Текст книги "Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века"

Таким образом, мы видим у Эмпедокла своеобразный наивный механицизм. Эмпедокл не обходит даже проблему источника предположенных им разнообразных соединений, и здесь он выступает как один из наиболее блестящих представителей античной диалектики. Причиной любых соединений у него выступает единство двух полярных начал – Любви и Вражды, причем Вражда выступает доминантой этого единства. На основе механизма соединяемых и разъединяемых (в результате постоянной борьбы Любви и Вражды) первоначал Эмпедокл строит свою физику и космогонию, в которой представлены четыре фазы космического цикла. Чрезвычайно характерно, что две из них, на которых имеет место равновесие Любви и Вражды, Эмпедокл считает бесплодными, видя развитие только на стадиях перехода от Вражды к Любви и от Любви к Вражде, с доминирующим значением последней. В период господства Любви все элементы равномерно перемешаны, образуя огромный однородный шар – пребывающий в покое сфэрос, Вражда в этот период вытеснена в периферийные области. Однако это состояние статично, безжизненно, и «когда свершается время», Вражда активизируется, элементы начинают обособляться, соединяясь с себе подобными, и в итоге образуются Звезды, Солнце и Луна, Земля, море,, воздушная толща над ними и т. д.151151
  См.: Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности, с. 206 – 207; Рожанский И. Д. Античная наука. М., 1980, с. 53;


[Закрыть]

Важную роль в космогонии Эмпедокла играет случайность, выступающая у него, без преувеличения, именно как дополнение необходимости – в том смысле, что из многих случайно возникших сочетаний некоторые оказываются настолько удачными, так подходят друг к другу, «как если бы были созданы по заранее продуманному плану, целесообразно», и благодаря этому такие образования сохраняются, «выживают» (последнее выражение мы употребили не случайно, ибо у Эмпедокла этот принцип относится и к живым существам, и как раз в относящихся к ним образах он аргументирует свою точку зрения, предвосхитив концепцию естественного отбора). Подчеркнем, что появление столь «целесообразных» сочетаний ни в коей мере не понимается телеологически, как это видно из комментариев Платона, в которых с явным порицанием говорится, что у Эмпедокла «происхождение всего этого обусловлено исключительно природой и случаем»152152
  Платон. Полное собрание сочинении в 15-ти томах. ПГ, 1923 – 1929, т. 14, с. 127.


[Закрыть], а вовсе не имеет место «через разум… через какое-либо божество или искусство»153153
  Там же.


[Закрыть].

Концепция Эмпедокла, опирающаяся на тонкие наблюдения над природой, привела его к весьма глубоким догадкам, как например, об огненном ядре Земли, которое питает теплом вулканы и горные источники. Очень интересна мысль о том, что воды морей были выжаты из Земли как из губки в результате космического круговращения: моря – это «пот земли»; нельзя не упомянуть предположения Эмпедокла о конечной скорости света.

Еще более глубокие натурфилософские догадки принадлежат современнику Эмпедокла, Анаксагору из Клазомем (ок. 500 – 428), который, как и Эмпедокл, с высоты прошедших веков предстает нам как совершенно необходимое звено в той линии, которая привела, в процессе решения проблем, поставленных Парменидом, к атомистической исследовательской программе. Вместе с тем натурфилософия Анаксагора обладает рядом исключительно своеобразных черт, которые позволяют рассматривать ее не просто как путь к атомизму, но и как его самостоятельную оригинальную ветвь.

Анаксагор занимает совершенно особое место в генезисе научного стиля мышления и науки как таковой. Выдающийся немецкий физик, один из основоположников квантовой механики, В. Гейзенберг называет Анаксагора первым физиком в истории человечества, который в поисках закономерностей природы ставил эксперименты, целью которых было не только обнаружение ранее неизвестного, но и проверка, подтверждение тех или иных идей. Насколько важное значение придавал Анаксагор научным исследованиям, сколь велик был его пиетет перед природой, можно заключить из ответа философа на вопрос некоего находящегося в тяжелом положении человека «ради чего лучше родиться на свет, чем не родиться?» – «…чтобы созерцать небо и устройство всего космоса»154154
  Цит. по: Асмус В. Античная философия, с. 81.


[Закрыть]. Хотя космологии и космогонии Анаксагора также присущ умозрительный характер, тем не менее (и вероятно, не в последнюю очередь, благодаря тому, что он был и целеустремленным наблюдателем), именно Анаксагор первым порвал с характерными для античности представлениями о космическом круговороте. Процесс космической эволюции представляется ему подчиненным глубоким закономерностям; закономерности космообразования простираются даже на происхождение людей, а у них – городов, обработки земли и т. д.155155
  См.: Рожанский И. Д. Анаксагор. М., с. 127.


[Закрыть] Переход от космического плана к плану человеческому :весьма знаменателен: мы видели, что, как правило, имел место переход в противоположном направлении, к тому же неосознанный и, естественно, не обосновываемый.

Для понимания натурфилософии Анаксагора необходимо иметь в виду, что исходные принципы его тщательно продуманной, исключительно последовательной, логически обоснованной концепции опять-таки являются в значительшой степени результатом усилий решить проблему Парменида – проблему разрыва между истинным (мыслимым) бытием и тем, что нам является. Анаксагоровским ответом является детально разработанный принцип «все во всем». В концепции гомеомерий (подобочастных) отсутствуют чистые первоначала: по Анаксагору, любая вещь представляет собой смесь бесчисленного множества частичек, которые, стремясь сблизиться в себе подобными, находятся в различных вещах – в различных пропорциях (к именно существенное преобладание соответствующих гомеомерпй в бесчисленном множестве делает золото золотом, железо – железом и т. д.). При этом Анаксагор вносит в описанную здесь картину важное дополнение: «семена» того или иного вещества приобретают различный вид, попав в соответствующую стихию или комбинацию четырех стихий. Как бы синтезировав и развив предшествующие представления о структурных первоосновах мироздания, Анаксагор в предложенном им подходе к тому же решает еще одну очень важную проблему – объяснения чувственных восприятий по компоненту, преобладающему в вещи, состоящей из огромного множества качественно различных элементов. Таким образом, принцип «все во всем» в самых различных аспектах предстает явной и весьма оригинальной предтечей концепции атомизма.

Не меньшее, если не большее значение для развития научного стиля мышления имел другой шаг Анаксагора – введение начала, управляющего мировым процессом. Согласно Анаксагору, возникновение различных веществ., образование небесных тел и т. д. происходит из первичной неподвижной смеси (по схеме «все из всего») благодаря л согласно Нусу, который выступает как руководящее, управляющее начало, принцип организации космоса156156
  См.: Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности, с. 218 – 219.


[Закрыть]. Первым делом Нус действует как первотолчок (предвосхищение аристотелевского перводвигателя), вызвавший круговращательное движение в общей смеси, которое приводит к выделению, образованию из нее Земли, Солнца, Луны, планет и звезд, эфира и воздуха и т. д., и, никогда не прекращаясь, воспринимается теперь как суточное вращение небесного свода (при этом Земля, образованная из наитяжелых компонентов, пребывает неподвижно в центре космоса). Вместе с тем действие Нуса не исчерпывается первотолчком, и он выступает как постоянно функционирующее организующее начало. Очень важно при этом, что Нус ни в коей мере не представляется творящим началом, действуя в уже существующем космосе и упорядочивая, организуя его. Весьма существенно также, что выражаясь и как чисто механическая, и как «сознательно», целесообразно действующая духовная сила, как «Ум», который, «обладая величайшим знанием, определил порядок всего», Нус представляется не вне – или сверхприродным умом, а, напротив, выступает глубочайшей природной закономерностью, аналогично гераклитовому логосу. Очень характерно в этом плане высказывание Аристотеля, который, высоко оценивая то, что Анаксагор принимает Нус-Ум за основу мирового порядка, в то же время сетует по поводу того, что нередко у него же нус как ум выступает в качестве, так сказать, ad hoc объяснения: «Когда у него [Анаксагора] явится затруднение, в силу какой причины то или другое имеет необходимое бытие, тогда он его привлекает, во всех же остальных случаях он все, что угодно, выставляет причиной происходящих вещей, но только не ум»157157
  Аристотель. Метафизика. М. – Л., 1934, с. 25 – 26 (Met; 1, 4, 985а 18).


[Закрыть]. Даже в объяснении происхождения человеческого разума концепция Анаксагора обходится без апелляции к верховному разуму, пытаясь и его объяснить на основе естественных причин.

Вовсе не случайно Анаксагор был осужден в Афинах к смертной казни (даже этот приговор восприняв как человек, для которого единственный и высший закон – это закон природы: «Природа давно присудила [к смерти] и меня, и их [судей]»)158158
  См.: Еврипид. Трагедии. В 2-х т. М., 1969, т. 1, с. 245.


[Закрыть]. Кстати, именно в связи с осуждением Анаксагора в Афинах было принято постановление «считать государственными преступниками тех, кто не почитает богов по установленному обычаю или объясняет научным образом небесные явления». Формулировка более чем красноречива. И хотя история Афин знает еще более ранний пример осуждения и изгнания безбожника (с публичным сожжением его книги – первый случай в истории человечества!)159159
  См.: Платон. Соч., в 4-х т. М., 1968, с. 505.


[Закрыть], нельзя не видеть важнейшего различия между безбожием Анаксагора и Протагора (а речь идет именно о нем), у которого сомнение в существовании богов было лишь крайностью субъективно-релятивистского агностицизма. Если и было у Анаксагора чувство, подобное религиозному, то это – высочайшее благоговение к природе, ее закону – Нусу, к гармонии космоса, предвосхищающее пантеизм в духе Дж. Бруно, бруновскую концепцию «героического энтузиазма».

Понимание нуса в качестве единой природной закономерности, в сочетании с другим ключевым принципом натурфилософии Анаксагора – «все во всем», сделало возможными его блестящие физические догадки. Среди них особо отметим предположение (за два тысячелетия до Коперника и Бруно!) об общей природе Земли и небесных светил (подкрепляемое опытом – нахождением железа в метеоритах), причем звезды представляют собой огненные тела, вращающиеся в эфире (тем самым отвергается и миф о закрепленности звезд на небосводе). Анаксагору принадлежат также догадки, что Луна светит отраженным светом, что на ней есть пропасти и равнины (нет сомнений в умозрительном происхождении этого предположения, которое, однако вряд ли могло возникнуть до допущения общей природы земного и небесного). Анаксагор выдвинул весьма смелые по тем временам догадки о падающих звездах (искры, вспыхивающие от вращения небесного свода), о свечении Млечного пути, о том, что Луна сравнима по величине с Пелопоннесом, а Солнце больше него. Ему принадлежит заслуга правильного объяснения затмений, молний, снега, града и других метеорологических явлений, включая относимые к ним падения метеоритов. Более того, молва приписывает Анаксагору предсказание эгоспотамского метеорита. Хотя в это крайне трудно поверить, само существование подобных слухов должно расцениваться как свидетельство высочайшего авторитета Анаксагора – физика, который даже в самых архаичных деталях своей натурфилософии предстает как мыслитель, во всем ищущий естественных объяснений.

Величайшей фигурой среди физиков-досократов является Демокрит (460 – 370). В его лице мы видим даже еще более характерный образ ученого. Демокрит ставил многочисленные опыты, занимался анатомированием трупов. С целью расширить свой научный кругозор много путешествовал, за что был даже судим в родном городе Абдеры, обыватели которого (вошедшие в историю знаменитым процессом о тени осла160160
  См.: Виланд М. История абдеритов. М., «Наука», 1978.


[Закрыть]) вменяли ему в вину бесцельную растрату нажитого отцом, что расценивалось тогда как одно из тягчайших преступлений. Демокрит учил довольствоваться самым малым, обосновывая задолго до Декарта и Моитеня, что только так можно достичь безмятежного состояния души, «эвтюмии». Мало к кому в такой же мере можно отнести слова Платона о том, что «философ… – это благородный… и непорочный человек, образ жизни которого и есть практика философии».

Непреходящим вкладом Демокрита в мировую естественнонаучную мысль была концепция атомизма. Становление этой концепции (как и концепций Эмпедокла и Анаксагора) было очередной попыткой согласовать проблему чувственных восприятий с аргументами элеатов о неизменности бытия. Оригинальный подход к этому вопросу был предложен единственным учителем Демокрита, Левкиппом (500 – 440), который впервые в греческой мысли допустил существование небытия – в виде пустоты, наполненной неделимыми (атомос) частичками. Благодаря наличию небытия (пустоты) становится обоснованным приобретение бытием атрибута, исключенного в концепции Парменида – движения. У Демокрита такой подход был развит в стройную концепцию, призванную дать ответ буквально на все стоящие перед наукой вопросы, относящиеся и к космологии, и к психологии, и к теории познания, и к этике, и к математике (включая стереометрию). Концепция Демокрита на основе единого принципа объясняла происхождение и богов, и небесных тел, и человеческой души, происхождение ощущений и различий в них161161
  См.: Маковельский А. О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946» с. 308.


[Закрыть]. Этот широчайший спектр вопросов включал даже объяснение того, почему некоторые животные летают, а другие живут на земле и т. д. и т. п. П. П. Гайденко с полным основанием видит и итомизме первую в истории науки теоретическую программу, продуманно и последовательно выдвигавшую методологический принцип, который требовал объяснять целое как сумму составляющих его частей (т. е. первый последовательный механицизм)162162
  Гайденко П. П. Эволюция понятия науки, с. 95 – 96.


[Закрыть]; подмечается при этом и характерная приверженность плодотворной исследовательской программе даже в ситуациях, когда она «отказывает» в объяснении тех или иных явлений163163
  Там же, с. 99 – 100.


[Закрыть].

Задачей атомистов было создать учение, согласующееся с картиной мира, которая предстает нашим чувствам, по вместе с тем идущее дальше, к более глубокому постижению мира, «подлинного бытия». Первый аспект этой программы – связать чувственно воспринимаемое движение и множество (причем как реальные, а не иллюзорные) с их мыслимостью в разуме. Здесь уже нащупано различие между объясняемым объектом (эмпирическим миром) и объясняющим принципом (атомы и пустота), при этом указанные два аспекта схвачены воедино. Надо заметить, правда, что атомисты пришли к крайности, противоположной парменидовской – приписав реальность только невоспринимаемым атомам, а целое допустив лишь в субъективном смысле, как только мыслимое. Впрочем, тем самым было положено начало учению о первичных и вторичных качествах, которое сыграло важную роль в течение чрезвычайно длительного периода развития науки.

Атомы Демокрит предполагает во всем, даже геометрические линии у него мысленно делятся на точки-атомы. При этом «физические» атомы не разрушимы даже мысленно, теоретически, обладая характеристиками «подлинного бытия». Атомы имеют разные формы, что, кстати, объясняет различие ощущений. Любые вещи представляют собой комбинации различных атомов. Этот принцип описания и объяснения явлений распространяется на все мироздание, обеспечивая создание последовательной космогонии и космологии. По Демокриту, первоначальным состоянием вселенной является бесконечное пустое пространство, в котором носятся во всех направлениях, сцепляясь и разлетаясь, бесчисленные атомы; допущение пустоты позволяет считать движение атрибутом, искони присущим атомам, хотя и без объяснения его источника (что оказалось наиболее уязвимой точкой атомистической концепции в ее более поздней, и особенно, перипатетической критике). В результате сочетания атомов возникают, причем на строго определенной стадии развития космоса, как небесные тела (в сфере «макрос космос»), так и живые существа (сфера диакосмоса, микрокосмоса). Важная роль в этом процессе отводится случайности, понимаемой в духе Эмпедокла, для чего атомистическая концепция обеспечивала еще более убедительный во всех деталях механизм; при этом тонко различаются случайность и спонтанность. Указанный подход увязывает в единстве космические и геологические причины изменений.

В картине, создаваемой таким образом атомистической концепцией, сперва возникает из вихрей оболочка, отгораживающая космос (заметим, что теперь уже это понятие используется совершенно однозначно – как мир, вселенная) от внешнего пустого пространства и обеспечивающая космосу стабильность. Далее в космогоническом процессе образуются звезды, планеты и т. д. Даже боги рассматриваются как образованные из атомов, но таких, чье сочетание особенно устойчиво. Нельзя обойти вниманием догадку Демокрита, что звезды – это солнца, которых может быть бесконечное количество, самых различных, в том числе не имеющих планет; Млечный путь, в свою очередь, рассматривается как скопление звезд. Допущение бесконечного количества атомов, которое понадобилось для объяснения многообразия явлений окружающего мира, закономерно подводит к выводу о бесконечном количестве многообразных миров, рождающихся и погибающих в вечной бесконечной Вселенной. Столь же органичен вывод Демокрита об относительности понятий верх и низ (из чего впоследствии Тит Лукреций Кар вывел заключение, подготовленное концепцией Демокрита также и в аксиологическом плане, что Земля не может считаться центром Вселенной). Чтобы понять дальнейшую судьбу атомистической программы Левкиппа-Демокрита, надо принять во внимание,, что она явилась своеобразным логическим завершением линии «физики», которая, начавшись от Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита, и затем, обогатившись осмыслением проблем, поднятых элеатами, шла далее через Эмпедокла и Анаксагора. Правда, атомистическая концепция и после Демокрита смогла привести к ряду блестящих новых догадок, сделанных, кстати уже значительно позже, в эпоху эллинизма, когда произошло кратковременное возрождение интереса к атомизму (Лукреций, Эпикур, допустивший спонтанность движения атомов, их различия не только по форме, но и по весу, объяснявший ощущения не самими атомами, а их совокупностью и т. д.). Тем не менее, античная атомистическая программа, по существу, исчерпала себя уже при Демокрите. Это объясняется в первую очередь умозрительным характером атомистической концепции. Созданная для объяснения природных явлений, она в течение многих веков, по существу, не получала никаких опытных подтверждений. К тому же в атомистической программе уже тогда назревали противоречия, не разрешаемые средствами спекулятивной космологии. Характерно, что Сократ, современник Демокрита, завещал своим ученикам не заниматься вопросами движения небесных светил, их происхождения и т. д.: «все это навсегда останется тайной для смертного, и, конечно, самим богам прискорбно видеть старания человека разгадать то, что угодно было им навсегда скрыть от него непроницаемой завесой»164164
  Цит. по: Гурев Г. А. Системы мира от древнейших времен до наших дней. М., 1950, с. 42.


[Закрыть].

Подобная ситуация привела к тому, что одна из самых блестящих программ в истории научной мысли не закрепилась, не утвердилась в уже чуждой ей социокультурной среде более поздней античности (подвергаясь даже осмеянию, особенно в платоновской академии)165165
  См.: в частности, Асмус В. Ф. Античная философия, с. 149.


[Закрыть]. В средние века и даже эпоху Возрождения атомистическая концепция попросту была предана забвению, явившись по-настоящему созвучной лишь механистическому материализму XVII – XVIII вв. Вскоре после Демокрита с Платоном произошел переход к альтернативной программе, метко охарактеризованный С. Тулмином как сдвиг «от ингредиентов к аксиомам»166166
  См. Toulmin S., Goodfield J. The Fabric of ihe Heavens, p. 69.


[Закрыть]. Атомистическая программа на длительное время оказалась вытесненной, особенно в космологии, набирающей силу программой, направленной на поиск математических сущностей и принципов, которые предполагались лежащими в основе мироздания. В условиях нарождающейся науки эта программа импонировала тем, что вместо качественных и, по существу, бездоказательных описаний обращалась к поиску количественно, математически выражаемых закономерностей, апеллируя не к натурфилософскому воображению, а к строгому языку математики (хотя в действительности, как мы увидим, это нисколько не предотвращало еще больших спекуляций).

В космологии указанная программа утвердилась особенно прочно, не в последнюю очередь, потому что, оставив в стороне вопросы о механизме космообразования, фокусом своего приложения сделала видимые перемещения небесных тел, их расстояния и т. д., увязывая натурфилософские умозрения с конкретными астрономическими данными. Регресс в общенаучном и общефилософском смысле, очевидный при переходе к такой программе, компенсировался ощутимыми успехами, достигнутыми благодаря ей, и прежде всего, в вычислительной астрономии. Эти успехи связывались в наибольшей степени с именами математиков Архнта и Эвдокса, а также Платона, в значительной степени инспирировавшего и даже прямо направившего их исследования, обеспечив при этом философскую (мировоззренческую, аксиологическую, гносеологическую) базу этого направления. Платон (428 – 348) довел принятую им исследовательскую программу (особенно в космологии) до чрезвычайно высокой степени разработанности, способствовавшей ее утверждению в науке на столь длительное время, что влияние этой программы прослеживается даже в астрономии позднего Возрождения. Истоки ее, однако, обнаруживаются в пифагореизме.

История пифагореизма насчитывает три этапа. Сам Пифагор (580 – 500) жил задолго до «физиков» – Анаксагора, Эмпедокла, Демокрита (оказав, кстати, значительное влияние на Парменида), поздние же пифагорейцы, например, Архит Тарентский (428 – 347), были младшими современниками Платона. Для пифагорейцев на всех стадиях развития их учения сквозной линией, дошедшей до Платона и проведенной им далее, являются поиски не некоего материального первоначала, а определенных математических соотношений как составляющих архитектонику и, более того, саму основу, порождающюю начало мироздания.

Пифагорейская мистика чисел стала нарицательной, но было бы упрощением считать ее лишь результатом своеобразных математических игр. Здесь даже дело не только в том, что, как отмечал Ф. Энгельс, сведением вещей к числам «впервые высказывается мысль о закономерности вселенной»167167
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 503.


[Закрыть]. Пифагорейство – и не просто поиск математических формулировок закономерностей, лежащих в основе мироздания. Это – целая философия, в которой естественный порядок и моральный порядок неотделимы: поиски математической гармонии – это путь к моральному усовершенствованию, к выработке такого отношения к жизни и такого жизненного пути, которые позволят поставить себя в гармонию с природой. Именно поэтому в пифагореизме духовно здоровый человек уподобляется хорошо настроенному инструменту, а звуки небесной гармонии могут быть слышимы лишь тем, кто не только в совершенстве овладел математикой, но и достиг высокой степени морального совершенства168168
  См. Toulmin S., Goodfield J. The Fabric of the Heavens, pp. 69-70.


[Закрыть]. Это проливает свет и на необычайную эзотеричиость учения Пифагора, который «ценя занятия с числами больше всех других занятий, продвинул вперед эту науку», до такой степени, что, как замечает Аристоксен, «освободил ее от служения делу купцов169169
  Цит. по кн.: Чанышев A. H. Курс лекций по древней философии, с. 143.


[Закрыть].

В отличие от бытующего мнения, происхождение пифагорейской мистики чисел связано не со спекуляциями, а с эмпирическими наблюдениями. Пифагор впервые заметил существование музыкально-математических соотношений в окружающих нас явлениях, когда, проходя мимо кузницы, обратил внимание, что одновременное падение различных по весу молотов вызывало различные гармоничные созвучия. Ряд значительных открытий в акустике и музыкальной гармонии был сделан Пифагором и его учениками на основе изучения звучания струн. И лишь позднее исследование музыки (интерес к которому вполне понятен, если учесть ее важную, вплоть до ритуальной, роль в античном образе жизни) переросло в тщательно разработанную концепцию, в которой музыкальная и математическая гармония уже органично слиты – до такой степени, что различным планетам, в зависимости от расстояния, приписываются различные звуки. Последний аспект составил одну из двух линий пифагорейского учения, унаследованных и ассимилированных Возрождением.

Очень существенным оказалось открытие, что музыкальные гармонии соотносятся как целые числа. Оно сыграло роль платформы для перенесения музыкально-математических гармоний буквально на все области, что, впрочем, и привело к тому, что числам стало приписываться самодовлеющее значение (настолько, например, что дроби считались не числами, а соотношением чисел, а любое число рассматривалось как нечто самостоятельно существующее, но не могло представляться как сумма других чисел). Числа стали выступать не только как элементы познавательных процедур, но как объективная онтологическая основа миропорядка, космоса, превращаясь из средства исследования в предмет исследования. Дело дошло до того, что даже такие понятия, как справедливость, разум, добро, благоприятное для действий время, связывались с числами. К числам сводились даже боги, каждому из которых ставилось в соответствие определенное число. Магическая значимость придавалась не только числам, но и звукам, словам, в звучании и даже написании которых усматривался смысл обозначаемого ими (например, уже в звучании имени Зевса – выражение его природы).

Ведущим принципом было сопоставление числам и соответствующим им началам определенных пар противоположностей. Например, единице соответствовало противопоставление предельного и беспредельного (связываемых с добром и злом), двойке соответствовали чет-нечет, 5 обозначало «мужское-женское», 8 – это «свет-тьма», 10 – «квадрат-прямоугольник» и т. д. На основе таких символических образов строились и многочисленные строго почитавшиеся приметы. Среди множества чисел некоторые особо выделялись пифагорейцами. Так, числу 7 соответствовала неделимость, но, стало быть, и бесплодие, в связи с чем особые функции несла в себе десятка как содержащая в себе все четыре формы существования пространственно-телесного мира, имеющие космическое значение: в десятке содержится одинаковое количество четных и нечетных, сложных и простых чисел. Особую роль играли также триада и тетракдида. Но в основе всего как исходное порождающее начало всей пифагорейской космогонии и космологии стоит единица.

Космогоническая картина представлялась у пифагорейцев следующим образом. Вначале всего было беспредельное, неопределенное, неоформленное, в котором, согласно изложению Аристотеля170170
  См. его реконструкцию в кн.: Рожанский И. Д. Античная наука, с. 47.


[Закрыть], зародилась огненной природы Единица, сыгравшая роль семени, из которого возник космос. В процессе того, как Единица росла, подобно зародышу в питательной среде, вдыхая беспредельную, холодную, темную пустоту (включая время как чистую длительность в качестве одного из аспектов беспредельного), шло последовательное оформление беспредельного (числовой) мерой. Оформившийся таким образом мир предстает как нечто завершенное и совершенное, предел, а окружающая его пустота – как нечто несовершенное, лишенное меры, безграничное и неопределенное (будем иметь в виду, что абстракция абсолютной пустоты тогда еще не была выработана). Отсюда понятно, почему этот совершенный мир единствен и почему он имеет форму шара.

Значение числа как миросоздающей и смыслообразующей основы космоса было для пифагорейцев столь неоспоримым, что в своей космологии они не останавливались и перед прямыми подгонками, например, добавлением к сферам Земли, планет, Солнца, Луны и неподвижных планет также совершенно необходимой десятой сферы – Антихтонос (Противоземли), тем более, что это позволяло объяснить целый ряд астрономических явлений, например, затмения (Земля оказывается в тени Антихтона, когда тот заслоняет ее от Солнца). Полагая, что каждая планета издает звук соответствующей высоты, в зависимости от ее расстояния, пифагорейцы пытались даже (чисто спекулятивно, конечно) определить эти расстояния (эту задачу суждено было, кстати, идя по существу тем же путем, решить лишь через две тысячи лет И. Кеплеру).

Важная и принципиально новая особенность была привнесена в космологию Филолаем (жившим в V в. до н. э.). В отличие от первых пифагорейцев, также поклонявшихся огню и помещавших «центральный огонь» в сердцевину Земли, Филолай считал, что этот огонь в большей степени, чем Земля, достоин быть в центре мира, подобно очагу (гестии – так он его и называл). Согласно Филолаю именно вокруг Гестии обращаются все десять сфер (предполагая движение Земли) – тем самым центральный огонь служит и центром тяжести. Благодаря такому разделению Земли и центрального огня Филолай объяснял, почему Земля, как тогда считалось, находится посредине между другими планетами. В силу указанного расположения Земле отводилась подсобная роль рефлектора – распределителя света от Гестии. Движение вокруг Гестии приводит к смене времен года, дня и ночи (когда населенная часть Земли находится в тени Антихтона. Мы видим, следовательно, первую негеоцентрическую (в данном случае – пироцентрическую) систему мира. Именно от нее идет вторая из тех линий пифагорейского учения, которая дошла до эпохи Возрождения (кстати, об этом свидетельствует Коперник, замечавший «не только то, что его разъединяет с «сумасшедшим» Филолаем, но и то, что их сближает», имея в виду идею поступательного движеия Земли) – этот аспект очень важен в плане постоянно интересующего нас происхождения идей.

С поздними пифагорейцами (особенно в лице Архита, друга Платона) их доктрина принимает вид вычислительной теории, не только освободившейся от мифологических предрассудков, но и все реже обращавшейся к своим философским основаниям. Однако даже в такой, направленной сугубо на астрономические расчеты, теории оказался весьма ощутимый камень преткновения, который заключался не просто в серьезных математических трудностях, но и вынуждал к осознанию, что их существование, с учетом причины, их породившей, бьет в самое сердце пифагорейского мировоззрения, подрывает те основания, на которые опираются космологические расчеты. Речь идет о проблеме несоизмеримых, обнаруженной еще ранними пифагорейцами, которые тщательно ее скрывали, т. к. не могли допустить мысли, чтобы иррациональное, неразумное оказалось в основе мирового устройства. Насколько их беспокоила проблема несоизмеримых, можно судить по тому, что Гиппас, выдавший эту тайну (причем лишь акусматикам, слушателям школы Пифагора), был проклят, так сказать, по первому разряду, с ритуальным рытьем могилы.

Мировоззренческого и аксиологического характера сложности, создаваемые проблемой несоизмеримых, преодолеваются в космологии Платона. Конечно, никому не придет в голову назвать Платона пифагорейцем или даже просто последователем пифагорейской философии. Несомненно, однако, что ее математическая линия оказала существенное влияние на разработку Платоном «науки о природе», и прежде всего космологии, в которую он внес особенно значительный вклад (главным образом в «Тимее»).