Текст книги "Последний леший"

– Не богатырша, а поляница! – поучал старший мальчонка того, что помладше.

– Теперь они поженятся…

– А, интересно, у богатырей женилка тоже больше, чем у других людей? – заинтересовался отрок лет тринадцати, довольно беззастенчиво разглядывая Рахту.

Понятно, что на этом идиллия и закончилась. Разумеется, Рахта никого не побил – во первых, потому что не поймал, а во вторых… Впрочем, достаточно и первого. Но с этого дня отношения Полины и Рахты изменились – все стало ясно, они больше не сомневались в любви друг друга!

* * *

– Я был в очень интересном месте, – сказал Дух, – там были еще такие, как я, но я с ними почему-то не смог заговорить. Мне кажется, что они меня даже не замечали…

– Кто не замечал? Другие духи? – удивился Нойдак.

– Да, я думаю, это были подобные мне.

– Но ведь ты говорил, что раньше, у Священной скалы, все духи собирались и беседовали?

– Да, там, где ты жил, будучи детенышем, я беседовал с другими духами, а они со мной. А здесь я только чувствую присутствие других подобных мне или похожих на меня… Я не уверен даже, что это другие духи!

– И они не говорят с моим Духом? – удивился Нойдак.

– Нет, не говорят, хотя я не раз звал их, – ответил Дух, – они то ли меня вовсе не замечают, то ли не понимают…

– Может, местные духи говорят на другом языке?

– У нас нет языка, как у людей, – сказал Дух, – я уже объяснял тебе, что не слыша даже твоих слов, что понимаю твои мысли!

– А мысли других людей ты не слышишь?

– Нет, только твои, и то, только тогда, когда ты заговариваешь со мной! Теперь уже никто, кроме тебя, мне ничего не говорит! И зачем мы ушли из стойбища? Там я мог побеседовать с другими, такими, как я…

– Ты же прекрасно знаешь, что Нойдака убили бы, – напомнил Нойдак.

– Ну и что? Родился бы в новом теле… – Дух как-то не воспринимал смерть в ее страшном смысле, кажется, умирание и последующее рождение воспринималось Духом как дело не более сложное, чем, скажем, смена одежды, – Или вовсе стал бы духом, таким, как я. Мы бы тогда с тобой подружились, летали бы повсюду вместе, беседовали!

– А Нойдак может выйти из тела и полететь с тобой? – заинтересовался колдун, – Я видел, как Валько однажды погрузился в себя глубоко-глубоко, перестал дышать и был как мертвый. А потом ожил и стал рассказывать, где был и что видел…

– Так и Большой Колдун того племени, помнишь, он тоже выходил из тела, – заметил Дух.

– Разве? Нойдак думал, что он просто засыпал, после того, как долго кружился и пел. Может, все дело в том белом порошке? Из чего делают тот порошок, Дух?

– Это сушеные грибы с красной шляпкой, покрытой белыми пупырочками, – ответил Дух.

– А, ну да, знаю, – Нойдак почесал в затылке, – а, если Нойдак достанет такого порошка, то сможет выйти из тела и полететь с тобой?

– Не знаю, попробуй! Мне было бы интересно полетать с тобой вместе. Только одного порошка будет мало…

– Надо еще кружиться?

– И обязательно спеть Песню Духов! Ты ведь знаешь Песню?

– Старый колдун выучил Нойдака Песни, Нойдак все помнит! Песня поможет?

– Увидим! Сначала достань порошка!

– Как жаль, что у Нойдака такой слабый Дух. Вот у других ведунов духи много чего могут… Принести могут за три-де-вять земель, – Нойдак, с трудом выговорив русское слово, остановился, вспоминая, что он собирался сказать дальше, чего такое могли принести другие духи…

– Я уже не раз говорил тебе, что не могу передвинуть даже перышко! Я – сам по себе, а твой мир – сам по себе, – сказал Дух.

– А когда говорил за Духа Скалы – так и Скала Священная тряслась! А ты говоришь – перышко не сдвинешь?

– Тебе показалось тогда…

– Нет, это ты просто не хочешь признаться, что помог Нойдаку! – заявил Нойдак убежденно, – я знаю, духам запрещено помогать людям!

– Не запрещено, – не согласился Дух, – просто не принято!

– Ладно, Нойдак верит, – засмеялся юный колдун, – Нойдак идет за порошком!

– Куда идет? В лес? Тогда я с тобой!

– В лес? – удивился Нойдак, – я думал пойти к ведунам и попросить у них этого снадобья!

– А ты уверен, что тебе дадут нужное? – усомнился Дух, – разве здешние колдуны знают, как сушить этот гриб?

– Пожалуй, ты прав, – сразу осекся Нойдак, – еще подсунут чего-нибудь другое… Нойдак и Дух идут в лес!

– Русы ходят в лес с лукошком…

– Да, и порты одену русские, и рубаху…

* * *

Дальнейшие события породили новую байку, стремительно распространившуюся по стольному граду. Дело было так. Особенно далеко идти за мухоморам надобности не было. Известное дело – кому такие грибы нужны, вот и торчат повсюду! Нойдак быстренько собрал полное лукошко ярко-красных мухоморов и гордо отправился до дому. Но не тут-то было. Содержимое его лукошка узрела здоровенная бабица, шедшая навстречу нашему герою.

– Истинно говорят, что дурень – есть дурень! – заявила баба, отбирая лукошко у Нойдака, – Еще и рубаху расписную одел, и порты! Снять с тебя эти порты да крапивой надоть! Вот дурень – сам отравишься и других потравишь!

И бабенка разбросала мухоморы по дороге, после чего, развернув парня, дала ему тычка пониже спины…

– Иди, да посмотри, какие грибы добрые люди собирают!

Делать было нечего. Нойдак отправился в лесок снова, набрал еще мухоморов, прикрыл их – для маскировки – лопухами, и отправился домой. На дороге его уже поджидали!

– Смотрите, смотрите, глупый колдун идет, мухоморы несет! – кричали дети, бегая вокруг Нойдака.

Один из мальчишек, самый чумазый, сдернул лист лопуха, прикрывавший набранные грибы. Тут собравшиеся на дороге бабы и увидали, что лукошко снова полно мухоморов. Они начали отбирать грибы у Нойдака, тот не давался, прижимал лукошко к груди – но куда там! Разве можно управиться с русской бабой, если она что-то РЕШИЛА? Грибы вновь были рассыпаны по дороге, их с удовольствием давили ребятишки – со смехом да вприпрыжку, а само лукошко было торжественно надето на голову незадачливому грибнику…

В третий раз Нойдак был умнее. Взял только парочку мухоморов, выше – наложил съедобных…

– Они думают, что Нойдак не знает грибов, – говорил Нойдак то ли сам себе, то ли Духу, предпочитавшему помалкивать с того самого момента, как Нойдака в первый раз опозорили. Может, посмеивался, но – Духу легко – его смех никто не услышит, если он сам того не захочет!

– Нойдак лучше всякого руса знает, какие грибы есть можно, а какие – нет, – продолжал Нойдак. Голос у него был обиженный-преобиженный, казалось, еще немного – и молодой колдун заплачет!

– Нойдак дурачок! Нойдак дурачок! – услышал наш герой за спиной. Оказывается, негодные мальчишки нашли его и в лесу!

– Покажи, дурачок, кулачок, – смеялись дети. Правда, близко подходить опасались, – Дурачок, дурачок, мухомор и сморчок!

Возвратиться домой Нойдак решился на этот раз только, когда стемнело. Пробирался в обход тех домов, где встречали его бравые бабицы – мало ли, а то снова проверку устроят!

Но лишь зайдя в дом, Нойдак вздохнул спокойно. А зря!

– Никак грибов набрал, ведунище? – отобрал у него лукошко Рахта, – посмотрим, посмотрим! Грибы посмотреть сначала надобно! – и богатырь вывалил содержимое лукошка на дубовый стол.

– Да Нойдак это… грибочков собрал, – совсем глупо залепетал Нойдак.

– А это чего? – взъярился Рахта, схватив мухомор и тыкая им прямо Нойдаку в харю, – это ж мухомор! Сам отравишься и нас потравишь!

Последовавшее далее небольшое избиение Нойдак вспоминал с трудом. Но, даже порядком рассердившись, Рахта никогда не терял головы – оно и понятно, стоило ему ударить даже в полсилы – он бы просто убил бы Нойдака тут же, на месте. Вообще, Рахта довольно часто давал волю рукам – еще третьего дня, Сухмат, попытавшийся шутки шутить со спавшим побратимом, был награжден тем спросонья преогромным синяком под глаз. И, вроде, даже не обиделся…

Что же до грибов, то разгневанный Рахта выбросил их все, вместе с лукошком, на двор. Утром Нойдаку все же удалось отыскать шляпку одного из мухоморов. Шляпку эту молодой колдун положил на крышу сушить на летнем солнышке, да схоронил маленько, что б не видно было… И уже через пяток дней смог растолочь высушенный гриб в порошок. Колдовское зелье было уложено в тряпицу и спрятано подальше. Оставалось одно – решиться попробовать…

Глава 2

"Из славного из города из Муромля, из того ли села

из Карачарова, выезжал удалой добрый молодец,

Илья Муромец да сын Иванович, во далече-далече во чистое поле.

Наехал удалой добрый молодец богатыря

великого Святогора, и убоялся добрый молодец, старый казак

да Илья Муромец, того ли Святогора богатыря.

Приехал Святогор богатырь под тот сырой дуб, раскинул

шатер белополотняный и вынимает из кармана жену красавицу.

Разстилала она скатерти браныя, раставливала ества сахарныя

и питьица медвяные. Наедался Святогор досыта и напивался

он до люби, и стал почив держать.

Этая жена богатырская обозрила Илью во сыром дубу

и говорит ему таковы слова: "Ай же ты, удалой добрый молодец,

сойди со сыра дуба, буде не сойдешь со сыра дуба,

разбужу Святогора богатыря и придаст тебе смерть скорую".

Убоялся Илья Муромец Святогора богатыря и слез со сыра дуба.

Опять говорит таковы слова: "Сотвори со мной блуд,

добрый молодец! Не то, разбужу Святогора богатыря, придаст тебе смерть скорую", Сделал он дело повеленое.

Опять говорит таковы слова: "Поди со мной в карман,

добрый молодец!" Зашел с ней вместе в карман.

Проснулся Святогор от крепкого сна,

обседлал своего коня богатырского и поехал ка Святым горам.

Стал его добрый конь богатырский по колена в землю

увязывать. И бьет богатырь коня по тучным бедрам.

И спроговорит конь языком человеческим: "Возил тебя,

Святогор богатырь, и твою богатырскую молоду жену,

а не могу возить двух богатырей и третью твою молоду жену".

Сунул он руку в глубок карман и вынимает оттуда молоду жену, и вынимает Илью Муромца. «Ты как зашел во глубок карман?»

«Завела меня твоя молода жена наугрозою».

И разсказал Илья Святогору богатырю, как попал

во глубок карман. Брал Святого молоду жену,

оторвал ей буйную голову, раздернул тело

белое на четыре на четверти, частиночки раскинул

по чисту полю. И назвались Илья да Святогор

братьями названными, и поехали ко Святым горам.

Наехали гробницу великую, выложена гробница красным

золотом. Лег в ту гробницу Святогор богатырь: как по нем и

устроена. «Покрой меня сверху досками, брат названный!»

Как покрыл его досками, доски Божьим изволом приросли.

«Открой меня, брат названный!» Илья Муромец

и открыть не смог. Стал рубить доски саблей.

Куда махнет саблей, там станет железный обруч.

«Возьми, брат названный, мою саблю». Илья сабли и подынуть

не мог. «Поди, брат названный, я тебе силы дам».

Припал Илья к гробнице, и дунул Святогор духом богатырским.

Взял Илья тую саблю: где ударит, там станут железные обручи.

«Припади ко мне другой раз, названный брат, еще силы придам».

Илья Муромец говорит на место:

"Если еще припасть, то не понесет мать сыра земля:

Силы у меня довольно".

"Когда бы ты припал, дунул бы я мертвым духом

и ты бы подле меня лег спать",

Тут и остался Святого богатырь."

– Чего это ты такое тут распеваешь? – сказитель сжался в комочек, но было поздно – огромная рука легко подняла схваченного за шиворот певца в воздух.

– Да я что, я – ничего… – только тут до уличного гусляра дошло, в какой переплет он попал. Уж кого-кого, а Илью трудно было не признать. И, кажется, богатырь был явно чем-то недоволен! Это почувствовали и мальчишки, слушавшие певца – они, на всякий случай, отошли подальше и теперь с наблюдали с жадным интересом, что же будет дальше?

– Стало быть, я в кармане сидел, а потом меня какая-та продажная бабенка заставила себя? И эти глупости теперь по всему Киеву распевают?

– Да разве я со зла? Все так поют! – нависшая над сказителем смертельная опасность прибавила тому силы, если не в руках, так хоть в языке!

– Все, говоришь? Ну, пошли ко двору княжьему, там разберемся, как это так «все поют»!

И беднягу потащили ко двору…

* * *

– Может быть и три дюжины рыбниц разных, но все равно это не уха будет! – произнес, как приговор проходившему до этого спору, Добрыня.

– Правильно, в ухе ерш должен быть, да нечищенный, с чешуей! – поддержал старого богатыря Рахта.

– Со слюнями… – добавил кто-то из молодежи и засмеялся. Кажется, шутка понравилась, смех был подхвачен. Известное дело – сытое брюхо, оно, к наукам, может и туго, зато посмеяться (да еще кое-что поделать, о чем умолчим) – в самый раз!

Становится понятным, среди великого воинства шло обсуждение недавней трапезы, и, отнюдь не все были довольны и согласны. Видно, мало им, дружинникам, было посуды златой, Владимиром после того памятного случая исправно выдаваемой, им теперича еще и ершей подавай – а то белугами да севрюгами совсем уж закормили…

Как раз в этот момент в Золотую Палату ввалился Илья с почти уже не сопротивляющимся уличным гусляром в руке.

– Никак славный наш Илюша одолел врага нового, страшного?

– Вы послушайте-ка лучше, какие о нас песенки по улицам распевают! – сказал Муромец зло, – Ты, Добрыня, еще о себе не слышал, услышишь – так и вовсе уши завянут!

– Что ж, давай пригласим Баяна, да других гусляров – сказителей, пусть выслушают, да слово свое скажут!

– Хорошо, зовите Баяна!

Уличного гусляра заставили повторить еще раз. Молодые богатыри в самые забавные моменты хихикали…

– Я знаю, откуда взялся этот эпизод с карманной женщиной! – заявил всеми уважаемый сказитель по имени или прозвищу – кто знает? – Черный Прынц.

Ну, на самом-то деле Черный Прынц сказал по-другому, карманов тогда еще не придумали, а денежки носили в специальном мешочке, калитой называемом. Так и сказал «калитошной женщиной»…

– Откуда же? – спросил Баян, настраивавший струны гуслей. Инструмент был у сказителя замечательный, ни у кого из гусляров не было столько струн – от самой короткой, детским голоском звучащей, до самой длинной, рокоту низкому мужа подражающий.

– Я слышал сказку сарацинскую, из далеких земель к нам пришедшую. Там, где каган багдадский, по имени Шах-Рияр, в гневе на изменивших ему жен, направился со братом на охоту, да прилегли возле дерева отдохнуть…

Черный Прынц был человеком известным. Можно сказать, ученым. В отличии от большинства сказителей, он записывал все услышанное и бережно хранил. Были у него и чужие, с далеких стран, грамоты. На китайской бумаге, на франкских пергаментах, на египетских папирусах. И везде – сказки да истории. Сколько языков знал Черный Прынц, сколько грамот народов разных – неизвестно. Да и откуда пришел он в Киев, с каких земель неведомых – тоже никто не знал. Но прижился, понравился, теперь зван ко двору и торчит там чуть ли не каждый день…

– Давай, рассказывай, рассказывай! – все были рады послушать новую сказку.

– Да ее всю и за год не расскажешь, она длинная уж очень, – покачал головой Черный Прынц, – да и не знаю я ее всю, расскажу только один кусочек малый, тот, что так похож…

– Давай хоть кусочек!

– Так вот, напились каган с братом из ручья, да сели отдыхать. Вдруг заволновалось море, да из него поднялся черный столб, возвысившийся до самого неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и забрались на самую верхушку дерева и стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят, перед ними джинн. Джинн – это…

– Да знаем мы, что такое джин, – перебил сказителя Сухмат.

– Ты знаешь, а другие – не знают, – поправил побратима Рахта.

– Ладно, – усмехнулся Черный Прынц, – пусть потом знающие расскажут незнающим! А я продолжу… Так вот, джинн высокого роста, с большой головой и широкой грудью, а на голове у него сундук. Это у них там обычай такой – таскать на голове сундуки и прочие тяжести…

– Слышали и видели…

– Так вот, сел тот джинн, отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая женщина с стройным станом, сияющая, подобно светлому солнцу.

– Это сарацинка-то подобна солнцу? – перебил один из богатырей, Сиявуш, – Скорее, углям али смоле!

– Отчего ж, – возразил Сумхат, – попадаются очень и очень даже ничего…

Черный Прынц совершенно не обращал внимания на замечания и продолжал рассказывать свою сказку.

– Джинн взглянул на эту женщину и сказал: « О владычица благородных, о ты, кого я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!» – и он положил голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих царей, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову джинна со своих колен и положила ее на землю, и, вставши на дерево, сказала братьям знаками: «Слезайте, не бойтесь джинна». И они ответили: «Заклинаем тебя Аллахом, избавь нас от этого»…

– А что, заклинать Аллахом – это действует? – заинтересовался Лешак.

– Ни разу не видел, но кто знает? – пожал плечами Илья, – Может, просто не успевало подействовать, уже не на кого было… – и богатырь усмехнулся, вспоминая свои старые подвиги.

– Женщина сказала: «Если не спуститесь, разбужу ифрита и он умертвит вас злой смертью!». Ифрит – это почти то же, что и джинн. Братья испугались, и спустились к женщине, а она легла между ними и сказала: «Вонзите, да покрепче, или я разбужу ифрита».От страха сказал царь Шах-Рияр сказал своему брату, Шах-Земану: «О брат мой, сделай то, что она велела тебе!» Но Шах-Земан ответил: «Не сделаю! Сделай ты раньше меня!» И они принялись знаками подзадоривать друг друга…

Богатыри хохотали. Илья, кажется, забыл, зачем и с какими недобрыми намерениями он сюда пришел, ему тоже было очень весело. Черный Прынц, между тем, продолжал рассказ:

– «Женщина воскликнула: „Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь? Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!“ И от страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: „Очнитесь“ – и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот перстней…»

– Что, успели еще и пересчитать? – усомнился один из богатырей.

– Немаленькое, видно, было ожерельице! – откликнулся другой.

– «Знаете ли Вы, что это за перстни?» – спросила она, и братья сказали – «не знаем», Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же и вы мне тоже по перстню!». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец – в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков, и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто!»

Долго стоял хохот в горнице, богатыри, смеялись, мотали головами, всем понравилась история. Под шумок, давно отпущенный рукой Ильи, уличный сказитель тихонечко смылся. Но начатый разговор был продолжен.

– Так, похоже, похоже, – заговорил Лешак, – настолько похоже, что я вот думаю, один ли был наш Илюшенька с той женщиной? В сказке-то царь был с братцем… А с кем мог быть Муромец, кто его участь тяжкую мужескую разделить мог?

Никто не ответил, но все повернулись и посмотрели в сторону Добрыни. Лицо того начало медленно наливаться кровью.

– Да вы что? Еще и меня позорить? – заревел богатырь.

Кажется, дело шло к большому мордобою. Но положение спас молодой Сухмат, задавший непростой вопрос.

– Ежели жена у Святогора в карман помещалась, то как же он тогда дело с ней имел?

– Может, он сам большой был, а сучок махонький? – подзадорил компанию Лешак. Новый шквал смеха у всех присутствующих.

– Да умолкните вы, – рассердился Муромец, – вам бы только языки почесать. Пусть Боян лучше споет, как оно было… Или, как надо петь, по крайней мере!

– Пусть Боян споет! – согласились богатыри.

Прославленный гусляр не спешил, дождался, пока в горнице установилась полная тишина, и лишь тогда тронул струны волшебных гуслей своих. Да, и гусли у Баяна были особенные, с целой дюжиной струн, не то, что у того бедняги, которого только что приволок Илья – на инструменте которого струн то и с полдюжины не было…

Полилась мелодия, потом к ней присоединился голос, и началось чудо, когда перед глазами слушателей вставали живые картины того, что было когда-то, а может, и не было, но становилось явью теперь, через гений сказителя…

* * *

Муромец погрузился в странное состояние. Он и слушал Бояна, и, вроде, не слышал его. Реальные события собственного прошлого переплетались у него в воображении со словами былины, с фантазией сказителя…

"

– Ты скажи, удалой добрый молодец.

Ты коей земли, да какой орды?

Если ты – богатырь святорусский,

Дак поедем мы да во чисто поле

Попробуем мы силу богатырскую. —

Говорит Илья таковы слова:

– Ай же ты, удалой добрый молодец,

Я вижу твою силу великую,

Не хочу я с тобой сражатиси,

Я желаю с тобой побрататиси. —

Святогор богатырь соглашается,

Со добра коня да опущается,

И раскинули оне тут бел шатер,

А коней спустили во луга зеленыи,

Во зеленыи луга они стреножили.

Сошли они оба во белой шатер,

Они друг дургу порассказалиси,

Они сдруг другом да побраталиси,

Обнялись они поцеловалиси, —

Святогор богатырь да будет больший брат,

Илья Муромец да будет меньший брат.

Хлеба-соли оне тут откушали,

Белой лебеди порушали

И легли в шатер да опочив держать.

И недолго, немало спали трое суточек,

На четверты оне да просыпалиси,

В путь-дороженьку да отправлялися."

«Да, не так оно было, – думал Илья, – приукрашено, конечно, однако ж – в чем-то и верно!»

"Как седлали оне да коней добрыих,

И поехали оне да не в чисто поле,

А поехали оне да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Прискакали на гору Елеонскую,

Как увидели оне да чудо чудное,

Чудо чудное, да диво дивное:

На горы на Елеонския

Как стоит тута да дубовый гроб;

Как богатыри с коней спустилиси,"

«Да, недолго мы пробыли вместе! – думал Муромец, – совсем недолго! А сколько всего можно было совершить! И дернуло же его нелегкая полезть в тот гроб… Любопытство? Или судьба такая?»

"Говорит Святогор да таковы слова:

– А кому в этом гробе лежать сужено?

Ты послушай-ко, мой меньшой брат,

Ты ложись-ко во гроб да померяйсе,

Тебе ладен ли да тот дубовый гроб. —

Илья Муромец да тут послушался

Своего ли братца большего,

Он ложился Илья в тот дубовый гроб.

Этот гроб Ильи да не поладился,

Он в длину длинен и в ширину широк,

И ставал Илья да с того гроба,

А ложился в гроб да Святогор богатырь,

Святогору гроб да поладился,

В длину по меры и в ширину как раз.

Говорит Святогор да Ильи Муромцу:

– Ай же ты, Илья, да мой меньшой брат,

Ты покрой-ка крышечку дубовую,

Полежу в гробу я, полюбуюся. —

Как закрыл Илья крышечку дубовую,

Говорит Святогор таковы слова:

– Ай же ты, Илюшенька да Муромец,

Мне в гробу лежать да тяжелешенько,

Мне дышать-то нечим да тошнешенько,

Ты открой-то крышечку дубовую,

Ты подай-ка мне да свежа воздуху. —

Как крышечка не поднимается,

Даже щилочка не открывается.

Говорит Святогор да таковы слова:

– Ты разбей крышечку да саблей вострою. —

Илья Святогора послушался,

Берет он саблю вострую,

Ударяет по гробу дубовому.

А куда ударит Илья Муромец,

Тут становятся обруци железныи;

Начал бить Илья да вдоль и поперек,

Все железные обручи становятся.

Говорит Святогор таковы слова:

– Ах ты меньший брат да Илья Муромец,

Видно тут мне, богатырю, кончинушка,

Ты схорони меня да во сыру землю,

Ты бери-тко моего коня да богатырского,

Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,

Я здохну тиби да в личико белое,

У тя силушки да поприбавится. —

Говорит Илья да таковы слова:

– У меня головушка есть с проседью,

Мни твоей-то силушки не надобно,

А мне своей-то силушки достатоцьно,

Если силушки у меня да прибавится,

Меня не будет носить да мать-сыра земля,

И не наб мне твоего коня да богатырского,

А мни-ка служит верой-правдою

Мни старой Бурушка косматенький.

Тута братьица да распростилиси,

Святогор остался лежать да во сырой земли,

А Илья Муромец поехал по святой Руси

Ко тому ко граду ко Киеву,

А ко ласковому князю ко Владимиру.

Рассказал он чудо чудное,

Как схоронил он Святогора да богатыря

На той горы на Елеонскии."

* * *

Все разошлись, лишь Илья остался сидеть в задумчивости. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, он о чем-то думал. В таком состоянии его и застал Рахта. Молодой богатырь любил и уважал Илью, тот, кажется, тоже привечал молодца. По крайней мере, отвечал на его вопросы в тех случаях, когда другого бы прогнал прочь…

– О чем ты задумался, Муромец? – спросил Рахта, – О Святогоре?

– Да.

– О том, что стало с ним в той страшной домовине?

– Нет, я знаю, что он погиб, – ответил Илья, – я не знаю другого.

– Чего же еще знать? Где кости его, сожжены ли по обряду?

– Нет, кости его в гробу, и никто да ничто с тем гробом сделать не сможет! Сказители правду говорят.

– И огонь?

– Да, и огонь. Не сказал былинник, что пробовал я, согласно порядку русскому, сжечь тело богатыря великого. Да не взял чистый огонь заветное дерево. Видно – то дерево из царства подземного, мертвых царства… И огонь тут нужен был особый, из глубин подземных добытый.

– А правду говорят, что Святогор был Змеиного племени? Что дед его – повелитель Царства Мертвых?

– О том мне неведомо, да и не все ли равно? – Илья нахмурил брови, желая показать, что дальше на эту тему говорить не станет.

– Тогда о чем же ты думу думаешь? – настаивал на своем Рахта.

– Где теперь Святогор? Где бессмертный дух его? В чьем он теле? – Илья произносит слова медленно, задумываясь над каждой фразой. Наконец, заветное молвил, – Или нет его больше нигде?

– А что ведуны говорят? – заинтересовался Рахта, – Иль не спрашивал?

– Как же, пытал – молчат. Говорят – не знаем.

– Так пусть узнают, – загорячился молодой богатырь, – им вход в мир духов да богов не заказан!

– Да узнали бы они, коли речь о простом человеке шла, – вздохнул Илья, – все бы прознали, и где дух его, и в ком возродился для жизни новой… А как слышат, что про дух Святогоров прознать хочу, так все отнекиваться начинают. То ли боятся, то ли вопрос такой для них заказан…

– Может, найти все же ведуна какого искусного?

– Скорее, нужен смелый, – заметил Муромец.

– Или совсем глупый, что б не боялся, – засмеялся Рахта.

– Ну да, как твой Нойдак!

– Нойдак? – Рахта сразу посерьезнел. Ему явно было не по душе вовлекать нового друга в такое опасное дело. Если уж ведуны, лучшие из лучших, отказываются, – да Нойдак не сможет, он неумеха! – нашелся, наконец, он.

– Может и не сможет, – вроде бы согласился Илья, – но ты приведи все-таки его ко мне, поговорим, послушаем, что он сам скажет!

– Ладно, будь по твоему, приведу, – вздохнул Рахта, – но скажи хоть, поведай, зачем тебе знать?

– Верю я, что тот, кто умер, заново жить в новорожденном начинает, – сказал Муромец задумчиво.

– И я в то верю, так что ж?

– Вот и мыслю я, – продолжал Илья, – если Святогор теперь мальчиком родился – найду да помогу ему богатырем стать, всему выучу, коли девочка он – защищу от напастей, а коли богом стал – поклонюсь ему…

* * *

– Хаживал ли ты в мир духов?

– Нет Нойдак там не был, но Нойдак знает дорогу, и у Нойдака есть знакомый дух, он поможет, – ответил Нойдак.

– Так ты умеешь уходить в мир невидимый?

– Нойдак еще не умеет, но будет учиться.

– И когда же ты будешь учиться? Сегодня будешь?

– Нойдак может сегодня учиться. У Нойдака есть зелье, Нойдак насушил, все как надо…

– Тогда попробуй! – почти приказал Илья, – что тебе нужно, скажи?

– Нойдак принесет зелье, и еще будет нужен бубен, – обрадовался возможности снова стать настоящим колдуном Нойдак, – но вы должны помогать…

– Как?

– Тоже стараться, чтобы Нойдак улетел… – сообщил северянин, – а что тебе надо, Илья, в мире духов?

– Мне нужен не мир духов, а мир мертвых, но туда пути нет, я знаю, – сказал богатырь, – но из мира духов можно кое-что прознать о том, что делается в страшном месте. Теперь слушай, что я хочу…

Муромец начал подробно и вразумительно объяснять Нойдаку, о ком и что надо спрашивать, а если встретит – что б привет от побратима передал, да спросил…

Через час в доме Рахты собрались четверо, нет, точнее, пятеро, но пятого – Духа – не видел никто, а слышал только Нойдак. Кто были четверо? Понятно – Илья, два побратима – Рахта с Сухматом, да Нойдак. Богатыри сели по углам, а Нойдак встал посередине горницы и начал сосредотачиваться. Незадолго до этого действа молодой колдун успел побеседовать со своим Духом. Тот весьма обрадовался возможности пообщаться с Нойдаком на другом уровне – как он выразился, пообещал послужить ему проводником – правда, он и сам не знает, где… Ничего не поделаешь, каков колдун-неумейка, таков и его Дух-незнайка!

Нойдак решил, в конце концов, что сосредоточился уже вполне достаточно и завыл дурным голосом ту колдовскую песнь, которой научил его старый колдун. Поначалу его пение вызвало лишь снисходительную усмешку у старого богатыря, но постепенно Муромец втянулся, ведь он дал слово помогать маленькому колдуну. Подхватили ритм и побратимы, прямо с того момента, как Нойдак начал отмерять такты песни ударами в бубен. Богатыри сопровождали действо ритмическими хлопками в ладоши – ведь у них был уже немалый опыт участия в обрядах, многие из которых сопровождались примерно такими же – по ритмике – песнями. Постепенно все втянулись в процесс волхования. Нойдак знал, что надо делать дальше. Ритм его песни все нарастал, колдун повернулся, завертелся, все быстрей и быстрей. Высушенный порошок мухомора уже был втянут в левую ноздрю резкими вдохами, кажется, он уже начинал действовать – в глазах Нойдака все кружилось, кружилось, даже быстрее, чем вращался он сам… Он уже больше не пел, только бил и бил в бубен, все быстрее и быстрее, остальные участники уже отбили ладони, но все же старались не отстать от темпа. Наконец, все окончательно закружилось в глазах маленького колдуна, над ним стремительно завращался потолок, который начал стремительно приближаться к его глазам. Тела Нойдак больше не ощущал…

Наступила тишина. Тело молодого северянина лежало посередине горницы – такое маленькое и жалкое. Кажется, он не дышал, изо рта показалась пена. А может, он умер? Рахта хотел было подойти к другу, но Илья жестом остановил его.

– Он сейчас далеко, – сказал Илья.

Побратимы не стали возражать. Ведь даже разбудить спящего и то – не всегда позволительно, ведь если дух человеческий отлетел от тела во время сна, то может к пробуждению и не вернуться, а пока дух еще не нашел своего тела, человек ведет себя очень странно, как будто бы это кто-то другой! Чего уж говорить о ведунах, души который улетают далеко-далеко, посещают небесные и подземные миры? Разбуди его в такой момент – и останется тело без души, а самой душе – пленницей быть где-то там, в далеком неведомом краю…

* * *

Наконец, Нойдак очнулся. Медленно перевел мутный взгляд с одного богатыря на другого, что-то прошептал…

– Ну, что, Нойдак, – спросил Илья, – встретил ли ты Святогора?