Текст книги "Люди и куклы (сборник)"

Исполнитель

Трагифарс в двух актах, восьми картинах, с прологом и эпилогом

Спектаклем «Исполнитель» в 1988 году открылся театр «Детектив». Нам с моим соавтором Владимиром Валуцким «компетентные органы» дали возможность ознакомиться с «Делом Берии». Госархив предоставил уникальные фотоматериалы. Знание жизненной правды недавней истории позволило авторам чувствовать себя творчески свободными в стремлении к образной правде искусства. Думается, что исполнение Сергеем Шакуровым роли Берии – одна из вершин в творчестве этого выдающегося артиста.

Тамара Семина, которая известна и любима как киноактриса, блеснула театральным мастерством. Сегодня Алексей Гуськов и Лидия Вележева – популярные актерские имена. А в те годы они были молодыми премьерами театра. И конечно, общение с такими опытными партнерами, как С. Шакуров, Т. Семина, В. Смирнитский, М. Струнова, дало начинающим актерам хорошую профессиональную школу. Да и я уделял им много режиссерского внимания.

Намечалась постановка в моей инсценировке романа Грэма Грина «Человеческий фактор». Режиссером должен был стать Питер Устинов – оба, автор и режиссер, – друзья театра «Детектив». Не сбылось.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Нестеров Егор Иванович, полковник, впоследствии сотрудник МВД.

Берия Лаврентий Павлович, маршал, министр МВД.

Кобулов Богдан Захарович, генерал полковник, его заместитель.

Момулов, его личный телохранитель.

Балдис Янис, доверенное лицо министра.

Вера Викентьевна, сотрудник архива МВД.

Строков, полковник, начальник УВД Львовской области.

Санчес Анита.

Щеглова Зоя, ее подруга.

Солдаты, полковник, танкист, связист.

Действие происходит в мае – июне 1953 года.

Сюжет и действующие лица пьесы – это во многом свободное художественное осмысление фактов и имен, рожденное объективной исторической Правдой.

ПРОЛОГ

В темноте, высоко над сценой, высвечивается бюст человека, как бы высеченный из черного гранита, но это не каменное изваяние, а живой солидный мужчина в низко надвинутой черной шляпе с широкими полями, под которыми в световом луче выступает вперед крупный нос и поблескивают стеклышки пенсне. Подбородок прикрыт черным шелковым шарфом.

Звучит речь: «…Враги Советского государства рассчитывают, что понесенная нами тяжелая утрата приведет к разброду и растерянности в наших рядах.

Но напрасны их расчеты. Их ждет жестокое разочарование. Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского правительства и Центрального комитета Коммунистической партии».

Свет на сцене гаснет. Голос говорившего звучит тише, как бы отдаляясь. Но можно разобрать – про нерушимый союз рабочего класса и колхозного крестьянства, про братскую дружбу народов и дальнейшее укрепление экономического и военного могущества страны.

 
А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и предать врагам.
 

М. Волошин

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Вместе с этими словами на сцене загорается настольная лампа и постепенно высвечиваются письменный стол, кресла и весь кабинет, куда входит Берия, одетый так же, как на трибуне. Не снимая шляпы и пальто, он подходит к радиоприемнику и усиливает звук своей речи. Снова отчетливо звучит:

«Великий Сталин воспитал и сплотил вокруг себя когорту испытанных в боях руководителей, овладевших ленинско-сталинским мастерством руководства, на плечи которых пала историческая ответственность – довести до конца великое дело, начатое Лениным и успешно продолженное Сталиным.

Народы нашей страны могут быть уверены в том, что Коммунистическая партия и Правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своей жизни для того, чтобы сохранять стальное единство рядов партии и ее руководства…»

Мягко ступая, к Берии подходит человек с выбритой головой, в белом бешмете и черной черкеске с газырями и разукрашенным кинжалом на поясе. Это Момулов, начальник личной охраны. Ловко и бесшумно Момулов помогает Берии раздеться. Уже сняты пальто, пиджак, брюки, а голос из радиоприемника предохраняет:

«…Крепить нерушимую дружбу народов Советского Союза, крепить могущество Советского государства, неизменно хранить верность идеям марксизма-ленинизма и, следуя заветам Ленина и Сталина, привести страну социализма к коммунизму».

К этому моменту речи Берия стоит в белоснежном шелковом белье.

Момулов уходит с одеждой, Берия дослушивает:

«…Вечная слава нашему любимому, дорогому вождю и учителю великому Сталину!»

Берия выключает радио и ставит на ту же радиолу пластинку. В глубине кабинета появляется и останавливается у него за спиной Богдан Кобулов, генерал-полковник и первый заместитель. В руках у него папка. С пластинки звучит популярная песня «Руки» в исполнении И. Юрьевой. Входит Момулов с мундиром и брюками и начинает облачать хозяина в маршальскую форму. Берия с удовольствием слушает, подпевает.

Берия. А все-таки тиран был прав: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Кобулов. Да, Сталин…

Берия. При чем тут Сталин? Это первым Лысенко сказал, а Сталин себе присвоил. Академики!

Кобулов и Момулов смеются. Один во весь голос, другой беззвучно.

Что-то мы много смеемся последнее время. Ну что, он уже в приемной?

Кобулов. Пока ведут, Лаврентий Павлович, наш любимый артист уже второй час сидит с ним в ресторане…

Берия. В каком ресторане?

Кобулов. ЦДРИ, конечно.

Берия. Вы бы его еще в Коктейль-холл повели. Почему не в «Арагви»?

Кобулов. В «Арагви» сегодня работают с иностранцами.

Берия. Кто возглавляет твою группу?

Кобулов. Гагулия.

Берия одобрительно кивает. Звонок. Берия делает знак Кобулову.

Кобулов (снимает трубку). Аппарат маршала Берии слушает. Мешик, ты? (Вопросительно смотрит на Берию. Тот продолжает одеваться.) Маршал в ЦК, говори. (Некото рое время внимательно слушает.) Подожди, меня по Кремлевке. (Закрывает ладонью мембрану, говорит Берии.) Опять этот Строков. Его вызвал Никита, велел поднять списки арестованных по Львовской области. А о чем говорили у Никиты – неизвестно. Подслушка опять не сработала. Мешик подозревает, что это строковские штучки. Просит, чтобы вы сами позвонили Никите.

Берия (решительно берет трубку). Мешик, ты по каждому поводу будешь в штаны мочить? Скоро своей тени начнешь бояться. Ты что, сам не можешь справиться с этим говенным милиционером? Ты подписывал приказ о назначении Строкова начальником Львовского УВД – ты и разберись. Почему я должен звонить Никите? Чтобы хитрый хохол понял, что ты не чисто работаешь? А ты что, не знаешь, как это делается? Опять – дурак! Это всегда успеется. Придумай этому веселому милиционеру невыполненное задание – пусть занимается униатской церковью, не поспит ночами, помотается по всей Украине, а потом спросишь с него униатского бога и спустишь семь шкур. И еще девку ему подложите, такую, чтобы съела его, как жука богомола. Это во-первых. Во-вторых, всю дополнительную подслушку у Никиты сменить, поставить трофейную из моего личного НЗ. Сегодня же вышлю с Мильштейном. Все. Что? Бог простит. (Вешает трубку.) Хороший парень Мешик, но слишком нерешительный, характер женский.

Кобулов. А я вам говорил, Лаврентий Павлович.

Берия. Что-то ты вообще много говорить стал, Богдан Захарович.

Кобулов. Молчу, товарищ маршал.

Берия. А вот сейчас как раз надо говорить, товарищ Кобулов.

Кобулов. О чем?

Берия. Не знаешь? Тогда зачем пришел?

Кобулов постепенно открывает папку.

Со своими бумажками подожди. Владимир Ильич сказал: «Нет страшнее врага для революции чем…» что?

Кобулов. Международный империализм.

Берия. Нет, птенчик мой, бюрократия. Учиться тебе, учиться и учиться.

Кобулов (радостно). Это Ленин сказал!

Берия. К сожалению, не я. (Вздыхает.) Ну что там в твоих бумажках? (Кобулов подкладывает исписанный лист.) Слушай, ведь этот Можжевельников инженер, а не писатель… шестое письмо!.. Читай, я его почерка уже видеть не могу.

Кобулов (читает). «В Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза…»

Берия. Главное читай.

Кобулов (читает). «Но я продолжаю верить, что наши органы безопасности, руководимые любимым сталинским соколом Лаврентием Павловичем Берией, исправят трагическое недоразумение…»

Берия. Все, все, можешь дальше не читать. Что он несет, какой я ему сокол? Хотя крылья за спиной я теперь как никогда чувствую.

Кобулов. Вы – Орел!

Берия молча на него смотрит.

Правильно. Орел – это был Сталин, а вы – Лев!

Берия. Кобулов, птенчик, остановись. Крылья. Посадить бы тебя с этим инженером – вот бы наговорились! Я не птица, я человек! А Лев – это Израельсон. Но для тебя он – Лев Аркадьевич. Кстати, пусть он и занимается перепиской этого Можжевельникова.

Берет письмо и накладывает резолюцию.

Кобулов подкладывает бумаги, Берия просматривает, подписывает.

Вдруг поднимает листок, трясет им.

Берия (тихо, с яростью). Никогда, понял? Никогда не держи таких бумаг в делах!

Кобулов. А где их держать? В сейфе?

Берия. Здесь! (Тычет пальцем в лоб Кобулова.) Это теперь твой сейф… (Берия продолжает.) Заруби себе на носу: отныне я категорически запрещаю какие бы то ни было попытки ликвидировать Жукова в его среде! Это технически неосуществимо, а любая передача грозит нам провалом. Последний агент, внедренный Мешиком, погиб во время весенних маневров при странных обстоятельствах… Надо делать одну ставку, но крупную, ва-банк, и всех – сразу! Лев тоже так считает – у нас слишком мало времени.

Кобулов. Понял, понял, Лаврентий Павлович, виноват…

Берия. Копии делал?

Кобулов. Делал, но только для Мешика и его людей.

Берия. Найти, изъять, уничтожить!

Кобулов. Людей?

Берия. Бумаги. (Рвет документ.) Даю трое суток. Мне доложишь.

Звонит телефон.

Кобулов смотрит на Берию и после кивка берет трубку.

Кобулов. Кобулов слушает. Уже готов? Фингал не забыли поставить? Что, и Гагулия получил? (Хохочет.) Стареет наш мальчик. Передай, что бюллетень я ему брать не разрешаю. Ну, не надо преувеличивать… Артиста домой отправили? Нет, не нужен, пусть отдыхает. А сколько наш подопечный успел выпить? (Крутит головой.) Крепкий парень. Везите его сюда. Как, уже? Лаврентий Павлович, они от Гагулии говорят, а подопечный – уже в приемной. Разрешите приступать?

Берия. Острые приемы можешь применять, но не сразу, и ни в коем случае – не унижать!

Кобулов (обиженно). Что я, Момулов?..

Берия выходит.

Кобулов садится за стол, нажимает кнопку селектора.

Введите.

Входит полковник Нестеров. Китель его сильно помят, под глазом заметный синяк. Мокрые волосы растрепаны. Увидев сидящего за столом генерал-полковника, вытягивается по стойке смирно. Оба молчат.

Нестеров. Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться.

Кобулов не отвечает.

Виноват, товарищ генерал-полковник. Я оказал сопротивление, так как ваши сотрудники были в штатском – и документов не предъявляли. Я их принял за хулиганов.

Кобулов. На кого похожи? Позорите мундир, звание полковника!

Нестеров. Товарищ генерал-полковник, прошу запросить обо мне командование Одесского военного округа… Они вам подтвердят, что такое со мной случилось в первый раз в жизни.

Кобулов. И в последний.

Нестеров. И в последний, конечно. Слово офицера, товарищ генерал-полковник!

Кобулов. Какого офицера: советского, немецкого?

Нестеров. Виноват, не понял…

Кобулов. А разве ты у них не успел до офицера дослужиться?

Нестеров. У кого… «у них»?

Кобулов. У немецко-фашистской сволочи!

Нестеров. Товарищ генерал-полковник…

Кобулов. Я тебе, гитлеровская мразь, не товарищ. Фамилия?

Нестеров. Нестеров.

Кобулов. Имя, отчество?

Нестеров. Егор Иванович.

Кобулов. Кличка?

Нестеров молчит.

Молчишь, гад! Где находился с десятого по восемнадцатое октября тысяча девятьсот сорок первого года?

Нестеров. В действующей армии.

Кобулов. В чьей?

Нестеров. В нашей.

Кобулов. В вашей? Я так и думал.

Нестеров. Товарищ…

Кобулов (орет). Молчать! (Глядя в бумаги.) Десятого октября тысяча девятьсот сорок первого года под Вязьмой сорок пятая кавдивизия была почти полностью уничтожена в результате атаки специального мотокорпуса армии Гудериана, а оставшиеся части укрылись в лесах и попали в немецкое окружение. Вот с этого момента и началась твоя вторая жизнь, как тебя там…

Нестеров. Что значит «вторая жизнь»?

Кобулов. Жизнь предателя Родины. Будешь отрицать, что был в окружении?

Нестеров. Нет, не буду.

Кобулов. Как это не будешь? Ты не верти.

Нестеров. Я не верчу.

Кобулов. А почему в анкете ты этот факт утаил?

Нестеров. Това… Послушайте… Это была неделя непрерывных боев. Люди засыпали на марше… Мы уничтожали гитлеровцев, где только могли, жили одним – скорее соединиться со своими. Мы потеряли счет времени, не понимали, где день, где ночь… Сколько замечательных ребят погибло в этом аду, командиров, комиссаров… И свою роту, я тогда ротным был, вывел почти без потерь, мне это до сих пор чудом кажется. Мы только потом ведь узнали, что были в плотном кольце окружения, нам казалось, что немец только вклинился, рассек армию… А когда после Сталинграда я был прикомандирован к штабу Жукова и заполнял анкету, Георгий Константинович разрешил всем вяземцам из сорок пятой дивизии не указывать, что были в окружении.

Кобулов. Есть подтверждающие документы?

Нестеров. Какие документы? Слово командующего! Сказал: потом это за вами потащится – не отмоетесь. Как в воду глядел!

Кобулов. Убедительно… знаешь, убедительно, но меня ты не убедил. В народе знаешь как говорят: двое спорят, третий рассудит.

Кобулов нажимает кнопку и говорит в селектор.

Введите свидетеля.

Входит, держа руки за спиной, белобрысый человек в тюремной одежде. Его сопровождает конвоир с автоматом.

Подойдите сюда.

Белобрысый подходит к столу.

Кобулов (Нестерову). Ты его знаешь?

Нестеров (вглядывается). Нет.

Кобулов. Сейчас познакомитесь. (Белобрысому.) Фамилия? Имя?

Белобрысый. Краузе Эрих Вальтер.

Кобулов. Национальность?

Белобрысый. Немец.

Кобулов. Где выучили русский язык?

Белобрысый. В разведшколе Мюнхена. И два года стажировался в Ленинградском университете.

Кобулов. Где находились в октябре тысяча девятьсот сорок первого года?

Краузе. В действующей армии.

Кобулов. В чьей?

Краузе. Вермахта.

Кобулов. А поточнее?

Краузе. Специальная группа СС при штабе командующего армии «Мертвая голова».

Кобулов. Чем занимались?

Краузе. Вербовка агентурной сети среди советских военнопленных.

Кобулов. Вам знаком этот человек?

Краузе (внимательно вглядевшись). Кажется, знаком.

Кобулов. Кажется или знаком?

Краузе. Знаком.

Кобулов. Можете назвать фамилию?

Краузе. Фамилию не помню. Кличку могу сказать: Фольциер. Впрочем, фамилия, кажется, Назаров… Нет, Нестеренко…

Кобулов. Может, Нестеров?

Краузе. Да, Нестеров.

Кобулов (протягивает Краузе лист бумаги). Ваша подпись?

Краузе. Моя.

Кобулов. Увести.

Конвойный уводит Краузе.

А теперь почитаем старые показания штандартенфюрера Краузе. «Я, бывший штандартенфюрер Краузе Эрих Вальтер, завербованный в тысяча девятьсот сорок шестом году на территории Германии разведкой США, имел задание восстановить связи с ранее завербованными мною и ныне находящимися в СССР бывшими советскими военнопленными… Жуком, Бородатым, Дукером…» – вот тут и твоя кличка: «Фольциер» – «…восстановить связи с завербованными бывшими военнопленными… с целью сбора разведывательных данных, касающихся Красной армии…»

Нестеров (тихо). Ах ты гнида тыловая… Немецкого шпиона нашел? Плевать я хотел, что ты генерал-полковник! Ты немцев-то только под конвоем видел. Я до Праги дошел, я дважды тяжело ранен и возвращался в строй… Я войну полковником закончил, меня сам Георгий Константинович…

Кобулов. Молчать! (Расстегивает кобуру и достает пистолет.) Встать!

Нестеров (продолжая сидеть). Не балуйся с оружием, выстрелит…

Кобулов. Встать!

Нестеров вскакивает, хватает Кобулова одной рукой за волосы, а второй рукой перехватывает пистолет. В то же мгновение рядом с дерущимися возникает Момулов и легко скручивает Нестерова.

Нестеров (делая попытки вырваться). А, гады, думаете, Сталин умер, так на вас управы нет? Подождите, маршал Жуков узнает, он спросит с вас!..

Берия (входя). Зачем беспокоить Георгия Константиновича? Вам нужен маршал? Маршал здесь.

Немая сцена.

Момулов, зачем человеку больно делаешь? (Момулов отступает в сторону.) Это же – настоящий герой! Мир от фашистской чумы спас, дважды тяжело ранен, дважды! А ты, Момулов, ему опять больно сделал. И ты, Богдан Захарович, я вижу, немного погорячился. Проверка проверкой, но чекист обязан иметь чувство меры. Мы не имеем права ошибаться. Даже одна наша ошибка может слишком дорого стоить народу. Извините нас, Егор Иванович, но мы должны были окончательно убедиться в вашей абсолютной искренности. Вообще, я привык верить людям и своим подчиненным прививаю эту веру. Лично я был и раньше убежден в вашей невиновности. Такие люди, как вы, даже в плену, даже под фашистской пыткой – Родину не предают. Но, как говорил еще Дзержинский: долг службы!

Все стоят. Берия подходит к столу, выдвигает и достает газету.

Подойдите, пожалуйста, товарищ Нестеров.

Нестеров подходит. Берия показывает ему что-то в газете.

Сколько лет вам на этой фотографии?

Нестеров (осипшим голосом). Десять.

Берия. Вы мало переменились, как ни странно. Такое же честное, открытое лицо. «Пионеры Страны Советов шлют пламенный салют герою-пионеру Егору Нестерову, повторившему подвиг Павлика Морозова». Сколько лет было тогда вашему отцу?

Нестеров. Тридцать три. (Мрачнеет.)

Берия. Столько же, сколько и вам сейчас. Я знаю, что вы от него не отказались. И правильно сделали. Сын за отца не ответчик, и ваша жизнь – лучшее тому подтверждение. А если вы по скромности в этом до сих пор сомневались, у меня есть золотой аргумент, который подтвердит мою правоту.

Берия достает из стола красную коробку. Оглядывает всех.

Как член Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик я уполномочен за исключительный героизм, проявленный при исполнении воинского долга в особо тяжелых условиях окружения превосходящими силами противника, присвоить полковнику Нестерову Егору Ивановичу высшую награду Родины – звание Героя Советского Союза

Берия вынимает из коробочки Золотую Звезду, подходит к Нестерову и прикрепляет награду ему на грудь.

Награда нашла героя! Долго она вас догоняла, от самой Вязьмы, с той осени сорок первого.

Кобулов и Момулов аплодируют. Берия, отступив на шаг, любуется звездой и тоже хлопает в ладоши.

Нестеров. Служу Советскому Союзу.

Ноги его подкашиваются, он теряет равновесие, делает неловкий шаг в сторону, Кобулов его подхватывает.

Берия. Ничего, ничего, он сам справится. От радости еще никто не умирал. Момулов!

М омулов исчезает и моментально возвращается с бутылкой коньяка и тремя фужерами на серебряном подносе. Берия сам разливает коньяк. Нестеров уже оправился.

Нестеров. Извините, товарищ маршал, разволновался.

Берия. Все понимаю. Разве герои не люди? (Поднимает бокал.) За справедливость! За высшую справедливость. (Все пригубили.) Ну, с кем приятней пить: с нами или с артистом в ЦДРИ?

Нестеров смеется.

А на Момулова, Егор Иванович, вы не сердитесь. Он, может, был с вами немножко жесток, зато к врагам он беспощаден. Когда весь его народ, к счастью очень небольшой, оказался предателем, он был один из немногих, кто нашел в себе силы перерезать пуповину узконационалистических интересов.

Кобулов. Товарищ маршал, разрешите обратиться к Герою Советского Союза?

Берия. Обращайтесь.

Кобулов (быстро разлив коньяк по фужерам). Егор Иванович, мы с вами уже столько раз называли друг друга на «ты» как враги – выпьем на «ты» как друзья!

Кобулов и Нестеров пьют на брудершафт.

Конец первой картины.

ИНТЕРМЕДИЯ ПЕРВАЯ

Свет гаснет. В темноте далекий раскат грома. Нарастающий шум дождя. На просцениум, накрытые одним плащом, выбегают две девушки. Одна из них – Анита – бережно прячет под плащом гитару. В руках у другой снятые с ног туфли.

Это Зоя.

Зоя. Ой, Анита, кошмар, у меня ресницы потекли.

Девушки забиваются в будку телефона-автомата.

Анита. У тебя есть сухой платок? Дай.

Зоя достает из сумки платок, Анита вытирает ей щеки.

Зоя. Тебе хорошо, вот ты такая яркая, а я, если не покрашусь, похожа на привидение.

Анита. Что ты на себя наговариваешь? Привидения мрачные, грустные, а ты у нас веселая и соблазнительная.

Зоя. Ты говоришь прямо как мой Богдыханчик. Ой, он уже, наверное, с ума сходит. Мы на целый час опаздываем.

Анита. Гитара намокла. (Платком вытирает гитару.)

Вот скажи, зачем я с тобой потащилась?

Зоя. Ну и сидела бы дома, как дура. Что у тебя за характер?

Анита. Нормальный, испанский. Мы, испанки, – домоседки.

Зоя. Да, домоседки? А чего вас тогда всегда на балконах рисуют?

Анита. Балкон – это тоже дом. Ведь у нас всегда тепло, не то что у вас.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната в новой квартире Нестерова. Слева дверь на кухню, справа выход в прихожую, видна дверь с лестничной площадки. Большое окно, застекленная дверь на балкон. Окно и дверь открыты. Нестеров стоит на балконе, разглядывая улицу. Доносятся шумы улицы, автомобильные гудки.

Нестеров (облокотившись на подоконник, говорит в комнату). Значит, это вы мне вызов в Москву организовали?

Голос К о б у л о в а (из кухни). Мы, конечно, служба

ЛПБ.

Нестеров. ЛПБ – это что же такое? Политическая безопасность, а буква «эл» впереди?

Кобулов. Тут – все буквы впереди (Кобулов выходит из кухни, на нем хозяйственный фартук, рукава засучены), и «Л», и «П», и «Б» – Лаврентий Павлович Берия, – вот ты на какой теперь службе. Когда-нибудь я тебе расскажу, почему этот ЛПБ мне дороже родного отца. Где же девочки?

Нестеров. Это тебе лучше знать, твои знакомые.

Кобулов. Эх, лук забыл положить! (Уходит.)

Нестеров остается. Грохочет гром, шум дождя.

Нестеров. Никак не могу привыкнуть к этому генеральскому блиндажу. Из одесского полуподвала – в самый центр столицы!

Голос Кобулова. ЛПБ! (Страшный грохот посуды.)

Кобулов (выходит). Смотри, какую супницу разбил, идиот.

Нестеров. А посуда казенная?

Кобулов. Что ты заладил: казенная, казенная… Здесь все твое! А за супницу не беспокойся, я тебе такую подарю – настоящий Майсон, трофейный, из личной посуды Геринга.

Нестеров. Да ну, не надо Геринга…

Кобулов. Почему не надо? Он, конечно, людоед был, но в посуде понимал. Не отказывайся, Гоша, у меня их штук тридцать… А-а-а! Мясо горит! (Убегает.)

Нестеров. Никогда не думал, что архивная работа такая тяжелая. Первые ночи никак заснуть не мог. Глаза закрою – строчки бегут, бегут… Знаешь, Богдан Захарович, я не уверен, что смогу принести пользу в этом деле. За неделю работы всего несколько знакомых по фронту фамилий – и никаких противоречий в документации… Может, я чего-то недопонимаю, ведь я боевой офицер, непривычное это для меня занятие…

Кобулов. А старушка тебе хорошо помогает?

Нестеров. Вера Викентьевна? Очень хорошо помогает. И чай заваривает замечательный. Я после него прямо оживаю.

Кобулов. Ты с ней не церемонься. Она в архивах сто лет работает, она даже и не человек уже, а архивная мышка. Безотказный винтик, как говорил товарищ Сталин. Ты Сталина любишь? (Грохот посуды.) Я тоже обожаю.

Нестеров. А этот немец тоже ваш безотказный винтик?

Кобулов (входит с дымящимся блюдом). Зачем все время напоминаешь? Обиду держишь? Вот это не надо. Я тебя за волосы, между прочим, не хватал. (Ставит блюдо на стол.) Где девочки? Ты не забыл, что, когда девочки придут, я тебе не генерал-полковник, твой начальник, а инженер-нефтяник, Богдан Кобулов, твой бывший однополчанин.

Нестеров. ЛПБ.

Кобулов. О! С тобой можно работать.

Звонок в дверь.

(Нестерову.) Девочки! Иди открывай.

Нестеров. Почему я?

Кобулов. Я фартук должен снять? Ну что я, твоя домработница?

Звонок. Кобулов скрывается на кухню, Нестеров идет, открывает дверь. На пороге стоят мокрые Зоя и Анита с гитарой.

Зоя. Мы, наверное, ошиблись квартирой, извините.

Голос Кобулова. Зоечка, козочка моя, ты никогда не ошибаешься! (Выходя из кухни.) В День Победы не можешь не опоздать!

Зоя. А ты не назначай мне свидания каждый раз в новом месте.

Кобулов. Что делать, бездомная жизнь командировочного инженера. Какие вы красивые, когда мокрые! Сейчас мы с моим другом вас высушим и согреем. Знакомьтесь: Гоша, Зоя.

Анита. Анита.

Зоя. Богдыханчик, закрой окно, мы простудимся.

Кобулов. Я этого не допущу. Снимай скорей платье, все снимай…

Зоя. Ты с ума сошел…

Кобулов. Я давно с ума сошел, как только тебя встретил. Что ты боишься, тебя что, изнасилуют здесь?

Анита. А нам во что переодеться?

Кобулов (Нестерову). Вот это разумный товарищ. Конечно, найдем. (Стягивает с себя свитер, дает Зое.) Давай все, что есть, халат-шмалат…

Нестеров. Посмотрите там, в шкафу в комнате. Может, что-нибудь подойдет.

Девушки уходят, гитара Аниты остается на стуле.

Кобулов. Слушай, какая подруга у Зои! Первый раз вижу, тебе нравится?

Нестеров (трогает струны гитары). Сон мой московский продолжается…

Кобулов. Что, у тебя тоже любовь с первого взгляда?

Нестеров. Не в этом дело…

Кобулов. Что случилось?

Нестеров. Пока все в порядке.

Кобулов (пробуя из блюда). Остывают хинкали! Девочки, что так долго, вам помочь? (Подходит к двери.) Ку-ку! Вы что, спать легли? Почему без меня?

После некоторой паузы дверь открывается, и девушки выходят. На Зое наброшен мундир с наградами Нестерова, на ногах туфли на высоких каблуках. Анита в свитере Кобулова и замотана клетчатым пледом.

Зоя. Смирно!

Кобулов вытягивается в струну.

Я же вчера в «Огоньке» ваш портрет видела, а в жизни не узнала.

Кобулов. Правда, в жизни он еще лучше?

Анита. Лучше не бывает.

Кобулов. О, Зоя, по-моему, мы скоро здесь будем лишние! А пока прошу всех к столу.

Все рассаживаются за столом.

Зоя. Ну, какой аромат! Мы с Аниткой голодные, как волчицы.

Нестеров. Сейчас покормим вас.

Кобулов…напоим, рассмешим и спать уложим!

Зоя. У тебя, Богдыханчик, какой-то спальный репертуар…

Кобулов. Это потому, что мы с Гошей как во сне живем. Правда, Гоша?

Нестеров (глядя на Аниту). Что? Правда…

Зоя. Анита, я забыла рассказать: у нас одну девочку с параллельного потока вызвали в деканат, а там вместе с деканом сидел майор МВД и с ним какой-то дядька в штатском, и этот майор спрашивает: «Вы не хотите помочь МВД?..»

Кобулов. Зоечка, козочка моя! Зачем такие ужасы рассказываешь? (Встает с бокалам.) Дорогие женщины, девушки, друзья мои! Старики говорят: победителей не судят. Так, прошу, не осуждайте нас в День нашей Победы. Пусть это и ваша Победа. Мы с Гошей победили врагов, а вы победили нас, так выпьем за общую победу во всех смыслах жизни – ура!

Анита. И за здоровье нашего дорогого хозяина!

Кобулов. До дна, до дна! Если бы вы знали Гошу так, как я его знаю, вы бы влюбились в него, как безумные. Он мне жизнь спас! Что ты на меня смотришь? Скромный – сиди молчи, я буду рассказывать. Было много случаев, я один только расскажу. Получаем задание – осуществить диверсию в тылу врага. Летим ночью. Видим, внизу костер, наши дают ориентир. Прыгаем. Я первый, парашют раскрылся, иду на приземление… Вдруг – страшный удар – теряю сознание. Потом – не знаю, сколько времени прошло, – открываю глаза: Гоша меня обнял и шепчет прямо в ухо: «Держись, Богдан, ты ведь джигит». Я спрашиваю: «Где мы?» И представляете, мы летим под одним парашютом, двое! Я говорю: «Что случилось?» А Гоша говорит спокойно: «Извини, Богдан, у меня парашют не раскрылся…» Хорошо, за дерево зацепились, а то бы все ноги переломали.

Нестеров. Да…

Зоя. Что-то я не поняла, Богдыханчик, кто же из вас кого спас?

Кобулов. Какая разница? Оба живы остались. Сегодня я его, завтра он меня спас. Еще был один случай…

Нестеров. Да ладно, хватит случаев. За вас, девушки. (Пьют.)

Зоя. Ой, вкусно как! Богдыханчик, ты гений!

Кобулов. Гений умер. Великий гений. А я какой гений? Обыкновенный, уже не слишком молодой мужчина. Что такое?.. День Победы, а такие нахлынули грустные воспоминания… (Берет гитару, неумело извлекает из нее звуки, поет.) «Деньги советские толстыми пачками с полки смотрели на нас…» Жаль, не умею.

Нестеров (Аните). Можно?

Анита. Можно.

Нестеров берет гитару, настраивает, не спуская глаз с Аниты, думает минуту, проигрывает вначале вступление «Офицерского вальса» и поет.

Нестеров.

 
…Хоть я с вами совсем не знаком
И далеко отсюда мой дом,
Но мне кажется – снова,
Возле дома родного…
 

Анита тоже смотрит на Нестерова, Зойка подпевает, Кобулов сидит неподвижно. Вдруг Анита поднимается, берет у Нестерова гитару и как бы в ответ поет Нестерову что-то по-испански, лирическое и явно про любовь. Когда Анита заканчивает, Нестеров, как эстафету, в свою очередь берет у нее гитару и, словно перечеркивая грусть, исполняет лихую цыганскую плясовую. В ответ на это Анита, схватив гитару, вскакивает на стул. Зойка очень оживляется.

Зоя. Аня, Лорку, Лорку! Мою любимую! Богдыханчик! Сейчас мы тебя оживим!

Анита на стуле отбивает чечетку, потом, подстукивая себе каблучком, начинает петь.

Анита.

 
…Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало.
И я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер…
 

Кобулов неожиданно срывается с места и начинает яростно отплясывать вокруг стола лезгинку.

Зоя. А я русскую спляшу – и будет полный интернационал!

Пляшет. Нестеров протягивает руки, чтобы помочь Аните сойти со стула. В это время за окнами – оглушительный залп, и комната озаряется отблеском фейерверка.

Анита. Салют, ура!

Выбегает на балкон, Нестеров за ней, в комнате остаются Зойка и Кобулов. Кобулов пытается поцеловать Зою.

Зоя (увиливая). Богдыханчик, Богдыханчик, без рук! Ты мне еще даже не объяснялся.

Кобулов. Зоя, выходи за меня замуж!

Зоя. Это предложение, а не объяснение.

Кобулов. Обожаю, клянусь!

Зоя. Для влюбленного ты слишком решительный.

Кобулов. А у тебя много таких влюбленных, как я?

Зоя. Ну, много не много… А кое-какие жертвы имеются.

Кобулов. Жертвы? Какие жертвы?

Зоя. Ты не поверишь, скажешь, я хвастунья.

Кобулов. Поверю, уже верю, уже ревную.

Зоя. Ревновать пока нечего. Просто, понимаешь, иду я сегодня по улице Герцена, мимо университета, и вдруг замечаю, что за мной едет большая черная машина. Медленно едет, близко так от тротуара. Я решила проверить – за мной все-таки или не за мной. Остановилась, будто афишу рассматриваю, и она остановилась, пошла быстрее – и она быстрее. Представляешь?

Кобулов. Ну?

Зоя. Ой, Богдыханчик, ты правда ревнуешь, у тебя даже губы побелели. Да ничего особенного, честное слово. Я когда до Никитских дошла, из машины какой-то белобрысый мужик… Очень вежливый, назвал меня по имени-отчеству – откуда он знает – и дал записочку с номером телефона…

Кобулов. Покажи записку.

Зоя (роется в сумочке). Если я ее не выкинула… Вот! (Дает Кобулову записку.) Сказал, что моего звонка очень-очень будет ждать один большой человек. Может, врет, но машина правда была очень большая.