Текст книги "Страх лечат дважды. Иронический хоррор"

Страх лечат дважды
Иронический хоррор
Василий Васильевич Чибисов

Сама пугало огородное!

Остер. Нарушение правил приличия

Страх перед взрослым,

не контролирующим себя,

превращает ребенка

в психиатра.

Ференци. Психоанализ и педагогика

© Василий Васильевич Чибисов, 2016

ISBN 978-5-4483-1450-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Психологический центр «Озеро»

2017, февраль, 8

– Здравствуйте. Мы на полтретьего.

Усталый голос вырвал новенькую девушку-администратора из оцепенения. Февраль издевался над метеозависимыми москвичами со сладострастным зверством инквизитора-дознавателя, только что вернувшегося из отпуска. Впрочем, была ли в инквизиции система отпусков? А профсоюзы? А бонусы для наиболее ревностных оскорбленных верующих?

Куда только ни уносит людей поток скучающего сознания! Особенно если эти люди торчат целый день за стойкой администратора без дела. Лишь редкие пациенты нарушают сакральную красоту ментального анабиоза. Редкие вовсе не потому, что дела у центра «Озеро» идут плохо. Или потому, что здания центра спряталось в сердце густого лесопарка, охраняемого по периметру.

Как раз наоборот. Дела шли лучше некуда. Просто позволить себе визит сюда могли только представители российской элиты. Кроме того, далеко не каждый из сильных мира готов был признаться в собственной слабости и подставить бессознательное под психотерапевтический скальпель.

– Добрый день, Елена Дмитриевна, Дмитрий Викторович. Доктор Вас уже ждёт. Прошу, следуйте за мной.

Первая и предпоследняя на сегодня запись. Имена пациентов сотрудница заучила ещё с утра, поэтому даже не взглянула на монитор с расписанием. Впрочем, Елену Ерофееву можно было узнать без всякой дополнительной подготовки. И дело тут не в добром имени, которое оппозиционная пресса изорвала в клочья за каких-то пару месяцев. Любой, кто хоть раз видел эту женщину, навсегда запомнил её волосы.

Грива расплавленной меди, дичайшим образом легированная серебром. При каждом шаге седые пятна хаотично перемещались по темно-рыжему полотну, образуя такие узоры, что Герман Роршах удавился бы от зависти.

Что же касается Дмитрия Викторовича, то таким официальным обращением администратор наградила мальчика лет семи, названного Дмитрием в честь деда по материнской линии. Отцовская же линия была тщательно убрана из воспитательного процесса, семейной хроники и вообще из области чего-либо достойного упоминания.

Кроме этих двух линий было еще множество таких, которые не поддаются стиранию – оставленные в уголках глаз следы вселенской усталости, одиночества и отчаяния. Елене стоило бы бросить бизнес, чтобы пойти в дизайнеры и потрясти свет новым брендом. Масками из тонкого фарфора, испещренного сетью лёгких морщин.

Безмолвное шествие по коридору наконец-то было окончено.

Администратор откланялась и ушла обратно за стойку, размышлять о трудном устройстве инквизиторских профсоюзов. У неё был целый час, чтобы окончательно определиться с бонусами для самых эффективных дознавателей. Впрочем, поток мыслей вполне мог сменить направление.

Шаг влево – и место оскорбленных верующих займет проблема наследования короны у императорских пингвинов. Шаг вправо – и пингвины примут христианство. И им тоже придется создавать инквизцию. И там тоже будут профсоюзы. В отпуск хочется.

– Мама, а ты расскажешь доктору про чучелку? – спокойно и несколько официально поинтересовался мальчик.

Лена обречённо вздохнула и, ничего не ответив, толкнула тяжёлую дверь.

За столом сидела дама постбальзаковского возраста в белом накрахмаленном халате и с причёской, как у Мирей Матье. Сочетание этих трех деталей само по себе произвело на Ерофееву терапевтический эффект. Всегда приятно встретить человека, еще сильнее затюканного жизнью, чем ты. И твои собственные невзгоды кажутся уже не стаей свирепых грифов, а всего-навсего слегка назойливой шумной толпой пингвинов. Пингвины шумную толпой…

– Добрый день. Располагайтесь!

Даже не верится, что настолько уставшая от жизни женщина может генерировать такие приятные голосовые волны. Вероятно, её голосовой генератор работает на каком-то древнем дизельном топливе с добавлением расплавленного бархата.

Наверное, гипнотическое обаяние входит в круг обязанностей психотерапевта, – решила Ерофеева и наугад выбрала один из стульев, расставленных в разных точках кабинета. Дима, обычно погруженный в свой воображаемый мир и плохо переносивший присутствие других людей, вдруг подошёл прямо к столу Озёрской.

– А Вы маму лечить будете или меня? – с некоторой мольбой в голосе спросил он, доверчиво глядя Светлане прямо в глаза.

– Ну… а если никого не придётся лечить? – она ласково улыбнулась.

– Так не бывает! – возразил мальчик. – Вы же доктор. Значит, должны кого-то лечить. Другие доктора меня лечили.

– Может быть, это были неправильные доктора? Они, наверное, много говорили и мало слушали?

Мальчик закивал.

– Тогда твоя очередь говорить. Расскажи о себе. Всё, что считаешь интересным.

Мальчик явно успокоился и немного повеселел, когда понял, что сегодня всё возможно обойдётся. И никто не будет стучать молоточком под коленкой, светить в глаз фонариком. А главное, не заставит искать лишнюю картинку. Диме никогда не нравились такие задания. Каждая из четырёх карточек как-то отличалась, и он всегда хотел рассказать врачам обо всех отличиях. Но те только печально качали головой и что-то записывали в блокнот.

А тётя Света никуда ничего не записывала и не задавала глупых вопросов. Она просто слушала, как Дима, усевшись на кушетку и болтая ногами, рассказывает о своем мире, построенном на фундаменте из множества взахлеб прочитанных книг… И даже мама стала улыбаться, видя, что её дорогой мальчик снова такой же жизнерадостный и беззаботный, как раньше.

– Это прекрасно, что ты любишь читать! – Светлана Александровна искренне и с интересом слушала рассказ Дима. – Кто же твой любимый герой?

– Капитан Немо! – не задумываясь выпалил Дима. – Я тоже хочу, чтобы у меня была подводная лодка…

– У маман дома хорошая библиотека. Два этажа книг, – проснулась Елена. – Мне последние пару месяцев приходится скрываться от озверевших СМИ. У властей последние зубы выпали. Нет бы посадить парочку горлопанов, остальные резбегутся… Да Вы, наверное, всё сами знаете. Вот Диму и пришлось к бабушке отправить на зиму. Теперь за уши не оттянешь от чтения! Жюльверна (смешала она в одно слово имя и фамилию автора) может по несколько раз перечитывать.

Каждый раз казалось, что ещё более довольной Светлану сделать трудно. Чем больше мальчик рассказывал, тем сильнее были исходящие от доктора волны тепла и одобрения. При этом искренняя радость за чужого ребёнка проявлялась отнюдь не в профессиональной улыбке: она искрилась в глазах, отскакивая от мягко постукивающих по столу подушечек пальцев.

Непринужденная беседа длилась еще минут двадцать, и всё это время никто не вспомнил о причинах визита семьи к психотерапевту. Мальчик рассказывал о большом бабушкином особняке, полном интересных книг. О реке, которая протекает неподалеку, но в которой нельзя купаться. О том, как он любит собак, а у мамы свой собственный собачий питомник.

Светлана Александровна отрешенно слушала, растворяясь в рассказе юного пациента. Его реальность становилась её реальностью. Внимание парило над картинами жизни Димы, не останавливаясь ни на одной из них, но ничего не пропуская. Словно кто-то разбросал по полу детскую мозаику. Теперь Светлана могла перемещать эти кусочки воспоминаний.

Это было трудно, ведь дети не владеют чувством времени. Вчерашний день для них может быть бесконечно далек, а события трехлетней давности переживаются так ярко, как если бы случились прямо сегодня после завтрака. Но это не беда, ведь ещё есть мама Дмитрия: несмотря на регулярные депрессивные эпизоды и ярко выраженную тревожность, она очень хорошо распоряжается собственным временем, тренирует память, ведёт записи. Это стало ясно уже на десятой минуте разговора. Так что она поможет.

Мозаика стала довольно быстро собираться. Книги, которые так любил мальчик, можно было объединить повторяющимися образами. Капитан Немо, живущий в подводной лодке. Таинственная Владычица озера, лишь однажды поднявшаяся из глубин, чтобы подарить Артуру экскалибур. Циклоп, притаившийся в своей пещере. Рыцарский замок, обнесённый широким рвом. Сокрытое, спрятанное в безопасности, далёкое и почти недостижимое.

– А тебе бы хотелось отправиться вместе с капитаном Немо в глубины океана? – внезапно вернулась к началу разговора Светлана.

– Конечно! – воскликнул мальчик. – В подводной лодке никто меня не найдёт!

– А кто тебя хочет найти?

Мальчик внезапно погрустнел, опустил взгляд и что-то виновато пробормотал. Светлана вопросительно посмотрела на маму Димы. Елена Ерофеева только развела руками.

– Я столько раз просила маман хотя бы иногда смотреть, что же там читает Дима. Ведь в библиотеке хранятся только раритетные аутентичные издания!

– В каком смысле аутентичные?

– Ну то есть никаких переводов, никаких «исправленных и дополненных», никаких «пятых стереотипных». Либо первое издание, либо авторские рукописи, либо реплики, чудом избежавшие цензуры.

– Верна когда-нибудь цензурировали? Он же во Франции жил! – Озёрская всегда полагала, что цензура существовала только в советском союзе, арабских республиках и толерантной Германии.

– После первого же успешного издания! – Лена подалась вперед, отчего седые облака на рыжем небосводе бросились врассыпную. – Географическое общество не могло допустить, чтобы в их рядах официально числился оккультист.

– Он разве не фантастику писал?

– Это была дань цензуре. Все эти хитроумные инженерные кунштюки, технологии будущего… Вы думаете, я просто так это рассказываю? Маман стала собирать свою библиотеку, как только достигла своего политического триумфа в западной Германии. Я, мы… мы тогда даже не переписывались, потому что… наша семья всегда думала, что матушка нас попросту бросила ради побега из совка.

– Но это было, конечно же, не так? – подсказала Озёрская. Она переключилась на биографическую пряжу Елены.

Мальчик пусть отдохнет после слишком эмоционального и открытого монолога. Расставит свои мысли в новом порядке, чтобы выдать в итоге новую порцию откровений. Что же касается старых семейных неприятностей самой Лены, то с них-то и надо было начинать. Детские страхи – это по большей части попытка ребенка взять на себя невыполнимую задачу по вербализации, интерпретации и проработке плохо скрываемой родительской психопатии.

– Пока я поняла, что к чему, прошло несколько мучительных лет. Хотя теперь, оглядываясь назад… Матушка сделала невозможное. Сбежав в ФРГ без гроша за душой, она с нуля выстроила прочную финансовую, политическую и идеологическую сеть. В ней видели своего покровителя и немецкие хасиды, и несправедливо ошельмованные члены Аненербе, и всеми забытые теософы, и не в меру амбициозные промышленники.

Ерофеева отдышалась, едва удерживая прошлые события на расстоянии минимального переживания.

– Но мы-то всего этого не знали! Для нас маман исчезла, возможно навсегда. Но наступил день… я тогда училась на третьем курсе медицинского… ко мне в общежитие пришёл странный дедулька. Выправка военная, улыбка слишком располагающая, взгляд цепкий. Думала, что сейчас опять будут допрашивать по поводу связей с иностранцами. Оказалось наоборот. Дедулька сам с трудом по-русски говорил. Вручил книгу, вскинул руку и сделал ноги. Книга оказалась «Таинственным островом», на французском. Я всё детство проторчала на занятиях кружка культуры революционной Франции, где нас учили читать и переводить старые тексты. Да вот только где потом было достать хоть один иностранный текст? А тут целая книга… Прочитала я её за один вечер. Потом несколько ночей не могла спать нормально. Так была напугана.

– Буду откровенна. Не помню, чтобы «Таинственный остров» мог кого-то напугать.

Если бы Света была еще откровеннее, то она бы призналась, что за всю свою жизнь прочла всего одно художественное произведение. А именно, тургеневскую «Му-му». И после этого зареклась прикасаться к какой-либо литературе, кроме научной. Надо признать, в учебниках по психиатрии безумия было гораздо меньше, чем в трудах русских классиков. Зарубежка же вполне могла пригодиться при составлении монографии по сексуальным расстройствам.

– Я тоже наивно решила, что просто прочту знакомый текст на языке оригинала. Но оказалось, что в первом издании Жюль Верн вовсе не планировал никого развлекать. Это был дневник, журнал исследователя. И на остров эти господа попали не после крушения воздушного шара. Это была экспедиция, организованная теософским обществом Великого востока Франции. Верн не только возглавил экспедицию, но и занялся тщательным подбиром участников. Ну и сброд там был, я Вам скажу. Никакие это были не инженеры и не участники гражданской войны в США. Половина головорезов, половина сектантов-психопатов.

– И что же они искали на необитаемом острове?

– Остров был обитаемый. До их прибытия, по крайней мере. Первую неделю экспедиции они посвятили тщательной зачистке туземных поселений. Верн описывает все их зверства очень точно, но я так и не смогла понять, что он при этом испытывает. Понимаете? Он не раскаивался – это понятно. Но он и не торжествовал, не пытался рассуждать о расовом превосходстве, хотя в его времена все эти нордические теории уже были в моде. Зачем Вы вообще меня заставляете это рассказывать?!

Гневный окрик заставил Светлану вздрогнуть и по-новому взглянуть на пациентку. Вместо уставшей встревоженной бизнес-леди в кабинете сейчас находилась фанатичная анархистка, неожиданно сболтнувшая лишнее на допросе у доброго следователя.

Дима никак не отреагировал на вспышку агрессии матери. Привык?

Лишний раз Озёрская убедилась: настоящие пациенты редко приходят сами. Их приводят пациенты мнимые. Хотя сначала ситуация кажется зеркальной. Только по-настоящему близкий человек готов взять на себя роль приманки, расцвести букетом неврозов, признать себя больным – лишь бы вместе с собой завлечь в кабинет врача истинный источник психоза.

Когда к Вам приходит женщина, приводит мужа, отца или ребенка, говорит: «Ему нужна помощь», то их действительно надо спасать. От этой женщины. Другой вопрос – почему мужчины терпят близость с этим психопатическим генератором. Психоз затягивает, увы. И многим нездоровая атмосфера попросту нравится. Лишь у ребенка нет выбора. Что же тогда делать психотерапевту? Как не выдать своего знания? Делать вид, что ничего особенного не произошло.

Через мгновение прошлая Елена вернулась на своё законное место и, как ни в чем ни бывало, ответила на собственный вопрос.

– А рассказываю я об этом, потому что между страницами было письмо. Всего три предложения. «Над многими известными истинами поработали неизвестные цензоры. Бросайте с сестрой свою медицину. Скоро вам понадобится экономика и строительное планирование». И рисунок – роза внутри шестиконечной звезды.

– Роза Соломоновна, – догадалась Света.

– Маман умеет ворваться в жизнь. Неважно, это жизнь человека, семьи, страны. И возвращается она всегда в переломный момент. Если бы она хоть на неделю позже прилетела в Россию, я просто сошла бы с ума без поддержки.

– Вы имеет в виду её недавнее возвращение из Аргентины?

– А Вы откуда знаете? Вы знакомы с маман?

– Фрау Альтберг очень многое сделала и для российской психологической лиги, и для меня лично. Я думала, что это она Вам посоветовала сюда прийти.

– Что? – нервно рассмеялась Лена. – Вот глупость-то. Вас мне порекомендовал Янковский, когда в очередной раз посещал мой питомник. Его тоже либералы сильно поклевали, и теперь он залечивает душевные царапины в собачьем обществе. А заодно и снабжает меня последними новостями с фронта. Что до маман… о, она была категорически против любого лечения Димы. Она даже старалась вместе с ним выследить чучелку… Да Дима всё сам расскажет. Правда, сынок?

Мальчик молчал.

– Я думаю, маман чувствует свою вину за то, что Дима начитался про капитана Немо. Должна чувствовать.

– А что, капитан Немо тоже стал жертвой французской цензуры? – Диму еще рановато было тормошить.

– Конечно. Это ведь не какой-то выдуманный гениальный изобретатель. А, если верить отчету экспедиции на таинственный остров, самый обыкновенный безумец. Хотя тут я вру. Это самый необыкновенный безумец в мире. Он тоже француз и тоже участвовал в экспедициях Великого востока. Несчастный слишком много знал. Настолько много, что впал в безумие, сбежал на тот самый остров и сделал в скале бункер. Вся эта подводная лодка была только в его воображении. За ним-то масоны и послали Верна. В экспедиции участвовал еще учёный из Австрии, который хорошо разбирался в людском безумии. Но не Фрейд или кто-то из ваших. Его интересовало только безумие особо рода. И вот этот австриец сумел найти подход к капитану Немо. Он стал талантливо подыгрывать безумцу, словно бы сам видел и подводную лодку, и прочие гениальные изобретения, роль которых играли камни и куски тряпья.

– Поразительно, – призналась Светлана. – Как жаль, что цензоры лишили своих сограждан такого захватывающего сюжета.

– Потому и лишили, что слишком всё это было похоже на правду. А вдруг люди бы стали самостоятельно искать этот таинственный остров? Вот фанаты Лавкрафта и в наши дни пытаются вызвать своего Ктулху!

Озёрская отмолчалась, так как ни про Лавкрафта, ни про его мрачный пантеон не слышала ровным счетом ничего.

– Димочка тоже прочёл «Таинственный остров» из маминой библиотеки. Французский он у меня еще не очень хорошо знает, но этот жуткий роман написан сухим, выхолощенным языком. И в конце Верн приводит точнейший протокол рассказов безумного Немо. Он не просто так прятался на острове. За ним охотилось нечто, созданное масонами то ли по ошибке, то ли специально для убийства капитана. Вот Дима и впечатлился. Поймите меня, он уже рассказывал о своем страхе многим врачам. И они с каким-то профессиональным фанатизмом настаивали на госпитализации.

– Я понимаю… Понимаю, какие глупые у нас бывают врачи! – услышав это, Дима встрепенулся и с вновь воскресшей надеждой уставился на психотерапевта. – Здесь, у меня в кабинете, никто ни о каких больницах не говорит. И я прекрасно понимаю этого капитана Немо. Так хочется на недельку взять отпуск, залезть в подводную лодку и погрузиться поглубже ото всех проблем. Там меня не найдут ни генералы ФСБ, ни надоедливые коллеги, ни…

– Ни чучелка! – подхватил мальчик.

– Чучелка?

– Да! Чёрная чучелка. Я от неё на подводной лодке уплыву, она меня не достанет!

– Она не умеет плавать? – спрашивать, что это за существо такое, Светлана не собиралась. Уровень взаимного доверия позволял надеяться, что мальчик расскажет всё уже на первом сеансе. Правда, в бессознании уже зародилась догадка, что открывшаяся правда сделает из психотерапевта фигуру жалкую и беспомощную.

– Нет! Она даже из дома не выходит и людей боится. Живёт в своём тёмном углу!

– А тебя она тоже боится?

– Нет…

– Почему?

– Потому что это я её боюсь. Я залезаю под кровать, когда она приходит.

– А когда она приходит?

– Когда мама уезжает, а я один у бабушки живу. Из-за чучелки меня хотели положить в больницу. А ещё мне грустно, потому что мне нравится в большом доме, а чучелка там поселилась и мне мешает спать!

– Как мешает?

– Она ночью приходит, и я залезаю под кровать. А там холодно! Она может до самого утра по комнате прыгать…

– Шумно прыгает?

– Очень шумно! И страшно.

– А бабушка слышала, как чучелка прыгает по комнате?

– Да!

– Да? И что она сделала? – немного помедлив, спросила Светлана.

– Она пришла и сказала, что это я сам прыгаю, – обиженно насупился маленький Дмитрий. – А чучелка успела спрятаться.

– После этого я и решила обратиться к врачам! – вмешалась Елена. – Мы с маман были сильно обеспокоены. Дима раньше ничего подобного не придумывал.

– И когда в первый раз пришла чучелка?

– Зимой! – уверенно сказал Дима.

– Да, это было в середине января! – тут же подтвердила Елена, пошуршав страницами ежедневника. – Маман вернулась в Россию под католическое рождество, когда было совсем тяжко. За неё, кстати, тоже взялись там, в Европе. Озверевшие. Поэтому особняк на Барвихе вновь ожил. Я и решила ребёнка наконец-то познакомить с бабушкой.

«Прямо смена караула» – подумала Светлана. Розалию Соломоновну Альтберг (урожденную Ерофееву) она знала очень хорошо. Политическая карьера пожилой фрау переживала очередной ренессанс. О выходе на заслуженный отдых речи не шло. Как назло, под занавес прошлого года в ЕС разразился парламентский кризис.

Вездесущая комиссия по этике шерстила всех, по привычке бросившись искать невидимую «руку Кремля». За неимением улик, за руку схватили не Кремль, а мирно проходившую мимо Розу Соломоновну. А ведь когда-то она была почетной диссиденткой и именно за борьбу с этим самым Кремлем её превозносила немецкая пресса.

Но что может быть загадочней западной толерантности? Розе пришлось срочно бежать в Аргентину. Но там она почему-то не задержалась, почти сразу прилетев в Россию, замкнув круг политической эмиграции длиною в жизнь.

Впрочем, фрау Альтберг появлялась в России гораздо чаще, чем думали родственники. И загородную резиденцию на Барвихе использовала для тайных встреч с политиками и финансистами разного ранга. Если же визит на Родину совпадал с субботним вечером, то политика отправлялась ждать за дверь. Роза устраивала небольшое чаепитие для друзей. Другом в единственном экземпляре была Света. То ли потому, что они и правда давно общались. То ли потому, что Озёрская ведала уникальным рецептом чая с виски.

Елене знать обо всём этом было необязательно. Хотя необязательно было и привозить мальчика в тот мрачный особняк с действительно странной библиотекой!

Вроде всё было ясно, мозаика должна была вот-вот сложиться. Ребёнок лишен внимания матери, малознакомая бабушка не может компенсировать этот пробел, зимнее одиночество в коттеджном поселке, жутковатые книги, бурная фантазия… Но что-то же должно было послужить спусковым крючком? Когда зародился этот образ? Что это за чучелка такая? Времени оставалось не более пятнадцати минут, а вопросов было ещё так много.

– А ты не боишься, что чучелка придёт сюда? – осторожно спросила Светлана.

– Нет! – храбро ответил мальчик и пояснил. – Что ей здесь делать? Она живёт в своём тёмном углу, выходит оттуда ночью, бродит по комнате, прыгает иногда. Вот если чучелок бы стало две, то было бы страшно. Две чучелки – это смерть.

Какое многозначительное заявление! Понять бы его смысл. Одна чучелка, стало быть, еще не предел? Откуда бы взяться второй?

– А тебя чучелка пытается найти?

– Нет. Наверное, нет. Зачем ей это?

– Я думала, что ты знаешь! – искренне удивилась врач. – Раз она к тебе приходит, значит ей что-то нужно? Может, ты боишься, что чучелка тебя съест.

Конечно, так давить на детские страхи было категорически нельзя. Но что-то подсказывало Светлане: это особый случай. Страх мальчика перед чучелкой не имеет конкретных причин. Это и не страх в привычном смысле. Скорее, смесь раздражения и брезгливости. «Вот придёт баба-яга, украдёт и съест» – эти сказки не для него, он в них не поверит. Даже если сам выдумает подобный сюжет, то не найдёт повода бояться. Чутьё не обмануло психотерапевта.

– Я же говорю, – с терпением, достойным взрослого, пояснил Дмитрий. – Чучелка вылазит из своего тёмного угла, бродит по комнате и прыгает. Всё. Она просто страшная… Да. Вот так. Я её боюсь, потому что она страшная!

– Поэтому ты прячешься под кровать…

– Поэтому я просто лежу под кроватью! – возразил мальчик. – Это не прятки. Я не прячусь. Она не ищет.

– То есть, Дмитрий, тебе всё равно: заметит она тебя или не заметит? Просто на неё неприятно смотреть?

– Да! – энергично закивал Дима. – Просто она страшная, и я её боюсь. А зачем она приходит, я не знаю. Она непонятная и поэтому страшная. Она мне напоминает о чем-то страшном. А ещё я очень-очень боюсь, что их вдруг станет две.

Вот дела! Уже ни в какие рамки такой ответ не лезет. Дети в таком возрасте обычно очень детально описывают свои страхи. Буквально регламентируют. У детских фантазий есть внутренняя логика, свои законы.

Пусть на первый взгляд это незаметно, и страх перед «злым дядей» совершенно иррационален. Но стоит только спросить ребёнка, и он выдаст целый свод правил, которым подчиняется его страх. Иначе и быть не может: психика знает всё о природе своих фобий, она сама же их создала и поэтому вынуждена контролировать. Родители могли бы гораздо лучше понимать своих детей, если бы за каждым глупым страхом видели мощный психический труд.

А здесь?! Чучелка в рассказах мальчика ведёт себя как самостоятельное существо, наделенное какими-то скрытыми мотивами. Скрытыми не только от врача, но и от юного пациента.

Другой вариант: у Димы просто очень сильная фантазия. Но тогда темноты он боялся бы гораздо больше и давно бы населил свою реальность множеством страхов.

Самый худший сценарий. Какая-то область фантазирования отправилась в долгое путешествие, оторвалась от основной личности. Серьезное психическое расстройство. Чтобы отсечь самое худшее, Озёрская решила обратиться к истории болезни.

– А можно взглянуть на Ваши карточки?

– Конечно-конечно, я всё, что можно, оставила у себя. Не хочу, чтобы они копались в голове моего сына без меня! – Елена достала из сумочки пару тонких профайлов.

На одном красовался жёлтый мальтийский крест в чёрном ромбе.

– Это что-то новое… – присмотрелась Светлана и ахнула. – Ховринская больница?! Когда её успели достроить?

– Ещё только собираются! – фыркнула Елена. – Она существует на бумаге как государственная клиника самого современного уровня. И к ней приписывают психиатров из всех московских больниц и диспансеров. Оптимизация!

– И кто же у нас тут ставит диагнозы направо и налево? – Озёрская увидела знакомую размашистую подпись. – Ну конечно! Смирнов, старый ты шарлатан. Такой же настоящий психиатр, как и твоя фамилия.

– А мне Ерванд Оганезович показался очень грамотным врачом. Столько тестов провёл: и для Димы, и… и для меня тоже. Зачем-то.

– Я даже не сомневалась! – горько усмехнулась Озёрская. – Тесты – это его основной и единственный метод. Больше ничего он не умеет. Знаете, коллег я никогда не стала бы обсуждать, но он мне не коллега. Смирнов никакой не врач.

– А кто?! – округлила глаза Ерофеева.

– Будете смеяться. Театральный режиссёр. А психиатрия для него – своеобразное хобби. Кто его устроил на пост замглавы департамента, я могу только с ужасом догадываться. Даже у меня нет столь мощных связей. Впрочем, не в связях счастье. Мне было важно взглянуть на результаты тестов.

– Тесты ничего не показали, – поспешила сообщить пациентка.

– Вот и хорошо. Я просто хотела проверить, – успокоила женщину Озёрская.

Но вот что насторожило психотерапевта, так это вторая карточка с заключением. Автором последнего являлся один из лучших психиатров России, мнению которого Светлана всегда доверяла. И этот специалист почему-то не посвятил Диме ни одного абзаца – весь текст касался только и исключительно состояния Елены.

– Дмитрий, ты любишь рисовать? – мальчик кивнул. – Вот тебе альбом, карандаши, садись за тот столик и нарисуй свою комнату в бабушкином доме, – дождавшись, когда ребёнок начнёт увлеченно перебирать карандаши и наносить первые штрихи, Светлана повернулась к Елене. – У Димы хорошее воображение и нестандартное мышление. Это безусловно радует. Вам следует больше времени проводить с ребёнком, как бы банально это ни звучало.

– Да знаю я! Но последние два месяца. Эти бесконечные забастовки и протесты, информационные атаки на всех фронтах. Всё рушится. Средний класс помешался на этих лисьих хвостах с их протестным хамством. Всем, кто имеет слишком хорошие отношения с партией, поступают угрозы. Мне страшно. Никаких мужей в запасе у меня нет. Кинулась к знакомым из администрации. И знаете что? В Кремле говорят, что к ним приехал какой-то там демонолог и скоро он все разрулит. Нет, они издеваются надо мной! С самым серьезным видом пересказывать мне бульварные сплетни! Демонолог! Разрулит!

– Понимаю… Скажите, пожалуйста, а Дмитрий часто болеет?

– Почти никогда. Два года назад серьезно простудился.

– Астма, аллергии?

– Нет.

– Кожные заболевания?

– Ни разу. А что такое?

– Нет-нет, всё хорошо.

– И всё же?

– Леночка, я знакома с Вашим семейством уже давно и знаю Ваш потомственный интерес к медицине. Почти вся Ваша родня имеет медицинское и даже психологическое образование…

– И ни один из нашего клана не работает по специальности. Зато благодаря нам, государству ничего не стоит возвести стратегический объект в любой точке страны! – женщина гордо вскинула голову.

Сестры Ерофеевы действительно решили проблему застройки самых неприветливых территорий. Старшая, правда, потом переключалась на проектирование элитных жилых комплексов в Москве… Но кто сказал, что столица когда-то отличалась комфортными условиями?

– А психосоматикой Вы никогда не интересовались?

– Нет. Психосоматику и прочую патопсихологию у нас читали на четвертом курсе. А медицину я бросила на третьем, сразу после маминого письма. Чему очень рада. Я просто всегда невольно начинаю искать болезни у себя. Так к чему Вы ведёте?

– К тому, что у каждой детской болезни есть своя функция. Это не просто слабость молодого организма. Порой ребёнок, которого обделили вниманием, болеет, чтобы исправить ситуацию. Его окружают заботой, о нём говорят, с ним общаются. Это мощная мотивация. И подумала, что…

– Что страх Дима придумал, чтобы общаться с нами! – закончила мысль Елена.

– Да, но с большой оговоркой. Ему помогли придумать страх.

– Я нарисовал! – мальчик подошёл и протянул Озёрской своё творчество.

Светлана положила рисунок перед собой, обхватила голову руками и как следует взъерошила свою и без того не вполне опрятную прическу. Бессознательное мальчика говорило с ней. Внешний мир заволокло туманом. Её взгляд парил над изображением, словно ястреб, отрешённо созерцающий долину. Хищные птицы не ищут добычу. Они просто летят куда-то: величественно и бесцельно. Но стоит только чему-то внизу начать движение, птица без лишних раздумий выходит в пике. Всё ниже-ниже, туманный образ обретает очертания, он уже рядом…

– Есть! – громкий шёпот, от которого замерли мать и сын. – Покажи угол, из которого выползает чучелка.

Мальчик молча указал на тёмное пятно по правому краю бумаги.

– А что здесь? – Светлана прошлась взглядом по серым квадратам чуть левее.