Текст книги "Последний леший"

Василий КУПЦОВ
ПОСЛЕДНИЙ ЛЕШИЙ

Героико-юмористические истории из жизни былинных богатырей.

Пролог

Ветер, несущий какой-то пыльный аромат степных трав. Вечер, небо без единого облачка. Духота, постепенно уходящая, ночной свежестью сменяемая…

Старый степной курган. Кто и когда его насыпал? Какой древний народ, оседло живший, али кочевавший в здешних степях? Кто лежит под этой тяжелой грудой земли? Эти вопросы могли бы прийти в голову кому угодно, но только не тем двум парням, что молча сошлись у подножия древнего кургана.

– Здесь и решим, – хмуро молвил один из них, огромного роста, невероятно широкий в плечах молодой человек. Подстать – и боевое облачение – на коробчатый панцирь одеты брони булатные, меч на поясе, да булава. Ну и булава! Велика… Лука не было – зачем он на честном поединке?

– Давно пора! – согласился второй витязь, – На заставе может быть один старший, и одного только слушать все должны!

Хоть второй воин и был поменьше ростом, да и плечами не так уж широк, никакого страха в его голосе не ощущалось. Чувствовалось, что витязь знает себе цену. Или, может, он просто забияка? Столько всего на себя нацепил – и меч с одной стороны, и сабелька – с другой, и тут кинжал, и там – такой же. За каждым кожаным голенищем – по ножу метательному, на руках – рукавицы железные…

– С мечами до крови или руками голыми чистой силою? – спросил тот, что повыше.

– С мечами… – коротко ответил другой.

– До крови иль до раны?

– До смерти!

– Слушай, Сухмат, не хочу я тебя убивать! Давай, будешь…

– Не буду, Рахта, я у тебя младшим – ни другом, ни братом!

– Ладно! – сказал Рахта и вытащил меч.

Его противник почти мгновенно выхватил свой клинок. Но не бросился вперед, а остался стоять в ожидании. Не спешил и Рахта, молча глядя на соперника. Оба медлили, следили за движениями друг друга. Это ж не сабельный поединок – где сошлись – и один мертв, и не кинжальный, где пляшут танец дикий, где все решает скорость да ловкость. Сейчас предстоял бой другого сорта. Все мог решить и один удар. Но тот, кто взмахнет мечом первым, первым и раскроется…

Первым начал Сухмат. Секунды ожидания сменились вечностью, и витязь не выдержал, первым бросился в нападение. Рахта не растерялся. Меч прочертил дугу слева направо, и на плече Сухмата появилась первая рана. Но тот, казалось даже не заметил этого. Ловко уйдя под удар, он сделал ложный выпад и толкнул Рахту плечом. Витязь покачнулся, но на ногах устоял. Зато пропустил мощный колющий удар. Доспехи, конечно выдержали, но в груди зарделся пожар, наверное треснули ребра. Капли пота скатились по лицу, Сухмат стиснул зубы и бросился на противника. Рахта не ожидал внезапного нападения от потерявшего ориентацию противника, меч двигался слишком медленно, а Сухмат летел, как молния и остановить его могло только чудо. И чудо случилось. Толи судьба распорядилась так, толи просто везение оставило витязя, но Сухмат вдруг споткнулся. Удар, способный рассечь противника надвое сорвался, и меч, прочертив дугу, снова опустился на плечо Рахте, лишь слегка покоробив доспех.

Удивительно, шло время, а противники, казалось, и не уставали. Впрочем, неизвестно, что там казалось. Руки Рахты были в крови – в своей крови, уже не один удар Сухмата достигал его предплечий – того самого места, куда бьет почти блокированный клинок. Пару раз закашлялся и Сухмат – у него уже было сломано одно или два ребра, да и ключица подозрительно побаливала…

Взошла луна – полная, круглая луна. К чему бы это? Богатыри и не подозревали, что сошлись в полнолуние. Все вокруг стало каким-то иным, не таким, каким было при дневном свете. И курган стал вроде бы выше, шире… Как будто бы даже пещера открылась посреди этой рукотворной горы. Но рассмотреть происходящее как следует – это значит отвлечься от смертельного поединка, пропустить удар! Поэтому странные изменения вокруг себя богатыри могли видеть только краешком зрения, основное же их внимание было сосредоточено друг на друге.

Удар, еще удар… Кто это рядом? Какой-то старик, очень высокий степняк в остроухой шапке. Или это не человек, или это дух – ведь, казалось, сквозь него все просвечивалось насквозь. Впрочем, это только кажется – при зябком лунном свете ничего наверняка сказать было нельзя. Не вмешивается, не мешает – и это хорошо! А то придется прервать бой…

Вот он, богатырский замах меча – в открытую, обоими руками из-за головы! Такой удар смертельно опасен для того, кто решится провести его в поединке один на один. Ведь пока идет замах, у противника есть время и возможность нанести свой, короткий решающий удар, да просто змеиный укус острием клинка в открывшееся на мгновение горло.

Рахта замахнулся, а Сухмат не стал колоть. Почему – неизвестно, может – замешкался, а может – считал ниже своего достоинства. Одно дело – в бою с врагами, другое дело – в поединке со своим. По этой, или по другой причине, но Сухмат посчитал нужным поставить блок, самый что ни на есть надежный блок, держа меч обеими руками – за рукоять с одной стороны, и посередине клинка – с другой, а сам меч расположив над головой. И вот он, главный удар. Богатырский замах и богатырский удар… Хруст. Это сломался меч Рахты. Богатырь оцепенел, на мгновение растерялся. Такое случается редко – чаще ломается подставленный меч, чем тот, который удар наносит…

Взмах меча Сухмата – безоружный Рахта увернулся, новый взмах – пришлось богатырю податься назад, и вот он уже на земле. А Сухмат не упустил своей удачи, вот уже и меч его наставлен острием на горло противника. Осталось совсем чуть-чуть. Но Сухмат медлил, медлил…

– Ну, добей же его! – услышал он глухой голос высокого старика.

– А тебе то что?

– Долго, долго я ждал предсказанного момента! – сказал старик торжественно, – Долго ждал меч-кладенец нового хозяина! Лишь кровь богатыря, добытая в поединке, отопрет древние заклятья… Быстрей перережь ему горло, прекрасный потомок степного рода! Напейся соленой крови, омой ладони свои, и откроют тебе твои руки, кровью умытые, камень затворенный! И будешь ты хозяином меча, равного которому на всем свете нет, не было и не будет!

Сухмат прямо таки обмер, слушая старика. Как будто бы вся кровь в нем забилась. Вот! Неужели сейчас наступит главный, лучший момент в его жизни?

– Какой еще меч? – спросил Рахта насмешливо. Близость смерти ничуть не пугала богатыря, – Где ж твой меч? Иль голову морочишь?

– Атахан никогда не говорил слов лживых! – сказал старик грозно, – Смотрите, вот он меч, который всем мечам меч, меч повелителя степей, а потому – владыки мира!

Появился свет, не яркий, какой-то голубовато-фиолетовый, как бы и не нашего мира вовсе. Да, теперь стало видно, что внутри раскрывшегося кургана есть пещера, а в ней – камень, сам золотистый, но светящийся другим, колдовским светом. Камень тот напоминал фигуру бабью, но, как будто бы, и камнем был при этом. Но вот заветный камень переменил цвет своего свечения, а потом стал сам каким-то полупрозрачным, и открылось богатырям то, что было у него внутри. А внутри был виден меч богатырский, да такой прекрасный, что любой муж ратный все бы отдал, лишь бы владеть им. Загорелись глаза Сухмата.

– Хочу я меч этот! Хочу! – сказал он громко.

– Так убей же врага своего, выпей крови его, да камень окропи! – повторил старик.

– Не враг он мне, а сородич! И не торк я, и не хазар, а рус!

– А чего ж тогда бой здесь смертный шел, бой, которого я так долго ждал? – спросил огромный старик.

– Потому что один должен быть над другими старшим! – сказал Сухмат.

– Двое старших – это нет старшего, – добавил поверженный Рахта, – и смерть всем в бою, коли нет у дружины атамана!

– Так вы не враги?

– Нет, друзьями бы были, коли один согласился бы стать… – не докончил Сухмат, взглянув с неожиданной надеждой на Рахту. Как будто бы ожидал – скажет ли тот слова, после который можно будет опустить меч…

– Древние боги удачу послали старому Атахану! – обрадовался старик, – Нет жертвы богам угодней, нежели лучший друг, на закланье принесенный, и руками собственными умерщвленный! Вяжи скорее руки другу своему, неси на камень, рви горло зубами острыми, и пусть камень крови той напьется. И быть тебе после этого вечным меча владыкой, а потому – и каганом великим…

Но не по нраву пришлись слова старика для Сухмата. Задумался он, потом бросил меч в сторону.

– Нет! – сказал он твердо, – Могу в бою я убить врага, могу татя пойманного сказнить, могу умирающему, смерти просящему, помочь. Но резать сотоварища своего, как волхи презренные, на камне жертвенном я не стану!

А Рахта, свободный теперь, уже стоял напротив, в ожидании.

– Пусть сила решит, да ловкость – сказал он.

– Пусть решит, – согласился Рахта.

И смертельно усталые богатыри бросились друг на друга. Недолго длилась их сватка, не пришлось им, как принято, долго водиться… Силенушки-то у Рахты было поболе, а Сухмат, с ним в сравнении, обладал лишь ловкостью. Но ушла ловкость, сменившись усталостью. Глаза уж заливал пот вперемешку с кровью, кто их разберет. Зажмурил глаза Сухмат на мгновение, а когда открыл, Рахта уже супротив стоял и руки его вцепились Сухмату в плечи. Не удержался тот на ногах и свалился наземь под напором противника. Коснулась спина земли, и больше с нею не рассталась. А Рахта навалился всем телом, ни шевельнуться, ни вырваться.

– Ну что, будешь мне другом меньшим? – спросил Рахта, – Сам же видишь, сильнее я…

– Не быть мне у тебя в младших! – сказал Сухмат, – Чего ждешь, нож бери! А свой потерял – так у меня возьми!

– Режь его быстрей, славный богатырь, гипербореев могучих потомок! – снова вмешался старик, – Крови напейся и меч забери!

– Не очень-то мне охота резать сотоварища своего! – сказал Рахта мрачно.

– Нет для богов небесных земных и подземных жертвы угодной боле, чем кровь и жизнь дитяти единокровной, мальчика-первенца, иль лучшего друга!

– Хороши же твои боги!

– Да, лучше древних богов нет и не будет! – ответил старик гордо, – Соблюди их закон, и будешь ты первым воином! Что ж ты колеблешься?

– Как же могу я зарезать товарища, даже за меч вещий и могущих богов снисхожденье? – покачал головой Рахта, – Он-то меня убивать не стал?

– Тот, кто лежит, силой твоей поверженный, слаб телом и духом! Жалок жребий того, чья рука дрожит, кто кровь пролить боится! По закону древних богов – нет жалости к тому, кто жалость проявил, да глупость, врага не убив! Ну же! Камень крови ждет!

– А пошел ты! – сказал Рахта, вскакивая на ноги, – Я сейчас тебя самого на камень, метвляк ты вонючий, что б людей живых друг с друга, аки псов лютых, не стравливал! Хватай его, Сухмат!

– А то! – обрадовался Сухмат, тоже вскакивая на ноги, – самого его в жертву евойным богам и дадим!

Менее всего ждал оживший степняк, что молодцы, только что друг с другом не на жизнь, а на смерть боровшиеся, вдруг вместе на него ополчатся! Может, и был он когда-то могучим богатырем али магом, но сейчас легко скрутили его молодые силачи, да поволокли прямо к камню жертвенному, в пещеру, что в кургане древнем открылась.

– Если моя кровь прольется на этот камень, не откроется тогда никому уже меч древний… – сказал Атахан, распростертый на камне, – не будет угодна жертва богам, если на закланье отдают того, кто умер давно!

– Зато нам угодно посмотреть на твою кровушку! – усмехнулся Рахта.

– Не будет вам милости от богов древних!

– А у нас свои есть, русские… – засмеялся Сухмат, – И они нас не обидят!

– Будете всю жизнь жалеть! – крикнул старик напоследок.

– Будем, будем, – сказал Рахта примирительно, перерезая мертвецу горло.

– Смотри, кровь-то у него черная! – воскликнул Сухмат.

Действительно, кровь, которой захлебнулся оживший мертвец, и кровь, стекавшая теперь на заветный камень, была черна, как смола, и жидка, как вода. Нет, с водой ту поганую кровь сравнивать было оскорбительно, скорее, это были помои…

Но что это? Черная кровь, падая на камень, впитывалась, уходила куда-то внутрь, а потом – вдруг ярко вспыхнула. Богатыри отскочили в сторону. Тут загорелся и мертвец, потом полыхнул и сам камень. Задрожали, заколебались стены пещерные. Дрогнула земля.

– Скорей отсюда! – крикнул Сухмат.

Богатыри бросились наружу. Еле успели, потому что курган закрылся, скрыв под толщей земли и камень заветный, и меч-кладенец, в нем пребывавший.

– А неплохой был меч! – сказал задумчиво Сухмат, глядя на курган.

– Так чего же ты сплоховал? – усмехнулся Рахта.

– Видно, придурком уродился… – засмеялся Сухмат, – как и ты, впрочем!

– Я? – удивился и даже на мгновение взъярился Рахта, но потом, вспомнив, как было, успокоился, – Это точно, что не прирезал тебя, аки куренка, стало быть – придурок я и есть. Так что мы с тобой – два сапога – пара!

– И драться мы больше не будем?

– Нет, само собой, чего глупые вопросы задавать!

– Значит, быть нам побратимами?

– Быть!

Богатыри обнялись и, согласно обычаю, расцеловались. Осталось совершить древний обряд братания. Но это уже ничего не изменит. Главное сделано, а с обрядом можно и подождать, совершить его потом, торжественно, да еще и пир устроить. Как же без пира – то? Да без зелена вина?

Но к тому времени, как молодцы оседлали коней, настроение обоих поухудшилось. Оба молчали, не желая вновь возвращаться к тому, из-за чего все и началось. Наконец, первым не выдержал Сухмат.

– Не буду я у тебя младшим братом! – сказал он.

– А как быть? Я под твое начало не пойду, сам знаешь… А драться насмерть нам более нельзя. Да я и не стану!

– Уеду я в Киев! А ты здесь за старшого оставайся.

– Не дело говоришь, – покачал головой Рахта, – послал сюда князь двоих богатырей, и, если один вернется, оголится застава вдвое!

– У тебя ребятинушек на заставе много, я с собой ни одного не возьму.

– Так то не богатыри…

– Тогда что же делать?

– Не знаю…

Богатыри замолчали. Так и ехали долго, глядя только на дорогу, а друг на друга – не взглянувши ни разу. Наконец, Сухмат нарушил молчание.

– Я знаю, что делать!

– Говори, коли знаешь, – вздохнул Рахта.

– Кто-то должен уступить…

– Оно понятно!

– Я к тому, что закон воинский гласит…

– Какой еще закон?

– А такой – кто предложил, тот и делать должен, – сказал Сухмат, – раз я первым заговорил, стало быть – мне и сделать самое трудное надлежит…

– Так ты что, уступаешь мне верховодство?

– На заставе нашей уступаю. И слушаться тебя в бою буду! Раз уж побратимы…

– Правда?! – страшно обрадовался Рахта, – уступаешь мне? Без боя, просто как брату?

– Пусть будет так…

– Тогда и я перед тобой в долгу не останусь, – сказал Рахта, потом задумался, выискивая слова, – я буду старшим над тобой в деле ратном, зато во всем остальном – пусть ты будешь мне старшим братом!

– Решено!

– Да будет так!

– Как я рад! – сказал Сухмат, – Особливо тем, что винцо да бабенок я выбирать буду! А это – главное…

Глава 1

«Почему все так хотят вымыть Нойдака? Разве Нойдак грязный? Если русам так нравится хлестать друг друга березовыми вениками, пусть и хлещут друг друга, а не тех, кому это совсем не по вкусу. И, почему-то, пристают именно к нему, каждый считает, что должен сделать это собственноручно. Вон, старый Илья – тот, который всех сильней – в баню ходит редко, да и запах от него гораздо крепче, чем от Нойдака, но никто его насильно в баню не тащит, даже и слова не скажет. Попробовали бы сказать! А Нойдак маленький да слабый, значит – делай с ним, что хочешь! А в его родном стойбище никто никогда не мылся горячей водой, и, ничего, все здоровые были, если и болели, то – только цингой весной. И вовсе он не грязный, и кухлянку он чистит…»

На этот раз тщедушного северного ведуна тащили в баньку двое молодых дружинников, только что вернувшихся с далекой заставы. Парни много чего повидали – и греков, и степняков, и франков. Но человечка с далекого Севера, где холодная речка впадает в ледяное море, ведунчика, сплошь одетого в теплые вещи даже летом и так смешно говорящего о себе, как о ком-то другом, называя самого себя по имени – такого молодые богатыри еще не встречали. И, если те, другие, хазары да болгары, были врагами, то этот, как ни странно, не вызывал никаких враждебных чувств. Князь сказал, а они слышали. А сказал князь, что такие, как Нойдак, скоро обучатся языку русскому, да обычаям, и станут русскими, как становились многие другие племена.

Разница между этими двумя молодыми здоровыми мужиками и щуплым, низкорослым, неестественно светлоглазым парнем была разительная. Мало того что не богатырь. Ощущалось, что ведунок вообще принадлежит к другому народу… Впрочем, как посмотреть – если по татуировкам – да, разница была, но было и много сходного. У Нойдака были покрыты узорами только грудь, спина и руки, узоры представляли собой по большей части солнечные и лунные символы, одинаковые у всех белых северных народов, одни с прямыми, другие с загнутыми то по солнцу, то – против – завитками-лучами, ну и еще тонкие спиральные узоры на плечах да под мышками. То ли дело – тела богатырей. Они были покрыты татуировками с головы до ног. А у Сухмата даже на самом что ни на есть нежном месте были выколота некая, надо думать – немаловажная – руна… Да, кроме символов Солнца Ясного и других всем известных магических узоров, тела богатырей украшали изображения животных – медвежьей головы – у Сухмата и змия водяного – у Рахты. И еще много-много рун по всему телу, значения которых вероятно не знали не только богатыри, но и те, кто сии руны накладывал…

– Смотри братишка, я вот так могу держать его на вытянутой руке, считай, сколько хочешь! – Рахта сначала повертел Нойдака как куклу, поворачивая то вверх ногами, то набок. Наконец, он оставил его в положении вниз головой, держа его одной рукой за лодыжку.

– Да, слыхал я, что у тюрок казнь такая имеется, – откликнулся Сухмат, всегда готовый поддержать шутку, – повесят человека за одну ногу…

Находящийся в неудобном положении молодой северянин сделал попытку высвободиться.

– Надолго повесят? – спросил Рахта участливо наблюдая за извивающимся Нойдаком.

– Пока не умрет!

Нойдак шутки не понял, начал кричать и отбиваться свободной ногой и обеими руками. Кажется, он поверил, что так и останется висеть – «пока не умрет»…

Наконец, мученика отпустили, вернее, аккуратно опустили на деревянный пол баньки. Нойдак уже успел изучить банный порядок и, даже, научился работать с веником… Вообще, баня, напугавшая по первому разу Нойдака, теперь доставляла ему все большее удовольствие. Нравился запах распаренного дерева, привкус кваса в воздухе, состояние блаженного расслабления… Кажется, ему начинала нравиться и работа с веником. В смысле – когда его парят, наоборот приходилось отрабатывать каждый раз обязательно.

Богатыри, улегшись на полках, завели неспешную беседу. Нойдак тоже расслабился, разговоры их слушал в пол-уха, но потом, поняв о чем идет речь, так и навострил уши.

– Так, значит, видели все-таки лешего за Москвой? Или брешут?

– Да вроде мужичок справный, не с одним возом в Киев заявился, а с целым обозом, да и к чему ему брехать? – сказал Рахта.

– Да просто так, известное дело – торговый мужик соврет, дорого не возьмет, – усомнился Сухмат.

– Он рассказывал, что сам лешего видел, когда тот на ветвях почивал. Я такие рассказы от стариков и раньше слыхивал, так вот, знаешь старого Утяту?

– Нет.

– Да он такой старый, что теперь только на печи сидеть и может!

– Да советы давать… – засмеялся Сухмат, – Знаю я таких. Старые да мудрые, а как в отхожее место…

– Не пристало богатырю над старостью насмехаться! – одернул побратима Рахта, – Старость уважать надо. Ей, Нойдак, в твоем племени как, стариков, небось, дубиной по голове да в котел?

– Мои сородичи стариков первыми кормят, – ответил северянин насупившись, – и советы слушают. Старые много видели и много знают, старик на небо посмотрит – и дождь скажет, на воду посмотрит – и рыбу скажет…

– Ладно, ладно, – перебил ведунчика Сухмат, – а то тебя не остановишь! – и повернулся снова к побратиму, – ладно, старые – мудрые, и грибницей их первыми потчевать, само собой, а я дурак и невежа, коли ты меня Нойдаком стыдишь, то – ладно! И что сказал твой старый да мудрый?

– Утята сказывал, как леший выглядит, что шерсть у него рыжевато-красная, с серебринкой, хвоста нет, пальцев – как у человека – по пять на ногах и руках, только на ногах пальцы длинные да загнуты по-особому, чтобы ветки ими обхватывать, а пахнет леший мышатиной, а спит, шею вокруг ветви обмотав, да носом – себе под мышку сунув…

– А что тот купчик, что из-под Москвы? Он как рассказывает? – Сухмат уже явно заинтересовался.

– Да, почти тоже. Я, как услышал, что чудо-юдо спало, шею вокруг ветки обвивши, так сразу и начал все остальное выпытывать.

– Ну и как? – Сухмат присел на полке, забыв о том, что пришел в баню париться.

– Да ты чего так разволновался, – усмехнулся Рахта, – ты лежи, лежи. Эй, Нойдак, добавь парку-то! Той водицей, что с кваском!

– Нойдак знает, как пару над-д-давать, – с трудом выговорил ведунчик трудное слово.

– Вот и работай, а не богатырские разговоры подслушивай!

– Нойдак тоже хороший охотник, – по странному своему обычаю, в третьем лице, сообщил северянин, – Нойдаку интересно слушать про лесного зверя!

– Леший не зверь, он – как человек…

– Только волшебный, – добавил Сухмат как-то мечтательно.

– Нойдак слышал. В тайге тоже жил такой человек-на-ветвях. Рыжий и на ногах – длинные пальцы. Человек-на-ветвях когтем по горлу Охотника – чирк – и нет больше кормильца!

– Само собой, когда леший не спит, подходить к нему нельзя, это всем известно, – махнул рукой на Нойдака Сухмат, – он и заморочить может, так что сам к нему по кругу и прибежишь, от него удираючи!

– Так вот, – перебил побратима Рахта, – тот купец точно так же и сказывал. И про шерсть, и про то, как леший по своему обычаю спит.

– А кабы не спал, так точно этому мужичонке голову бы оторвал!

– Известное дело, леший крепко спит, так его со старинных времен и брали, во сне связавши, – кивнул Рахта.

– Нойдак знает, как человек-на-ветвях крепко спит… – подал голос тщедушный ведунок.

– А ты, вообще, замолкни, – сказал Рахта, – и не лезь в разговор, пока не спросят!

– Нойдак не ребенок! – обиделся северянин.

– Но и не богатырь, даже не дружинник, ты нам не ровня, и дело твое – помалкивать!

– Смотри, рассердится, да заколдует тебя! – засмеялся Сухмат.

– В квакушку превратит? – усмехнулся Рахта, – видел я, как паренек колдовал, колядовал… Да скоморохи почище выдают! А, впрочем. Иди-ка сюда, великий колдун, тебе сейчас дело найдется! Вот тебе моя спина – поколдуй-ка над ней, покажи уменьице!

– Что уставился? – засмеялся Сухмат, – растирай спину моему побратиму! А потом – и мне будешь!

Нойдак неплохо владел, как сказали бы сейчас, «техникой массажа». И охотно занялся этим нелегким делом. Нелегким, учитывая те груды чудовищных мышц, что покрывали спину молодого богатыря. Ведь они были еще и тверды, как дерево! Впрочем, Нойдаку нравилось это занятие, к тому же, хорошо растертые мужчины неизменно добрели, кормили его потом и давали денег. Конечно, особое удовольствие богатыри получали, когда их растирали молодые женщины. Но то – другое дело, иное удовольствие. Да и продолжение ожидалось соответствующее! Другое дело – настоящий массаж. Ведь по-настоящему размять твердые мышцы да вправить позвонки могли только сильные пальцы, коих у женщин обычно не водилось. А у Нойдака были очень сильные пальцы…

– Слышал я, что связать мало, не держатся на нем веревки, цепи надобны! – сказал Сухмат, возвращаясь к прерванному разговору.

– Да, я тоже такое слыхивал, – согласился Рахта, – а что это мы уже начали на не пойманного лешего цепи одевать? Или, в самом деле, думаешь пойти словить чудо-юдо?

– А почему бы и нет? Войны пока нет, да и не будет до первых заморозков, если только Дикая Степь сюда не заявится. Степняки, известное дело, законов не соблюдают, летом воюют… Да и зачем им закон – им бы наши болота, попробовали бы летом порезвиться! Но ведуны сказали – не будет этим летом большого набега…

– Вот и пошли, поймаем чудо-юдо!

– Потеху молодецкую предлагаешь? – усмехнулся Сухмат, – Ну, ты меня насмешил!

– А что? – не согласился Рахта, – По мне поймать лешего, да князю привезти – это потеха еще та!

– К Владимиру в зверинец? Рядом с белым мишкой?

– А ты новосела смотреть уже хаживал?

– Нет, а ты?

– Я тоже не видел, пошли, посмотрим.

– Не, сначала пускай Нойдак меня разотрет, потом – кваску…

– Потом – девку…

– А что? Я зарока не давал, не то, что некоторые!

– Кажется, я кого-то давненько не бивал! – слегка рассердился Рахта.

– Молчу, молчу! – Сухмат был сам задирист, никому не давал спуску. Но побратима он любил, и когда тот был готов, по какой-то причине, броситься на него с кулаками… Сухмат просто все превращал в шутку!

– Ну так как, поехали за лешим?

– Ты серьезно?

– Да.

– А что, действительно, в Киеве сидеть без дела – славы мало! Испросим позволения у князя – да и сходим к Москве-реке.

– Думаешь, леший все там?

– Да вроде они свой лес любят…

– Нойдак тоже хочет пойти охотиться на… – начал было Нойдак, сидевший верхом на Рахте, но был сброшен, как пушинка, вставшим на ноги богатырем, и потому – не договорил.

– Мне еще не хватало ведуна неумелого в походе! – сказал Рахта почти гневно. Потом, потянувшись, почувствовал, как приятно играют мышцы, растертые Нойдаком, и сменил гнев на милость, – ладно, я тебя сегодня кормлю-пою, только в поход больше со мной не просись!

* * *

Нойдак жил в Киеве уже третий месяц. Приехал, надеясь научиться у прославленных ведунов разным премудростям. Да не вышло! Старые да мудрые ведуны, что Стойгард, что Велетич – ни тот, ни другой даже разговаривать с ним не стали… Хорошо еще, что Валько, молодой шустрый ведун, привел однажды Нойдака ко двору княжьему. Там Нойдака как ведуна не оценили, да и что он мог особенного показать? Отгадать, кто чего в соседней палате делает? Это многие могли, даже тот же Валько, напрягшись, отгадывал… А когда Нойдак поколдовать хотел по северным своим обычаям, все только смеяться начали. Но, как оказалось, это и к лучшему было. Нойдака не то, чтобы приняли, но и не выгоняли теперь, когда он ко двору приходил. Считали его какой-то игрушкой. Особенно, когда все поняли, насколько он прост и доверчив. Короче – нашлось развлечение…

Затеи с новой живой игрушкой особым разнообразием не отличались. Нойдака либо слегка обманывали, играя на его полной наивности относительно городской жизни, либо просто валяли его, так, как играют со щенком. Маленький, весь в меховых одежонках и обвешанный амулетами, этот колдун-неумеха воспринимался богатырями как некий вполне безобидный зверек.

Чуть ли ни при каждом появлении Нойдака при дворе князя начиналась весьма неприятная для северянина игра, заключающаяся в том, что его просто перекидывали из рук в руки, как игрушку. Силенок у княжьих дружинников хватало, кидали аккуратно, попадали «в цель» – в руки следующего бросателя-кидателя и так далее. Так что особенно новых синяков на теле северянина не появлялось. Хуже пришлось, когда сам князь решил попробовать поиграть силушкой – ему понравилось смотреть на эту затею, вот и решил присоединиться. Только силенок подбросить тщедушного человечка в воздух у ласкового князя не хватило, а понял это он уже, когда «взялся за дело». И, чтобы не опозориться перед дружиной, сильно ударил Нойдака в грудь, так, что там что-то хрустнуло. Нойдак отлетел в сторону… Дружинники все поняли, но – ведь князь же – все равно приветствовали молодецкую забаву Владимира одобрительными криками. Хорошо, что князь больше в игру не включался – даже после одного раза у Нойдака очень долго болела грудь.

Пару раз Нойдака заставляли колдовать. Нойдак делал все как надо – кружился, обходя круг, бил в бубен, читал заклинания… Но богатыри, в отличии от соплеменников Нойдака, не только не приходили в состояние религиозного экстаза, нет, эти русы почему-то начинали дико хохотать, хлопая себя по бокам. Смеялся и князь…

Казалось бы, зачем ходить в княжеские палаты бедному Нойдаку? А что делать? В Киев он приехал показаться великим ведунам, может – поучиться. Показался – и оказалось, что он никого их них не интересует. Учить его ничему не стали. Влалок, ведун, привезший Нойдака в стольный град, куда-то исчез. А есть – пить хочется! Посадские, может, и приглашали бы Нойдака покамлать, да он со своим Духом, может, и помог бы кому – отыскать чего потерянное, скажем… Но большие ведуны предупредили, чтобы он колдовать в Киеве не смел – иначе плохо ему придется. Град – их и только их!

Так что богатырский двор оставался для приблудного северянина единственным местом, где можно было досыта наесться и, если повезет, получить в награду несколько монет. А деньги – великая вещь! В городе было бессчетное количество дворов, где за одну такую маленькую блестящую пластинку тебя и накормят до отвала, и напоят… Впрочем, Нойдак опасался пить много вина или бражки. Хмелел он – с непривычки – легко. После первого же раза, протрезвев, Нойдак обнаружил, что все монетки, кинутые давеча ему князем, пропали. И дал себе слово, что больше пить пойло пьянящее не будет!

* * *

– Ну что, братишка, этого не руками не завалишь? – этак задорно подковырнул Сухмат побратима.

Рахта недаром считался одним из сильнейших среди молодежи – в борьбе равных ему не было, пожалуй, только старые богатыри смогли бы с ним сладить – но и они особого желания побороться с молодым богатырем не испытывали. Да что там богатыри – не было такого медведя, которого он не смог бы положить «на обе лопатки». Но то были бурые лесные мишки, медведи-ведмеди, а тут, в княжеском зверинце, теперь обитало настоящее чудовище. И явно не на меду вскормленное! На сколько он был больше лесного собрата? Вернее, во сколько? И в холке намного выше, и длиннее – намного длиннее. Да, явно не медом да ягодами промышлял этот белый мишка, потому как во льдах, где, как рассказывают, обитают эти гиганты, пчелок не водится. Это был хищник, чистый хищник, с огромными зубами. А лапы! Кажется, он способен был придавить этой огромной «рукой» даже льва. Львы, кстати, в зверинце у князя были, целых два, была и пара тигров, и слон из далекой Индии.

Интересно, каков был тот человечище, что стал этим белым мишкой? Ведь, известное дело, медведи прежде были людьми. Впрочем, и сейчас, став зверем, медведь не оставил человеческих привычек – обожает мед, пиво, бражку, ходит на задних лапах да любит бороться… А глаза? Точь-в-точь – человеческие! Поэтому медведи – единственные звери, достойные схватки с богатырями, для остальных существуют лук да копье…

Будет ли князь устраивать поединок зверей? Вряд ли… Такой медведь один. Это львов можно было наловить, слонов привести – их там, в жарких странах пруд пруди. А этот гигант приплыл сам, на льдине. Верно, откололся огромный кусок льда, пока мишка спал на нем. Почему не поплыл домой? Может, этого обуяла страсть к путешествиям? Но вот и попался – поймали его бесстрашные варяги, а их конург прислал Владимиру белого мишку в подарок. Интересно, как ловили этого гиганта? Неизвестно…