Текст книги "Грозные волны моря Сулавеси. Третья книга о Серой Мышке"

Через пару минут на тропе, по которой совсем недавно передвигался этот солдатик, любой желающий мог прочесть картину несчастного случая.

– Производственная травма, – улыбнулась Крупина, оглядывая дело собственных рук.

Картина трактовала однозначно – солдатик шел, не оглядываясь по сторонам и поигрывая в руках собственным ножиком (штыком – если быть точнее); под ноги он, естественно, не смотрел, отчего и поплатился – падением в небольшой овражек. Сразу после того, как наступил на гнилой сук, который под корой таил опасную скользкую древесину.

– Результат, – подвела итог Наталья, – разбитая голова, которая не скоро позволит парню прийти в сознание (голова тут же аккуратно стала разбитой); ножик, который вспорол доверенное воинское имущество – штаны – и едва не оставил защитника японского отечества без будущих наследников…

Неслышной и невидимой тенью Мышка опять метнулась к вершине – туда, где можно было обдумать и оценить немногие сведения, что дал допрос, а заодно и понаблюдать – чем все-таки закончится лихая атака японского десанта на остров.

– Итак, – подвела первые итоги подполковник Крупина, – лично ко мне этот «визит» отношения не имеет. Если только японскому правительству, а может военно-морскому начальству не приглянулся мой остров. Так приглянулся, что были прерваны, а точнее перенесены в чужие территориальные воды учения целой военной эскадры. И что-то очень важное должно здесь скоро случиться. Настолько важное, что надо было изолировать свидетелей и напичкать поверхность приборами, назначения которых не знает ни солдатик, ни, соответственно, я. Может вулкан тут должен проснуться? Или землетрясение в кои-то веки предсказали.

Еще раз окинув взглядом застывшие в километре от нее корабли, к самому крупному из которых как раз причаливало последнее суденышко, она – неожиданно даже для себя – попробовала уйти чувствами вниз, в каменную толщу своего острова. И ей показалось (показалось ли?!) что каменная твердь ответила. Вернее откликнулась долгим тоскливым стоном. Скорее всего это было предчувствие самой Мышки, которая замерла на своей вершине, не видная для наблюдателей с эскадры, за мгновение до того, как остров действительно содрогнулся от дальнего, практически неразличимого удара. Затем последовал второй, чуть более сильный – с той же стороны, что первый. А потом удары последовали один за другим, меняя интенсивность и частоту. Крупиной, закрывшей на мгновение глаза, показалось вдруг, что она вернулась в далекое детдомовское детство, во двор спецдетдома, где стояла скрипучая карусель и где ребятишки самозабвенно мучили ее – с ранней весны до поздней осени.

Камень внутри горы уже не стонал, а скрипел – словно какая-то беспредельная сила крушила его там, стирая в пыль базальтовые пласты. А еще – Наталья вдруг поняла, что круговой обзор отсюда пусть на какой-то гран, но стал получше – будто гора выросла. К Мышке пришло понимание, что именно сейчас начался катаклизм, за которым жадно следили и моряки под флагами страны Восходящего солнца, и неведомые приборы, которыми напичкали ее остров, и… она сама, оказавшаяся в эпицентре трагедии.

– Пока еще не трагедии – пробормотала она, вставая в полный рост – но еще чуть-чуть и может быть поздно.

Наталья была уверена – сейчас ее загорелую фигурку, застывшую словно памятник собственному острову, разглядывают в десятки, а может быть в сотни морских биноклей и других подручных средств. Она могла бы сейчас на потеху невольной публике крутануть со скалы целый каскад сальто – знай наших! Но своему главному правилу – все должно быть не эффектным, а максимально эффективным, не изменила и сейчас. Задача была одна – спрыгнуть вниз, не разбившись о твердую поверхность, в которую превращается вода на расстоянии сорока метров; не сломать ни спину, ни всего остального.

– Потому что отпуск кончился, – мелькнула мысль – в тот самый момент, когда вытянутое стрункой тело без единого плеска вонзило в морскую воду, – начинается операция «Тектоническое оружие»!

Ничем иным Наталья не могла объяснить тот феномен, что рос у нее за спиной и от которого она гребла – мощно и внешне неторопливо. Так она могла махать руками часами. Но сейчас этого не требовалось. Нужно было лишь добраться до той невидимой трассы на морской поверхности, по которой нарезала круги вокруг острова подводная лодка. Она одна сейчас передвигалась вдоль гигантской окружности, составленной из замерших перед картиной невиданного прежде никем катаклизма кораблей. Именно ее выбрала Мышка свое целью. И потому, что она (лодка) первой появилась тут, а значит, кто-то из экипажа мог знать больше того солдатика; и в виду ее явно исключительности – хотя бы той, что обеспечивала ее непрерывное скольжение по глади моря в надводном положении. И, наконец, главное – на той лодке скорее всего был самый маленький экипаж из собравшихся судов.

– Ну сколько там моряков-подводников? – подумала она, мощно выгребая руками и не забывая с каждым гребком оглядываться назад, на уже неузнаваемо изменившийся остров, – сотня, не больше. На один зуб Мышке…

Остров тем временем превращался в каменный гриб – совсем так же, как тонны грунта, оторванные от земли ядерным взрывом; только в сотни и тысячи раз медленней. Наталья наконец словно наткнулась на невидимую преграду – именно здесь, как определило ее чутье, проходил фарватер подлодки. А скоро она и сама появилась, теряя – как и надеялась Крупина – ход. Теперь кроме своего мастерства пловчихи – Наталья надеялась, что ее рекордного результата никто не оценил – надо было напрягать и сценический талант. Перед бравыми японскими моряками она желала предстать жалкой и беззащитной. Но – женщиной вполне себе ничего, которую можно подсушить и обогреть, а потом пожелать уединиться в укромном местечке – там, где русско-японской парочке никто не будет мешать.

Первый пункт – насчет слабой и беззащитной девушки – начал исполнятся сразу же. Наталья повисла на толстом канате, что скинули ей с палубы подводной лодки, словно кукла с безвольно повисшей головой. Но кукла, вцепившаяся в канат так, что моряки, выдернувшие ее из воды, словно огромную рыбину, едва разжали ей руки. Хотя у Мышки и промелькнула шальная мысль – взлететь по канату подобно той самой мысли и ошеломить японцев уже с первым шагом на судне. От этого – ошеломить противника – она не оказалась, но потом; все потом. А пока ладони, едва отпустив жесткий, но все же чуть сминаемый канат, вцепились в толстый стальной поручень или леер, как его называли моряки – если верить книжкам.

Уже здесь, на борту, Наталья первой уловила момент, когда многотонная громадина, изображавшая из себя гриб неправильной формы, не выдержала той чудовищной массы, что кренила ее в одну сторону. С последним возмущенным стоном столб, который уже поднялся над волнами метров на тридцать, переломился у самого основания и полетел вниз, в теплую воду моря Сулавеси. Выглядело это не очень грозно и опасно; а вот волна, помчавшаяся от места падения во все стороны, бед натворить успела. Подводную лодку, которую командир судна (подчиненные называли его капитаном Мацумото), с вполне понятной нежностью и почтением именовал «Касудо», лишь подбросило на несколько мгновений выше застывшего рядом корабля с вертолетами, выстроившимися на борту. Вертолетоносец тут же повторил маневр, показав часть не такого чистого, как надводная половина, борта, обычно скрытого под водой. Назад этот красавец-корабль ухнул не так удачно. Что-то или кто-то допустил ошибку, закрепляя винтокрылые машины на палубе. Железный стон, или треск, был не сравним с каменным, но заставил японских моряков кругом вскричать много громче и горестней. Два вертолета поочередно, с громким плеском, перевалили через борт, и исчезли в пучине – как раз между двумя волнами, которые катаклизм продолжал гнать к эскадре, и дальше. Волны эти были все мельче, а амплитуда, с которой подпрыгивал на ходу подводный боевой корабль, все больше – пока наконец море в том месте, где совсем недавно радовал глаз своей сочной зеленью остров Зеленой лагуны, не успокоилось.

Теперь очередь дошла и до Натальи, точнее до второй части ее плана. Ее обсохшая на жарком солнце фигура уже не была жалкой. Не отпуская правой ладонью леера, Крупина поправила короткие пряди на голове левой, а потом провела ею же по телу -словно стряхивая с себя весь тот негатив, что не мог не прилипнуть к беззащитной жертве катаклизма.

Командир, шагнувший уже к ней, запнулся на мгновение и шумно сглотнул – будто подавился слюной, от этой соблазнительной картинки. А потом ощерился лицом, словно наткнулся на красивую, но очень опасную гадину и спросил – к удивлению Натальи – на корявом русском языке:

– Русская?

Наталья, прежде чем ответить, ругнулась на себя – это она сама невольно выдала себя, обрадовавшись громче, чем следовало, картинке падавших в море вертолетов. Но эта ошибка была поправимой; по крайней мере так думала сама Крупина. Она выпалила – поначалу грустно, а потом со все возрастающим гневом в голосе:

– Теперь уже нет. Не русская. Гражданка Израиля Ирина Рувимчик.

Ответного представления она не дождалась, и дала свободу уже совсем неприкрытой ярости:

– И кто мне ответит за то безобразие, капитан? Или ваше государство наплевало на право частной собственности. А жители… Где мои люди?

Все это она выпалила на английском языке, с первых слов убедившись, что капитан прекрасно понимает ее. Но ответить опять не соизволил.

– А скорее, – с изрядной долей недовольства подумала она, – он и сам не знает ответа на эти вопросы. Или…

Капитан не дал додумать. Он резким окриком заставил застыть перед ним моряка – кряжистого, с длинными узловатыми руками, которые словно сами готовы уже были схватить пленницу. Командир лодки это стремление подтвердил:

– Сатэ, тащи ее вниз, в мою каюту.

Эту команду он произнес на родном языке и Наталья искренне поблагодарила полковника Сазонова и других, безвестных для нее составителей учебной программы подмосковной базы, в перечне занятий которых числился и японский язык. Конечно обмануть коренного японца, выдать себя за жительницу островов страны Восходящего солнца ей вряд ли удалось бы. Но сейчас возможность понимать врага – а именно так теперь воспринимала моряков Наталья – многого стоила. Тем более, что японцы об этом не подозревали. И сейчас капитан грубо, теперь уже на английском, велел ей, совершенно не заботясь о том, что первую часть фразы, обращенной к своему ординарцу, она скорее всего не поняла.

– А ты иди там тихо, как мышка – пока я не приду.

– Есть, мой капитан! – козырнула она, естественно мысленно, – Серая Мышка будет ждать тебя. С нетерпением!

Однако в каюте – чуть более просторной, чем остальные в тесном корпусе лодки, ей пришлось ждать не меньше часа. Подводная лодка стала шуметь чуть иначе, и Мышка поняла, что судно поменяло и курс и скорость. Теперь она мчалась по-прежнему в надводном положении, но уже по прямой, выжимая все, что могли выдать дизели.

– Куда-то спешим, – поняла Крупина, успевшая обследовать и саму каюту и небольшой сейф, который прятался под столиком.

Еще здесь была кровать – настоящая, а не подвесная, как можно было ожидать – опять-таки судя по книжкам. Наталья даже невольно пожалела капитана. Она сама привыкла за последние годы к роскошным ложам, на которых лежать можно было одинаково удобно и просторно что вдоль, что поперек. А эта если и могла вместить двоих, то…

– Что-то ты слишком игривая сегодня, – оборвала себя Крупина, – никто тут сегодня вдвоем лежать не собирается. Если сам капитан и полежит, то не думаю, что это доставит ему много удовольствия.

Она перешла к содержимому сейфа, который открыла какой-то имитацией древнего японского ножа – вычурного и совершенно непригодного для резания глоток и втыкания меж ребер врага. А вот сейф этим ножиком Наталья открыла за полминуты; и даже почти не поцарапала лезвие. Ни документы, ни пистолет в кожаной кобуре, ни деньги – большей частью в иенах и совсем небольшая пачка долларов – ясности в этот необычный рейд подводной лодки не внес. А вот ящичек рядом с кроватью порадовал. В нем Наталья обнаружила несколько смен белья и форменного обмундирования, одна из которых – рабочая, а потому почти не отличавшаяся от той, в которой щеголял весь экипаж, тут же примерила. В плечах роба подводника была широковатой, а в остальном…

Мацумото едва не вскричал: «Что ты здесь делаешь, мерзавец?», – приняв ее за подчиненного. В следующее мгновение он узнал ее и раздвинул губы в хищной улыбке, не сообразив поначалу, что надо проявить командирский гнев – по поводу того, что гостья, которую он конечно же принимал в каком-то ином качестве, успела пошарить в его шкафу и… Тут его взгляд остановился на краешке дверцы сейфа, торчащей из-под столика, и командир подлодки переполнился гневом. Ему бы сейчас задать себе вопрос: «А что это за умелица такая, на раз открывающая не самый простой замок стального ящика?». А он лишь успел подумать – это явно читалось на обычно невозмутимом лице:

– В общем-то мне совершенно безразлично – будет на твоей еврейской физиономии один фингал или два…

Он даже успел поднять руку для пощечины, которую явно испуганная женщина готова была принять с закрытыми глазами. Но до удара дело не дошло – пока. Потому что раньше раздался робкий стук в дверь, к которой капитан и повернулся с недовольным лицом.

– Радиограмма, господин капитан, – перед открывшейся совсем не широко дверью стоял судовой радист, не смевший даже косить глаза в дверной проем, – от флагмана…

Мацумото выдернул листок из руки моряка и впился взглядом в несколько строчек. Потом кивком отпустил радиста; очевидно ответ не требовался. Дверь опять захлопнулась – почти без стука – и капитан, больше для себя, нежели для пленницы сообщил:

– Ну вот, у нас не больше часа. Потом мы догоним флагман и ты перейдешь на него – к своим любимым дикарям. А пока не будем терять времени, крошка.

«Крошка» ответила ему – на чистейшем, без всякого, русского или еврейского, акцента, японском языке:

– Не будем, – и шагнула вперед.

Час времени – это много, это очень много для мастера единоборств. А таких мастеров в каюте было два. И первый – Мацумото, немного насторожившийся – навес все-таки хлесткий удар, целя теперь по дерзким губам. Губы своей иронической улыбки не смахнули. Более того – эта улыбка стала еще шире; она словно провоцировала: «Давай, попробуй еще раз. Только другой рукой». Потому что правая, которой капитан попытался стереть эту ухмылку, цели не достигла; она повисла безжизненной плетью, заполнив половину тела огнем боли. Вторая рука сделала обманное движение, а вперед устремилась, уже совершенно безжалостно, убийственно, правая нога. Никаких: «Кийя!», – в тесной каюте не прозвучало. Мышка, словно нехотя уклоняясь от вытянутой вперед конечности противника, – успела подумать:

– Настырный какой!

В то же мгновение нога как-то надломилась; но не сломалась – она пока нужна была Наталье целой. Теперь Мацумото обожгло нестерпимой болью полностью – от кончика пальцев на ноге, которой он не мог пошевелить, до короткого ежика волос, что тоже пылали невидимым огнем. Об этом – что можно ощущать, как нестерпимо ноют собственные волосы – не говорил даже старый мастер, учивший капитана боевому мастерству и который на вопрос: «Какого же дана достиг почтенный сэнсей?», – лишь таинственно усмехнулся, а потом, скромно потупившись, изрек очередную мудрость:

– Нет предела совершенству…

Сейчас Мацумото вдруг понял, точнее прочувствовал всем нутром, которое тоже полыхало незримым пламенем, что женщина, опять улыбнувшаяся ему совсем не грозно, ближе всех, кого он знал, подошла к этому самому совершенству. А может и достигла его.

Восьмой дан по каратэ-до не помог. Мацумото очнулся уже на собственной кровати. Перед глазами чуть качалось вместе с подлодкой лицо израильтянки, выражавшее лишь спокойное ожидание. Наталья удовлетворенно кивнула – именно в это мгновение капитан и должен был открыть глаза. Его первый порыв тоже был вполне ожидаемым. Мацумото, который теперь не должен был ощущать никакой боли, а лишь необыкновенную легкость в теле, попытался вскочить на ноги, чтобы еще раз обрушить на дерзкую удар, способный снести на пол соперника втрое… Нет – вчетверо крупнее хрупкой израильтянки. Наталья лишь вздохнула. О восьмом дане она ничего не знала, но должен же был этот японец – вполне адекватный на вид – хоть немного понимать, что соперница ему не по зубам. Поэтому ей пришлось теперь пробежаться по нескольким узловым точкам мужского тела – быстро и почти невесомо – как по клавишам фортепиано. Но эффект можно было сравнить с самой грозной из опер – той, где поется о грешниках и муках, что они испытывают в аду. Прежний огонь, что недолго тек в жилах капитана, был ужасным, но вполне терпимым, земным.

Этот же, адский, превзошел все ожидания. Морской офицер сил японской самообороны теперь желал лишь одного – отвечать и отвечать на вопросы скупо улыбавшейся ему женщины.

Улов и на тот раз был совсем небогатым. Капитан Мацумото о катаклизме, что лишил Крупину ее острова, узнал одновременно с ней – на палубе подводной лодки «Касудо». О том, что за сила вызвала эту катастрофу и даже о том, кто мог отдать приказ начать эту операцию, он не знал.

– Но большие, очень большие люди, с самого верха, – капитан поднял глаза к потолку, что для него было сделать совсем просто – он и так лежал лицом кверху, – такие люди, что могли остановить плановые учения сил самообороны… А это, знаете ли, даже императору вряд ли бы удалось.

– И кто может знать, откуда пришел такой приказ?

Мацумото попытался пожать плечами, но тело сейчас могло двигаться только в одном месте – том самом, откуда на Ирину Рувимчик исходили торопливые ответы капитана. Рот опять открылся даже без уточняющего вопроса:

– А командование наше сидит на центральной базе Йокосука.

Крупина невольно улыбнулась самым краешком губ, и все-таки задала вопрос:

– И когда твоя лодка попадет на эту самую… которая Йоко?

– Не скоро, – теперь капитан плечами пожимать не пытался, – сейчас мы держим курс на район учений – недалеко от Северных территорий. Недели три там пробудем, если не потупит новая вводная наподобие этой.

Теперь капитан хотел дернут шеей – в направлении, противоположном движению лодки, а значит туда, где в море покоились каменные осколки острова Зеленой лагуны. Наталья поняла его и без этого кивка, тоже не удавшегося.

– Северные территории, – повторила она мысленно, – звучит конечно намного благозвучней, чем Йокосука, да и до России там рукой подать. Так что в следующий раз посмотрим, как японская подводная лодка разбивается о камни… Скажем, Итурупа. А сейчас мне надо именно в эту самую Йокосуку. И по большому счету мне все равно, какой корабль меня туда доставит. И кто «представит» командованию базы. Дело за малым – как сделать так, чтобы корабль повернул к базе. Нет – сначала надо выбрать корабль.

Вариантов было немного – подводная лодка или флагман. Наталья опять чуть улыбнулась хозяину каюты:

– Я не жадная, путь идут оба.

Через пять минут командир подлодки приказал замедлить ход. До флагмана было совсем недалеко, но капитану зачем-то приспичило подняться на поверхность. Его сопровождал лишь один матрос. Вахтенный офицер так и не смог узнать его – очень уж ловко и вовремя отвернул свое лицо этот низенький морячок. Впрочем, в экипаже подводной лодки таких было большинство. Гораздо сильнее удивился офицер, когда командир протиснулся внутрь корпуса один – мокрый и какой-то задумчивый. Естественно, что никаких вопросов офицер Мацумото задавать не стал. А сам капитан что-то рассказывать не счел нужным.

Мацумото беспрекословно выполнил все приказы израильтянки. Заставил старшего офицера, который нес вахту в рубке, замедлить ход лодки, а потом провел Наталью наружу – под ласковый ветерок, который в этот вечерний час не обжигал, а приятно холодил кожу.

– Тут мы с тобой и простимся, Мацумото, – почти лаково пропела за спиной капитана Мышка, – передавай привет базе.

– Какой? – круто повернулся к ней капитан.

На палубе никого не было. Лишь громко плеснула волна, окатив Мацумото с ног до головы. И еще ему показалось, что там – под волной – мелькнула тень, от которой с плеском пришел ответ:

– Йокосука…

Глава 3. Море Сулавеси – база Йокосука
Адмирал Катсу Ямато, командующий эскадрой

Для пятидесятилетнего адмирала, круто взлетевшего вверх по служебной лестнице, вопиющее безобразие, каким ему представлялась отмена учений на самой ответственной его фазе – массированном десанте разу на четыре безлюдных острова, оказалось провозвестником куда более крупных неприятностей. Острова были расположены так удачно, что имитация триумфального возвращения Северных территорий в лоно Империи была почти полной. Увы – не случилось. Нелепый, если не сказать преступный приказ начальника базы, который одновременно являлся и заместителем командующего Морских сил самообороны Японии, сорвал учения, когда уже был отдан приказ поднимать в небо вертолеты.

Вместо этого его эскадре пришлось не имитировать, а реально оккупировать остров чужого государства – пусть совсем ненадолго. А потом еще и захватить в плен немногих его обитателей. Потом пришла радиограмма от приятеля в Центральном штабе, который поделился вестью о том, что на самом деле операция эта самая что ни на есть боевая, и что доверили ее лучшему адмиралу флота.

На последнюю строчку Ямато хмыкнул, а потом все-таки расправил плечи. А уж после того, как какой-то невероятный катаклизм – рукотворный, судя по тому, что его эскадра оказалась в нужном месте в нужный час – буквально погреб под бездушными волнами целый остров, адмирал понял, что у его страны появилось новое оружие.

– Тектоническое, – тут же дал ему название Ямато.

Он невольно содрогнулся, представив себе ужасающие последствия применения этого оружия. Даже прикрыл глаза, и тут же широко распахнул их – потому что в голове словно кто-то включил ролик, подобный только что увиденному «кино». Только теперь крутился вокруг зримой оси и стремительно рос, обнажая тонкую, такую хрупкую каменную ножку, другой остров, не сравнимый величиной с только что погибшим. Перед глазами кружил и готов был рухнуть в пучину Хонсю – родной остров адмирала. Там – адмирал открыл глаза и повернулся к востоку – была база флота; а главное – там был дом, в котором моряка ждала жена, престарелый отец, дети, внуки…

– Нет, – адмирал никогда не был пацифистом и становиться им не собирался, – это ведь наше оружие. Значит, кружиться и падать в море будут другие острова. Какие?

Теперь перед глазами почему-то возникло видение Московского Кремля; Ямато недавно видел его воочию, в составе делегации сил самообороны. О том, что от этих древних башен до ближайшего моря…

– Господин адмирал, – вытянулся рядом дежурный офицер, – радиограмма из штаба.

Катсу кивнул и взял в руки клочок бумажки. Точнее это был лист стандартного формата, на котором распечатали всего несколько строк. В них буднично и лаконично сообщалось, что ему надлежит обеспечить доставку на базу всех пленных, что были захвачены в ходе операции.

– Пленных!? – не поверил собственным глазам адмирал, – эту кучку жалких дикарей?

Его взгляд вернулся на строки и зацепился за один иероглиф, выделенный толстым шрифтом.

– Всех! – прошептал он, – что бы это значило? Что могут знать эти аборигены кроме той картинки, где их родной остров рассыпался на куски и исчез в океане.

Рядом кашлянул дежурный офицер. Ямато вгляделся в его лицо, явно смущенное и кивнул: «Говори!». Смущение, как оказалось, было вызвано тем, то офицер успел сунуть свой приплюснутый нос в радиограмму. И теперь доложил, скрыв за бесстрастным выражением лица то само смущение:

– Одного, точнее одной аборигенки на флагмане нет, господин адмирал.

– Одним больше, одним меньше – какая разница, – мысленно пожал плечами командующий; вслух же он спросил, – и где же этот… или эта аборигенка?

– На «Касудо», господин адмирал. Капитан Мацумото подобрал ее в открытом море.

Офицер мог рассказать начальству о той красочной, фееричной картине, которую пропустил адмирал; о бесстрашной красавице, что сиганула с высокого обрыва за несколько минут до катастрофы и досталась призом этому выскочке Мацумото. Про «красавицу» он не придумал – слухи по кораблям, несмотря на мили морского пространства, разделявшие их, разносились на удивление быстро. Адмирал об этом тоже знал – сам служил когда-то и младшим офицером и командиром кораблей, начиная с самых мелких. Но эта вот новость его почему-то взбесила. Никакой враждебности к командиру подводной лодки он особо не испытывал – где он и где капитан Мацумото! Но что-то засвербело в душе; что-то настойчиво стало внушать, что задание, обернувшееся триумфом японской военной мысли, им, адмиралом, выполнено не полностью.

– Прикажите перейти на самый малый, капитан, – отвернулся он от вахтенного офицера, – и дайте радиограмму на «Касудо». Пусть догоняет.

А потом, когда офицер поспешно ушел, недовольно подумал:

– И пусть только Мацумото опоздает!

Капитан Мацумуото не опоздал. Больше того – он пришел на двадцать минут раньше намеченного времени. И пришел так, что и адмирал и командир подводной лодки запомнили это до конца жизни.

Мацумото весь этот короткий рейд мучительно решал – что ему доложить о пропавшей пленнице. Он даже неожиданно для себя обиделся на Наталью; она же для всех Ирина Рувимчик.

– Могла бы и подсказать, – тоскливо подумал он, – или приказать. Я бы все передал адмиралу. А теперь что? Какая-то баба скрутила меня, чемпиона флота по каратэ, а потом улизнула; испарилась с подводной лодки, словно бесплотный дух. А впрочем (выпрямился он), кто видел меня лежащим беспомощно на кровати; кто был свидетелем того как, эта Ру-вим-чик прыгнула в море за сотню миль от ближайшего берега?

До его чуть затуманенного последними событиями мозга только что дошла простая мысль: «А зачем, собственно, эта Рувимчик прыгнула в море? Или там ее ждала другая подлодка – израильская или, к примеру, российская?». Он тряхнул головой, прогоняя остатки тумана, и горько усмехнулся:

– Я теперь уже ничему не удивлюсь…

Удивиться пришлось. В дверь каюты опять постучали; за пару минут до того, как он сам собирался покинуть ее. Капитана подводной лодки ждал флагман и командующий эскадрой, и место капитана было если не на палубе, то в рубке корабля. По поводу рубки и выпалил ему прямо в лицо молоденький лейтенант, запыхавшийся так, словно пробежал по короткому коридору лодки раз сто, не меньше.

– Господин капитан, – прокричал он, наконец отдышавшись – старший офицер заперся в рубке и не открывает дверь!

– Вот как? – почему-то не удивился Мацумото, – и зачем он это сделал?

Взгляд молоденького офицера, для которого этот поход был первым, стал изумленным и каким-то отчаянным. Он словно вопрошал безмолвно:

– Да откуда же мне знать? Он же заперся!!!

– Один? – вслух отреагировал на этот крик души по-прежнему спокойный командир.

– Нет, господин капитан, – еще сильнее побледнел лейтенант, – с ним два вахтенных матроса и командир боевой части.

– Понятно, – кивнул Мацумото, испугавший молодого офицера еще сильнее своим спокойствием, если не равнодушием, – приказываю всему экипажу подняться на палубу – для встречи с флагманом.

Офицер унесся по коридору, даже не успев задать ему вопрос: «Какая встреча – половина второго ночи?». А капитан вернулся в каюту; через пару минут он вышел в коридор уже в парадном кителе, с кортиком у бедра. В свете тусклых ламп блестели, словно только что начищенные, ордена и медали. Но еще сильнее сверкали его глаза. Мацумото уже понял, кто командует сейчас в рубке; кто заставляет послушно повиноваться и старшего офицера, и командира боевой части и весь подводный корабль, который он, командир, уже не считал своим.

Оставался вопрос – рискнет ли эта страшная женщина, противостоять которой у капитана не было ни сил, ни желания, дать торпедный залп по флагману. Других целей поблизости не было; по крайней мере Мацумото о них не было известно. И – вот парадокс – он сейчас не осуждал Ирину Рувимчик. Не оправдывал за месть женщину, потерявшую дом по вине японского флота (а точнее кого-то неизвестного, придумавшего способ уничтожить одним махом целый остров). Капитан сейчас просто машинально выполнял нехитрые действия, что ему диктовала ситуация. На палубе выстроился весь экипаж – все шестьдесят семь моряков, считая самого командира Мацумото, который прошел вдоль длинной шеренги, вполголоса пересчитывая подчиненных. И только вставая в общий строй, правофланговым, он задал себе вопрос, обжегший сердце:

– А почему шестьдесят семь? Должно ведь быть на одного меньше!

Но пробежаться по длинному ряду и вглядеться в лица, одно из которых могло отличаться широким разрезом глаз и более длинным носом, он не успел. «Касудо» так и не произвел торпедного залпа; обманул самые страшные ожидания командира. Зато нацелил во флагмана свой острый стальной нос.

– Безумная! – успел подумать Мацумото, поворачиваясь налево – вперед по ходу лодки.

Он оказался ближе всех к темно-серому борту флагмана, который вдруг вырос до небес. Какая-то сила подняла капитана, словно пушинку и швырнула на этот борт. Он еще успел услышать и жуткие крики за спиной и сверху, где бодрствующая смена эскадренного миноносца в ужасе отбегала от этого борта, а потом и рвущий душу скрежет сминаемого и рвущегося металла. Его голова даже повернулась назад, чтобы командир в последний раз мог увидеть свой корабль. Показалось ему или нет, но в проеме, который так и не закрыла крышка наружного люка, показалась голова старшего офицера. Наконец его тело, летящее практически в том же положении, как он стоял во главе колонны своих подчиненных, впечатало в борт, уже покрывшийся невидимыми глазу волнами и лохмотьями содранной шаровой краски. Ласкового прикосновения теплой океанской воды он уже не почувствовал…

Адмирал Ямато это столкновение встретил в постели. Мимолетное желание – самому встретить пленницу и посмотреть в глаза капитану Мацумото – он подавил быстро и жестко. На флагмане все подчинялось раз и навсегда заведенному распорядку. По этому распорядку сам Ямато должен был спать до шести ноль-ноль. Но не спал; перед глазами возникали все новые и новые картинки, где центры мировой цивилизации вырастали гигантскими грибами и опадали мельчайшей пылью. А еще он ворочался в предчувствии неприятностей. Хотя что могло угрожать флагману второго в мире по силе флота? Флота, доказавшего свою храбрость в Цусиме и Перл-Харборе и уничтоженного практически полностью после войны, проигранной в сорок пятом году. Он наконец уснул к середине ночи; и почти сразу же оказался на полу – несмотря на то, что его кровать была вдвое шире той, что тонула сейчас вместе с каютой капитана Мацумото.