Текст книги "Шанс для дознавателя"

Но вот то, что он не ожидал нападения – это факт. Убийца явно подошел сзади – или выждал момент, пока Вермейер повернется к нему спиной. И все бы ничего, кроме одного – незнакомым людям спину зря никто подставлять не будет.

Так что то, что инквизитор знал своего убийцу– бесспорный факт.

Пользуясь тем, что в голове проясняется, я поднимаюсь на ноги. Медленно вытираюсь, облачаюсь в ночную рубашку и, набросив на плечи шаль, делаю себе чай. Кладу на блюдце пару крошечных бисквитов и, прихватив с подоконника книгу, поднимаюсь вверх.

Но чтение не идет – я вновь и вновь возвращаюсь мыслями к сегодняшнему происшествию. Перед глазами стоит застывший взгляд Ульриха и, бессмысленно листая страницы, я вспоминаю все наши встречи. Ночные дежурства, короткие рваные разговоры – инквизитор был немногословен, общался только с парой людей. И жил, насколько я знаю, в часе езды от нашего района.

Что побудило его в предутренний час ехать через весь город к месту встречи? Если он все-таки приехал…

Внезапная догадка заставляет меня резко сесть. Это не проходит бесследно для моего состояния – низ живота пронзает спазмом и я тихо стону, укладываясь обратно. Но сути не теряю – действительно, нет никакого резона ехать так далеко, если…

… если только он не перебрался жить ближе к площади.

Я запоздало вспоминаю слова Риндана о разыскной службе кардинала. Наверняка в первую очередь обыскали его жилье – и, если ничего не нашли, то явно продолжили искать дальше. А инквизитор, выходит, все это время мог жить практически в пешей доступности от моего дома.

Решив завтра же посетить Лоуренса с этой теорией, я все-таки углубляюсь в чтение, но полностью отдаться книжной страсти не выходит – меня будто постоянно выдергивает из приключений, напоминая о том, что мое разнообразие жизни не хуже. Живот ноет все сильнее и в итоге я сдаюсь – отложив книгу, ныряю в легкую дрему, с каждым мгновением погружаясь все глубже.

Меня будят нежные прикосновения – к волосам, щеке, подбородку. Я сонно улыбаюсь, не торопясь открывать глаза – знаю уже, кого увижу.

– Мейделин… – тихо шепчет Риндан.

Моя улыбка становится шире, когда я внезапно понимаю, что мне до одури нравится, как он произносит мое имя – смягчая “й”, немного растягивая “л”, протягивая, будто пробуя на вкус “н”. От полутонов хрипловатого, уже ставшего родным голоса в груди зарождается приятное тепло.

– Который час? – я все ещё не хочу выныривать из приятной неги.

– Вечер уже. Рабочий день закончен, – открывает карты инквизитор и я все-таки приоткрываю один глаз.

Так и есть – Максвелл, одетый в повседневную одежду, сидит на краешке кровати, внимательно глядя на меня. В комнате тепло, а красноватые блики на противоположной от кровати стене свидетельствуют о ярко горящем огне в камине.

– Как себя чувствуешь? – тихо спрашивает он.

Перед тем, как ответить, я прислушиваюсь к себе и морщусь, ощущая надсадную ноющую боль.

– Не очень. Как на работе?

Но мой вопрос остается без внимания – озабоченно покачав головой, мужчина тянет мое одеяло на себя, а я, не понимая происходящего, тут же вцепляюсь в его край.

– Что ты делаешь?

– Все нормально, – у меня мягко, но непоколебимо отбирают угол одеяла, а Риндан, отбросив в сторону дополнительный источник тепла, кладет свои ладони мне на живот.

– Риндан?..

– Доверься мне, – просит инквизитор и я откидываюсь на подушку, чувствуя волнующее прикосновение через ткань.

Руки Максвелла обжигают и я выдыхаю, ощущая, как напрягаются мышцы живота. Видит тримудрая Богиня, я не готова к такому испытанию… искушением. Только не сегодня!

– Сними заклинание, – вновь просит мужчина, а я непонимающе пялюсь на него ещё несколько мгновений, прежде чем до меня доходит. Ну конечно – остатки завесы отрицания, которую я набросила на себя автоматически, ещё по дороге домой!

Я прикрываю глаза, ощущая, как тает невидимый защитный полог, закрывающий мои чувства от окружающих. Одновременно с этим приходит понимание – Максвеллу доступны все оттенки моих эмоций. И мужчина чувствует это – в одно мгновение мир вздрагивает, уступая место калейдоскопу ощущений.

Его ощущений.

– Доверие – процесс обоюдный, верно? – вкрадчиво шепчет мужчина, а я запрокидываю голову и впиваюсь ногтями в перину, чувствуя, как от его ладоней по моему животу будто бегут электрические разряды. Сменяясь холодком, они отдаются в позвоночнике – и сразу же тают, а я… а я в полнейшем недоумении смотрю в стену, понимая – живот больше не болит.

– Прости, я не поклонник страданий, – Риндан, усмехаясь, убирает руки, а я удивленно гляжу на него, не понимая, что произошло.

Боли нет. Да и в голове в момент прояснилось – будто и не было этого недомогания длиной в полдня.

– Как ты это сделал? – я не могу скрыть удивления.

Он пожимает плечами:

– Уловка от одного из столичных лекарей. Как раз для подобных случаев. Сильную боль, конечно, не снимет, но…

– Спасибо, – шепчу я одними губами.

– В твоем случае – как раз, – будто не слышит моей благодарности он, – Мейделин, у тебя так каждый месяц?

– Каждый, – киваю.

– И каждый месяц ты это терпишь?

– Не всегда, – я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, – муж сестры обычно делает мне зелья. Но в этот раз он был занят.

“Другим зельем для меня” – дополняю я уже беззвучно, чувствуя, как рука Риндана завладевает моей ладонью.

Мы некоторое время проводим в тишине, глядя, как пляшут на стене отблески огня. Говорить, как и всегда, не хочется – с ним мне хорошо даже молчать. И, хоть я не решаюсь признаться в этом самой себе, но с удовольствием проводила бы каждый вечер, молча с Ринданом в унисон.

Наконец, пауза нарушается.

– Мне всегда было интересно, – Максвелл с интересом смотрит в окно, – как у девушек-эмпатов наступает активная фаза развития дара?

Я понимаю, о чем спрашивает инквизитор. От инициации до момента пробуждения дара, подразумевающего начало взрослой жизни, зачастую проходит около десяти лет. Именно поэтому процесс инициации ставят как можно позже.

Чтобы оттянуть момент. Особенно у девочек.

– Тебя ведь не это интересует, верно? – все же решаюсь на откровенный вопрос.

– Только это, – упрямо заявляет мужчина и все-таки поворачивает голову, – Мейделин, мне все равно, с кем ты была до меня. Это прошлое, его больше не существует, – твердо припечатывает он и я вздыхаю, видя, как упрямо сжимаются его губы.

Наверное, именно эти слова и побуждают меня к диалогу.

– Меня инициировали в семь лет, – начинаю я, уже понимая, что разговор выйдет не особо приятным, – поэтому ожидали пробуждения дара примерно к семнадцати. Ошиблись – он проснулся на два года позже.

Я замолкаю, будто погружаясь туда, в несуществующее прошлое, которое чуть не стало моей могилой.

– И что?

– Я не сразу ощутила свой резерв. Мне все говорили, что он большой и что вмещает много эмоций, больше, чем другие, – говорить об этом тяжело, поэтому я тороплюсь, комкаю слова, спотыкаюсь, – и я особо не отслеживала наполненность. Пока разбиралась, пока училась различать оттенки и отголоски…

– Прошляпила? – в голосе мужчины прорезается едва заметная ирония.

– Прошляпила, – признаюсь, невесело усмехаясь.

К моменту, когда я ощутила первое в своей жизни переполнение резерва, было уже поздно. Да и день этот я особо не помню – так, суета, озабоченные лица вокруг, внимательный взгляд высшего лекаря… он откачал излишек эмоций как-то иначе, используя заклинания, от которых тело выгибалось дугой, а затем плашмя лежало мокрой тряпкой. И так пять дней подряд.

– Я так понимаю, ты попала в госпиталь?

– К сожалению. Я… я не знала, что так бывает. И… – я не договариваю, уже осознавая, что он понял.

– Ты не хотела начинать избавляться стандартным способом?

Я приподнимаюсь на локте, насмешливо глядя на Риндана. Скрывать мне нечего – да и не хочется, если честно.

– Я не хотела, чтобы мой первый раз был таким.

Он смотрит на меня серьезно и ямочка на напрягшемся подбородке практически не видна. Максвелл явно понимает, что спрашивает.

– А как инквизиторы опустошают резерв? – играю я на опережение, чтобы получить передышку от неуемной любознательности мужчины.

– Так же, – он проводить пальцами от моего запястья к локтю и я сглатываю, чувствуя, как по коже пробегает холодок, – разве что реже. Дознаватели впитывают эмоции напрямую, мы же пропускаем через себя. Поэтому резерв наполняется медленнее.

– Но вы тоже заключаете контракты.

– Не без этого.

Оборванный на неуклюжей ноте разговор некоторое время висит в комнате, будто довлея над нами и мужчина это чувствует, а потому излишне весело улыбается и, поднявшись на ноги, протягивает мне руку:

– Пойдем вниз, я тебя накормлю.

Отказываться мне не хочется, поэтому я позволяю себя поднять, закутать в шаль и сопроводить в кухню. На столе обретаются свертки из таверны и пахнет свежей выпечкой.

– Садись, – предлагает Риндан и приступает к распаковке.

Глядя, как из свертка показываются свежие пирожки с блестящей, глянцевой поверхностью, я ощущаю такой приступ голода, что в румяный бок первой жертвы вгрызаюсь с рычанием степного волка, чувствуя кожей веселый взгляд.

Вестимо, чей.

– Мне нравится твой аппетит, – замечает Максвелл, подвигая мне чашку с темной жидкостью.

– Кто как работает – тот так и ест, – со смешком откликаюсь я и тянусь за еще одним пирожком.

После ужина инквизитор опускается в кресло с газетой в руках, а я тщетно пытаюсь скрыть довольную улыбку – Максвелл отлично вписался в кухонный антураж. Но мужчина видит мое настроение и, подняв бровь, иронично глядит на меня.

– Хорошо смотришься, – киваю я на кресло.

– Спасибо, – смеется он, открывая газету и через пару мгновений радует меня новостью, – ты знаешь, что послезавтра Нойремштире ярмарка, посвященная дню Отца?

– Знаю. Хотела съездить, но пока не решила… – признаюсь я, протирая тарелку.

– Почему?

– Дело Вермейера… – морщусь, – хочу ещё раз допросить цветочника.

– Остина? – а у него отличная память! – что тебе мешает сделать это утром перед поездкой? – инквизитор некоторое время мешкает, но потом, подначенный моим взглядом, все-таки раскалывается, – я попросил его на пару дней придержать. Как раз протрезвеет и…

– А его жена?

– Мне показалось,что она рада, – задумчиво чешет макушку мужчина, – по крайней мере, с её стороны возражений не было. Так что по поводу поездки?

– Хочешь составить мне компанию в денежных тратах?

– Хочу их возглавить. Тем более, я наводил справки – как раз к началу ярмарки у тебя два выходных перед дежурством. А по поводу себя я договорюсь с Вальтцем. Ну так что?

Предложение слишком соблазнительное, чтобы отказываться, но я на некоторое время все-таки зависаю над медной раковиной, прежде чем ответить:

– Я за. Но допрошу его не перед поездкой, а завтра.

Следующий день пролетает незаметно. Риндан уходит рано утром, отказавшись от чая и отговорившись работой. Я не протестую – знаю уже, что всех инквизиторов Лоуренс созвал на планерку. А поэтому не спеша собираюсь, долго сижу в кухне, делая заметки в планшете и, наконец, когда у калитки раздается привычный звон колокольчика, набрасываю на голову платок и выхожу из дому.

Сегодня мы едем не торопясь – ночью Лаерж опять засыпало снегом. Сугробы на обочинах иногда достигают небывалых размеров. Я такого не видела ни разу за все пять лет – поэтому, поддавшись соблазну, отодвигаю шторку и некоторое время наслаждаюсь зимними видами.

Моя радость стихает быстро: когда мы въезжаем в город, от снежной сказки не остается ровным счетом ничего и я вновь утыкаюсь в планшет. Перечень вопросов, которые я намереваюсь задать Остину, обширен, но интуиция подсказывает, что истины я все равно не добьюсь: цветочник вышел из таверны много позже убийства. Тем более простоватый мужчина, любящий выпить, вряд ли будет затейливо путать следы.

Дилижанс тормозит перед воротами крепости и я быстро направляюсь ко входу. Праздничное древо, затейливо украшенное яркими шарами и золочеными орехами на веревочках, кажется, переливается всеми цветами радуги. Я мельком оцениваю яркую верхушку и, взбежав по ступенькам, толкаю тяжелую дверь.

Внутри тоже все пропахло праздником. Аромат хвои – тяжелый, просачивающийся повсюду причудливо смешивается с запахом корицы: наверняка кто-то из дежурных, поторопившись, принес на работу праздничный кекс. Я в прошлом году тоже пекла – необходимость заесть печаль, вызванную праздничным дежурством, была насущной.

Вальтц, сбегающий по лестнице мне навстречу, приветливо кивает. Отвечаю ему тем же, и повернув на следующий лестничный пролет, нос к носу сталкиваюсь с Ринданом. Ну как, сталкиваюсь – с размаху влетаю в него и, ещё не успев ничего осознать, чувствую такой знакомый запах можжевельника. Ну а бархатный хрипловатый голос окончательно расставляет все на свои места.

– Мейделин…

Я вскидываю голову, сразу попадая в плен зеленых глаз.

– Привет…

– Привет, – несмотря ни на что, инквизитор серьезен и я сразу подбираюсь, – ты надолго?

– У меня рабочий день, – киваю я.

– Отлично, – Максвелл отводит взгляд, глядя поверх моей головы в маленькое окошко, выходящее на улицу. Он будто хочешь что-то сказать, но в последний момент едва заметно качает головой и все-таки улыбается.

– Что такое? – все же решаюсь учточнить я.

– Ничего серьезного. Просто… мы с Вальтцем должны кое-куда съездить. К вечеру вернуться не успею.

Я тихо вздыхаю, уже предчувствуя вечер за книгой. И когда только к нему успела привыкнуть…

А ещё мне совсем чуть-чуть, но обидно. И, хоть я и понимаю, что работа для нас первостепенна, мне хочется видеть его чаще. И больше. И…

– Ничего страшного, – все же улыбаюсь, – увидимся завтра.

– Да, – его пальцы быстро, будто украдкой пробегают по моей щеке и легко касаются волос, – если успею, перед отъездом к тебе забегу.

– Буду ждать, – не удержавшись, я все-таки легко касаюсь его руки.

Кабинет выстужен и я вновь прохожу уже приевшуюся процедуру растопки. Идея с горничной, о которой я почти успела забыть в последние дни, сейчас вновь кажется заманчивой. Надо будет подумать на досуге.

Когда помещение заполняется пока еще зыбким, нестойким теплом, я сбрасываю верхнюю одежду и через магический передатчик вызываю секретаря. Тот не заставляет долго себя ждать и появляется в кабинете уже через четверть часа.

– Мне нужно допросить Остина, – делаю распоряжение я, – подготовьте допросную, обеспечьте инквизитора.

Но секретарь разводит руками:

– Придется подождать, мисс Локуэл. Инквизиторы Максвелл и Лавджой отбыли по приказу начальства.

Я не успеваю удивиться новой фамилии – вовремя вспоминаю подпись под первым протоколом Остина.

“В.Лавджой”

Значит, Вальтц.

– Дежурный инквизитор пока занят, – продолжает тем временем оправдываться секретарь, – у него два плановых допроса. Но я передам докладную. Как только освободится, сможете приступить.

Когда за парнем закрывается дверь, я набираю архив. Тщетно – трубку не берут, а спускаться смысла нет: наверняка поцелую опечатанную дверь – перед праздниками никто не интересуется делами. Нет, конечно, если дело срочное, то и черта лысого с того света поднять можно, но… сейчас все не так.

Дела Морриса и Вермейера обретаются у меня в сейфе – а значит, нужно точно подтвердить, что архив опечатан, чтобы получить разрешение оставить их у себя на время праздников. Я, конечно, могу солгать, что просто забыла передать их секретарю, но причина на самом деле иная – я хочу иметь дела в общем доступе. И, если с Вермейером есть над чем повозиться, то с Моррисом…

Думаю я недолго. Если Лоуренс ещё на рабочем месте, то этим надо воспользоваться. Ещё раз пролистав тонкое дело с допросом хозяина Терры, я все же поднимаю тяжелую черную трубку передатчика.

– С мистером Лоуренсом соедините. Дознаватель Локуэл.

Мне везет – уже спустя полминуты на другом конце провода раздается знакомый голос.

– Мейделин? Что-то срочное?

– Возможно, – я не тороплюсь, подбирая слова: ситуация достаточно скользкая, – мистер Лоуренс, я по факту перевода Морриса…

– Да-да? – оживляется инквизитор, а я поджимаю губы, понимая, что это неспроста.

– Если я отправлю запрос… о причинах перевода, мне ответят? И стоит ли это делать?

Лоуренс молчит – долго, мучительно. Я слышу его тяжелое дыхание и понимаю: инквизитор думает. А это означает, что ситуация не так проста, как кажется.

– Мейделин, я сам отправлю запрос.

Чувствуя, как брови ползут вверх, а уголки губ расползаются в улыбке, я едва не киваю. Я знала – знала, что будет что-то подобное.

– Я смогу ознакомиться с официальным ответом?

На этот раз молчание затягивается и я уже готова смириться с фиаско, как передатчик вновь оживает:

– Не уверен.

Вопросов больше не остается – сдержанно поблагодарив мужчину, я кладу трубку и, опершись руками о стол, долго нависаю над делами. Распахнутый сейф манит пустотой.

Секретарь действительно вызывает меня на допрос спустя несколько часов – к тому времени я уже совсем извожусь, пытаясь понять причины, побудившие кого-то сверху отозвать Морриса. Версий в планшете записано уже более десятка, но я нутром чувствую, что все они идут мимо.

Максвелл не заходит – посетивший меня секретарь, уже другой, объясняет, что инквизиторы отбыли полчаса назад. Я молчаливо соглашаюсь со спешкой и прохожу во вторую допросную.

Новый инквизитор, имя и фамилию которого я не запоминаю, скупо подтверждает все данные допроса. Это опять мужчина – высокий, темноволосый, с бородкой-клинышком. Я даже умудряюсь мимолетно удивиться – эта столичная мода в Лаерже не приживается, но ему, судя по всему… Знакомство со мной никто заводить не собирается – подписав протокол, инквизитор коротко кивает и вновь скрывается за завесой. Звук открывающегося портала я слышу уже через миг. Все по протоколу – предсказуемо и… скучно.

Я еще некоторое время сижу за столом. Остин не сообщил ничего нового – а значит, придется подписать освободительную: вряд ли мне дадут санкцию на третий допрос подряд.

– Дайте бланк, – устало прошу я секретаря и уже через несколько минут протягиваю заполненную таблицу назад – для проставления печати. Что ж, Остин – везунчик и день Отца встретит с семьей.

Чего нельзя сказать о Терре.

– Где сейчас мисс Уилсон? – уточняю я у секретаря прежде, чем успеваю осознать.

– Здесь, – раздается ожидаемый ответ.

Вот как… Морриса забрали, а главного свидетеля, по вине которого он и оказался в заточении, нет? Удивительно. И секретарь тоже это понимает – некоторое время глядит на меня,будто ожидая решения, а затем осторожно уточняет:

– Она останется на праздники?

– Не уверена.

Я действительно не уверена – хотя бы потому, что это несправедливо по отношению к девушке, оказавшейся здесь ради восстановления своего доброго имени. А значит, выход здесь лишь один – ходатайствовать перед кардиналом об освобождении свидетеля.

И в этот раз я готова на это пойти.

– Можете проводить меня к ней?

Я долго жду в коридоре, пока дежурный гвардеец, гремя ключами, пытается справиться с замком. Изнутри тоже намечается шевеление – я вижу, как в приоткрытой заслонке мечется огонек светильника. Наконец, замок поддается – и дверь распахивается, пропуская меня внутрь.

Терра чинно сидит на кровати, сложив руки на коленях. Она одета в то же платье, что и при задержании – выданная одежда заключенных ровной стопкой лежит на стуле. Все ясно, не надевала.

Я вздыхаю. Разговор начинать тяжело – и девушка это понимает, потому что кривится и, явно сдерживая слезы, первой нарушает тишину:

– Мне ещё долго здесь находиться?

Перед тем, как ответить, я присаживаюсь с другой стороны кровати. Руки, как назло, девать некуда – с утра надела штаны без карманов. И о чем только думала…

Явно не об этом.

– Мисс Уилсон, если мы вас выпустим… под подписку, разумеется, вам есть куда идти?

Про поручителя я собираюсь узнать следом, но этого не требуется – Терра качает головой:

– Я сирота. Мистер Моррис был моим работодателем полгода… за это время я потеряла возможность восстановиться на бирже.

Я понимающе киваю. А девушка непроста.

– Простите за нескромный вопрос – вы воспитанница приюта?

– Да… Сестер веры Тримудрой.

Все ясно. За полгода она явно успела потерять кров – в приюты очереди стоят. Да и биржа её тоже не возьмет: в случае неудачного трудоустройства есть всего три месяца на смену места работы. В случае с Террой прошло много больше времени.

Девушка понимает ход моих мыслей. Она опускает голову и, сжав кулаки, начинает быстро говорить:

– Если вы меня не выпустите, я пойму… тем более, куда мне идти? Вещей нет, работы тоже.

– Родственники?

Терра качает головой.

– Родители погибли. Брат пропал без вести.

Да, помотало тебя, конечно…

– Я попала в приют в тринадцать, через год после смерти матери. Она последняя, кто оставался.

– Вам сейчас....

– Девятнадцать.

Я сочувственно вздыхаю. Приютских девушек редко держат до совершеннолетия – обычно стараются выпустить во взрослую жизнь поскорее, игнорируя все негативные моменты. Терре же повезло – судя по всему, она отпраздновала восемнадцатый день рождения в обители Тримудрой.

Сомневаюсь я недолго. Да и чего сомневаться? Иначе поступить я ведь все равно не смогу.

– Терра… как вы смотрите на работу у дознавателя?

Cпрашиваю и осекаюсь, напарываясь на удивленный взгляд огромных серых глаз. Да, видимо, придется объяснять…

– Понимаете ли, – начинаю, – я очень долго ищу горничную. Не спрашивайте почему, но у эмпатов никто не хочет работать.

– Они говорили, что вы прокляты, – выдает легкую улыбку девушка, – там, в обители. Что вы продали душу тьме.

Как мило! А то я этого не знала.

– Неважно, что говорят. Но, если вас это заботит…

– Не заботит, – девушка поднимает голову и прямо смотрит на меня, – я им все равно не верю, мисс Локуэл.

Мои брови моментально ползут вверх: не ожидала, что девушка запомнит мою фамилию.

– Терра, пока я не могу вам ничего обещать, – качаю головой, – но оставлять вас здесь на праздники кажется мне плохой идеей. Поэтому я попробую, – я выделяю это слово, – ходатайствовать за вас перед кардиналом и по результатам уже будем решать.

– Мисс Локуэл, спа…

– Платить много не смогу, – неумолимо продолжаю я, – но среднюю ставку по Лаержу вполне осилю. У вас будет маленькая комната. Разумеется, все содержание тоже остается на мне.

Терра все-таки вскакивает с кровати.Одеяло падает на пол, а переносная лампа опасно кренится – и я едва успеваю протянуть руку, чтобы спасти камеру от маленького, но пожара.

– Мисс Локуэл!! Спасибо! – тонкий женский голос отражается от каменных стен и гулко отдается в коридоре, – мисс Локуэл, да я…

Я все же не выдерживаю – улыбаюсь. И непреклонно качаю головой:

– Мы все обсудим после решения кардинала.

ГЛАВА 8

Прошение об освобождении я пишу тут же – боком пристроившись за столом дежурного гвардейца. Парень охотно уступает мне стул, дает лист бумаги, перо и предлагает чай. Такая вежливость не редкость, но удивляет.

– На самом деле, правильно, что её выпустят, – будто слышит мои размышления гвардеец и, будто задумавшись, добавляет, – день Отца в крепости – сомнительное удовольствие.

Я не переспрашиваю – знаю, что он имеет в виду. И дело даже не в том, что главный праздник года заключенным приходится встречать в одиночестве. Даже при пристальном контроле за дежурными иногда не выходит уследить за всем. И всеми.

Дополнив документ обоснованиями, я ставлю в конце размашистую подпись. Специальные чернила высыхают моментально – и уже через несколько мгновений я уже складываю лист пополам и вкладываю в форменный конверт с пометкой “срочно”.

– Мне отнести? – тут же предлагает свою помощь гвардеец.

– Нет, я сама.

Нести недалеко – до дежурного инквизитора. С этим я справляюсь замечательно – вручаю конверт тому самому, с бородкой клинышком, ставлю роспись в журнале приема и подписываю бланк вручения. Вот теперь – все. Теперь – только ждать.

До окончания рабочего дня остается ещё два часа. Осознав, что на данный момент я ничего не пойму, я все же прошу дежурного секретаря по мере возможности поднять из архива пару текущих дел. И, потерзавшись угрызениями совести, все-таки поддаюсь голосу желудка и, подстегиваемая пока ещё периодическим ворчанием, спускаюсь в столовую.

Здесь я – редкий гость: привычку не есть на работе унаследовала от отца. Но пару раз в год все-таки приходится посещать это небольшое помещение, наполненное странными запахами.

Зал почти пуст: день идет к концу. Скользя взглядом по столовой, я внезапно натыкаюсь глазами на Ирмиса. Он тоже меня видит, откладывает вилку и приветственно кивает. А ведь это к лучшему!

– У тебя есть время? – поправ линию раздачи, я подхожу к коллеге.

Тот кивает, вытирая рот салфеткой:

– Для тебя – сколько угодно. Только поесть вначале возьми – миссис Тейлор грозится закрыть все к чертовой матери через пять минут.

В словах дознавателя есть резон: наша стряпуха обладает грозным, но отходчивым характером. Вот и сейчас она сурово наблюдает, как я с подносом продвигаюсь вдоль ряда уже опустевших блюд.

Почти все съедено – и после непродолжительных колебаний я решаю остановиться на мясном суфле и тушеной капусте. Миссис Тейлор, несмотря на мои слабые возражения, непреклонно добавляет к моему обеду оставшийся на тарелке пирожок и неожиданно весело подмигивает:

– Это бесплатно.

Посмеиваясь, я расплачиваюсь. Ирмис подвигает мне стул и подает соль. И лишь когда от капусты (вкусной, кстати) остаются одни воспоминания, дознаватель добродушно улыбается.

– Слушаю.

Я не тороплюсь – вначале воскрешаю в памяти все, что касается обстоятельств гибели Вермейера и лишь затем приступаю.

– Ты знал его?

– Это допрос? – тут же хмыкает Ирмис, а я едва скрываю улыбку.

– Нет. Просто хочу понять, кем он был. Мы мало общались.

Я действительно не налаживала с Ульрихом контакт: нелюдимый, он и с мужчинами-то тяжело сходился, что говорить обо мне. Даже не представляю, о чем мы могли бы говорить.

Ирмис, кажется, думает о том же. Долго морщит лоб, кривит губы и наконец, открывает рот:

– Вроде как здесь ни с кем особо не общался. Хотя однажды я видел его в таверне с Хиллом. Кажется… могу ошибаться.

Вот, значит, как – второй уволившийся инквизитор…

– Почему ошибаться?

– Он спиной сидел. Сама знаешь, у меня нет привычки сообщать неподтвержденные данные.

– Спишем на возможность. А с Войдом?

Найджел Войд – третий ушедший. Четвертый – архивариус по имени Нед и, сколько я не пытаюсь, никак не могу вспомнить его фамилии. Но перед глазами стоит лицо – голубые глаза в обрамлении светлых ресниц, рыжие брови, лицо, усеянное веснушками. Несмотря на его деланое добродушие и вечную улыбку, мне всегда было сложно с ним разговаривать.

– С Войдом не знаю. Они вообще друг друга сторонились. Все трое, – дознаватель поджимает губы и отодвигает пустую тарелку, – такое ощущение, что даже общались лишь по делу.

– Значит, мне не показалось, – резюмирую я, вспоминая, как диалоги между нами ограничивались лишь работой.

Вальтц, впрочем, недалеко ушел.

– Не показалось, – качает головой Ирмис, – с тобой-то они совсем отстраненно держались, ты же девушка.

– Сексисты, – беззлобно бросаю я и дознаватель поддерживает мое веселье. А затем – слету огорошивает:

– Мейд, мне показалось или у нового инквизитора на тебя планы?

Я поднимаю глаза от тарелки. С Ирмисом нас связывают не только хорошие приятельские отношения – плодотворная совместная работа сплачивает куда сильнее. Наверное, именно поэтому ему позволено то, за что другие уже давно выбыли бы из моего круга общения.

– С чего ты взял? – я гляжу на дознавателя, театрально хлопая ресницами.

– А он смотрит на тебя, как на свою собственность, – беззлобно бросает мужчина и по моей спине против воли пробегает опасный холодок.

Нет, вряд ли коллега в курсе наших… встреч, иначе бы не затеивал этот разговор. Но пропускать этот диалог, списав на повседневный треп тоже не стоит – Ирмис все-таки дознаватель, такие зря словами не сорят.

– И что с этого? – выпаливаю я, едва выдержав уместную ситуации паузу.

– Да ничего, – пожимает плечами этот взрослый семейный человек, – просто счел необходимым сообщить. Говорят, этот Максвелл в столице знатно наследил.

– Кто говорит?

– Птички на ветке, – хитро усмехается Ирмис, – честно скажу: что там было – не знаю, но шум стоял знатный и долго. Так что поаккуратнее с ним.

Я сглатываю, одновременно с этим понимая, что надо было брать и компот. Клубничный.

– Спасибо. Буду знать.

Домой я возвращаюсь в полнейшей прострации. В свете услышанного мне хочется запереться в доме и никуда не выходить, пока полученная информация не переварится в голове. Подобной роскошью в виде свободного времени я, конечно, не обладаю, но зарубить на носу стоит: Ирмис ни разу не был замечен на пустословии и болтовне. Может, конечно, изменил своим принципам, но это очень, очень маловероятно.

Калитка привычно скрипит, пропуская меня во двор. Я долго стою на дорожке, слушая скрип колес отъезжающего крепостного экипажа: в дом не тянет. У соседей из трубы опять не идет дым, но это я констатирую краем сознания, равно как и вновь засыпанную дорожку. Наверное, вечность стою у калитки, опираясь о низкий забор, пока сверху не начинают падать маленькие трогательные снежинки. И тогда я отмираю – на негнущихся ногах прохожу к дому, поворачиваю в замке ключ и, пройдя на кухню прямо в сапогах, в изнеможении опускаюсь на стул.

Глупо было надеяться, что сказка продлится вечность.

Первый звонок магического передатчика я игнорирую – сидя в кресле, тщетно пытаюсь согреться горячим чаем. Но звонящий настойчив – и за первым вызовом идет второй, а затем и третий. Наконец я сдаюсь – и, сделав пару шагов, все же поднимаю трубку.

– Дежурный инквизитор Алвис, – тут же раздается на той стороне и я подбираюсь, – дознаватель Локуэл?

– Верно.

– Ваш запрос удовлетворен. Под свою ответственность вы можете забрать мисс Уилсон завтра с восьми часов утра до полудня.

Новость хорошая – даже очень. И для меня, и для Терры.

– Отлично. Я подъеду к девяти.

На этом разговор закончен – инквизитор прощается и в трубке раздаются гудки.

Отойти я не успеваю – передатчик пищит вновь. И на этот раз я слышу уже знакомый голос…

– Мейделин?

– Риндан… – я пытаюсь справиться с дрогнувшим тоном, но мне не удается, о чем свидетельствует следующая фраза инквизитора.

– Что случилось? У тебя все хорошо?

– Д-да, – я киваю, плотнее кутаясь в шаль, – устала просто. Как ты?

Поверил. Или сделал вид, что поверил.

– Все в порядке. Звоню сообщить, что вернусь к утру. Заеду за тобой в девять, будь готова.

– Риндан, я не успею к девяти, – сообщаю я и кратко, насколько это возможно, описываю ситуацию с Террой.

И сразу слышу решение.