поджидать любовницу у ворот тюрьмы.

– Что ж, будем надеяться, она не станет этого делать.

Вероятность такого варианта событий была очень низкой. Так как Крейг был приговорен к пожизненному заключению, он мог ходить на свидания только с одним посетителем за раз. Ему нужно было подать заявку на посещение с именем человека, которого он хотел увидеть. Таким образом, одна из его женщин вряд ли просто пришла бы в случайное время. Вероятно, из-за чувства вины его воображение разыгралось. Он поблагодарил меня и вышел из моего кабинета, погруженный в мысли. Я понятия не имею, каким образом он решил свою огромную проблему и удалось ли ему вообще это сделать, но после того инцидента Крейг изменился к лучшему и стал одним из самых вежливых заключенных в корпусе. Каждый раз при виде меня он говорил: «Доброе утро, начальница!», «Добрый день, начальница!», «Как ваши дела, босс?» Думаю, он был благодарен мне за то, что я уделила ему десять минут своего времени только для того, чтобы подтвердить: «Ты погряз в дерьме, парень, и тебе нужно что-то с этим делать. Как можно быстрее».

5. Игра в Бога

Тюрьма Уормвуд-Скрабс, сентябрь 2002 года

Практически все приговоренные к пожизненному заключению оказались в тюрьме за убийство. Кто-то убил своих детей. Многие убили жен. Сын одного из наших заключенных стал свидетелем того, как отец убивает мать. Присяжным заседателям пришлось слушать запись звонка в полицию, который сделал несчастный ребенок, забившийся в угол комнаты. Другой парень убил жену, узнав, что она ему изменила.

Он разрезал ее тело на двадцать кусков, сложил их в пакеты и разбросал по мусорным бакам Ливерпуля. Посмотрев на него, вы никогда бы не подумали, что он на это способен. Он выглядел как интеллектуал, носил очки и любил периодически заниматься в спортзале.

Проблема в том, что у убийц нет на лбу татуировки с надписью «убийца». При взгляде на большинство из них вы бы и не подумали, что они способны на такую жестокость.

Бо́льшую часть времени атмосфера в корпусе Д была спокойной, и я связываю это с тем, что у приговоренных к пожизненному заключению совсем не такой образ мышления, как у других заключенных. Они смирились со своим наказанием и были готовы его отбывать. Возможно, вы знаете, что пожизненное заключение не означает, что человек непременно проведет в тюрьме всю жизнь.

В Великобритании преступника могут приговорить к пожизненному заключению с правом на освобождение, скажем, через 20 лет. Прежде чем его выпустят на свободу, он должен доказать комиссии по условно-досрочному освобождению, что он больше не представляет угрозы для общества. Если ему не удастся это сделать, он может оставаться в тюрьме гораздо дольше первоначального срока. Лица, приговоренные к пожизненному заключению, не теряют этот статус даже после освобождения. Их могут отправить обратно в тюрьму даже по незначительному обвинению, например за пьяный дебош. Лица в предварительном заключении – совсем другая группа. Они еще ожидают приговора или решения суда присяжных. Из-за этого они чувствуют себя уязвимыми и могут вести себя нестабильно. Я считаю, что лица в предварительном заключении ведут себя гораздо хуже и доставляют больше проблем.

Иногда мы сталкиваемся с приговоренными к пожизненному заключению, которые говорят: «Я этого не делал, начальница» или «Я невиновен, босс». За время работы в корпусе Д я видела двух таких заключенных. Первый не доставлял мне особых проблем, за исключением того, что я должна была суетиться вокруг него и следить за неукоснительным соблюдением его прав. Он точно знал, на что может рассчитывать, и следил за тем, чтобы его ни в чем не ущемляли. Потребовал предоставить ему ноутбук, чтобы он мог работать над своим делом. Еще просил доставить в библиотеку книги, чтобы ознакомиться с законами (он планировал защищать себя, если бы его дело оказалось в апелляционном суде). Тот парень был полон решимости отменить приговор во что бы то ни стало.

Это было громкое дело. В 1996 году Рассел Коусли стал первым убийцей в истории британского права, тело жертвы которого так и не было обнаружено. Ему вынесли приговор более чем через 10 лет после того, как его жена Вероника Пакман пропала без вести. Он клялся, что не убивал ее, причем весьма убедительно. Он умел красиво говорить, был образованным и прекрасно выглядел даже в тюремной униформе. На каждой площадке была гладильная доска, и он каждое утро утюжил брюки и свитер. Он меня особо не тревожил, и меня мало что с ним связывало, кроме выполнения его запросов.

Второй доставил мне немало неприятностей. Это был очень обеспеченный мужчина, который убил жену ради юной модели. Утверждал, что этого не делал, и у него был очень сложный характер. Он был одним из тех, кто считает себя гораздо умнее остальных, но будь он действительно так умен, то не попался бы, верно?

Назовем его Джеймсом. В корпусе поговаривали, что Джеймс занимался бизнесом, жил на севере Лондона и был очень обеспеченным членом еврейской общины. Брак не помешал ему встречаться с более молодой женщиной. Насколько я помню, он зарезал жену утром, а затем включил отопление в доме на полную мощность, попытавшись скрыть время смерти и заставить всех думать, что убийство было совершено позднее, пока он был на работе. Джеймс хотел сохранить тело жены теплым, чтобы создать алиби и убедить следователей, будто убийство стало результатом неудавшегося ограбления.

Он упустил из виду некоторые важные детали, например, не догадался, что трюк с отоплением не сработает: нельзя поддерживать тепло мертвого тела с помощью радиатора. Кроме того, кровь убитой жены была обнаружена на рубашке, которую он надел на работу. Джеймс даже не предполагал, что полиция заинтересуется его личной жизнью. В девяти случаях из десяти убийца так или иначе известен жертве. Полицейские выяснили, что у него роман и что он внес изменения в страховку жизни жены. Это классический пример того, как получить обвинение в убийстве!

Однако Джеймс считал себя очень умным и свысока смотрел на остальных заключенных в крыле. Большинство убийц можно назвать нарциссами по ряду причин: отсутствие эмпатии, гипертрофированное чувство собственной важности и тщеславие, из-за которого они считают, что их никогда не поймают. Джеймс четко соответствовал всем критериям.

Он был высокомерен, груб и неуважителен по отношению ко мне. Хотя ему досталась востребованная работа в прачечной, он наотрез отказался трудиться. В Уормвуд-Скрабс все осужденные должны были работать и посещать занятия, направленные на реабилитацию, чтобы в итоге выйти на свободу. Джеймс отказывался работать, оправдывая это своей невиновностью. Он не был невиновным: это был самый настоящий преступник!

Он систематически игнорировал мой авторитет, подавая прошения о встрече с начальником тюрьмы, чтобы рассказать ему о своем деле. Просьбы Джеймса о встрече до такой степени надоели начальнику, что тот попросил меня перевести его в другую тюрьму. Такое часто случается в тюремной системе: заключенных переводят в разные тюрьмы, начиная с острова Уайт и заканчивая другим концом Англии. Тюрьмы идут на компромисс: ты поможешь мне, а я – тебе. Мне пришлось приложить усилия, чтобы этого добиться, но, честно говоря, мне было приятно сообщить ему новость о переводе.

Я хорошо помню, как он склонился над моим столом и зашипел, когда я сказала ему, что он либо меняет поведение, либо отправляется в тюрьму вдали от Лондона.

– Не знаю, кем вы себя возомнили! – завопил он своим пафосным голосом.

– Шаг назад! – предупредила я.

Он не сдвинулся с места.

– Шаг назад! Сейчас же!

– Да кто вы такая, чтобы указывать мне!

Он был невысоким, около 165 сантиметров, и я была уверена, что он пытается компенсировать свой рост. В итоге Джеймс сделал шаг назад. Он понял, что разговора со мной не будет, пока он этого не сделает.

– Отвечаю на ваш вопрос: я старшая надзирательница корпуса, и, как я уже сказала, вы обязаны работать. В противном случае вы будете переведены в другую тюрьму. Именно так сейчас обстоят дела.

Разумеется, я сообщила ему эту новость сдержанно и спокойно.

Он закатил глаза.

– Вы не можете меня перевести.

Угрозы перевода в другую тюрьму часто оказывалось достаточно, чтобы заставить заключенных соблюдать правила. Почему? Потому что в результате перевода они часто оказывались вдали от семьи, друзей и адвоката – всех, кто их еще поддерживал. Так они становились еще более изолированными.

Я точно знала, что Джеймсу важно видеть своих детей, потому что он неоднократно пытался связаться с ними, но безуспешно по юридическим причинам. Семья его покойной жены должна была воспитывать их до тех пор, пока им не исполнится 18 лет и они не примут самостоятельное решение о встречах с отцом.

– К сожалению, это ваша первая ошибка. Я могу это сделать и сделаю, если вы и дальше не будете работать. – Я звучала как заевшая пластинка. Ранее мы много раз говорили на эту тему.

Он тем временем звучал как пятилетний ребенок:

– Я не обязан работать. Вы не можете меня заставить.

– Мне и не нужно вас заставлять. Если вы не будете следовать правилам этой тюрьмы, вас переведут в другую.

Джеймс пристально смотрел на меня.

– Мне больше нечего вам сказать. У вас есть 24 часа. Либо вы начинаете работать, либо вас переводят.

Я полагала, что страх оказаться вдали от детей заставит Джеймса изменить позицию, но чувство собственной важности в итоге взяло верх. После суток обид он сказал мне, что ничего не будет делать, поэтому я позвонила и договорилась о его переводе из Уормвуд-Скрабс.

Отсутствие сочувствия в той степени, в которой оно было у Джеймса, является распространенным среди приговоренных к пожизненному заключению. Это одна из причин, по которым люди убивают. Они ничего не чувствуют, и они оторваны от боли, причиняемой другому человеку. Это отсутствие сочувствия распространяется на всех живых существ.

Сколько раз вы читали о серийных убийцах, которые в детстве любили отрывать лапки паукам, препарировать мертвых птиц или сбрасывать котят с большой высоты? Это нездоровые увлечения.

Как вы теперь знаете, я люблю животных, поэтому такой уровень жестокости разбивает мне сердце и приводит меня в ярость.

Карла Джонсона не так давно перевели в Уормвуд-Скрабс из тюрьмы Брикстон. Он отбывал наказание за изнасилование и убийство партнерши и был одним из нескольких сексуальных преступников, переведенных в корпус Д. Он привез с собой своего попугайчика, который, по всей вероятности, появился у него не так давно. Это была очаровательная желто-зеленая птичка.

Мои первые впечатления о Карле – это отсутствие особых впечатлений. Он не был болтливым или противным. Карл оказался одним из тех, кого обычно упускают из виду и кто остается на заднем плане.

В «час общения» меня некоторое время не было на рабочем месте, так как я разговаривала с одним из надзирателей корпуса. Вернувшись в кабинет, почувствовала, как под ногами что-то хрустнуло. Опустив глаза, я увидела скомканный лист белой бумаги. Мы часто получали записки от заключенных. Например, осужденный мог попросить ускорить его встречу с членом семьи («Начальница, пожалуйста, решите проблему с моим свиданием»). В тот день меня ждала другая записка.

Почерк было сложно разобрать, но мне это в итоге удалось: «Начальница, узнайте, что с попугайчиком Джонсона, пожалуйста».

«Это странно», – подумала я и нахмурилась.

Карл никогда не проявлял особой любви к своему попугайчику. В отличие от других заключенных, он не делал ему игрушек, не гулял с ним по корпусу и не ласкал его, поэтому я сразу и не обратила внимания, что его нет. Кроме того, в мои обязанности не входила ежедневная проверка камер.

Держа записку в руках, я забеспокоилась. Что-то было не так. Без дальнейших промедлений приступила к делу.

– Приведите Карла Джонсона к старшей надзирательнице, – распорядилась я.

Он был у меня в дверях уже через несколько минут.

– Вы хотели меня видеть? – спросил он, встав в проходе.

Карл выглядел злым. У него были жесткие холодные глаза. Он явно участвовал в драках: на щеке были шрамы, а нос когда-то было сломан. На обоих предплечьях – рукава из татуировок.

– Да, входите.

Карл подкрался к моему столу. Он держал руки глубоко в карманах и сутулился.

– Я давно не видела вас с попугайчиком, – перешла я сразу к делу. – Куда он пропал?

Заключенным не разрешалось передавать кому-то своих питомцев, если они им надоедали. За попугайчиков нужно было нести ответственность. Им предоставляли птиц с таким условием.

– Он умер, – сказал он, покашливая.

– Умер?

– Да.

Никаких эмоций.

– И где же он сейчас?

– Я смыл его в унитаз.

У меня волосы встали дыбом.

– Правда? Какой прекрасный поступок! – естественно, это был сарказм. – Зачем вы это сделали? Если не говорить о том, что вы чуть не засорили нашу канализационную систему, зачем вы совершили настолько бессердечный поступок?

– А вам какое до этого дело? – выпалил он.

Я не пошла на конфронтацию.

– Что с ним случилось?

– Это был несчастный случай.

У меня мурашки побежали по спине.

– Что вы имеете в виду?

– На полу были кусочки клейкой массы, попугай наступил на них и прилип.

Я резко подняла бровь.

– Все действительно было так?

– Затем он начал терять перья.

– Правда? – спросила я, подняв вторую бровь.

– После этого он просто умер.

– Вот как? – меня затошнило от его вранья. – Вы сами это сделали, не так ли? Вырвали его перья! Это вы его убили, да?

Он посмотрел на меня и пожал плечами. Никаких угрызений совести. Никаких чувств. За его холодным взглядом не было ничего.

На мгновение я позволила своему гневу повиснуть в воздухе. Карла, похоже, ничего не смущало.

– Я поверить не могу, что для вас допустимо такое поведение с беззащитным существом, особенно тем, которому и так не повезло оказаться в одной камере с вами.

– И что, если это так? – резко ответил он.

Я сощурилась.

– Убирайтесь!

Во мне кипела кровь, пока я наблюдала, как он плетется в свою камеру.

Меня тошнило. Действительно чуть не вырвало. Мне было невыносимо думать о том, что пришлось пережить несчастной птичке. Я лишь надеялась, что она умерла быстро.

Не у всех приговоренных к пожизненному заключению отсутствовала эмпатия. Не все они совершили хладнокровное убийство. Заключенные, которым было позволено завести попугайчика, сначала прошли тщательную проверку. Мобильник, например, никогда бы не смыл Фреда в унитаз, если бы тот ему надоел. У Карла были классические психопатические черты, и я бы никогда не позволила завести попугайчика такому человеку.

Мне нужно было разобраться в произошедшем, поэтому я провела расследование и расспросила парней с его этажа, слышали ли они что-нибудь. Я поговорила с теми, кто регулярно общался с Карлом, поскольку он был одним из тех, кто хвалился своими поступками. Я была уверена, что он рассказал о том, что произошло, кому-то из корпуса.

Мне не потребовалось много времени. Я оказалась права: он действительно хвалился своим поступком. Правда оказалась еще более неприятной, чем я предполагала.

Парень, находившийся в двух камерах от Карла, рассказал, что тот стащил клейкую массу Blu Tack с доски объявлений в учебном корпусе и попытался приклеить лапки птицы к полу. Когда у него ничего не получилось, Карл вырвал все перья. Он смеялся, описывая, как попугайчик впал в болевой шок. После этого он утопил птицу в раковине. Тот факт, что он хвастался совершенными пытками, делал эту ситуацию еще более тошнотворной.

Как такому злодею вообще разрешили завести попугайчика? Я понимала, что не успокоюсь. Мне нужно было знать о Карле все. Его предысторию. Благодаря многолетнему опыту общения с преступниками я понимала, что это был не первый раз, когда он повел себя так жестоко (я не говорю о несчастной женщине, которую он убил). Я вернулась в кабинет и достала его личное дело.

Черт возьми! Оно было толстым, как энциклопедия. Там я нашла ответы на свои вопросы. Я сомневалась, что у кого-то из сотрудников тюрьмы Брикстон нашлось время изучить его, прежде чем позволить этому человеку завести попугайчика.

Читать его личное дело было неприятно. Я изучала совершенное Карлом убийство не слишком внимательно, так как меня скорее интересовало, что к нему привело. Бинго. В отчете, написанном после вынесения приговора, я нашла подтверждение своим предположениям. Когда Карлу было 12 лет, он задушил кошку, после чего он бесчисленное количество раз причинял вред животным. Меня это нисколько не удивило.

Правда, его текущее поведение меня сильно насторожило. Садистский способ, которым он убил попугайчика, и тот факт, что он не испытывал ни раскаяния, ни сильных эмоций, представляли собой серьезную проблему для корпуса Д. Если он мог так поступить с крошечной беззащитной птицей, предоставленной ему в рамках программы реабилитации, на что еще он был способен? Тюрьмы представляют собой хрупкую экосистему. Один заключенный с плохим поведением способен раскачать лодку в достаточной степени, чтобы весь корпус стал вести себя так же жестоко и деструктивно. В нестабильной обстановке ситуация может быстро меняться.

Я уже не говорю об угрозе для Карла со стороны других заключенных. С осужденными связан один забавный факт: они быстро выносят суждения о том, что, по их мнению, правильно и неправильно, и самостоятельно прибегают к наказанию.