Текст книги "История образования и педагогической мысли: учебник для вузов"

С течением времени церковь всецело монополизировала образование. Этому способствовали и совпадение с интересами все более авторитарного государства, и глубокие изменения в общественном сознании. Наука объявлялась «служанкой дьявола», а отрицательное отношение к ней не только санкционировалось социальными институтами, но и становилось органичной чертой «здравого смысла». Как нельзя лучше характеризуют это состояние дел высказывания мыслителей того времени. Действительно, «нужен ли фонарь, чтобы видеть Солнце?» (Дамиан). И «стоит ли путникам, направляющимся к цели, изучать попадающиеся на пути вещи и тем отдать себя в их власть, задержаться в дороге или своротить с нее?» (Гуго Сен-Викторский). «И к чему оказалась христианам образованность древних? Когда Истина воплотилась, она отвергла ее. Пусть замолчит человеческое чванство, когда заговорило слово Божественное» (Петр Бэда Достопочтенный). Добавим сюда и неизменность всего в любом из миров: «Что было, то и будет делаться, и нет ничего нового под Солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое, но это уже было в веках, бывших до нас» (Экклезиаст, I, 9-11).

Если в раннем христианстве с должным почтением, неизбежной осторожностью и деликатностью относились к «языческим» философам, то в XIII в. подобная позиция обернулась для Пьера Абеляра нравственными и физическими истязаниями, заточением в монастыре. Ему не простили и его земную любовь, и обращение к диалектике как методу поиска истины, сопоставления мнений, так как он таил неисчислимые опасности для церковной догматики. Главным методом стал схоластический (от греч. «школа»), требовавший заучивания догм, утвержденных определений, «доказательств», приводящих к заранее намеченному результату.

Призванные укрепить веру, схоластические упражнения нередко порождали новые вопросы. Серьезную опасность таил в себе даже гностицизм (от греч. «гносис» – познание), возникший еще во II в. для толкований Священного Писания. Именно в схоластических упражнениях родились первые ереси, например, мысль об извечности мира, выводимая из вечности Бога (Ориген). Более того, «если Бог сотворил мир, значит, ему чего-то недоставало» (христианские последователи Аверроэса); «А если душа человеческая от Бога, то откуда в ней части, достойные наказания? Выходит, что, наказывая человека, он наказывает частицы своей души» (Езник Кохбаци). Другой армянский теолог, Григорий Пахлавуни, магистр византийского императора Константина Мономаха, приходит к выводу, что «нет другого способа приближения к Богу, как просвещение себя посредством науки».

Канонизированная картина мира причудливым образом сочетала в себе «наиболее логично установленные выводы древних с неоспоримыми истинами Писания и церковной традиции… Легко видеть, что критика любой части картины мира считалась гораздо более серьезным, чем простое интеллектуальное совершенствование, и рассматривалась скорее как нападение на весь порядок общества, религии и самой Вселенной» [3. С. 182–183].

Стоит ли удивляться, что уже в 529 г. император Юстиниан закрыл Платоновскую академию в Афинах. Его же запрет выплачивать жалованье учителям – грамматикам и риторам – привел к закрытию большинства школ античного типа. Тем не менее именно в таком урезанном и деформированном виде образование объявлялось в императорском указе «величайшей из добродетелей», а идеал образованности усматривался в сочетании греко-римского свода знаний с христианским мировоззрением.

Противоречивое своеобразие такого сочетания может стать понятным нашему современнику, если внимательнее присмотреться к важнейшим особенностям средневековой культуры в целом.

Центральным, исходным положением всей средневековой культуры – науки, искусства, права, образования – был теоцентризм, центральное положение творца. Дело не только в единобожии, отличающем христианство от античности. Античные боги часто занимались своими делами, полные капризов и прихотей, и лишь изредка вмешивались в земные и природные события, если они начинали выходить из-под контроля. В средние же века каждая травинка, каждый человеческий шаг были обусловлены Божественным промыслом. Именно поэтому, если античная «книга природы» могла представляться написанной языком математики, то сейчас одна мысль об этом была грехом. Сохраняя образ «книги природы», Средневековье усматривает ее постижение в мучительном, напряженном угадывании символов божественного замысла, скрытых симпатий и антипатий. Так, действие снадобья от головной боли из сердцевины орехов объяснялось симпатией между строением орехов и мозга, учебник о змеях содержал описания змей, встречающихся не только в природе, но и на фамильных гербах вельможных особ. Наиболее характерными феноменами средневековой учености были астрология и алхимия. Ученый был магом и чародеем, а свое ремесло мага он мог передавать ученикам только непосредственно. В любое произведение средневекового искусства была вложена душа, оно не терпело штампа, повтора, и именно эта область давала определенный простор фантазии, индивидуальности. Обучение ремеслу также составляло важную сторону средневекового образования и воспитания.

Книжный характер средневековой культуры сказывался в том, что образование представляло собой заучивание наизусть, зубрежку, носило текстуальный, репродуктивный характер. Далеко не всем понятен был даже смысл молитв, произносимых на латинском языке. Характерно, что даже в университетах лекция читалась преподавателем, и уже затем ее текст комментировался с участием слушателей. Девизом средневекового обучения была усидчивость: «Сколько напишут букв на пергаменте школяры, столько ударов они нанесут дьяволу». Непререкаемым в средневековом образовании был двойной авторитет – церкви и учителя. Вместе с тем, хотя ни одна строчка Библии не могла подвергаться сомнению (даже при обнаружении несоответствий и противоречий), значительный простор для мысли сохранялся в органичных для книжной культуры комментариях и толкованиях Писания (в частности, для устранения несоответствий). В «воображаемых допущениях» средневековых схоластов обсуждалась логическая возможность бесконечности Вселенной, движения Земли и так далее, позволяя обходить, хотя бы умозрительно, многие ограничения и запреты догматической картины мира.

Ведущий в науке и образовании схоластический метод выступал как «средневековая диалектика» и логика, разрабатывая алгоритмы силлогизмов, индуктивных и дедуктивных умственных конструкций. Для подачи христианского вероучения в логически стройном, систематизированном виде философ-схоласт Раймонд Луллий (12351315) сконструировал «логическую машину». Действуя по принципу современного арифмометра, она могла комбинировать не только «божественные качества», но и их воплощения в природе, выводить логические умозаключения.

Схоластика требовала ясности и точности понятий. Конструктивную роль в прояснении статуса и происхождения понятий сыграл чисто схоластический, на первый взгляд, спор «номиналистов» и «реалистов»: существуют ли общие понятия, идеи объективно, «реально» (в высшем разуме) или же понятия – лишь названия (лат. nomine). В поисках «золотой середины» была сформулирована «бритва Оккама»: «Не умножать сущности сверх меры» (т. е. не прибегать к объяснению неизвестного через «дурную бесконечность» все новых понятий, а максимально использовать возможности существующего понятийного аппарата). В более доступной форме ту же мысль высказал Гуго Сен-Викторский (1096–1142): «Не умножай боковые тропинки, пока не пройдешь по главному пути». В такой форме это положение интерпретировалось в полном согласии с христианской доктриной, где «главный путь» – Божественная Истина. Гуго Сен-Викторский был главой Парижской кафедральной школы и утверждал неразрывную связь в воспитании между религиозным и светским началами. В своем «Дидаскалионе» (трактате о системе образования) он свел воедино все средневековые знания по преподаванию в высшей школе.

Интересную характеристику схоластики дает русский историк Г.Н. Грановский: «Это была сильная, отважная рыцарская наука, ничего не убоявшаяся, схватившаяся за вопросы, которые далеко превышали ее силы, но не превысили ее мужества» [7. С. 102]. К таким вопросам относилась теодицея – оправдание Бога за существующее в мире зло. Первые шаги в ее решении были чисто схоластическими (Августин: «Зло не субстанционально, т. е. не существует само по себе, а есть лишь отсутствие добра, подобно тому как тьма есть отсутствие света»). Однако затем, в течение десятков веков, она трансформировалась в ренессансно-пантеистическое обожествление природы как «внутреннего мастера» (Дж. Бруно), а затем – в дополнение божественной воли природной необходимостью, по отношению к которой понятия добра и зла лишены смысла. Схоластическое уважение к логике было так велико, что в «Естественной теологии» Фомы Аквината (1225–1274) даже божественная воля осуществляла выбор на разумных основаниях, а законы сотворенного и направленного Богом мира находились в соответствии с законами логики.

В милленарной (лат. millenarium – тысячелетие) эволюции средневекового мышления произошел знаменательный сдвиг: от «Верую, чтобы разуметь» (Ансельм Кентерберийский) к «Разумею, чтобы верить» (П. Абеляр). П. Абеляр (1079–1172), преподавая в Парижской кафедральной школе, учил логике мышления, искусству спора. Допуская соединение веры и разума, он писал: «Недостаток нашего времени, что мы думаем, будто уже нельзя найти нечто новое».

Весьма характерным выражением социокультурной эволюции Средневековья явилась концепция «двух истин» (от Августина до Фомы Аквинского). В типично схоластической формулировке Св. Фомы она выглядит так: «Существуют два рода истин – истины веры и истины разума, причем истины веры не противоразумны, а сверхразумны». Этим положением Фома оказал неоценимую услугу и религии, и науке. «Истины веры» находились вне обсуждения, а наука могла заниматься своими поисками, не претендуя на «высшие истины». Недаром Фома еще при жизни был причислен к лику святых католической церкви.

Важные идеи принадлежат Фоме в области образования, а некоторые из них, например о «внутреннем учителе», пережили века. Закономерно, что Фома, Роджер Бэкон, Гуго Сен-Викторский, другие религиозные теоретики и философы возглавляли учебные заведения ордена капуцинов – францисканцев (основан в 1212 г.) и доминиканцев (основан в 1216 г.) и участвовали в организации монастырских школ.

Хотя и не выходя за соответствующие рамки, монастыри и монастырские школы давали достаточно основательное образование, с упором на нравственное совершенствование, а также трудовые навыки. Уже в раннем Средневековье, по постановлению глав католической церкви, были учреждены монастырские и кафедральные (епископальные) школы. Еще до XI в. учеников жестоко били, а учебник по грамматике имел красноречивое название «Берегущий спину». Однако неотвратимая секуляризация (от лат. secular – мирской) общественной жизни коснулась и образования. Так, основная наряду с Псалтырем учебная книга – Абецедарий была переведена с латыни на родные языки. В учебном пособии Александера (XIV в.) грамматика и Библия излагались в рифмованном, удобном для запоминания виде. Физические наказания были отменены. Порой устраивались даже «дни веселья», когда разрешались игры, борьба, скромные развлечения. Хотя формально каникул не существовало, отдых предоставлялся во время многочисленных церковных праздников.

Характерным явлением, особенно в позднем Средневековье, стали странствующие монахи. Долгие годы посвятив земным поклонам и умерщвлению плоти, нередко остаток жизни они брели по дорогам, оставив стены монастыря. Некоторые становились бродячими артистами, зарабатывая кусок хлеба прибаутками и скоморошьими песнями, в которых любопытным образом переплетались годами воспитанное благочестие и грубоватый юмор. Чрезвычайно показательным документом этого своеобразного мироощущения явился сборник трубадуров и вагантов XIII в. – «Carmina Burana». В стихах сборника, декламируемых учениками монастырских школ на непонятной горожанам латыни, соседствовали нравственные наставления (часто в иронической форме) и описание любовных утех. Хотя ваганты и галярды – странствующие студенты – не отличались чрезмерным благочестием, однако именно из их среды вышло немало подвижников науки и образования.

Неотвратимая и неуклонная секуляризация сказывалась на общем отношении к учебе. Поначалу она была сословной, воспитывая у крестьян добродетель трудолюбия, у аристократии – доблесть, у духовенства – благочестие. Большинство знати не стремилось к грамоте. Основатели династии Меровингов не умели писать по латыни, совершенно неграмотными были первые Каролинги (VIII в.). Изменение отношения к образованию в этот переломный период средневековой культуры можно видеть даже на протяжении одной жизни, на примере одного из основателей династии – Карла Великого (742–814).

Оставаясь неграмотным до 30 лет, он затем пригласил ко двору учителей и ученых монахов из Италии, Англии, Ирландии («Острова ученых»), которые составили для него «Каролингский минискул» – легко читаемое латинское письмо. Один из приглашенных ирландский богослов Альбин Алкуин (735–804) сочинил «Письмо об изучении наук» и трактат «Всеобщее увещевание», обосновывающие необходимость всеобщего обучения и подготовки учителей. Сам Карл не счел для себя зазорным заделаться школяром, освоив за два года латинскую грамоту, основы астрономии, риторики, литературы. Дворцовая школа, созданная при Меровингах, получила название Академии и переезжала вместе с королевским двором, обучая не только детей императора, его приближенных и высших лиц церкви, но и выходцев из более низких сословий. С того времени день Св. Шарля (Карла) во Франции отмечают как школьный праздник.

Социокультурные изменения Средневековья прослеживаются и в воспитании рыцарства – характерного порождения феодальной культуры. Оно выражалось в специфическом переплетении варварства (жестокости, обжорства), античности и христианского благочестия. Если поначалу рыцарское воспитание отвергало римское образование и делало упор на физическое развитие и военное искусство, то затем число «рыцарских добродетелей» расширилось до непременных семи: владение копьем, фехтование, верховая езда, охота, игра в шахматы, пение стихов собственного сочинения, игра на музыкальном инструменте (чаще лютне или арфе). В Скандинавии требовались также знание рун (эпоса и магических знаков), навыки навигации и умение работать по металлу. В рыцарском воспитании дух Средневековья сказывался в причудливом сочетании неприхотливости и утонченности, рыцарские понятия дружбы, верности, чести, долга, мужества, доблести стали нарицательными.

Вершиной средневекового образования явились университеты, которые стали создаваться в XII–XIII вв. как своеобразные учебные корпорации, вполне в духе времени. Первый университет в Болонье (Италия) действовал еще в конце XI в. Базой для них, как правило, служила система церковных школ – кафедральных и монастырских. Так, Парижский университет возник в 1160 г. из Сорбонны, богословской школы при соборе Нотр-Дам, присоединив к себе медицинскую и юридическую школы. Подобным же образом были организованы не менее знаменитые Оксфорд (1206) и Кембридж (1281), университеты в Неаполе (1224) и Лиссабоне (1290). В 1224 г. открылся университет в Саламанке (Испания), в 1228 г. – в Падуе (Италия). Новые университеты стремительно разрастались, расширялась и их специализация. Знаменательным явлением стала и учрежденная в 1183 г. инквизиция (от лат. inquisitio– розыск), просуществовавшая до конца XVIII в. Церковь сохраняла контроль над образованием в эпоху Возрождения и даже в Новое время.

Рост университетов был вызван развитием городов, культурных запросов горожан, способствовал производству и торговле. Так, целью созданного в 1348 г. университета во Флоренции было поправить дела в опустошенном войной городе. В XIII в. в Европе насчитывалось 19 университетов, а в XIV в. прибавилось еще 25, в том числе в Пизе, Гейдельберге, Кельне, Вене, Праге, Кракове (Ягеллонский университет). Часто они учреждались и светскими властями.

Права открывшихся университетов подтверждались привилегиями – особыми документами за подписью папы или царственных особ, закреплявших университетскую автономию (суд, управление, присвоение ученых степеней), освобождение от воинской службы (уже в XIII в.!). Порой выпускников, подобно рыцарям, венчали громкими титулами вроде «граф права». Неофициальными титулами еще раньше наделялись и выдающиеся ученые-преподаватели: Doctor Mirabilis (Чудесный) – Роджер Бэкон, Doctor Universalis – Альберт Великий, Doctor Angelicus – Фома Аквинат, Doctor Subtilis (Утонченный) – Дунс Скот, Doctor Illuminatus (Озаренный) – Раймунд Луллий, Doctor Seraphicus – Бонавентура и т. д.

Первые университеты были очень мобильны, переезжая в случае чумы, войны и прочих бедствий. Часто из университета в университет переходили студенты, приглашались профессора. Практика «визитирующего профессора» и сегодня распространена в Европе и США. Студенты и преподаватели объединялись в национальные землячества, позже сформировались отделения по специальностям – факультеты и колледжи. Эти образования и определяли жизнь университетов. Представители наций (прокураторы) и факультетов (деканы) сообща выбирали ректора (лат. – управитель) университета.

Велением времени стали и городские школы, возникшие из системы ученичества, цеховых и гильдейских школ, школ счета для детей торговцев и ремесленников. Городские школы, содержавшиеся на средства ремесленников, вели общеобразовательную подготовку на родном языке. Обычно городскую школу возглавлял нанятый городской общиной педагог, который сам подбирал себе помощников. Встречались и странствующие учителя, перебиравшиеся с места на место в поисках контракта.

Университеты противопоставили схоластике, «науке пустых слов и сотрясения воздуха», кипучую интеллектуальную деятельность, характерной формой которой стали диспуты на самые разнообразные темы («обо всем»). Возрождая дух античности, они готовили ученость Возрождения. Из стен старинных университетов вышли выдающиеся деятели науки и просвещения, обновленной религии – Ян Гус, Данте Алигьери, Франческо Петрарка, Николай Коперник, Галилео Галилей, Фрэнсис Бэкон.

Университеты были ярчайшим воплощением социокультурных перемен, которые, по точному выражению немецкого философа прошлого века Э. Кассирера, «заставляли искать равновесия между средневековой верой в Бога и ренессансной верой в себя». Великолепное определение изменений на стыке Средневековья и Возрождения дал Ф. Петрарка. К словам Августина: «Благородный дух человеческий ни на чем не успокоится, кроме как на Боге, цели нашего существования», поэт добавил: «кроме как на себе самом и своих внутренних устремлениях». «Осень Средневековья» сменялась весной Возрождения.

Исследуя Средневековье, следует иметь в виду, что это понятие правомерно относить к христианской Европе. В то же время в период с VII по XIV в. значительный расцвет науки и образования, как и условия для их свободного развития, имели место в исламской, или мусульманской (от араб. муслим – послушный, покорный), культуре. Обширнейший регион, завоеванный в VII–VIII вв. арабами, – Иран, большая часть Средней Азии, Сирия, Северная Африка, Мавританская Испания – развивался под знаком культурных ценностей ислама. Последняя из мировых религий возникла примерно в том же районе, что и христианство, складываясь поначалу под его явным влиянием. Основу исламской культуры составлял «Коран», где многие заповеди и даже арабизированные имена святых и апостолов имеют явное сходство с библейскими. Важно подчеркнуть, особенно в современной ситуации крайне неоднозначного отношения к исламу, что поначалу тот не содержал в себе никаких агрессивных положений, не было в нем ни осуждения иноверцев, ни тем более идеи «священной войны» с ними.

Более того, в период, когда в христианской Европе шла травля прогрессивных идей, именно исламский мир воспринял и освоил античную философию, донес многие идеи и произведения античности до европейского Возрождения. Достаточно сказать, что ряд произведений античных философов и писателей, хранящихся ныне в мировых собраниях древних рукописей, сохранился в единственном экземпляре в переводе на арабский язык. В жестокую пору европейского Средневековья пророк Магомет (560–632), основатель ислама, сказал, что «чернила философов значительно важней, чем кровь мучеников».

Ислам возник и развивался на основе взаимосвязи и своеобразного смешения культур Арабского халифата, Византии, Индии, Китая… Время «арабского Возрождения» наступило в IX–XIII вв., гораздо раньше европейского. На основе изучения античности арабско-мусульманские мыслители развивали идеи гармоничного развития личности, так же как в античности требуя от философов быть образцами нравственного поведения и образованности. Высоко ценился престиж знаний.