Текст книги "Маленькая трагедия о Высоцком. а также: Примадонна и пророк-гадальщик"

Маленькая трагедия о Высоцком
а также: Примадонна и пророк-гадальщик
Василий Ананьевич Борисенко

© Василий Ананьевич Борисенко, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленькая трагедия «О Высоцком»

 
Когда «Творец», небытие своё лишь приоткроет,
То эту сущность, дух наш сразу принимает.
Ведь свет из темноты всегда – пробьётся!
А правда, непременно, правоты своей добьётся!
Зло иль добро: мы только с чувством осязаем;
И вас читатель ни за что и ни когда не обойдем.
Ведь хочется для вас, одну историю поведать;
Что б вы могли трагедию – сею понять!
 
 
В одном – бездушном кабинете при-ЦеКа,
Особо важного, весомого отдела.
Под занавес рабочего денька,
Дошли по списку, наконец, до главного тут дела,
Где нужно было срочно осудить тайком,
Безвинного поэта, как бы ненароком.
Который был им словно в горле кость,
И не давал, спокойно таковым: ни спать, ни пить, ни есть.
 
 
«Так, что и как? Мы, порешим, сейчас или потом;
С нахальным – современным сей – поэтом:
Ведь он срамит весь наш Строй плевком
Пред нашим всем, планетным светом?!
А главное: на нас, на бюрократов замахнулся кулаком?!
Не пора – ли нам покончить с этим чудаком!»
Сказал вот так тут главный рулевой, —
И сел на место, как председатель деловой.
 
 
Тут сразу в комитете страсти мигом поднялись,
И первые угрозы бурно – вихрем пронеслись:
«Да разве можно – мягко говорить здесь, что и как?
Да мы ж бодливого его раздавим вмиг в кулак,
Или к соратникам его в дурдом отправим:
Ведь мы одни в стране, судьбами – людскими правим!
Что б его песни вражьи как – то заглушить?
Немедленно, паршивца надо в клетку засадить!».
 
 
«Товарищи, вы что? – воскликнул сразу рулевой, —
У вас ли от сидения, котелки на месте?!
Ведь, пожалуй, точно за его спиной-
Россия вся! Да и за границей он в почёте.
Давайте к делу подойдём внимательно серьёзно,
И через магнитофон, где мы узнали тайно,
Как говорит в публичных он местах,
О нас, о современных коммунистах!»
 
 
И тут же он раскрыл свой чёрный дипломат,
И вытащил оттуда без дальнейшего базара;
Оригинальную вещь, чтоб сделать компромат.
На вроде небольшого дорогого портсигара;
Шпионский, без сомнения, магнитофон – капкан:
Для людей свободы из всяких стран.
И вот включив его сейчас, тревожно, чинно сухо;
Из усилителя, вырвалась такая речь тут глухо:
 
 
«Люблю и дорожу, и крепко даже знаю;
Что близко к сердцу очень придаю.
Ученье мудрое «Марксизма – Ленинизма»!
И личный взгляд на нынешних строителей – коммунизма!
Представить можно, но всерьёз «братва», с душой:
Нельзя смеяться над несбыточною сказкой!
Ведь само слово это «Коммунизм»!
Боятся стали коммунисты как – фашизм!
 
 
А почему? – Вопрос совсем непростой такой:
Ведь дармоедов, очень много стало с бравой ложкой.
Они, всегда шутя, сидят во властных всех местах;
В различных, бесконечных, министерских кабинетах.
Которые живут все за наши кровные налоги,
И уж всегда кутят, на государственные деньги!
Бездельников полно, но ещё больше всяких идиотов;
Без альтернативных выборов, само – избираемых депутатов.
 
 
Поверить страшно, но не вздор – братва!
Боятся стали они с рабочими уже родства,
И потому пугаются в-ЦеКа, про это слово,
И старцы постараются, ведь им уже не ново:
Не допустить, иль протащить силком на время,
На долгие столетия, для будущего бремя:
Великое, без сомнения, это слово «Коммунизм»!
Которым Ленин собирался сжить «Капитализм»!
 
 
И вот, закончилась речь на плёнке этой – тайной;
И вся комиссия забылась тут, пред правдой – явной.
И председатель рьяный наш, как какой благой,
Не может даже шевельнуть одной рукой,
Чтоб выключить свой прибор – такой,
Где после этой речи мудрой – деловой;
Послышалась далее и песня – званого поэта,
И всем пришлось дослушать даже до последнего куплета:
 
 
«И хлестал я себя, березовым веничком,
По наследию наших страшных – мрачных времён».
«Ну что ж? – Очнулся после песни «рулевой», —
Какие будут предложения к его речи – бунтарской?».
И выключив, наконец, свой магнитофон рукой;
Схватился за голову и ушёл в раздумье с маленькой душой.
Тут опять началось, не опишешь в словах, сей накал;
Каждый горлом орал и стращать призывал:
За такие слова, за такие вот выступления;
За такие вот – эти охальные речи злословия!
«Тихо! – руку снова поднял к верху «рулевой», —
Тут вот ещё заявление, поступило от нахала:
Где убедительно просит нас «чумной»,
Представить, для его творческого дела,
Какое-нибудь, печатное издательство, для его песен?!
Где был уже однажды нами, он тут отстранён…»
 
 
«Нельзя! Ни в коем разе! Запретить ему везде! —
Взвыл сразу зал в едином осуждение: —
Мы вот ещё покажем хрипуну, хоть он и простак!
Кто ест у нас, несущий хлеб задаром просто так…?
В партийных наших – силовых тут аппаратах!
Ох, доведёт он нас, что мы подвесим на его же струнах».
Но председатель жестом указал: успокоиться и сесть.
И сам продолжил: «Ну как нам быть, тут подписей не счесть;
Под его жидовским, несомненно, хитроумным изваянием:
Просто тьма подписанных листков с одним прошением.
А это массы: то есть весь наш рабочий сумасброд;
Как бы не получилось, что нас опять не понял бы народ?!».
«Что нам до листков? Он мастер и мастак, любой – такой аферы! —
Вновь понеслись с зала крики, раскаляя споры, —
«Не понимаем мы за что? Так можно обожать простого горлопана!
Не тайный уж ли он агент, из ЦРУ из океана?!».
 
 
«Нет. Нет, – ответил председатель сразу властно. —
Проверено товарищи давным-давно дотошно,
Что парень этот не агент, и тем более не шпион;
Но вот ещё одно, какое диво сделал он:
Как лучших наших всех певцов за раз?
Заткнул к себе за пояс, этот хриплый пи до… ас!
Ведь мы его товарищи продуманно, уже давно,
Давным-давно, как бяку – шалунишку – тайно;
Закрыли вход, почти на треть в кино,
Да и на ТВ, петь вволю не давали точно;
А уж про пластинки, речи даже нет таким певцам?!
Нет, дверей открытых, для него короче там!
И, тем не менее, видал при  гос – проверке,
Вчера на одном, на нашем – чёрном рынке,
 Как в давке очередь с утра до вечера идёт.
А если посчастливиться? То нарасхват народ берёт;
Аж – за двадцать пять рублей с полтиной:
Его кабацких песенок с кассетной записи одной…
А тут же рядом не вдали, стоят в рядок,
Киоски для грамм-пластинок, целый городок!
Пожалуйста, бери народ прославленный – честной;
Без очереди и давки, и по цене совсем бесплатной,
Прославленные голоса, цветущие под нашим колпаком:
Такие как – Эдита Пьеха, или Кобзон, с Муслим-ом!
Но видно, что не дурно, нашему народу – хорошо.
И так уж у нас на Руси, давным-давно пошло;
Что на породистой лошади ездит простак, —
А с умной женой спит – никчёмный дурак!
Но продавцы все, выявили мне мысль на всех таких,
На талантливых, прославленных артистов наших;
Что на прилавках, дескать, это всё ненужный сор.
И их ни кто не хочет брать: ни покупатель и ни вор!»
 
 
«Пускай лежат, им с того ничего не будет!
А может, какой колхозник, возьмёт да купит! —
Такие речи тут полетели с зала хором: —
Чтоб продержать их славу пред народом,
Примеров можно, без сомнений, тысячи найти:
Купить самим, или наградить победителей в труде.
А самый – верный путь, чтоб положение спасти…
Списать, весь этот хлам на воинские части!».
 
 
Зал взвизгнул, задрожал, от бурных треск оваций;
Но только идиотизм притух от язвенных эмоций,
Тут слово взял какой-то лысый – хилый старикан;
Как знахарь по делам, чтоб лучше выставить капкан:
«Друзья! Чего греха таить, когда брючина от окурка задымила.
И потому народ и партия в таком вопросе нас явно разделила.
И чтобы благо, перед истинным народом совершить:
Я предлагаю этого артиста – афериста срочно отравить!
Любимца нашего заблудшего – фарисейского народа;
Чтобы у алкашей – быстрей прошла на его песни мода».
На сей раз в зале наступила гробовая тишина.
Рискованное дело, для людей, такого вот почина.
А ну-к узнают господа, от дотошных либералов,
Из стран свободы – капитала на такой вот тут отлов.
«Нет. Нет. – Из зала голос чей – то здесь раздался:
Не лучше – ль нам его, на Дин – Рида обменяться!».
 
 
«Нельзя! – враз зыкнул с речью рулевой, —
Он наш агент «Кремлёвский»,
И больше, нам нужен он там на стороне;
А здесь, как и в своей капиталистической стране,
Он сразу же очутится на самом дне:
В бесславной и бездарной гиблой яме.
Я за предложение также отправить певца,
Но как поймать его нам на живца.
Убийцу б надобно нанять друзья;
Из какого-нибудь дьявольского – отребья;
Чтоб не сомневался народ в советской власти,
Потом от скоропостижной его смерти.
Тут в зале за потолком, что – то с треском садануло.
Что за окнами зала, белой молнией сверкнуло.
И тут же лампочки, в люстрах сразу поморгав, потухли,
А комитетчики в потёмках, в злословиях притухли.
 
 
«И всё – таки, – воскликнул рулевой, – как тут смогли,
Потухнуть лампочки в Кремле, все скопом?!
А ну-ка секретарь не спи, а лети сюда галопом,
И нашей вече – тайной, свечки в зале этом запали!»
«Сейчас! Сейчас!» – пришли слова с басом, для ответа,
И по паркету сразу вдруг зацокали копыта.
И сразу ужас: в зал заходит чёрт, страшнейший как громила,
С большой свечой зажженной – преисподняя скотина.
О, ужас! Все старцы повалились и помочились тут на пол.
Но что от этого, ведь чёрт запрыгнул к ним уже на стол.
И тут же он свою свечу на нём за раз пристроив,
Слез со стола и обошел вокруг таких героев.
Которые как щенки от страха в кучку сбились,
И сидя под столом впервые, в тайне помолились.
Но в этой – страшной, заворожённой лихорадке,
Гость страха, стал их успокаивать в таком порядке:
Сперва зловонных всех за стол быстро рассадил;
Затем скуля им речь такую, тотчас изложил.
«Друзья! – Не стоит вам меня вот так бояться:
Вы так грешны, что надобно бы на меня ровняться.
Я искуситель и губитель лишь прославленных людей,
И скупщик душ, но тех, кто бредет до идеологических идей.
Лишить человечество духовной пищи раз и навсегда!
Есть задача у меня, которую решают не люди – всегда!
Я санитар людской, хоть и проживаю сам в аду;
Зато с правителями любыми, я дружен и в ладу.
И брал заказ у них, почти за-так, в своё, но в разное время:


...

конец ознакомительного фрагмента