Текст книги "Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века"

Возникновение естественного порядка из хаоса в соответствии с установлением творца, описываемое в вавилонской мифопоэтике, созвучно теогоииям раннегреческой мифологии, особенно «Теогонии» Гесиода. Хотя поэма «Энума Элиш» создана значительно позже «Теогонии», большинство исследователей доказывают, что именно греческие мифы имеют заимствования из древней вавилонской: культуры (в которую, естественно, уходит корнями «Энума Элиш»), По мере же упадка Вавилона и исчерпания его культуры вавилонская теогония становится все более архаичной и примитивной не только по современным, но даже древнегреческим стандартам9797
  Toulmin S., Goodfield F. The Fabric of the Heavens, c. 46.


[Закрыть]. В поздней вавилонской теогонии не нашли никакого отражения крупные астрономические открытия, относящиеся к III в. до н. э. Вычислительная астрономия и натурфилософские представления, воплощенные в вавилонском эпосе, развивались по существу как продукты различных интеллектуально-социальных сообществ.

Существенно иным предстает положение дел в Древней Греции. Характерной особенностью древнегреческой цивилизации было то, что она, заимствовав у народов еще более древней культуры – египтян, вавилонян, финикийцев,, персов различные научные сведения, технические изобретения, ремесла, исключительно развила их, подняв на качественно новую ступень. У греков зачатки астрономических, механических, математических, медицинских знаний примерно к IV – III в. до н. э. стали превращаться в систематизированные науки, не только связывающие воедино сумму эмпирических данных, но и претендующие на обоснование изучаемых явлений и их связи. Уже к VII в. до н. э. в греческом мире происходило интенсивное развитие ремесел, техники и искусства. Примечательно, что ремесла и искусства объединялись в Древней Греции обобщающим термином «техне», что чрезвычайно красноречиво характеризует образ жизни, мировосприятие греков, пронизанное ощущением красоты и гармонии мира, пониманием места человека и его деятельности в этой гармонии. В условиях богатых промышленных и торговых центров, прежде всего Малой Азии, наиболее соприкасавшейся с культурой Востока, такое остро развитое и глубокое мировосприятие в значительной степени способствовало возникновению в VII – VI в. в. до н. э. восхитительно зрелого продукта духовного творчества – древнегреческой философии, в которой «имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрения»9898
  Марже. К., Энгельс Ф. Соч., т. 20. с. 369.


[Закрыть].

Возникновение философии как своеобразного обобщения материально-практической и духовной деятельности является естественноисторическим порождением достигшей высокого уровня культуры, предполагающей именно ту ступень экономического и политического развития общества, которая была достигнута в Древней Греции к VII – VI в. до н. э. В период, когда положительное знание могло находиться пока лишь на классификаторском или, в лучшем случае, рецептурном уровне, именно благодаря философии в специфических социально-культурных условиях аристократической Греции оказалось возможным создание высокоорганизованных схем мышления, позволяющих описывать и осмысливать мир как единое целое (космологическое, теологическое, натурфилософское одновременно)9999
  Парахонснй Б. А. Стиль мышления, с. 78.


[Закрыть]. Древнегреческая мысль представляет собой особенно яркий образец того теоретического самодвижения в поле философских проблем, с формированием новых категориальных моделей и смыслов, о котором говорилось в гл. I, и эту ее особенность, обеспечившую совершенно уникальное место философии в духовной жизни Древней Греции, необходимо постоянно иметь в виду для понимания эволюции античного стиля мышления, начиная уже с мифологической, предфилософской стадии.

Исключительно важное место в мировоззрении древних греков, в развитии стиля мышления античной науки занимают представления о Вселенной и ее познании. Переход от вавилонской астрономии к древнегреческой выглядит как переход от одной интеллектуальной дисциплины к другой. Хотя грекам, как и вавилонянам, были свойственны безудержные космологические и космогонические спекуляции – с ранних мифов вплоть до значительно более поздних и зрелых натурфилософских систем, в древнегреческих представлениях о Вселенной постоянно сохраняется наблюдательная основа, и чаще всего спекуляции заключаются как раз в том, чтобы успешно подогнать онтологические выводы, дедуктивно развиваемые из каких-то натурфилософских принципов, к наблюдаемой картине Вселенной.

В древнегреческой мысли пиетет перед успехами вавилонской астрономии приводил не просто к бережному сохранению и развитию вавилонского астрономического наследия, но и к ассимиляции его в натурфилософии – до такой степени, что в древнегреческой науке мы постоянно наблюдаем своеобразную вращенность астрономии в натурфилософию. К. Поппер обращает внимание на то, что поскольку основная задача философии – познать мир, то уже это сближает философию с космологией, и в условиях Древней Греции развитие досократической философии предстает как развитие науки100100
  См.: PC «Современные зарубежные исследования по античной философии», М., 1978, с. 66.


[Закрыть]. В отличие от Вавилона и Египта, астрономия в Древней Греции служила пищей для деятельности не жрецов и пророков, а философов. Последних практические проблемы волновали значительно меньше, чем незаинтересованное, чистое, возвышенное знание, что, впрочем, вело к таким серьезным издержкам, как утрата на длительное время традиции астрономических записей.

С. Тулмин считает, что греки были эффективными предтечами современной науки, но, конечно, не в научных теориях и даже не в ответах на определенные научные вопросы, а в самих вопросах101101
  Toulrrin S., Goodfield F. The Fabric of the Heavens, p. 59;


[Закрыть]. В древнегреческой астрономии научная мысль не удовлетворялась чисто предсказательными задачами, переходя к попыткам объяснений. За бесконечной сменой дня и ночи, времен года, здоровья и болезней, жизни и смерти пытливый ум древнегреческих мыслителей требовал искать вечные, неизменные принципы, лежащие за изменчивым потоком внешнего опыта и направляющие его. Как замечает Ф. Даннеман, само понятие природной закономерности пришло прежде всего из астрономических наблюдений102102
  Даннеман Ф. История естествознания. Естественные науки в их развитии и взаимодействии. В 3-х т.т., М„ 1932 – 1938, т. I с. 31.


[Закрыть]. Вместе с тем наблюдений, накопленных античной наукой, было более чем недостаточно для выполнения главной задачи, выдвигаемой античной мыслью – создания системы, объединяющей в общей картине человека и Вселенную. Подобная установка, в условиях того образа жизни, который вела рабовладельческая аристократия, и сопутствующей общей интеллектуальной атмосферы, создавала особенно благоприятную почву для самых дерзких умозрительных спекуляций, направленных на выведение «космоса» из предзаданных философских принципов. Впрочем, с другой стороны, это стимулировало оригинальность мышления, столь характерную для Древней Греции. По наблюдению Ф. Энгельса, спекулятивная «созерцательность – это тот недостаток греческой философии, из-за которого она вынуждена была уступить место другим воззрениям. Но в этом же заключается ее превосходство над всеми позднейшими метафизическими противниками»103103
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 369.


[Закрыть].

Плоды такого превосходства мы прослеживаем ужо в самых ранних греческих представлениях о Вселенной. Помимо оригинальности, характеризующей греческую мысль от мифологической стадии до платоновской и аристотелевской вершин античной философии и вплоть до эллинизма, это превосходство выражалось в замечательной последовательности создаваемых ею натурфилософских систем. В каком-то смысле такая последовательность достигалась как раз благодаря тому, что в выведении картины мира, космоса из предзаданных принципов древнегреческих мыслителей не смущало несоответствие их системам каких-то деталей видимой реальности – лишь бы довести концепцию до логического завершения, достигнуть интеллегибельности рисуемой интеллектом картины мира. Длительное время саморазвитие натурфилософии в «собственном теоретическом поле» оборачивалось в первую очередь достоинствами.

На мифологической, предфилософской стадии древнегреческих представлений о Вселенной мы опять-таки наблюдаем несомненные черты обусловленности картины мира социальной структурой. Как считает Ф. Кессиди, даже переход от теогонии» к натурфилософии был обусловлен развитием античных полисов и неизбежно сопутствующим ему переносом внимания с богов на явления природы104104
  Кессиди Ф. От мифа к логосу. М., 1972. с. 301.


[Закрыть]. В буквальном смысле социальная детерминация античных представлений о Вселенной касается как структуры космоса, напоминающей структуру полиса, так и иерархии, субординации космических сил105105
  См. напр. Vernant J. P. Mythe pensee chez les Grecs. Paris, 1971, Vol. I, pp. 171 – 229; Драч Г. В. Изменение представлений о космосе в связи с социальным развитием полиса. Автореферат кандидатской диссертации. Ростов-на Дону, 1975.


[Закрыть]. Есть мнение, что само развитие идеи космоса находилось в тесной связи с утверждением общественно-политической формы греческого города-государства106106
  См.: Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М., 1979, с. 116.


[Закрыть]. Социально обусловленные изменения представлений о Вселенной-полисе прослеживаются в том, что если, к примеру, у Гомера и Гесиода многие космического масштаба явления происходят по капризам и прихотям своенравных и мстительных богов, то уже у Анаксимандра, как на это обращает внимание Б. Рассел, присутствует отчетливый мотив «господства в мире космической справедливости, умеряющей борьбу противоположностей»107107
  См.: История западной философии. М., 1959, с. 66.


[Закрыть]. Точно так же у Гераклита, считающего, что «воля одного есть закон» только тогда, когда она выражает волю всего общества, закон, на котором это общество зиждется, космическое превосходство огня следует понимать, согласно Г. Властосу, не как господство одной из сил природы над остальными, но как подчинение всех природных сил единому закону: «управление» огня в космосе проявляется как «самоуправление», как некий универсальный закон, действующий сам по себе108108
  Vlastos G. Equality and Justice in the Early Greek Cosmology. «Studies in Presocratic Philosophy». Vol. I, N. Y., 1970, p. 72.


[Закрыть].

Перенесение на космос особенностей античного полиса происходило еще, по-видимому, и вследствие характерного для греков взгляда на мир как на своего рода дом, дающий всем тварям прибежище, защиту, безопасность и устойчивость»109109
  Popper К. Presocratics and the Rational Tradition. In: «Etc». San Francisco. Vol XXIY, No. 2, June, 1967.


[Закрыть] (хотя, конечно, с таким же отсутствием постоянной гарантии всех перечисленных благ). И, конечно, не случайно космос древних всегда ограничен – как любой полис, пусть даже очень большой, со своими четко очерченными пределами. Следует обратить внимание и на другую важную особенность, органично присущую древним представлениям о космосе. Обладая всеми чертами полиса, рассматриваемого во вселенском масштабе, в то же время античный космос похож своими чертами и на живое существо, одушевленное, и в каком-то смысле даже самосознающее110110
  Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М., 1963, с. 83.


[Закрыть].

Прежде чем продолжить эти рассуждения, остановимся на содержании, которое античная мысль вкладывала в понятие «космос». Нельзя не согласиться с мнением, что уже само возникновение понятий, социокультурно обусловленное (на основе производственного, общественно-политического, морального опыта) знаменует собой важнейший скачок на пути «от мифа к логосу», на котором происходит отделение философии от мифологии, а в описания мира вовлекается поиск его закономерностей. В таком случае постепенное появление новых понятий, эволюция их содержания является одной из важнейших характеристик эволюции стиля мышления на этом пути.

В числе ключевых для нашего рассмотрения понятий следует назвать, наряду с понятием «космос», понятие «физис», понятие науки и т. д. Так вот, в античной мифологии даже у Гомера постоянно встречающееся и в «Одиссее», и в «Илиаде» понятие хоацоэ вовсе не имеет смысла вселенной, мира и т. д., а употребляется в значении строя, порядка, убранства, соразмерности и т. д.111111
  Рожанский И. Д. Развитие есте: твознгчия в эпоху античности, с. 117.


[Закрыть]. Что касается понятий, означающих по смыслу «мир в целом», «вселенная», то таких понятий у Гомера нет вовсе, что вообще чрезвычайно характерно для мифологического стиля мышления. Вместе с тем творения Гомера могут послужить бесценным материалом для реконструкции присущих тому времени представлений о космосе именно в современном смысле, включая и представления о месте человека в мире.

Из отдельных, подчас противоречивых высказываний великого барда о земле, небе, море, океане вырисовывается структура первой, по сути дела, античной модели космоса. Как следует догадаться, вселенная Гомера конечна. Что касается ее формы, то она подсказана результатами повседневных наблюдений, и поэтому вселенная куполообразна (а не сферична), что характерно для мифологических картин мира, и имеет вертикальную структуру. В ней противостоят светлая часть, заключенная под небесным куполом, и темная, уходящая вертикально в глубины плоской Земли, охватывая Аид и Тартар – все царство тьмы и зла, вселяющее ужас не только в смертных, но и в олимпийцев, которые также могут быть низвергнуты Зевсом в «сумрачный Тартар… пропасть далекую, где под землей глубочайшая бездна»112112
  Гомер. «Илиада» (в пер. Н. И. Гнедича), VIII, 13 – 14, М., «ХЛ», 1986.


[Закрыть]. Бездна Тартара максимально удалена от противоположной ей небесной полусферы, обиталища богов – дальше Тартара уже ничего нет. Вообще, как это прослежено в ряде работ (в частности, у К. Леви-Стросса и его школы), не только у Гомера, но и в других мифологических картинах мира принципом организации отчетливо выступает система оппозиций: небоземля, верх-низ, свет-тьма, жизнь-смерть (особенно характерно проявляясь в «мировом древе», стержневом понятии космогонических мифов самых различных культур, противопоставляющем последовательную организацию космоса беззнаковому и беспризнаковому хаосу113113
  См.: Топоров В. Н. Древо мировое. Мифы народов мира, т. 1. М., «СЭ», 1980, 398


[Закрыть]).

Плоскую Землю с возвышающейся до неба горой Олимп Гомер помещает в беспредельный Океан – беспредельный (απεiρων) в том смысле, что это – кругообразная пресная река, у которой нет ни истоков, ни устья, т. к. она является самозамыкающейся (текущая вспять – αψορροs). При этом все моря, включая Средиземное, реки, ключи и даже глубокие колодцы имеют своим источником Океан. Океан Гомера в заметной степени демифологизирован, представая в своей вполне естественной ипостаси – пресноводной реки (одним из рукавов которой, впрочем, является Стикс), Конечно, это пока весьма робкий шаг на пути «разрушения мифа» (выражение А. Койре) и, подобно вавилонскому мифу, Океан Гомера – «прародитель всего» не в смысле естественного происхождения земных тварей из воды (так считал Фалес, значительно позже), но как один из старейших богов, вместе со своей супругой Тефией (подобного рода космогонические мифы еще более характерны для Гесиода). Нельзя обойти вниманием другую важную деталь, характерную уже для более поздних представлений и достигшую затем, у Аристотеля, уровня аксиологического, философского принципа – различие между небом и землей, эфирной и воздушной частями. Область, примыкающая к Земле, в полном согласии с повседневным опытом, подвержена у Гомера описываемым им метеорологическим явлениям – ветрам, дождям, туману; между тем выше непрозрачного аэра простирается вплоть до металлической небесной тверди область светлого, прозрачного, не подверженного никаким возмущениям эфира, обиталища богов114114
  Реконструкция И. Д. Рожанского, см.: Развитие естествознания в эпоху античности, с. 118 – 121.


[Закрыть]. В этой картине достаточно отчетливо отражается и другая характерная особенность раннеантичного мышлениянезыблемость, устойчивость как идеал гармонии и порядка (не вызывает сомнений социокультурная обусловленность и этого идеала).

В поэмах Гомера мы находим немало сведений о звездном небе, что свидетельствует о довольно богатых астрономических знаниях в ту эпоху. Другое дело, что эти эмпирические сведения, по существу, лишь констатируются в гомеровской картине космоса. Характерный пример приводит И. Д. Рожанский: описывалось, как Солнце, Лука и другие светила опускаются при заходе в воды Океана, восходя из них с другой стороны, но не ставился вопрос о характере их перемещений в этих водах; что касается тривиальной для нашего здравого смысла мысли, что они должны были ночью проходить под нижней частью земли, то, если бы она и пришла вдруг кому-нибудь в голову, незамедлительно стала бы очевидной и ее абсурдность: ведь в таком случае Аид и Тартар половину суток (да еще когда на земле ночь) озарялись бы светом!115115
  Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности, с. 122.


[Закрыть]. И все же, даже в столь далекой от рационального осмысления явлений космологии и космогонии Гомера там и здесь пробиваются ростки того мышления, которое, развившись и окрепнув, породит оригинальную, логически безукоризненную натурфилософию. Помимо упомянутой выше невольной демифологизации океана, обращает на себя внимание такой характерный для Гомера прием: объяснение мифологических образов производится путем сравнения с реально существующими явлениями и предметами, в чем Ф. Кессиди справедливо усматривает начало натурфилософии116116
  Кессиди Ф. От мифа к логосу, гл. III.


[Закрыть]. Даже те действия богов, от которых явно несет самодурством, подвергаются у Гомера своеобразному рациональному объяснению. Боги Гомера не абсолютно всесильны, «судьба то наравне с богами, то выше, то ниже», они постоянно озабочены смутами как в своем царстве, так и в земном, и не случайно богам часто приходится действовать бок о бок с людьми. В греческой мифологии люди значительно ближе к богам, чем в любой другой, а у Гомера к тому же, поскольку титаны вкусили тела бога, люди содержат в себе божественную, бессмертную искру. В участии людей вместе с богами в самых различных событиях явственны черты античного идеала социальной гармонии, в которой личность не противопоставлена обществу, но и не растворена в нем, в связи с чем активное участие даже одного человека могло порой оказаться решающим в общественно-политических всенародно обсуждаемых делах (как об этом свидетельствует, в частности, Фукидид)117117
  Нельзя не заметить, сколь разительно здесь отличие от восточного идеала гармонии, согласно которому свобода и самореализация личности достигаются в основном в сфере самонзменеиия, но не изменения сложившихся социальных структур. Возможно, именно с этим связан особый статус в китайской и индийской культуре категории «небытия», «пустоты», столь чуждой поначалу древнегреческому мышлению. (См.: Стёпин В. С. Социокультурная обусловленность эвристических функций философии в научном познании. – В кн.: Ленинская теория отражения… с. 102 – 106.


[Закрыть].

Согласно Ф. Кессиди, характерной чертой гомеровского видения мира и его художественного стиля является динамичность. И. Д. Рожанский, напротив, делает упор на статичности гомеровской картины мира. Думается, однако, что эти полярные оценки не исключают, а дополняют друг друга, относясь к различным сторонам дела: гомеровская картина мира статична в том смысле, что мир – это как бы огромный незыблемый дом, но дом, где, отмечает сам И. Д. Рожанский, действуют и борются и боги, и люди, т. е. дом этот полон внутренней динамики. Такому видению мира, на наш взгляд, вполне соответствует и эпико-драматический характер повествования, присущий «Одиссее» и «Илиаде».

В еще большей степени миф как эпос предстает в творениях Гесиода (VIII в. до н. э.). Несмотря на архаичность и примитивность многих воззрений Гесиода, они представляют собой несомненный шаг вперед от вселенной Гомера, и в первую очередь потому, что в своих эпических поэмах «Труды и дни» и «Теогония» Гесиод рисует грандиозную картину процесса, который к тому же (хотя и в архаично– мифологической форме) рационально осмысливается. В творениях Гесиода достигает своего апофеоза одна из главных проблем мифологического мировоззрения, особенно характерная для стадии перезрелости мифа и его разложения – проблема генетизма. Его «Теогония» (родословие, или происхождение богов) является, по существу, космогонией, в которой «упорядоченный взгляд на вселенную достигался приведением ее элементов в генеалогическое родство между собой»118118
  Франкфорт Г. и др. В преддверии философии, с. 211.


[Закрыть].

Выступая скорее не мифотворцем, а систематизатором мифологических воззрений, накопленных к его времени, Гесиод не просто рационально осмысливает и связывает их воедино, но проявляет черты принципиально нового подхода и в оценке описываемых явлений. Весьма характерно, что Гесиод выступает как апологет труда, у которого даже Эрида, традиционно богиня раздора, предстает богиней «трудового соревнования»119119
  Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981, с. 107.


[Закрыть]; не менее выразительно черты нового, освобождающегося от варварства морального сознания проступают у Гесиода и в нелицеприятном открытии, что многие воспеваемые в «Одиссее» подвиги совершены нечистоплотными средствами.

Боги Гесиода существуют в двух ипостасях – не только мифологической, но и, так сказать, космологической. Схема же возникновения и эволюции вселенной подсказана естественным процессом воспроизведения, переносимым на богов. К примеру, Уран – сын и супруг Геи, лежащий над ней и оплодотворяющий ее своим семенем; Уран же – усыпанный звездами небесный свод, простирающийся над Землей. В подобном же плане описывается сущность Геи, Тартара и т. д. Характерные черты антропоморфности, перенесения на богов черт людей и их отношений в родовом коллективе (вплоть до того, что происхождение богов изображается как результат биологических отношений, часто смешанных) приобретают у Гесиода значительно более глубокий, теокосмический, космогонический смысл, ведя к перерождению мифа в натурфилософию. При этом «естественный» взгляд на происхождение богов лишь подчеркивает динамичность, постоянное развитие как органичную черту гесиодовой вселенной.

Особенно ярко проявляются деантропоморфизация и демифологизация представлений о вселенной в гесиодовской трактовке «хаоса», который «прежде всего во вселенной зародился» (Теогония, 116). Как убедительно показывают современные исследователи, в отличие от эллинистической трактовки («Метаморфозы» Овидия), хаос у Гесиода – это не бесформенное, перемешанное состояние, а некое исходное условие существования всех вещей, имеющее смысл пространства (понятия которого в ту эпоху еще не было)120120
  По-видимому, впервые эта особенность была подмечена Аристотелем. См.: Аристотель. Физика. М., 1936, IV, 1208 в, с. 29 – 33.


[Закрыть]. Само слово xaos происходит от слова «хайно» – разверзаюсь, зияю. Таким образом, в теокосмическом плане хаос имеет смысл разверзающегося пространства, являющегося условием возникновения ( в нем!) всего сущего, в том числе «широкогрудой Земли», что живописно изображено в «Теогонии»; там же подчеркивается важнейшая роль Эрота (любви) как движущей силы, начала размножения всего сущего, причины всех порождений. При этом у Гесиода встречаются вполне конкретные предположения о форме, которая придается вселенной хаосом как разверстой пастью на гигантской космической голове, сидящей на шее Тартара.

Демифологизированное представление хаоса в виде разверзающегося пространства вплотную подводит к идее субстанционального начала. Нельзя не согласиться с А. Н. Чанышевым в том, что «хаос Гесиода деантропоморфизирован еще больше, чем Океан Гомера, Абзу шумеров, Нун египтян»121121
  См.: Чанышев А. II. Курс лекций по древней философии, с. 110.


[Закрыть], как и в том, что хотя Гесиод еще, конечно, не может считаться философом, но предфилософом с полным правом назван быть может122122
  Там же.


[Закрыть].

Еще более демифологизирована, еще более космогонична теогония орфиков. В приписываемых легендарному Орфею и почти полностью утраченных «орфических гимнах» теогония и космогония, по существу, смешаны, и там мы встречаем уже такие сугубо природные по сути явления, как зарождение космического яйца из влажного эфира. Характерно, что у орфиков теокосмогония доводится вплоть до антропогонии, в которой «человек – не побочный продукт, а прямой результат, цель всего космического процесса»123123
  Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии, с. 116.


[Закрыть].

Несколько слов, по крайней мере для сравнения, следует сказать и о путях демифологизации, проделанных не менее оригинальной мыслью Индии и Китая. В этом плане особенно заслуживает внимания весьма наглядный переход от мифологии к философии в «Упанишадах» (создававшихся в VII – III вв. до и. э.) – от Брахмана, живого мифологического бога к брахману, отвлеченному философскому началу, которые при этом порой становятся неразличимыми124124
  Там же, с. 65.


[Закрыть]. В «Упанишадах» же описывается Атман, выступающий как начало всего сущего и в то же время его субстанциональная основа. Сходным образом, вероятно, следует рассматривать и одну из центральных идей учения йоги – о бесконечных перевоплощениях. В субстанциональном плане предстает возникновение мира в «Ведах», где все – люди и гимны, коровы и напевы, небо и земля, ветер и пространство и даже некоторые боги возникают из Пуруши, принесенного в жертву богам (хотя Пуруша исходно имеет смысл духовного начала).

Аналогичные мотивы можно встретить и в древнекитайской мысли, особенно в даосизме, центральное понятие которого – дао имеет смысл первоосновы, первоначала, предшествующего даже богу, и вместе с тем выступает как завершение всего существующего; при этом различаются постоянное и непостоянное дао, в определенном смысле соответствующие нашему пониманию материального и идеального.

Таким образом, шаг за шагом, в процессе разрушения мифа в мышлении самых разных народов живой космос предстает все менее мистическим, все более характерными становятся попытки, пусть и в мифологической форме, обнаружить его субстанциональную основу, объяснить его природу, происхождение и развитие, выявить цепь управляющих им причинно-следственных связей.

А. Сен-Симону принадлежит интересная классификация этапов развития человеческой культуры согласно эволюции именно причинно-следственных представлений125125
  Сен-Симон А. Избранные сочинения. М., 1948, т. 1.


[Закрыть]. Наиболее ранними этапами являются идолопоклонство (растения, животцые, реки, светила как первопричины всего), затем политеизм, который А. Сен-Симон, относя к Греции Гомера, очень интересным образом связывает с распространением ремесел и искусств. На этом этапе человеческий разум начинает возвышаться до допущения «невидимых причин.», познание которых «опосредствуют человеческие страсти, наклонности, всякого рода ощущения». Дальнейшими исть рическими ступенями в этой классификации предстают монотеизм (эпоха Сократа) как неизбежное следствие развития % античной философии и, наконец, физицизм с поиском естественных причин. Особое место в этой логически последовательной цепи занимает момент физицизма – аналитических рассуждений, сменяющих буйное воображение и подводящих к единой естественной причине вместо единого бога. А. Сен-Симон справедливо связывает этот последний этап с переходом от феодальной и теологической системы к промышленной и научной. Безусловно, в указанный период такой подход фигурирует уже в явной форме, став бесспорно доминирующим в Новое время (в частности, в форме деизма). Думается, однако, что определенные черты подобного подхода появляются, причем не только стихийно, и на значительно более ранних ступенях социокультурной эволюции человечества – именно в период «разрушения мифа».

Хотя в античной мысли в начале всего стоит демиург, однако уже в ранней античной натурфилософии зреют черты того стиля мышления, который впоследствии приведет к пантеизму, к природе как «внутреннему мастеру». (Речь не идет даже о тех явных и вполне осознанных выражениях атеизма, о которых сообщает нам античная история). Как мы постараемся проследить, уже раннее античное мышление все менее удовлетворяется, так сказать, автоматической ссылкой на богов в вопросах устройства Вселенной и происходящих в ней процессов, и все более соразмеряет их действия с естественными законами, даже при допущении, что эти законы ими же установлены. (И здесь есть определенная аналогия с обществом, в котором не позволено преступать самими же людьми установленные законы). Хотя поначалу античное мышление не различает природное и сверхъестественное, материальное и идеальное, чувственное и сверхчувственное, фантастическое и реальное, возможное и невозможное, тем не менее именно систематический поиск причинно-следственных связей природы в наибольшей степени составляет ядро той рационализации, которая, как замечает Ф. Кессиди, ведет если не к порождению философии из мифологии, то к отделению, выделению ее из последней126126
  Кессиди Ф. От мифа к логосу, с. 105.


[Закрыть]. С поиском рациональных объяснений меняются нормы и представления даже здравого смысла, происходит его «онаучивание».

Мы уже обращали внимание на то, что с процессом возникновения и развития натурфилософии прямым образом коррелируется возникновение определенных понятий, наполнение их новым содержанием, и выделили в качестве одного из ключевых понятий такого рода понятие космоса. Вероятно, не менее ключевым в анализе эволюции античного стиля мышления является понятие ϕθσis, эволюция которого, в свою очередь, тесным образом пересекается с эволюцией идеи космоса (о чем речь пойдет впереди). Исключительно важно, что идея «фюзиса» и ее развитие неотделимы от поиска причинно-следственных связей. Именно появление понятия ϕθσis, как считает И. Д. Рожанский, знаменует собой тот важнейший этап рационализации объяснения явлений окружающего мира, который заключается в замене сверхъестественных причин естественными127127
  См.; Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности, с. 97.


[Закрыть].

Переходя к анализу понятия ϕθσis и его эволюции, заметим, что мы намеренно употребляем этот древнегреческий термин, не прибегая к наиболее распространенному и наиболее близкому к его «окончательному» смыслу переводу на русский язык («природа»). Для понимания эволюции этого понятия важно иметь в виду не только происходившие с веками изменения его содержания, но и исключительно многоаспектный характер этого содержания даже в одну и ту же эпоху. В интересующем нас плане наибольшее внимание привлекают следующие аспекты понятия ϕθσis: а) рост, процесс, развитие; б) внутренняя конституция, проявляемая внешне (сущность) – так, каждой из стихий приписывалась соответствующая природа (ϕθσis), вплоть до того, что Демокрит даже обозначал этим термином мельчайшие структурные единицы вещества; в) причина процесса; г) закон движения128128
  См. Heidel W. A. nepi tpOoeuc,. A Study of the Conception of Nature Among the Pre-Socratics. Proceedings of the American Academy of Arts and Sciences. 1909-1910. Vol. 45, p. 79-133.


[Закрыть].

Лишь постепенно, к V в. нашей эры, т. е. в ходе более чем десятивековой эволюции понятие ϕθσis (которое мельком встречается даже у Гомера) приобретает смысл, близкий к современному, означая окружающую нас природу.

Чрезвычайно важно обратить внимание, что в «естественноисторическом» переходе к пониманию ϕθσis как «природы» все перечисленные нами аспекты, по существу, продолжают имплицитно сохраняться, к тому же в тесной взаимосвязи и взаимополагании. Более того, такие понятия, как αρχη {первоначало), στοiχεiον (элемент), ονσiα (сущность), θνvαμis (сила), γενεois (происхождение), по существу, играли роль отдельных аспектов понятия ϕθσis129129
  См.: Рожанский И. Д. Развитие естествознания в эпоху античности, с. 96.


[Закрыть]. Вполне естественно, в связи с таким пониманием, что весьма разнообразные по содержанию трактаты самых различных античных мыслителей носили название περi ϕθσεωs («О природе», как сказали бы сейчас), относясь и к возникновению, и к развитию всего сущего – от человека до космоса в целом.

Столь своеобразная эволюция понятия «фюзис» выглядит не просто понятной, но даже вполне закономерной, если мы увязываем ее с растущей убежденностью в существовании естественных закономерностей и установкой на их поиск. Не случайно с определенного времени (V в.) находит распространение недвусмысленное противопоставление ϕθσεi – νομω («по природе» – «по установлению»). Столь же закономерно примерно в этот же период, как еще один важнейший момент рационализации античного мышления, входит в обиход понятие науки, эволюция которого также дает исключительно ценный материал для исследования эволюции стиля мышления130130
  См.: Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980.


[Закрыть]. Уже довольно рано именно с наукой (о природе и о человеке, в тесном единстве), хотя и не употребляя пока этого понятия, древний грек начинает связывать свои надежды на такую перестройку общественной жизни, которая позволит каждому жить не просто по установлению, но согласно природе. Этим объясняется, почему длительное время в античности изучение природы воспринималось отнюдь не как самоцель, а несло в себе высочайший интерес – как средство, благодаря познанию естественных законов, найти подлинно гармоничный, естественный образ жизни. Соответственно, высшей мудростью считалось действовать по природе. В таком плане особенно очевидной становится и роль философии, которая уже в зрелой античности усматривалась в том, чтобы учить, как это делать. В представлениях стоиков философия подобна плодоносному полю, ограда которого – логика, земля и деревья – физика, урожай – этика!131131
  См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, с. 281.


[Закрыть].