Текст книги "Музыкальные вечера в Дахау"

Глава V
Джанкой – Днепропетровск

Горек чужой хлеб и тяжелы ступени чужого дома.

Данте Алигьери

Стратегический план Гитлера на 1942 г. предполагал разгром советских войск на юге, захват Кавказа, выход к Волге, занятие Сталинграда, Астрахани и создание тем самым условий для полного уничтожения СССР как государства.

После занятия Керчи немецкое командование сосредоточило все силы в направлении Севастополя. В конце июня 1942 г. положение защитников города стало критическим. 1 июля Севастополь был полностью занят немцами, остатки наших войск ушли на мыс Херсонес и продолжали оказывать ожесточенное сопротивление.

Захватив восточную часть Крымского полуострова, оккупанты согнали местное население, живущее вдоль железной дороги, и в течение десяти дней перешили железнодорожное полотно на европейскую колею. По железнодорожной ветке Джанкой – Феодосия – Керчь непрерывно пошли немецкие поезда, в составе которых были паровозы и вагоны из всей Европы: польские, чехословацкие, австрийские, бельгийские, французские.

Две магистральные линии железных дорог Крыма, протянувшиеся с юга на север от Севастополя и с востока на запад от Керчи, соединялись на станции Джанкой, откуда, разветвляясь, шли через Ишуньский и Перекопский перешейки на запад, в Херсон и Николаев, а через Чонгарский перешеек – на север, в Мелитополь и Днепропетровск.

В мае – июле 1942 г. по железным, грунтовым и степным дорогам Крыма из районов боев на Джанкой днем и ночью шли потоки советских военнопленных, захваченных под Керчью и Севастополем. Из Джанкоя эшелоны с пленными направлялись в Днепропетровск, Николаев, Херсон, Кривой Рог, Умань, Славуту и Владимир-Волынский.

В первые дни плена не всем защитникам Керчи суждено было выжить. Расстрелы пленных начались, когда еще в городе шли уличные бои. 12 мая 1942 г. в помещении дома инженерно-технических работников фашисты заживо сожгли раненых бойцов Красной Армии. Было уничтожено около 400 военнопленных. Массовые расстрелы в Керчи стали регулярно проводиться с 19 мая 1942 г. На территории бывшего рудника завода им. Войкова в мае – июне 1942 г. фашистскими оккупантами были расстреляны 1600 советских граждан – женщин, детей, стариков, рабочих завода и военнопленных.

На берегу Керченского пролива, в окрестных полях, оврагах и кустарниках еще долго продолжали звучать выстрелы. Немцы, прочесывая местность, находили и расстреливали тяжелораненых бойцов. Захваченных в плен солдат и командиров гитлеровцы гнали из Керчи в сторону Феодосии и Джанкоя. Каждую колонну пленных перед маршем нацисты предупреждали: «шаг влево, шаг вправо или остановка» – расстрел на месте. Во время движения колонны к ней присоединялись многочисленные группы пленных.

На протяжении всего марша не смолкали короткие автоматные очереди. Стреляли в пленных по любому поводу: остановился – очередь, присел на обочину дороги – очередь, наклонился к луже напиться – очередь, поднял кусок хлеба, брошенный селянкой, – очередь. Чтобы отогнать женщин от колонны, конвоиры стреляли вдоль дороги из автоматов, не давая подойти ближе к пленным.

Политрук-зенитчик Геннадий Бедняев, взятый в плен 18 мая 1942 г. под Керчью, вспоминал: «Нас согнали в колонну длиной в несколько километров и по майской жаре, истекающих потом, погнали в сторону Феодосии. Я шел крайним слева. Левее и чуть впереди шел фашист с автоматом наперевес. Он внимательно вглядывался в бредущих, периодически упирался стволом автомата в плечо того, кто казался ему евреем, а на самом деле, может, и не был, и выкрикивал: «Иуда, век!», что означало: «Еврей, выходи!» Звучала короткая очередь. Мы содрогались и шли дальше».

На марше, когда в колонну вливалась очередная партия пленных, раздавалась одна и та же команда: «Евреи, комиссары, политруки – выйти из строя!» Вышедших расстреливали, как и тех, кто не успел сорвать нашивки и соответствующие знаки различия с воротника гимнастерки.

Одна из пеших колонн, охраняемая солдатами и немецкими овчарками, прошла через Сейтлер (Нижнегорск) 2 июня 1942 г. Босые, полураздетые, с непокрытой головой, пленные от слабости едва держались на ногах. Нарушивших строй жестоко избивали, а тех, кто не мог идти дальше, – пристреливали. Часть пленных немцы оставили в совхозе «Тамак» (Светлое), где уже был лагерь для гражданских лиц, остальных погнали дальше в направлении Джанкоя.

Перед маршем пленных прогнали через строй автоматчиков, стоящих с двух сторон. Немцы и румыны из-за жары были в коротких штанах, некоторые – в трусах, другие – в рубахах с расстегнутым воротом и засученными рукавами. Охранники без фельдшеров, сами сортировали пленных, решая участь раненых: одних отправляли в лагерный лазарет, других тут же расстреливали. Когда гитлеровцы приказали выйти вперед командирам, евреям и политрукам, все остались на месте. Немцы через переводчика повторили команду. Из заднего ряда вышел один политрук, его расстреляли перед строем, и колонна двинулась дальше. Тех, кто терял силы, начинал отставать или выходил из строя, конвоиры сразу пристреливали. Вся дорога буквально устилалась трупами.

Из воспоминаний политрука А. М. Слуцкого, участника боев под Керчью: «Всего о плене не рассказать, по крайней мере, у меня лично для этого не хватит сил. Нас построили в колонну по пять и погнали к дороге. Немцы продолжали прочесывать окрестные кустарники и поля, в которых, как оказалось, скрывались сотни красноармейцев. Нас погнали прямо через поле на дорогу. По мере продвижения вперед колонна пленных постоянно увеличивалась.

Всех предупредили, что «шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения». Нас прогнали через какое-то русское село. Вдоль дороги стояли женщины и смотрели на нас со страхом и надеждой. Женщины подбегали близко к колонне, бросали в наши ряды хлеб, кукурузные початки и моментально убегали назад. Конвоиры для «наведения порядка» стали стрелять из автоматов вдоль дороги короткими очередями.

В одном из сел по дороге из наших рядов вдруг вырвался один пленный и побежал в сторону хат. Поднялась стрельба. Несколько автоматчиков кинулись за беглецом. Я не знаю, удалось ли ему уйти. Но это был смелый и отчаянный поступок.

На всякий случай, чтобы никто больше не сбежал, немцы усилили охрану и стали вести колонну по полям, в обход, не заходя в селения. Стояла невыносимая жара, люди мучились от жажды и голода. Многие из нас уже ничего не ели по трое суток. Объявили привал. Прямо под палящим солнцем. Подъехала полевая кухня. Но из котла наливали не баланду, а по черпаку обычной воды. Я пожевал дикий чеснок, попытался встать, и тут у меня потемнело перед глазами. Очнулся, все сидят рядом, и я понял, что это был просто голодный обморок.

А потом нас заставили построиться. Началась первая «селекция». Вызвали из строя командиров, евреев и политруков. Никто не вышел. Немцы через переводчика повторили команду. Рядом со мной три хохла-предателя вытолкнули из строя своего политрука. И тут началось. Выявленных и выданных предателями евреев и политруков отвели в сторону, а нас погнали дальше. Я так и не знаю, расстреляли этих несчастных людей на месте или их ждали еще долгие кошмарные мучения и издевательства. А настоящая фильтрация, по всем правилам, нас ожидала в Джанкое.

Нас еще не регистрировали и даже не пересчитали. Просто гнали как стадо. Кто-то сказал, что нас ведут к железной дороге. Навстречу нам шла колонна автомашин. Полуголые немцы стояли в кузовах и смеялись над нами. Один из них направил автомат на нас, но выпустил очередь поверх наших голов. Немцы буквально ржали от этой «шутки». Колонна пошла дальше. Мы понимали, что любой ценой надо идти в колонне. Тех, кто терял силы и начинал отставать или, не дай бог, отходил из ряда на пару шагов в сторону, – сразу пристреливали конвоиры. Мы вздрагивали, когда раздавался очередной выстрел конвоира, добивавший на земле обессилевшего красноармейца.

Привели в джанкойский лагерь для военнопленных. Под открытым небом находились загоны, огороженные двумя рядами колючей проволоки. По углам вышки с пулеметами, по периметру каждого загона ходили охранники. Днем и ночью мы спали и сидели на голой земле. Я внимательно слушал, что говорят люди вокруг, впитывал каждую крупицу информации. И когда в Джанкое начались повторные проверки в поисках евреев и политработников, я понимал, что долго мне здесь не продержаться. Кто-нибудь да выдаст за пайку хлеба.

К проволочной ограде каждый день приходили из окрестных сел женщины, которые искали своих мужей. Они бросали нам через проволоку куски хлеба. Но лучше бы они этого не делали. Жутким и страшным бывает голодный человек, еще сохранивший силы. И тут я как будто окончательно очнулся. Сказал себе, лучше подохну с голоду, но зверем не стану, и стоящим на коленях меня тоже немцы никогда не увидят. Взыграло во мне комиссарское воспитание. Кто-то мрачно язвил, что скоро нас немцы всех расстреляют, надо загоны для «севастопольцев» освободить. И когда в самом начале июня нас вывели из лагеря, то многим показалось, что нас ведут на казнь».

С не меньшими жертвами проходили «марши смерти» на Джанкой из Севастополя. Особенно трудным для пленных был переход до Бахчисарая: солнце палило безжалостно, а воды не давали ни капли. Колонну конвоировали предатели из числа крымских татар, переодетые в новую немецкую форму. За свою жестокость и преданную службу они заслужили особое расположение гитлеровцев. Полицаям, легионерам и другим немецким прихвостням, в отличие от крымских татар, выдавалась старая военная форма времен Первой мировой войны, залежавшаяся на складах кайзеровской Германии.

Захватив Крым, гитлеровцы начали с того, что стали разжигать межнациональную вражду и уничтожать евреев, крымчаков, цыган. На свою сторону немцам удалось привлечь значительную часть крымских татар, которые принимали активное участие в расстреле пленных евреев, политруков и комиссаров. Особенно свирепствовали крымские татары при конвоировании моряков, били их прикладами, многих ставили на край обрыва и расстреливали. Татары убивали и тех, кто пытался почерпнуть воду из канавы, и тех, кто не выдерживал темп марша или был ранен и не мог идти наравне со всеми. Пленным не приходилось рассчитывать на татарское население, чтобы получить кусок хлеба или кружку воды. Местные татары с презрением смотрели на пленных, иногда бросали в них камни и гнилые овощи. Измученных, полумертвых от усталости военнопленных подгоняли конвоиры-кавалеристы, часто пуская в ход хлысты. Обессилевших раненых, присевших на обочину дороги или упавших, татары добивали. «Из трех тысяч до лагеря в Симферополе дошла только половина пленных, остальные были расстреляны в пути конвоем из немцев и предателей из крымских татар» (Мищенко В. И. Воспоминания. Фонд музея КЧФ, д. НВМ, л. 322, 643).

С весны 1942 г. на территории совхоза «Красный» был размещен концлагерь, где немцы за время оккупации уничтожили свыше 8 тысяч жителей Крыма. Лагерь охранялся татарами из 152-го батальона «Schuma». Старший лейтенант Красной Армии В. Файнер вспоминал: «Издевательства над военнопленными не имели предела. Добровольцы-татары вынуждали какого-нибудь военнопленного показывать на себя, что он еврей, а затем… выдавали несчастного, за что получали 100 марок».

«В Судакском районе группа самообороны из числа крымских татар привлекалась для ликвидации десанта. При этом 12 парашютистов были сожжены заживо. Одна из карательных экспедиций завершилась длительной блокадой партизан, в результате которой 90 человек умерли от голода» (Басов А. В. Крым в Великой Отечественной войне 1941–1945, с. 209).

Крымские татары активно участвовали в штурме Севастополя в июне – июле 1942 г. Вот что пишет по этому поводу севастопольский историк капитан 2-го ранга И. С. Манюшин: «2 июля катер, на котором находились старший лейтенант В. К. Квариани и сержант П. Судак, получил пробоины в корпусе, стал оседать от принятой воды. Заглох один мотор, и катер пришлось поворачивать к берегу, занятому фашистами. Все это произошло в районе берега неподалеку от Алушты. На берегу произошел бой между десантниками и вооруженной группой татар. В результате неравного боя все, кто остался в живых, были пленены. Раненых татары расстреливали в упор. Подоспевшие итальянские солдаты часть пленных отправили на машине, а часть на катере в Ялту».

24 мая 1942 г. коллаборационистское издание «Голос Крыма», со ссылкой на «Немецко-украинскую газету», сообщило своим читателям, что, выступая в рейхстаге, Гитлер заявил следующее: «В частях германской армии, наряду с литовскими, латышскими, эстонскими и украинскими легионами, принимают участие в борьбе с большевиками также татарские вспомогательные войска. Крымские татары всегда отличались своей военной доблестью и готовностью сражаться. Когда немецкие войска заняли Крым и освободили большую часть полуострова, местное татарское население с восторгом приветствовало своих спасителей. Так как татары были воодушевлены мыслью скорее уничтожить общего врага, то вполне понятно, что они плечом к плечу стоят с солдатами германской армии в борьбе против большевизма» (Романько О. Крым под пятой Гитлера).

Действительно ли фюрер сказал так или газета только передала общий смысл его речи, неизвестно. Тем не менее его слова весьма показательны. В целом они свидетельствуют о том, что немцы на первых порах весьма высоко оценивали боеспособность и моральное состояние крымско-татарских добровольцев. С началом оккупации Крыма нацистская служба безопасности (СД) сразу же создала Мусульманский комитет, а затем на его базе Татарский комитет с центром в Симферополе. Председателем был назначен Джелял Абдураимдов. У Татарского комитета имелся ряд печатных органов, в том числе газета «Азат Крым» («Освобожденный Крым»), которая 3 марта 1942 г. вышла с передовицей: «После того как наши братья-немцы перешли исторический ров у ворот Перекопа, для народов Крыма взошло великое солнце свободы и счастья».

10 марта 1942 г. в Алуште на собрании, устроенном Мусульманским комитетом, «мусульмане выразили свою благодарность Великому Фюреру Адольфу Гитлеру-эфенди за дарованную им мусульманскому народу свободную жизнь. Затем устроили богослужение за сохранение жизни и здоровья на многие лета Адольфу Гитлеру-эфенди» («Азат Крым», редактор Мустафа Крутыев).

Зондерфюрер Зиферс писал в своей докладной записке «Формирование татарских и кавказских соединений в зоне действия 11-й армии», что «татар можно охарактеризовать как старательных, усердных солдат, помощь которых в борьбе с партизанами неоценима». Более того, они «могут наладить хорошую дисциплину и обладают хорошими маршевыми качествами». Далее Зиферс сообщал, что председатель Татарского комитета сказал буквально следующее: «Я говорю от имени комитета и всех татар и знаю, что татары полностью разделяют мои высказывания! Достаточно лишь призыва германской армии, и татары без остатка посвятят себя борьбе с общим врагом. Для нас является большой честью сама возможность бороться под руководством фюрера Адольфа Гитлера, великого человека германского народа. Укоренившаяся в нас вера дает нам силы, которые мы доверяем без оглядки руководству германской армии» (Коллаборационизм в СССР, 1941–1945: справочник РГВА / А. Е. Забелин, В. И. Коротаев. М.: Полит, энциклопедия, 2014).

«По дороге нас конвоировали предатели из татар. Они били дубинками медперсонал. После тюрьмы в Севастополе нас конвоировали через Бельбекскую долину, которая была заминирована. Там очень много погибло наших красноармейцев и краснофлотцев. В Бахчисарайском лагере набили нас, яблоку некуда упасть. Через три дня погнали в Симферополь. Сопровождали нас не только немцы, но и предатели из крымских татар. Видел один раз, как татарин отрубил голову краснофлотцу» (Янченко Н. А. Воспоминания. Фонд музея КЧФ, д. НВМ, л. 508–512).

«Начался крестный путь последних защитников города-героя. Их гнали до Бахчисарая. Конвоировать пленных немцы поручили татарским отрядам самообороны, сформированным в первые дни оккупации. Расправа началась, когда колонны проходили у севастопольского мыса Фиолент. Конвоиры разбивали головы обессиленных пленных дубинами. Кровь буквально залила дорогу рядом с фиолентовским Свято-Георгиевским монастырем. На счастье, рядом находилась итальянская часть. Итальянцы, не выдержав ужаса средневекового избиения, пообещали расстрелять татар, если те не прекратят массовую казнь» (Ильченко С. Лакомый кусок лагеря смерти // Свободная пресса. 01.07.2012).

«Нас построили и погнали по четыре в ряд. Все рваные, грязные. Немцы стреляют, бьют прикладами, стреляют то вверх, то в кого-либо, то по колонне. Когда вывели на Ялтинскую дорогу, то, не доходя до Сапун-горы, навстречу шла колонна танков. Они не свернули, а нас фрицы тоже не повернули вправо. Тех, кто пытался выбежать из колонны, немцы расстреливали из автоматов. Так с головы и до хвоста колонны одну шеренгу танки и задавили гусеницами. Нас не останавливали. Танки тоже все время шли. Многие бросились бежать, но были расстреляны» (Антонюк И. В. Воспоминания. Госархив Крыма, ф. 849, оп. 3, д. 282, л. 11).

Подавляющее большинство колонн военнопленных из Керчи и Севастополя направлялось в Джанкой – небольшой город в северной части Крыма, в 90 км от Симферополя. Его часто называют воротами Крыма. Кроме того, являясь важным железнодорожным узлом, этот город первым встречает все эшелоны, прибывающие на полуостров. «Джанкой» в переводе звучит как «душа-деревня» или «милая деревня». Во времена Крымского ханства Джанкой был лишь небольшим поселением. Первые упоминания о нем встречаются в конце XVIII в. Статус города Джанкой приобрел в 1926 г. До войны в городе проживало около 19 тыс. человек. В 1942 г. через станцию Джанкой к осаждённому Севастополю прошли две огромные мортиры типа «Карл» и знаменитая суперпушка «Дора», для обслуживания которой требовалось 1500 человек (Campaigns of Word War II – D.b.D. 1939–1945).

«У нас в Джанкое располагалось три лагеря для военнопленных, один находился в школе, здание которой огородили колючей проволокой, второй размещался на хлопкозаводе и третий – в селе Керлеут-Шереп. Я видел первые два, и особенно много наших ребят там оказалось после сдачи Севастополя. Среди них было много моряков. Каждый день пленных водили на различные работы, и во время дороги у некоторых появлялась возможность для побега. Многие женщины выходили на дорогу и смотрели на ребят, видимо, надеялись увидеть родных, передавали кому-то еду. Однажды мы подошли с мамой, и из колонны выскочил морячок, подхватил маму и еще какую-то женщину под руки и быстренько отошел от колонны, пока немцы не заметили его отсутствия. Он оставил у нас свои вещи, переоделся в гражданскую одежду и ночью ушел в Керчь или Феодосию. Так у меня появились парадные темные флотские брюки» (Н. М. Кобец).

В книге «Вместо завещания» Б. А. Кубарский пишет: «В Джанкое был с 20 по 25 июля 1942 г. Лагерь располагался в поле на окраине Джанкоя, у поросшего камышом озерка. Лагерь был обозначен кольями, по которым было прибито две проволоки. С противоположных сторон лагеря были ворота. С внешней стороны проволоки сторожат полицаи-татары. Сторожат истово, строго. В основном молодёжь. Днями шныряют внутри лагеря, присматриваясь, кого-то выискивая.

В лагере обе колонны рядовых и командиров снова смешались. Поинтересовался у нескольких человек, почему в Симферополе командиры становились в колонну рядовых, а рядовые – наоборот. Мотив комсостава был один: боялись уничтожения. Это можно было понять. А вот рядовые, оказывается, становились в колонну командиров, думая, что командиров будут лучше кормить. Это меня удивило и озадачило.

25 июля нас погрузили в вагоны и 28 июля привезли в Днепропетровск. В вагоне душно. Лежали один возле другого вплотную, головами к стенам, ногами к середине. Ночью ноги вытянешь, положишь их поверх чужих ног, потом просыпаешься от боли: это ноги уже на самом полу, на них гора чужих ног. И так всю ночь.

В Днепропетровске нас загнали в бывший Екатеринославский централ – тюрьму. Разместили по блокам. Я попал на второй этаж в маленькую камеру, куда нас затолкнули 29 человек. Мы смогли уместиться на цементном полу только лежа на боку плотно друг к другу. Ночью, если один повернётся на другой бок, то и все вынуждены поворачиваться. Через пару дней двери камеры открыли и мы свободно ходили по этажу, то есть в коридор и другие камеры, а выход с этажа был закрыт. В конце коридора стояли параши. Кормёжка – двухразовая баланда с кусочком хлеба.

Во двор нашего блока загнали большую партию пленных. Вечер и ночь шёл дождь. Все промокли. Замёрзли. Утро было облачное. Но вот выглянуло солнце – и все, кто был во дворе, грянули «ура». Немцы переполошились».

Из воспоминаний Д. Л. Каутова: «В ночь на 1 января 1942 г. бригада принимала участие в десанте по освобождению г. Керчи от немцев. Так как я был минометчиком, то мы наступали после пехоты. После освобождения города занимали оборону на перешейке. Войск было напихано очень много: артиллерия, минометы, танки, пехота и т. д. Вообще было кому давать отпор. Все шло к наступлению, но немцы нас опередили. После 15 мая 1942-го они перешли в наступление. Наши войска начали отступать… А бежать было некуда – кругом вода.

19 мая 1942 г. я снова был ранен и отправлен в госпиталь, который находился на берегу Черного моря. Помещений не было. Операции и перевязки делались в палатках. Переправы на другой берег уже не было. Немец стрелял по санитарным кораблям. 20 мая пришли к нам немцы. Построили всех, кто мог стоять, и немецкий офицер через переводчика объявил, чтобы комиссары и евреи вышли из строя. Но я остался в строю. Перед этим я уничтожил все свои документы, письма от родных, их фотографии. Нас повели под конвоем в сторону станции Джанкой.

Там был очень большой лагерь. Он располагался рядом с железной дорогой, и через территорию этого лагеря проходила железная дорога. Там мы пробыли 1 сутки. Кормили 1 раз похлебкой из брюквы. Хлеба не давали. У многих военнопленных не было котелков, ложек, те наливали эту похлебку в пилотки и так ели. Так началась моя жизнь в немецком плену и продолжалась ровно 3 года».

В Джанкое на территории хлопкового завода (а ныне консервного), в железнодорожной школе (ныне МУПК, ул. Крымская), в здании бывшей гимназии, переименованной в 26-ю среднюю школу, затем в СШ № 1, и на прилегающей территории по ул. Интернациональной в период оккупации находились нацистские лагеря, где было замучено около 1,5 тыс. советских военнопленных. Это были так называемые временные пересыльно-сортировочные лагеря, где выявляли комиссаров, коммунистов и евреев, которых нацисты уничтожали в первую очередь. Здесь же с осени 1941 г. до весны 1944-го гитлеровцы расстреляли 86 943 мирных жителя, партизана, подпольщика и 47 234 военнопленных. На здании школы 5 ноября 1967 г. была установлена мемориальная доска с надписью: «Здесь в фашистском концлагере с октября 1941 г. по апрель 1944 г. были замучены тысячи советских граждан». В 1993 г. школа № 1 была переведена в новое помещение, построенное рядом, а мрачное двухэтажное здание дореволюционной постройки заросло со всех сторон густой зеленью кустарников и деревьев.

В мае 2016 г. состоялось открытие музея «История первой школы», расположенного в средней школе № 1. Данное событие было приурочено к 100-летнему юбилею школы. В музее представлена экспозиция «Дулаг № 123» (временный пересыльный лагерь). Этот большой транзитный лагерь военнопленных располагался на территории хлопкового завода рядом с железной дорогой. Через территорию лагеря также проходили железнодорожные пути. Пленные содержались там под открытым небом или в развалинах каменных складов, где раньше хранился хлопок. Невдалеке находилась разграбленная семилетняя школа. Большинство полицаев в Джанкое были крымскими татарами из числа перебежчиков или уголовников. Они изо дня в день выслеживали в лагере комиссаров, евреев и политработников. Другой лагерь пленных занимал здание первой школы.

Дулаг № 123 был огорожен двумя рядами колючей проволоки. По углам стояли вышки с пулеметами, по периметру каждого загона ходили охранники. В Джанкое всех прибывших пленных вносили в регистрационные списки, опознавательных жетонов не выдавали, за исключением тех военнопленных, которых оставляли в лагере на длительный срок. В дулаге охрана повторно проводила проверку военнопленных с целью выявления евреев, комиссаров и политработников, которых при обнаружении незамедлительно расстреливали. Кормили пленных один раз в день похлебкой из брюквы, хлеба не давали. Военнопленным, не имеющим котелков и ложек, похлебку наливали в пилотки или подол гимнастерки. Из окрестных сел каждый день к проволочной ограде приходили женщины, которые искали своих мужей. Иногда они бросали через ограду куски хлеба. Пленные днем и ночью были под открытым небом, спали и сидели на голой земле. По утрам немцы набирали рабочие команды из пленных, которым давали различные задания.

В дулагах пленные находились недолго, большинство из них в течение нескольких дней отправляли в другие лагеря. Когда подавали эшелон, пленных строили, отсчитывали по двенадцать пятерок и, сохраняя интервалы между группами, вели на погрузку в «телятники» – небольшие двухосные вагончики. Двери и окна в вагонах были плотно задраены, чтобы пленные во время движения не могли ориентироваться, куда их везут. Только по проникающему в щели вагона свету можно было сосчитать дни. В пути до Днепропетровска состав, как правило, находился трое или четверо суток. По дороге в лагерь многие умирали от истощения. От Мелитополя пленных везли в товарных вагонах и на платформах. Основную массу людей доставляли в Днепропетровск, а часть – временно в Павлоград и другие лагеря.

25 июля 1942 г. партию пленных из Керчи и Севастополя погрузили в вагоны и отправили из Джанкоя в Днепропетровск. Перед отправкой всех обыскали, отобрали всё, что могло бы способствовать побегам, о которых ходило немало слухов: в полу вагона вырезались доски по размеру человека, потом его на ремнях или скрученном нательном белье опускали как можно ближе к шпалам, а затем разом бросали. Нередко при этом беглецы получали увечья или погибали. В одном из углов вагона к концу пути из-за высокой смертности штабелями лежало несколько трупов, рядом с которыми стонали умирающие.

28 июля 1942 г. поезд прибыл в Днепропетровск, пленных выгрузили и погнали в бывший Екатеринославский централ, где до войны размещалась тюрьма УНКВД. Над входом в пятиэтажное здание тюрьмы висели два больших красных знамени с черной свастикой на белом фоне посередине. Заняв в 1941 г. Днепропетровск, гитлеровцы организовали в здании тюрьмы, расположенной на ул. Чичеринской (так в документе, правильно – ул. Чичерина), стационарный лагерь военнопленных № 348. Лагерь имел свои филиалы в Запорожье, Павлограде, в селах Знаменка, Большая и Малая Софиевка. Всего в лагере содержалось до 80 000 пленных, из них в Днепропетровске было более 20 000 человек, в большинстве своем командиры Красной Армии, различные специалисты, а также донские, кубанские и терские казаки.

Летом 1942 г. при шталаге 348 был создан разведывательный отдел, именуемый «первым», или Абтайлунг-1, который проводил активную работу по сбору различных разведывательных данных, характеризующих экономическое состояние промышленных объектов и оборонной мощи Советского Союза. Абверкоманда находилась по адресу: ул. Чичеринская (Чичерина), д. 52. Работой разведывательного отдела руководила группа немецких офицеров в составе начальника – капитана германской армии Лоренца, зондерфюреров Гиллера Арнольда, Гавенда и Гайзеля. При отделе имелись два переводчика и 20 немецких солдат. Методы работы разведывательного отдела в основном сводились к вербовке и сбору информации среди военнопленных.

По прибытии в лагерь новой партии военнопленных они распределялись по группам. Командный состав размещался в так называемых блоках Д и Ц, специалисты – в блоке Б, казаки – в блоке А. В блоках каждая из категорий подвергалась тщательному опросу, с занесением в протокол биографических данных допрашиваемого, где и кем он работал до мобилизации в Красную Армию. Затем каждый военнопленный допрашивался вторично с целью определения его компетентности по интересующим немецкую разведку вопросам о том или ином предприятии или объекте, где он работал. Собранные данные о военнопленном представлялись начальнику разведывательного отдела Лоренцу, который окончательно принимал решение об использовании того или иного лица соответствующим сектором (Справка НКГБ УССР № 431 от 13.03.1944).

Всех военнопленных, прибывших 28 июля 1942 г., построили на тюремной площади. Врачам и фельдшерам приказали выйти из строя – раненым пленным 6–8 недель не оказывалась какая-либо медицинская помощь. Немцы выдали фельдшерам марганцовку и бинты. Морякам и красноармейцам приказали раздеться, снять обувь, выложить все из карманов. После обыска охрана забрала ножи, бритвы, оставила только котелки и ложки. Затем всех переписали, выдали номера и погнали в переполненные камеры, где была неимоверная теснота. В небольшие одиночные камеры затолкали по 30 человек. На обед (завтрака и ужина не было) давали по литру баланды, состоящей из зелёных капустных листьев, свёклы и воды. Спали на цементном полу. В тюрьме находились многие тысячи военнопленных из Крыма и Харьковского «котла». Шталаг 348 был огромным пересыльным пунктом для последующей отправки пленных в Германию.

Через несколько дней в тюрьме началась тотальная регистрация, которую проводили пленные, вызывающие доверие у немцев. Спрашивали национальность, место рождения, гражданскую и военную специальность, звание, номер части, где воевал, когда попал в плен и многое другое. Из прошедших регистрацию стали отбирать здоровых на вид военнопленных и направлять их в рабочие команды. С июня 1942 г. всех пленных офицеров Красной Армии от младшего лейтенанта до полковника включительно, имевших гражданские специальности, стали отправлять в лагеря, расположенные в промышленных районах Германии.

Из воспоминаний Ю. Владимирова: «В конце августа 1942 г. в Днепропетровске мы подъехали к одному из главных пересыльных лагерей, устроенному в огромной старинной тюрьме, вся территория которой была огорожена высокой (наверное, до 10 метров) толстой кирпичной стеной. Тюрьма находилась недалеко от металлургического завода имени Г. И. Петровского, «украинского старосты» первых лет советской власти, чьей фамилией назван и сам город.