Текст книги "Среди убийц. 27 лет на страже порядка в тюрьмах с самой дурной славой"

Она сразу ответила, что как раз может организовать обмен с йоркширской тюрьмой Фулл-Саттон. Мы все решили. Пока-пока, Джейден!

Через неделю меня ждал небольшой сюрприз. Мне позвонил сотрудник профсоюза, узнавший, что на меня было совершено нападение.

– Вы знали, что можете получить компенсацию? – спросил он воодушевленно. – За поттинг полагается две тысячи фунтов стерлингов.

Две тысячи фунтов за то, что меня облили дерьмом!

– Я пришлю вам форму, которую нужно заполнить, хорошо?

Я решила, что это грязные деньги.

– Все в порядке, спасибо, – ответила я. – Не беспокойтесь!

8. Первая рана самая глубокая

Уормвуд-Скрабс, февраль 2003 года

Я резко села на кровати, обливаясь потом. Ее образ засел в моем сознании. Несчастная женщина, умирающая от боли, и постельное белье, пропитанное кровью.

Она извивалась, последние вдохи были мучительными, пока она умирала от того, что он сделал с ней и ее внутренностями.

Ванесса, возьми себя в руки.

У меня сердце выпрыгивало из груди. Неистово билось из-за ночного кошмара. Только вот это было не просто сном, а реальностью. Это действительно с ней произошло. Она умерла в нестерпимой боли.

Это был единственный раз в моей карьере, когда я не могла избавиться от мысли о том, что сделал заключенный. Эти образы всегда были со мной: на работе, дома, ночью в постели. Мне казалось, ничто не сможет пробить мою стену, но я ошибалась.

* * *

Тот день начался так же, как все остальные. Я приехала в Уормвуд-Скрабс к семи утра. Официально рабочий день начинался в восемь, но мне всегда нравилось приходить раньше. Кроме того, так у меня был час на «акклиматизацию». Я могла выпить чашку чая, покурить, просмотреть документы, поболтать с надзирателями, которые заканчивали ночную смену, и выяснить, как заключенные вели себя с момента нашей последней встречи. Я не была обязана это делать, но в глубине души мне хотелось выслужиться. Это мелочи, ничего особенно амбициозного. Мне нравилось хорошо ориентироваться на местности, поскольку это давало преимущество, а именно преимущество перед заключенными позволяло успешно управлять корпусом.

День прошел хорошо: никаких серьезных происшествий, ничего примечательного. Затем, около семи вечера, когда мне пора было идти домой, Стив просунул голову в дверь моего кабинета и спросил:

– Не хочешь пойти в паб?

Я взглянула на стопку файлов, возвышающуюся справа от меня. Отчеты. В тюрьме Холлоуэй мне не нужно было их писать. Здесь, однако, отчеты о заключенных требовалось сдавать каждый год. Проходили ли они обучение? Выполняли ли свою работу без особого нытья? Старались ли не попадать в неприятности? Чем лучше был отчет, тем выше была вероятность пройти по системе без каких-либо проблем, а также заработать привилегии и избежать всего, что могло бы продлить их и без того длинный срок. Если заключенные хорошо себя вели, они могли избежать перевода в тюрьму категории А.

Это был долгий процесс, немного утомительный, и он давался сложно, когда в дверь стучали каждые пять минут, поэтому я всегда оставляла это дело на вечер, когда корпус затихал.

– Извини, приятель! – ответила я. – Я бы с удовольствием, но у меня куча работы.

Я собиралась остаться допоздна, чтобы все доделать, но, честно говоря, я в любом случае отклонила бы предложение выпить.

В тюрьмах существует массовая культура употребления алкоголя. Сотрудники, как правило, много пьют, и это понятно: алкоголь позволяет отдалиться от жестокого мира, в котором мы работаем. Полицейские тоже видят много насилия на работе и часто пьют после смены. Их не просто так всегда показывают проблемными в телесериалах. У них, как и у нас, нарушен баланс между работой и личной жизнью. Я много пила, когда работала в Холлоуэй. Слишком много, может быть, три бутылки рома в неделю. Я никогда не пила одна, только с девчонками в пабе после смены. Правда, в Уормвуд-Скрабс все изменилось. Сначала я думала, что это связано с горечью по поводу перевода из любимого места работы в мужскую тюрьму. Я не была заинтересована в дружбе с коллегами после смены, потому что не хотела вкладывать душу в службу на новом месте. Почему? Меня снова могли перевести.

Однако со временем, когда я полюбила свою работу, я перестала скучать по вкусу алкоголя и ощущениям, которые он мне давал. Я не пытаюсь изобразить себя святой: я все еще иногда выпивала бокал по возвращении домой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Голова прояснилась, мозг стал работать лучше, а профессиональная дистанция, которую я сохраняла с коллегами, оказалась полезной.

Стив ушел в местный паб с парнями, а я налила чая и взялась за накопившуюся работу. Отхлебнув из чашки, я схватила следующую папку из стопки справа: Мэтью Уолдрам. Папка была настолько толстой, что могла бы сойти за роман.

Я тяжело вздохнула, прежде чем открыть ее.

Мне не нравился этот парень, в нем было что-то особенно неприятное. Это трудно выразить словами, но в нем было нечто зловещее, что оставляло у меня ощущение холода после нашего общения.

Он был крупным парнем лет тридцати, который каждый день тренировался в спортзале. Короче говоря, я бы не хотела встретиться с ним в темном переулке. Я знала, что его, как и многих других заключенных, посадили за убийство своей девушки, но я понятия не имела о подробностях дела.

Стенограммы судебных заседаний были приложены к личному делу, и мне нужно было ознакомиться с ними, чтобы написать отчет. В них была вся информация, начиная с описания того, что произошло, и заканчивая приговором. Все это мне требовалось, чтобы составить полную картину реабилитации заключенного.

Бо́льшую часть времени я была подобна титану, но периодически что-то пробивало мою броню. Тогда был один из таких вечеров, и по этой причине он стал одним из самых запоминающихся в моей карьере.

Сторона обвинения сообщила, что Мэтью смотрел порно дома со своей девушкой. В результате они занялись сексом. Ничего удивительного. Считалось, что они оба употребляли наркотики.

Пока ничего шокирующего. Я сделала еще один глоток чая и перевернула страницу.

Как и следовало ожидать, поскольку пара вместе смотрела порно, ситуация начала накаляться. Он стал грубее. Секс становился все более насильственным.

Ладно, такого поведения я ожидала от убийцы. Перевернула страницу.

То, что Уолдрам сделал со своей девушкой дальше, было настолько ужасающим и жестоким, что у нее началось сильное кровотечение.

У меня скрутило живот.

Вместо того чтобы отвезти ее в больницу, он позволил ей истечь кровью, а затем выбросил тело, словно это был мусор.

Волна тошноты подошла из желудка к горлу. Это было ужасно. Он был настоящим садистом. Я поверить не могла, что один человек может так поступить с другим.

К тому времени я слышала и видела много кошмарных вещей, но дело Мэтью вывело меня из равновесия больше, чем все остальное. Возможно, я внезапно почувствовала себя уязвимой как женщина. Может быть, мне стало не по себе, потому что жестокость была запредельной? Точно не знаю, что произошло, но я не могла выкинуть эти образы из головы.

Частично проблема заключалась в том, что никто из сотрудников тюрьмы не проходил специального обучения, как переживать настолько яркое описание жестокости. Я не знала, как справиться с информационной перегрузкой.

Мной овладели противоречивые чувства. Часть меня хотела бросить папку через весь кабинет, чтобы она оказалась как можно дальше. В то же время хотелось продолжить чтение. Я должна была знать, чем закончилась история, хотя я и так это знала. Судья всегда подводит итоги в конце судебного заседания, и я надеялась, что он скажет что-то язвительное, назовет Мэтью чудовищем, которое никогда не сможет искупить свою вину, и приговорит его к наказанию, которое он заслуживал. Как бы странно это ни звучало, я хотела, чтобы справедливость восторжествовала, хотя и так знала, что он сидит в камере на втором этаже в 40 метрах от меня.

Судья меня не подвел. Он назвал убийство особо тяжким преступлением. За отсутствие раскаяния Мэтью заклеймили исчадием ада.

Я закрыла папку и отложила ее в сторону. Затем вздохнула с облегчением, осознав, что справедливость была восстановлена.

Подождите минуту. Почему я все еще была встревожена? Почему не могла избавиться от неприятного чувства? Достала сигарету из верхнего кармана. Она должна была помочь. Курение всегда меня успокаивало. Я втянула дым глубоко в легкие.

Действие сигареты длилось до тех пор, пока я не затушила окурок в пепельнице. Мне казалось, что та женщина была со мной в кабинете. Я видела, как она лежит на кровати, умирая в муках.

Черт побери. Резко встала, и стул заскрежетал по полу.

Я ходила по крошечному кабинету туда и обратно. Все мои инстинкты говорили мне уйти и поехать домой. Голова указывала сесть за стол и закончить работу. Перестать быть настолько эмоциональной.

Все же я вернулась за стол. Всегда была такой и стремилась довести работу до конца. В личном деле были документы об отдельном судебном заседании с участием матери Мэтью.

Ее признали виновной в воспрепятствовании осуществлению правосудия. Она солгала полиции о том, где находился Мэтью в момент совершения убийства, и обеспечила ему ложное алиби, заявив, что была с ним. В документах были подробно описаны отношения матери с сыном. Они были очень странными.

История жестокого обращения довольно характерна для детства убийц. Если в период взросления видеть только это, неудивительно, что убийцы так же ведут себя с жертвами, когда вырастают.

Что касается отчета о Мэтью, я бы солгала, сказав, что после ознакомления с материалами дела у меня не возникло желания дать ему очень плохую оценку, но я не могла этого сделать. Тот парень делал то, что его просили. Он был не лучше и не хуже большинства преступников в корпусе Д. Я должна была оставаться беспристрастной, поскольку это была моя работа, какой бы тяжелой она ни была временами.

Тем не менее это не означало, что я могла легко забыть его историю. Пока ехала домой, у меня в голове крутились яркие образы и слова судьи. Больше всего, однако, думала о боли, которую жертва чувствовала в предсмертные минуты.

Я заехала на заправку в Камдене, что стало моим вечерним ритуалом. Заправка, разогретая в микроволновке еда, возвращение домой. Должно быть, к тому моменту сотрудники уже знали меня в лицо.

Даже газеты на стойке вызвали у меня тошноту. Я не могла заставить себя прочитать заголовки, поскольку мне хотелось укрыться от мира и его жестокости. Я прошла в алкогольный отдел, нерешительно постояла там минуту, а затем уверенно схватила бутылку красного вина. К черту все, мне нужно было расслабиться.

Наверное, дом никогда не был для меня тем местом, куда бы я спешила. Это был пентхаус с двумя спальнями в Бейкерсфилде, расположенный рядом с тюрьмой, где я раньше работала. Он был построен в 1970-х и выглядел достаточно неплохо. Мой дом был чистым, но ему не хватало характера и атмосферы. Он был скорее практичным, чем уютным. Он был местом, где я могла опустить голову на подушку ночью. Правда, в тот вечер мне это не удалось. Я еще несколько часов сидела на диване и смотрела телевизор, пытаясь расслабиться. Даже инспектор Морс, мой любимый детектив, не смог меня успокоить.

Возможно, вы думаете, что в моей жизни и так хватало преступлений благодаря чтению личных дел, например Мэтью Уолдрама, но я просто обожала криминальные сериалы. Сбор улик, раскрытие дела. Мне нравилось сопровождать детектива до самой развязки. Я успокаивалась, смотря интересные мне передачи на удобном диване. Правда, в тот вечер это не помогало.

Забросила тарелку в посудомоечную машину, а униформу – в корзину для грязного белья. Я чистила зубы, и – БУМ! – образы вернулись, став еще ярче.

Мысли спутались сильнее. Теперь меня преследовала не только умершая женщина, но и сильнейшая ярость – гнев на саму себя за то, что не могла выбросить все это из головы. Что со мной случилось? Раньше мне всегда это удавалось. Я теряла хватку? «Ради бога, Ванесса, возьми себя в руки!» – внутренне кричала я. Конечно, это было совершенно нормально, что чтение личного дела Мэтью так повлияло на меня, но в тюремной системе нельзя мыслить таким образом. Наверное, я воспринимала это как признак слабости.

Всю ночь ворочалась, видя сны, которые могли бы составить конкуренцию самому страшному фильму ужасов. В итоге проснулась в холодном поту. Через три часа вошла в корпус и, как обычно, открыла камеру Мэтью.

– Доброе утро! Как дела? – спросила я своим обычным беспристрастным тоном.

Потирая сонные глаза, он ответил:

– Все хорошо, босс.

Часть меня презирала его, но я бы никогда этого не показала. Не позволила бы чувствам взять верх над профессионализмом.

Кроме того, не я должна была его судить. Его уже судили.

Кошмары продолжались несколько месяцев. Чтобы избавиться от бессонницы, я повторяла, что все это «вздор и чепуха» – ну, знаете, как это делали Френч и Сондерс в скетче про двух старушек. Все это вздор и чепуха, прими это и двигайся дальше.

И вот однажды все прошло, и я снова начала спать. Разумеется, это не прошло бесследно, поскольку такие вещи не могут просто раствориться в воздухе. Они накапливаются, вызывая посттравматическое стрессовое расстройство. К сожалению, я узнала об этом гораздо позднее.

9. Наркотики в корпусе

Уормвуд-Скрабс, сентябрь 2003 года

– Ты перешла от дойки коров к работе в тюрьме? – воскликнул один из надзирателей из крыла Д. Был обеденный перерыв, и он спросил меня, как я здесь оказалась.

– Если вкратце, то да, – кивнула я, кусая сэндвич.

– Можно сказать, что между этими двумя занятиями нет большой разницы. Некоторые заключенные – настоящие животные…

Прежде чем мы успели бы начать оживленный спор о животном поведении, у меня зазвонил телефон. Это был Стив Смит с четвертого этажа. Его уже нет с нами, к сожалению. Он был замечательным надзирателем. Очень хорошо ладил с заключенными, но не переносил дураков, а еще был проницателен как никто другой – идеальное сочетание. Я никогда не забуду нашу первую встречу: Стив отпирал дверь камеры с сигаретой в зубах. До введения запрета в июле 2007 года в тюрьме можно было беспрепятственно курить.

– Босс, босс, вы должны прийти и взглянуть на это! – сказал он, тяжело дыша.

В случае таких звонков вы не тратите время и не спрашиваете, что случилось, а просто поднимаете задницу и идете выяснять, в чем дело. Он бы не стал звонить мне, если бы это было что-то незначительное.

Каждый день, пока заключенные были на работе или учебе, надзиратели проводили обыск в каждой камере корпуса – «проверка безопасности», как мы это называли. Им нужно было удостовериться, что все надежно, что в стенах нет дыр, а с окна не свисает лестница. Это не обыск в привычном смысле, а просто осмотр камеры.

Пока, бренча ключами, поднималась на четвертый этаж, я предполагала, что мне предстоит увидеть пещеру Алладина, полную контрабанды. Телефоны, наркотики, может быть, немного оружия. К сожалению, что бы мы ни делали, эти вещи все равно попадали в тюрьму, и наркотики были серьезной проблемой для корпуса Д.

Легко понять, что в тюрьме есть проблема с наркотиками. Место будто вибрирует, через него проходит подземный ток. Сбор группами во время «часа общения», бормотание, доносящееся с лестничной клетки. Заключенные торопливо заходят в камеры, заметив ваше приближение. Главным признаком был запах марихуаны, который доносился до кабинета, где я пыталась работать. Трудность заключалась в поимке заключенных с поличным. Мобильник был одним из немногих, кого ловили на контрабанде, но наркотиками он не торговал. Они поступали из другого источника.

Камера 445 принадлежала Джеймсу Тейлору. Он был наркоторговцем и отбывал наказание за убийство человека в драке. Белый мужчина ростом 185 сантиметров. Среднего телосложения. Огромная татуировка головы орла на правой руке. Мы с ним редко контактировали, поскольку он бо́льшую часть времени старался держаться подальше от неприятностей.

Виновными всегда оказываются самые тихие!

Теперь он был на работе, поэтому камера находилась в нашем распоряжении.

Я вошла в тесную камеру и скрестила руки на груди.

– Давай посмотрим на это, – сказала я, ожидая, что Стив начнет переворачивать матрас. Вместо этого он подвел меня к окну.

– Сюда, босс, – сказал он. Его глаза сверкали.

В те годы в каждой камере было маленькое окно с решеткой, которое заключенные могли открывать. Сейчас они закрыты наглухо вентиляционным люком.

Частью проверки было постукивание по оконному стеклу, чтобы убедиться, что его не выставляли. Стив указал на небо. Я посмотрела в направлении его пальца и нахмурилась.

– Куда именно мне смотреть?

– Смотрите внимательно.

Прищурившись, я посмотрела еще раз, но ничего не заметила, кроме ясного голубого неба, нескольких облаков и голубя.

– Я сдаюсь, – сказала, пожимая плечами. – Что происходит?

Стив просунул руку сквозь решетку и зацепил пальцем то, что казалось мне просто воздухом.

– Теперь видите? – спросил он, дергая за что-то. Стоит лишь раз моргнуть, чтобы упустить из виду то, что пересекало осеннее небо и мерцало на солнце.

– Черт побери! – У меня рот открылся от удивления, когда он захватил леску. Один конец был привязан к решетке, а второй…

– Куда она идет? – ахнула я.

Стив немного подергал ее. Наши взгляды последовали за мерцанием. Леска была натянута над четырехметровым забором вокруг тюрьмы и уходила на крышу соседней Хаммерсмитской больницы. Это был зиплайн, подходящий к окну 445 камеры.

– Нам нужно немедленно позвать охрану, – сказала я, доставая рацию.

Мы втроем собрались у окна и с восхищением рассматривали это изобретение.

– Глазам своим не верю, – сказал начальник охраны Джордж Максвелл, качая головой. Он сфотографировал леску. Фото должно было стать доказательством вины Тейлора на суде у начальника тюрьмы. Максвелл был необычным человеком. Этот представитель старой школы напоминал мне мистера Маккея из сериала «Овсянка», потому что он был шотландцем, носил усы и ходил, как тот самый герой. Я вполне могла представить, как он идет по лестнице и кричит: «Флетчер!»

Все мы гадали, как заключенному это удалось. Как натянули эту леску? Это было гениально. Решение в стиле Джеймса Бонда.

Забудьте о мертвых голубях и теннисных мячах (да, люди до сих пор прячут наркотики в мертвых голубях и спортивных мячах и перебрасывают их через стену). Зиплайн превзошел все ожидания. Это было нечто потрясающее.

Мои предположения? Леску катапультировали поэтапно: сначала ее перебросили через забор, а затем натянули еще на 30 метров до крыши больницы с посторонней помощью. Эта рыболовная леска была настолько тонкой, что ее едва можно было различить невооруженным взглядом.

– Неудивительно, что в корпусе Д эпидемия наркомании! Одному Богу известно, сколько посылок с героином, отправленных по этой леске, попало прямо в руки Джеймса Тейлора, – усмехнулась я.

– Действительно, – кивнул Джордж. – Мне пора поговорить с охраной Хаммерсмитской больницы, а вы пока разбирайтесь с мистером Тейлором.

Я заперла камеру, чтобы никто в нее не вошел и не замел следы. Тем временем Джордж Максвелл направился в больницу, чтобы поговорить с ее охраной о том, что могло произойти. Оказалось, что крыша находилась в общественном доступе и не охранялась. Любой мог подняться туда, повесить пакет на зиплайн и отправить его на четвертый этаж корпуса Д.

Когда Джеймс Тейлор вернулся с работы, я его уже ждала. Точнее, мы с двумя надзирателями ждали его в моем кабинете. Не буду лгать: я была в предвкушении противостояния. Ты испытываешь огромное удовлетворение, поймав заключенного с поличным. Для нас это была большая находка, которая поспособствует очищению корпуса от наркотиков, что меня немало радовало.

– Тейлор! – проревела я, увидев, как он проходит мимо. – Немедленно зайди ко мне.

Он сразу вошел. На его лице не было и намека на опасение.

– Что случилось, босс? – сказал он невинно.

Я откинулась на спинку стула, готовясь сообщить ему новости.

– У нас небольшие проблемы.

Джеймс посмотрел слева направо на окружавших его надзирателей, которые глазели на него.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, мы кое-что нашли в твоей камере.

Он пожал плечами.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Ты совершенно не представляешь, о чем мы говорим?

Он снова пожал плечами.

– Совершенно, босс.

Я фыркнула.

Это разыгранное непонимание продолжалось некоторое время. Я дала ему несколько шансов сознаться, но когда мне стало ясно, что он не собирается сдаваться, все сказала прямо.

– Мы обнаружили леску, натянутую от твоей камеры до крыши Хаммерсмитской больницы.

Его лицо приняло совершенно пустое выражение.

– По десятибалльной шкале гениальности это десять, но, к несчастью для тебя… – Я сделала паузу, как Саймон Коуэлл, прежде чем вынести вердикт участникам. – Ты отправляешься в ШИЗО.

И все равно он не сказал ни слова о том, как это было сделано и кто ему в этом помогал. Он знал, когда нужно держать рот на замке. Джеймс посмотрел на меня, как бы говоря: «Какого черта?»

Его поместили в ШИЗО на две недели. Ему было позволено выходить всего на час в сутки, чтобы в одиночестве сделать зарядку во дворе. Это суровое наказание. Представьте, что вы в течение двух недель сутками находитесь в комнате, похожей на шкаф, не имея доступа к телевизору, социальным сетям и другим развлечениям.

Заключенным разрешалось обращаться к врачу, если они чувствовали себя плохо или сильно тревожились, но наказание продолжалось, если не было чрезвычайных обстоятельств, требующих его прервать. Если бы плохое поведение не наказывалось, заключенные начали бы бунтовать.

На какое-то время ситуация в крыле Д нормализовалась. Однако всем известно, что, когда закрывается одна дверь, открывается другая. Другой заключенный идет по стопам предыдущего. Как ни старайся, предотвратить попадание наркотиков в тюрьму невозможно.

Нам с Джорджем Максвеллом пришлось придумать план, как застать наркоторговцев врасплох.