Текст книги "Шанс для дознавателя"

– Соболезную.

– Спасибо, – я отрываюсь от его груди и смотрю на мужчину. Тот серьезен – ни смешинок, ни его извечной иронии, – ты лучше про себя расскажи.

Я очень хочу смены темы и Максвелл это понимает. Он легко улыбается, проводит рукой по моим волосам и, стоит мне только устроиться поудобней у него на груди, выдает:

– А со мной все просто. У меня три младших сестры.

От необычности услышанного я прыскаю:

– Что?!

– Что слышала, – он весело глядит на меня, – три несносные маленькие девчонки, которые висят на мне, стоит лишь приехать.

– Ты намного старше?

– О да… – он допускает театральную паузу, а когда я уже сгораю от любопытства, сообщает, – на семнадцать лет.

– Они что, тройняшки?

– Погодки. Ой и устаю же я от них женихов гонять!

Я тихо смеюсь. Настроение постепенно ползет вверх и тут я понимаю, что совсем не знаю возраста Максвелла.

– Риндан, а сколько тебе лет?

Он качает головой:

– Ох, Мейделин… я уже совсем дряхлый старик.

– И все же?

Прежде чем ответить, инквизитор делано оглядывается, а затем делает страшное лицо и наклоняется ближе.

– Тридцать четыре, – шепотом сообщает он и я взрываюсь раскатом задорного смеха.

Но Максвелл не обижается – он ждет, пока я отсмеюсь положенное и, стоит мне затихнуть, тут же способствует продолжению веселья:

– Что, уже подсчитала разницу в возрасте?

Всхлипывая, я киваю:

– Де… девять лет.

– И тебя не смущает, что из меня сыпется песок?

В попытке перестать смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.

Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.

– А ты… не останешься?

Мужчина качает головой:

– К сожалению. У меня сегодня дежурство – отдаю Вальтцу долг.

Я вздыхаю – как-то уже привыкла к присутствию мужчины в своем доме. И Риндан это чувствует – ласково проводит пальцами по моей щеке и, наклонившись, одаривает долгим многообещающим поцелуем.

– Я вернусь.

– Когда?

– Завтра.

Я поджимаю губы:

– Завтра я дежурю.

– Тогда я подожду тебя на работе.

Качаю головой:

– Не стоит. Лучше выспись.

– Обязательно, – усмехается он, – спокойной ночи, Мейделин. До утра не читай.

Я провожаю уходящего мужчину взглядом и долго прислушиваюсь к происходящему внизу. Максвелл чем-то шуршит на кухне – наверное, убирает забытый мной на подоконнике сыр, – затем переходит в прихожую и, наконец, хлопает дверью.

ГЛАВА 6

Cледующий день проходит рутинно. После завтрака я спускаюсь в сад и долго ругаюсь, увидев заячьи следы на снегу. Ушастые все же добрались до яблонь и оставили на коре следы своей вредительской деятельности. Поэтому медлить больше нельзя – я звоню садовнику и, в красках описав происходящее, получаю заверение о том, что сегодня все будет готово.

Садовник действительно приезжает через пару часов. На укрывание яблонь и расчистку снега уходит еще часа три – и, расплатившись с улыбчивым седовласым мужчиной, я возвращаюсь в дом.

Без Риндана кухня кажется пустой. Я долго стою у окна, глядя на очередного длинноухого наглеца, позарившегося на мою собственность. Пионы, подаренные Максвеллом, стоят на столе, напоминая о вчерашнем вечере. Вспомнив подробности жизни инквизитора, я улыбаюсь и качаю головой. Подумать только – три сестры… повезло, что старшим оказался мальчик.

В семьях одаренных мальчики-первенцы действительно рождаются куда чаще. Поэтому мои родители наверняка удивились, когда на свет появилась Адель, а следом и я. Но… менять что-то было поздно, а на третьего малыша они так и не отважились. А затем уже стало не до этого.

Мысли о семье заставляют меня морщиться. Это как отрывать клейкий бинт от ещё сырой раны – больно, страшно, но необходимо для дальнейшего заживления. Я верю в эту систему и поэтому иногда возвращаюсь воспоминаниями в те страшные серые дни, когда над Иртусом подняли красный флаг. Эпидемия была краткосрочной и, к счастью, последней – и уже девятнадцать лет о красной лихорадке вспоминают лишь в страшных снах.

Я отхожу от окна и ставлю себе чайник. До дежурства уже больше пяти часов – а значит, можно попытаться поспать хотя бы два из них. Мало ли что выпадет на сегодняшнюю ночь?

Мысль об этом кажется резонной и, забравшись в кровать, я действительно проваливаюсь в сон. Сплю дольше, чем хотелось бы и по пробуждению вижу за окном наступившую ночь. Чертыхаюсь, гляжу на часы и понимаю, что почти проспала. Поспешно собираюсь, хватая первые попавшиеся штаны и засовывая голову в горловину теплого свитера. Даже волосы не расчесываю, решив подождать до работы.

Но – успеваю, выскакивая из дому в тот момент, когда у калитки останавливается крепостной извозчик.

В закрытом экипаже тепло – небольшой амулет, прикрепленный рядом с лампой, способствует поддержанию комфортной температуры. Я сбрасываю шубку и даже привожу в порядок пряди, обнаружив в сумке завалявшуюся заколку. Выспаться мне удалось – я воспринимаю эмоции четко и ясно, даже чувствую раздражение возничего, когда мы внезапно тормозим на перекрестке. Все-таки хорошо жить, когда резерв пусть – ничего не мешает!

К крепости мы подъезжаем через полчаса и, выйдя из кареты, я против своей воли улыбаюсь – с неба вновь валит снег. Праздничное древо, установленное перед темным монолитом здания, горит и переливается разноцветными огнями. Я не могу сдержаться от соблазна – минуя колючее создание, протягиваю руку и касаюсь дрожащей присыпанной снегом и мишурой ветви. “Пусть все будет хорошо” – мое постоянное желание с пятнадцати лет. Но, кажется, именно сейчас я впервые в жизни в него верю.

Дежурство проходит стандартно. Вальтц, заступивший вместо Риндана приветливо здоровается. Я отвечаю тем же, замечая, что неприязнь к светловолосому мужчине прошла. Не спеша сбрасываю шубу, долго прихорашиваюсь перед зеркалом и, наконец, достаю планшет.

– Как выходной? – заводит светский разговор инквизитор.

Я пожимаю плечами:

– Как обычно. А у вас?

– Так же. Никак не могу привыкнуть к размеренной жизни провинции.

– А где раньше работали?

– В столице, в институте пристального дознания.

Столица… тогда всё ясно.

– У нас здесь мало приезжих, – объясняю, – развлечений почти нет, молодежь уезжает в большие города. К тому же, пустоши Шарры близко.

Мужчина деловито кивает:

– Изучал, да. Сложно у вас.

Мы некоторое время сидим в ожидании, пока закипит чайник. Наконец Вальтц вновь подает голос:

– До дня Отца чуть больше недели. Дежурных уже выставили?

– Да, тянули жребий.

– Надеюсь, вам не выпала столь печальная участь?

Я усмехаюсь:

– Я дежурила в прошлый раз. В этом году меня даже не включали в лотерею.

– Отправитесь к родственникам?

– Да, а вы?

– Навещу детей. Бывшая жена наконец-то не против.

Чайник закипает, оглашая тишину дежурной комнаты мелодичным свистом и я тянусь за заваркой:

– Я сделаю чай.

Я долго вожусь с заваркой, но результат того стоит: темную терпкую жидкость пить приятно. Даже Вальтц, сделав глоток, одобряет:

– Вкусно!

Прячась за чашкой, я наконец-то решаюсь задать интересующий меня вопрос:

– Вы с Максвеллом раньше работали?

– Скорее, пересекались, – морщится инквизитор, – в некоторых делах. Мир одаренных тесен, как вы знаете…

Я молчаливо соглашаюсь.

– Если посудить, я знаю почти всех инквизиторов центральной и северной провинций, – продолжает мужчина, – частые поездки не прошли даром для моей записной книжки: она совсем распухла от новых контактов.

– Вы были заняты разъездной работой?

– Я бы консультирующим инквизитором, – улыбается он, – мне на месте не сиделось. Собственно, за это и поплатился.

Я понимаю, о чем он говорит и в свете новой информации фраза о детях начинает отливать горечью.

– У вас сколько детей?

– Двое, – он отставляет чашку, – мальчики. Старшему почти восемь, младшему – пять.

– Инициация уже была? – уточняю я.

– Да. Два года назад. Старший инквизитор говорит, до пятого уровня дотянет, а там – как захочет.

Однако! Пятый уровень после инициации – это сильно. Я настолько впечатлена, что выражаю восхищение и улыбаюсь, видя, как расправляются плечи мужчины.

Наш разговор прерывает резкий звонок вызова и мне приходится отставить чашку и проследовать в коридор вслед за Вальтцем.

Ничего нового – очередное убийство на улице. Я тщательно допрашиваю обвиняемого – оборванца-юношу, параллельно занося полученные данные в планшет. Долго впитываю букет эмоций: в этот раз преступник в состоянии алкогольного опьянения, что обычно здорово усложняет нашу работу. Вальтц даже несколько раз посылает эмоциональные сигналы, прося перепроверить тот или иной вопрос и, когда убийцу выводят через дверь, инквизитор появляется из-за завесы отрицания, вытирая лоб.

– Простите, мисс Локуэл. Я все никак не привыкну к пьяным.

Я улыбаюсь:

– А пора бы. У нас таких – каждый второй.

Остаток дежурства проходит спокойно – ещё два вызова оказываются ложными. В первом – подавальщица, которую заподозрили в воровстве кошелька у богатого клиента. Девица оказывается бойкой, но до одури честной – мне даже говорить ничего не приходится: информация сыпется на неё сама. А вот с вторым приходится повозиться – молчаливый парень не желает исторгать из себя ни слова, но, когда мне удается его разговорить, выясняется, что он прикрывает своего брата, совершившего акт самозащиты. Выписав повестку, я вручаю её секретарю для дальнейшей передачи и выхожу из комнаты, слыша за спиной характерный звук открывающегося телепорта.

Вальтц уже ждет меня в дежурной – недовольный и смущенный.

– Никак не могу привыкнуть к телепортам, – жалуется он.

Я развожу руками:

– Таков протокол.

Чай уже остыл и нам ничего не остается, как заварить новый. Мужчина хлопочет над заваркой, а я дописываю в планшете неучтенное. Бюрократию я не люблю, поэтому стремлюсь сразу сделать максимум. Вальтц не прерывает мою сосредоточенность – лишь под утро, когда я заканчиваю писанину, мы заводим ничего не значащий разговор. Перебрасываемся ленивыми фразами и погоде и отпуске, коротаем время и даже не замечаем, как часовая стрелка на циферблате пересекает восьмерку.

– Мисс Локуэл, вам пора, – с улыбкой сообщает Вальтц, глядя на часы.

Я удивленно моргаю, враз выпадая из рабочего состояния:

– Можете называть меня по имени.

Но, к моему удивлению, инквизитор качает головой:

– В таком случае мистер Максвелл изволит содрать с меня три шкуры.

Это звучит настолько… странно, что я во все глаза гляжу на мужчину:

– Вы… серьезно?

Тот криво усмехается.

– К сожалению, да. Риндан весьма… радикален в подобных моментах. К тому же, он достаточно старомоден.

Я поджимаю губы. Кажется, все не так просто.

– Вы его хорошо знаете?

– Лучше, чем хотелось бы, – Вальтц вновь кривится, – мисс Локуэл, вам пора.

Желание не продолжать разговор заметно невооруженным взглядом, поэтому настаивать я не решаюсь – скомкано прощаюсь и, пожелав инквизитору легкого дежурства, покидаю помещение.

Возможность привести мысли в порядок выпадает уже в кабинете. Я переобуваюсь в привезенную с собой обувь, раздвигаю шторы и замираю перед окном, глядя на яркое древо.

Риндан весьма радикален. Интересно! Притом интересны не предпочтения Максвелла, а, скорее, позиция Вальтца. Обозначив свою точку зрения, мужчина ловко ушел от остальных вопросов, отгородившись нежеланием. И в эту теорию как-то не вписываются периодические встречи инквизиторов при работе над делами.

Скорее, речь идет о долгом и плодотворном сотрудничестве.

Я не заметила в Риндане неприязни к Вальтцу – впрочем, наоборот тоже. А значит, их знакомство больше личного характера, нежели рабочего. А их отстраненность друг от друга свидетельствует о том, что между инквизиторами явно пробежала кошка, а то и кто-то покрупнее.

Каланхоэ живет. Я задумчиво поливаю подсохшую землю и долго растапливаю камин, а затем – все же заказываю у секретаря сегодняшние дела. Мое желание исполняется даже быстрее, чем хотелось бы – не успев допить чай я становлюсь обладательницей трех одинаковых темных папок.

– Архив закрыт, – предупреждает секретарь, – запрос на допуск подается за сутки.

Я киваю – слышала уже. И понимаю, что сейчас туда уж точно не пойду, даже несмотря на свой интерес.

– В случае необходимости экстренного поднятия дела обращайтесь к Лоуренсу, – добавляет парень и, пожелав хорошей работы, покидает кабинет.

Я могла отправиться домой сразу после дежурства, но я не тороплюсь – аккуратно заполняю дела. Дома мне делать, по сути, нечего – спать я не хочу, а читать желания нет. Мысль о том, что я могла бы куда более продуктивно провести время, просится сама собой. Выводя ровные буквы, я усмехаюсь – Максвелл слишком быстро вошел в мою жизнь, став ее неотъемлемой частью.

Наконец, работа завершена. Я вновь вызываю секретаря, вручаю ему папки и, пользуясь случаем, решаю поинтересоваться:

– Где кабинет мистера Максвелла?

– На втором этаже, – быстро отвечает парень, – двести четвертый кабинет.

Выходит, Риндан занял кабинет старшего инквизитора.

– А кабинет Вальтца?

– Там же, – секретарь даже не задумывается, – он на двоих.

Вот, значит, как…

Узнавать больше нечего и я мотаю головой в ответ на молчаливый вопрос парня. Тот покидает меня сразу, а я еще долго вожусь c камином, огонь в котором никак не желает затухать. Но я справляюсь – правда, с помощью магии: заключаю пламя в непроницаемый шар, из которого откачиваю воздух. Заклинание сложное и долгое – в свое время меня научил ему отец и в дань памяти я пользуюсь им до сих пор.

Когда от огня остаются лишь приятные воспоминания, я проверяю сейф и, найдя защитную вязь без изменений, покидаю рабочее место.

Зайцы выкусили – это я констатирую сразу по приезду, наблюдая многочисленные цепочки следов, ведущие в лес и из лесу. Яблони, надежно укутанные специальным материалом, защищены. Убедившись в их неприкасаемости, я захожу в дом, уже на пороге слыша звонок магического передатчика.

– Мейд? – голос Адель прорывается сквозь хрип и треск: междугородняя связь – она такая.

– Что случилось? – помня о подходящем сроке родов я сразу подбираюсь.

– Это я у тебя хотела узнать. Контракт выгорел?

Я опираюсь спиной о стену и улыбаюсь:

– Все… все хорошо.

Про Риндана мне упоминать не хочется. Знаю: у сестры возникнет множество вопросов…

… а мне бы и самой хотелось получить на них ответы.

Моя короткая реплика Адель успокаивает – голос в трубке моментально расслабляется и даже, кажется, звучит ближе.

– Ты приедешь на день Отца?

– Когда я не радовала вас своим присутствием?

– В прошлом году, например, – сестра все же не забыла про дежурство.

Я киваю, точно она может меня видеть.

– Приеду, конечно. Как обычно? У меня выходные.

Лоуренс действительно сделал мне в этом году щедрый подарок. Три выходных подряд – настоящее сокровище, когда хочешь повидать семью.

– Приезжай утром в канун. Дети будут рады, – судя по голосу в трубке, Адель улыбается, – твоя комната тебя ждет.

Положив трубку, я долго стою в прихожей. Разговор с сестрой оставил приятное послевкусие, но всколыхнул и ряд вопросов, которые однозначно стоит прояснить.

А значит, от разговора с Ринданом мне не отвертеться.

В попытке уйти от неприятных мыслей я затеиваю уборку. Долго начищаю ванну, протираю все доступные поверхности, меняю постельное белье и даже мою пол – два раза, чтоб наверняка. А затем, собрав огромный сверток с вещами, набрасываю тулуп и покидаю дом.

За ночь снег подтаял – сказалась оттепель. Если к вечеру подморозит, то вместо дорожки у меня будет каток. Я замечаю это краем глаза, выходя за калитку и двигаясь вдоль наезженной колеи.

До прачечной идти четверть часа. Я миную площадь, на которой в выходные разворачивается ярмарка, ныряю в узкий переулок и, миновав два поворота, сворачиваю в третий, оказываясь аккурат под вывеской с изображением мыльных пузырей.

Миссис Абингтон, пожилая полная женщина с пухлыми белыми руками, не тронутыми морщинами, споро пересчитывает принесенную мной одежду и сгружает её в большую плетеную корзину:

– С доставкой, мисс Локуэл?

– Да.

– Завтра к вечеру Айтон завезет.

Говорить больше ничего не требуется – я расплачиваюсь, забираю квитанцию и, мельком поглядевшись в прямоугольник старого зеркала, висящего на стене, выскальзываю в зиму.

Узкими улочками меня уже не удивишь – невысокие каменные дома возвышаются с двух сторон, практически расплющивая дорогу. Чтобы сократить маршрут, я сворачиваю в ближайшую подворотню и, пройдя мимо заснеженного сквера, выныриваю с другой стороны площади – у старого фонтана рядом с лавкой аптекаря. И тут же замираю, видя необычную суету.

Седую голову Лоуренса опознаю слету – старший инквизитор стоит у бортика фонтана. Склонившись над резервуаром для воды, мужчина о чем-то оживленно переговаривается со стоящим рядом Вальтцем. Дернули, значит, с дежурства.

Гвардеец, несмотря на то, что знает меня в лицо, качает головой и делает упреждающий шаг в сторону, преграждая мне дорогу. Приходится разворачивать на ладони метку института дознания. После того, как все формальности соблюдены, путь освобождается и я не теряю времени, в несколько шагов оказываясь рядом с мужчинами.

– Мистер Лоуренс, – киваю по очереди, – Вальтц.

Инквизиторы смотрят на меня и на их лицах проступает какое-то одинаковое выражение.

– Мисс Локуэл! Как хорошо, что вы здесь оказались! – с облегчением выдыхает начальник и сразу же продолжает, – дежурный дознаватель занят на допросах, сегодня какой-то проклятый день. Вам звонили, но вы не ответили.

– Меня не было дома, – пытаюсь оправдаться я, чувствуя неловкость за свой внешний вид: домашнее затрапезное платье, потрепанную жизнью дубленку, теплые, но громоздкие валенки. Знала бы, что предстоит – оделась бы получше.

Лоуренс кивает, принимая объяснение.

– Сможете приступить к работе немедленно?

– Разумеется.

Вокруг будто в одночасье включается свет. Осознав, что я до сих пор не понимаю причины столпотворения, я делаю два осторожных шага и заглядываю в резервуар.

И – застываю, узрев уставившиеся в небо, но уже ничего не видящие глаза своего бывшего коллеги института пристального дознания.

Глава 7

Риндан приезжает через полчаса. На ходу спрыгивая с подножки дилижанса, он, кажется, в два шага оказывается рядом и тоже заглядывает в фонтан.

– Ульрих Вермейер, из уволившихся инквизиторов, – информирую я, сжимая покрасневшими от холода пальцами переносное перо и непонятно зачем добавляю, – с нами работал раньше.

– Понял уже, – не говоря больше ни слова, мужчина лезет во внутренний карман пальто и через мгновение протягивает мне мой планшет, – держи. Я как узнал, что ты на месте, решил прихватить.

– Спасибо, – я больше не растрачиваюсь на слова: работа есть работа. И Максвелл придерживается того же мнения – он отходит к гвардейцам, растягивающим вокруг места преступления защитный контур и что-то у них спрашивает.

Мистер Эклтус, последние два года занимающий должность врачебного дознавателя, совершает над телом несколько пассов, из-за чего воздух вокруг озаряется едва заметным зеленоватым сиянием и скучающим голосом начинает:

– Смерть наступила около семи-восьми часов назад. Причиной смерти послужила обильная кровопотеря, вызванная…

Склонившись над планшетом, я послушно записываю слова Эклтуса, уже понимая, что выходной накрылся медным тазом: после выезда на место происшествия придется ехать на работу, допрашивать свидетелей, заполнять бланки строгой отчетности… наверное, нужно попросить извозчика заехать домой, переодеться.

– … орудие убийства не установлено. По предварительным прогнозам…

Значит, нож. Или узкое лезвие – узкое настолько, что даже резаная рана на горле незаметна. И, если бы не лужица крови под головой инквизитора, никто бы на первый взгляд и не опознал, что он мертв, а не спит.

– Мисс Локуэл, обратите внимание…

Но я уже заметила. Слив для воды, как сургучем, запечатан подтаявшим куском снега.

– Если бы не снег, кровь ушла бы в водосток. Наклон позволяет.

Я киваю, глядя на кирпично-красный цвет камня, которым обложен фонтан. Интересно как… почти цвет в цвет.

– Кто его нашел?

– Цветочник. Перебрал в таверне, остановился… отдохнуть.

Понятно, как “отдохнуть” собрался.

– Где он?

– Увезли в крепость.

– Ладно, к вечеру проспится – допрошу, – резюмирую я, захлопывая планшет, – с какой стороны в фонтан упал?

– Оттуда, – показывает пальцем Эклтус, но я уже вижу неприкосновенную зону, нетронутую человеческим пребыванием.

Капли крови обнаруживаются почти сразу – красными бусинами под легким слоем снега: видимо, с утра немного мело. Пытаясь прикинуть расстояние, отхожу ещё на пару шагов, сразу упираясь в нахоженную дорогу. Да здесь, небось, уже стадо целое прошло!

– Восьми, мистер Эклтус, – гляжу я на врачебного дознавателя.

Тот не понимает. Хмурит кустистые седые брови, поджимает губы:

– Что?

– Смерть наступила около восьми часов назад, – объясняю более подробно.

– Почему?

– Сейчас, – я сверяюсь с часами на указательном столбе, – около часу пополудни. Согласно вашему заключению, смерть могла наступить в промежутке между пятью и шестью часами утра. Но в половине пятого здесь проходит патруль, по всей площади, – словно в подтверждение своих слов я обвожу рукой окружающий мир, – а в половине шестого принимается за работу служба уборки. Следовательно, если Вермейера хотели убрать без свидетелей, то наиболее подходило время с половины пятого до половины шестого – но, вероятнее всего, все случилось сразу после прохода патруля: иногда уборочная служба приступает к работе раньше. Кто бы это ни был, он хотел перестраховаться, чтобы остаться незамеченным.

Эклтус кривится:

– В таком случае, удобнее было бы провернуть все в подворотне.

– Не скажите. На площади в предутреннее время нет лишних глаз: лекарь открывает аптеку к восьми, из таверны выход на соседнюю улицу. В управе района тоже нет толку: вероятность того, что какой-то трудоголик задержался до утра, ничтожно мала. Да даже если это и так – риск, что в пять утра он захочет посмотреть в окно, практически нулевой. Жилых же домов здесь нет, общественный транспорт не ходит.

Договорив, я перевожу дыхание: моя пламенная речь не осталась без внимания. Вальтц уважительно кивает головой, Риндан с легкой улыбкой глядит на меня, а я… а я понимаю, что устала.

– Они встретились здесь, – я киваю на дорожку, – убийца, кто бы он ни был, полоснул Вермейера по горлу, а тот, видимо, от шока, сделал несколько шагов в сторону и упал в фонтан. Вы же видели вертикальные потеки на одежде, мистер Эклтус. Служба уборки подчистила все следы обуви на дороге. Снегопад же довершил остальное.

Кажется, сегодня последнее слово за мной. Врачебный дознаватель разводит руками, признавая мою правоту, а я возвращаюсь к фонтану. Как раз вовремя – очередной крепостной экипаж тормозит у места преступления, выпуская на свет дежурного дознавателя.

– Доброе утро, Ирмис, – мельком здороваюсь я с крепким детиной.

– Доброе, Мейд, – приветливо обращается ко мне он, крепко пожимая, по традиции дознавателей, руку, – как сама?

– Как обычно, – передергиваю я плечами и сразу приступаю к сути, обозначая позицию, – дело моё.

– А…

– Не отдам и не надейся, – качаю головой, – самой интересно. Но если запротоколируешь детали, буду благодарна.

Слов больше не требуется – уточнив у возницы, свободен ли он, я запрыгиваю в теплое нутро салона и последнее, что успеваю заметить через качнувшуюся занавеску – Максвелла, раздающего распоряжения.

Я все-таки заезжаю домой – быстро переодеваюсь, на скорую руку прочесываю волосы гребнем и, подхватив с вешалки сумку, выбегаю обратно на улицу.

– Не торопились бы, мисс Локуэл, – улыбаясь, ворчит возница, – я бы подождал, сколько нужно.

Но я лишь мотаю головой и захлопываю за собой дверь.

Уже в экипаже я приступаю к делу – открываю планшет, переворачиваю страницу и начинаю записывать соображения. Параллельно мои мысли текут своим чередом и даже затрагивают сферу моей личной жизни. А Риндан ведь с работы приехал, его форменный мундир не оставляет никаких сомнений. Как интересно… видимо, с дежурства домой и снова в бой.

По поводу смерти Вермейера мне все ясно. Непонятен лишь мотив – но, судя по всему происходящему, здесь легко не будет. Нужно допросить цветочника… хотя вероятность, что он что-то видел, ничтожно мала.

И с Ирмисом надо поговорить – парень может заметить что-то, что пропустила я. Конечно, не хотелось бы, но мало ли.

Наблюдая, как мы въезжаем в центральный район, я подавляю зевок. По приезду нужно заварить чай, а не то глаза начнут слипаться уже через пару часов. Я никогда не ложусь спать сразу после дежурства, выдерживая как минимум полдня – иначе начинает болеть голова. Зато, сделав все дела с утра и выспавшись, вечер я могу посвятить чтению.

Я люблю такие вечера. Жаль, что сегодня все отменяется.

В кабинете прохладно – как всегда перед днем Отца в крепости экономят отопление, запуская теплый воздух лишь в подземелья. Поэтому я первым делом растапливаю камин и, вставая с корточек, морщусь, ощущая ноющую боль внизу живота. Как всегда не вовремя… а ведь что стоило свериться с календарем?

Предчувствия меня не подводят – уже дописывая протокол осмотра места происшествия я чувствую легкое головокружение. Так со мной всегда – слабость, дрожь конечностей и все то, что прилагается к подобному состоянию. Будь я сегодня дома, проблем бы не возникло – теплая спальня, уютная ночная рубашка, книга и горячий чай сделали бы день легче. Но на работе, в этой атмосфере тревожности и спешки я всегда ощущаю себя незащищенной. Но… что есть, то есть.

Я посещаю уборную, долго умываюсь прохладной водой и делаю себе крепкий чай с сахаром. Помогает – уже через четверть часа у меня получается вернуться к работе. Заполняя бланки строгой отчетности я стараюсь не обращать внимание на отвлекающие факторы: раньше справлюсь – лучше будет. Возможно, до допроса даже сумею скоротать полчаса на жестком тапчане, поставленном здесь специально для таких случаев.

У меня действительно выходит справиться меньше, чем за два часа. Но состояние к этому моменту ухудшается – я едва фокусирую зрение от боли и, когда магический передатчик взрывается трелью, беру трубку практически наощупь.

– Мейд?

Я прикусываю губу, понимая, что сейчас буду делать то, чего очень не люблю.

– Ирмис, есть новости?

– Полагаю, ровно то же, что и у тебя. Могу занести протокол.

– Давай, – соглашаюсь я и время до прихода дознавателя коротаю у камина: близость живого огня словно облегчает мое состояние.

Парень приходит через пару минут. Без стука входит в комнату, занимая будто весь проем и, оглядев помещение, смущенно улыбается:

– У тебя уютно.

– Чаю? – предлагаю я.

Но Ирмис качает головой:

– Дел невпроворот. У себя выпью.

– Что-то увидел? – задаю следующий вопрос.

– Не уверен, что больше твоего. Вот протокол, – на край стола ложится пара исписанных листов, а парень виновато морщится, – это копия, можешь себе оставить. Прости, я побегу? У меня три допроса плотняком.

– Да, конечно, – спохватываюсь я, – спасибо.

При такой загрузке просить Ирмиса заменить меня на допросе – не уважать коллегу. Глядя, как за дознавателем закрывается дверь, я прикидываю, сколько времени у меня в наличии. Пьяных допрашивать я не люблю – толку мало, гонору много, а выхлопу вообще никакого: во всех эмоциях сомневаться приходится.

Но все происходит куда удачнее: я как раз дочитываю писанину Ирмиса, как передатчик оживает: дежурный гвардеец кратко информирует меня о том, что цветочник пришел в себя и может связно выражать свои мысли. Это меня устраивает – я беру протокол, подхватываю свой планшет и практически следом за гвардейцем выхожу из кабинета.

Внизу настоящее столпотворение: задержанные не помещаются в допросных и ждут своей очереди на лавке в коридоре. Проходя мимо, я понимаю досаду Лоуренса: день действительно очень напоминает проклятье – таких за мои пять лет работы было всего два.

Не везет, конечно, дежурным.

Цветочник ждет меня в седьмой допросной. Удивиться я не успеваю, видя на постаменте за завесой отрицания Максвелла. Риндан окидывает меня быстрым взглядом и хмурится, но я не обращаю внимания: в такие дни я действительно выгляжу не очень.

– Именем Великой тримудрой Богини! – начинает секретарь.

Пока губы сами по себе произносят заученные фразы протокола, я стараюсь впитать букет эмоций, который исходит от свидетеля. Цветочник, по документам оказавшийся мистером Уильямом Остином, действительно ничего не заметил. Более того – вместо четких эмоций мне приходится довольствоваться невнятной смесью из сомнения и неуверенности, обильно приправленной щедрой щепоткой тревоги. После нескольких десятков вопросов, осознав, что ничего не добьюсь, я машу рукой и секретарь быстро заканчивает этот фарс. Остина уводят до завтра, а я не торопясь, как во сне, собираюсь.

– Мейделин, с тобой все в порядке? – раздается над ухом.

Я улыбаюсь пересохшими губами.

– Все нормально, Риндан. Это… бывает.

Максвелл кивает, принимая ответ. И на том спасибо!

– Тебя проводить?

Я уж думаю отказаться, но головокружение не оставляет мне никаких шансов.

– Да, пожалуйста.

Мы покидаем допросную через внутреннюю дверь, выходя туда, куда выводят обвиняемых и свидетелей – в узкий коридор, ведущий в подземелья. Инициатива принадлежит инквизитору и я ему благодарна – повторно пробираться через толпы народу у меня нет никакого желания. Максвелл пропускает меня вперед по ведущей вверх лестнице и придерживает дверь заднего хода. И лишь после того, как мы оказываемся на улице, нарушает тишину:

– С тобой точно все в порядке? Ты очень бледная.

– Да… – я вдыхаю морозный воздух, решаясь на откровенность, – это ежемесячное недомогание.

Он понимает все правильно. Предлагает руку и, аккуратно поддерживая под локоть, ведет к калитке.

– Я приеду после работы. Может, заехать в аптеку?

– Не нужно. У меня аллергия на большинство обезболивающих зелий.

Я хочу добавить, что облегчить недомогание могут только зелья Джо, но вижу подъезжающий экипаж и замолкаю. Позволяю Риндану усадить меня на жесткое, обитое кожей сиденье и улыбаюсь, слыша фразу, которую он бросает вознице:

– Аккуратней, не растряси.

Дома я первым делом набираю теплую ванну и долго лежу в ней, чувствуя, как боль слабеет. Мысли, окутывающие голову большим туманным облаком постепенно рассеиваются, уступая место сути.

Зачем Ульрих пришел на площадь? Вряд ли просто повидаться – наверняка инквизитор на что-то рассчитывал. А на что? Информация? Деньги? Сразу и не скажешь.