Текст книги "Избранное. Том 3. Вехи творческого пути."

Василий Степанович Макеев
Избранное в 3 томах
Том 3
Вехи творческого пути. Вехи творческого пути. Публицистика о творчестве Василия Макеева, стихотворные посвящения, библиография

© Макеев В. С., 2007

© ГУ «Издатель», 2007 © Волгоградская областная писательская организация, 2007

Кондовый поэт Василий Макеев

Хотел сначала написать что-нибудь концептуальное, да вовремя опамятовался. Макеев со мной за эту «концептуальность» разругался бы напрочь. Не любит он этих «умных» словечек. И в разные там достижения цивилизации не верит. Даже сотовый телефон и компьютер игнорирует. Считает все это бесовщиной. Так и стучит до сих пор на старенькой пишущей машинке.

Для него это нормально. Потому, что он кондовый русский поэт (знаете, кстати, как у Даля слово «кондовый» трактуется: крепкий, плотный и здоровый, не трухлявый) и кондовый русский мужик.

При слове «мужик» Макеев сейчас вскинется и начнет орать чуть ли не благим матом: «Какой я тебе мужик! Казак я!».

Казак, казак – да еще какой! Лампасов, правда, не носит. Но на страже живого великорусского языка стоит с той же непреклонностью и решимостью, что и наши когда-то славные казаки на страже Отечества. Он, как ребенок, радуется малейшей поэтической удаче не только уже состоявшихся братьев-писателей, но и своих «малолеток»-студийцев (кажется, уже тыщу лет Макеев руководит литературной студией, созданной когда-то при Волгоградской писательской организации!), но, как коршун, обрушивается в святом гневе даже на маститых литераторов, ежели встретит в их стихах какую-нибудь несуразицу – а не замай русский язык! Вот так кондово он и живет. Не трухляво.

Эта кондовость и влечет к нему всю пишущую братию – всегда разную и не всегда хорошую. Впрочем, в людях Макеев разбирается так же хорошо, как и в поэзии. И всяких там мелких пакостников отшивает наравне с графоманами так, что мало не покажется. Авторитет Макеева настолько высок, что к нему даже «пакостники» относятся с величайшим уважением.

Можно ли говорить о макеевской школе в волгоградской поэзии? Вряд ли. Макеев слишком умен, чтобы всех «подстригать» под себя. Он находит в каждом начинающем авторе то, что называется «лица необщим выраженьем», и заставляет этого автора развивать это «необщее выраженье». Александр Леонтьев и, к сожалению, уже покойный Леонид Шевченко, Валерий Белянский и Лев Вахрамеев (все они, кроме последнего, давно стали членами Союза писателей, но и Вахрамеев, уверен, тоже скоро им станет) обратите внимание, какие они все разные. А все они когда-то прошли через макеевскую литстудию.

Эта книга не сочинялась нарочно. В нее собраны литературные заметки о творчестве поэта, посвящения и экспромты самых разных людей, написанные в самые разные годы. Кое от чего из опубликованного в этом сборнике придира Макеев опять-таки поморщится, но сильно пусть не обижается – все написано искренне и от души. Многие авторы совершенно не знакомы друг с другом, некоторые даже противоречат друг другу, но всем им одинаково близок Макеев. Уже это говорит о многом. Поэтому-то и «не надо плакать о былом» – жизнь состоялась. И творчество состоялось – «ржаные» поэтические книги Василия Макеева еще долго будут будоражить сердца читателей.

«Он как солнышко!» – восторженно прошептала мне на ухо одна моя знакомая, впервые увидевшая Макеева на литературной студии. Она, разумеется, имела в виду не его великолепно сверкающую лысину, а тот внутренний свет, который исходил от кондового русского поэта.

Он и впрямь как солнышко. Это солнышко сияет на небосводе волгоградской поэзии уже более сорока лет. Пусть сияет и дальше. И как можно реже омрачается тучами.

Сергей ВАСИЛЬЕВ

2007

Пусть блажит молва…

Товарищ!

Я беру на себя замечательную ответственность представить тебе нового поэта, я волнуюсь за первую вашу встречу – очень хочу, чтобы она имела большое продолжение.

Когда я прочитал стихи Василия Макеева, напечатанные в газете «Молодой ленинец», а потом услышал его на конференции молодых писателей Волгограда, я обрадовался и понял, что Макеев принадлежит поэзии, а поэзия принадлежит ему.

Природное чувство слова, эмоциональность, душевная щедрость, чуткость, красочность, острое поэтическое зрение – его сила. Выпускник 11-го класса Новоаннинской средней школы № 1 Василий Макеев – участник Всесоюзного телевизионного фестиваля молодой поэзии в Москве, посвященного XV съезду ВЛКСМ.

Поэзия его совсем молода, она застенчива и первозданна, мудра и глубока, в ее юном сердце клокочет большая любовь к родной земле и к родным людям. Это поэзия с широко открытыми глазами.

Не буду пророчествовать – предрекать, но если у Василия Макеева настоящий характер, если он не засуетится от первых испытаний успехом, то в недалеком будущем мы будем хорошо слышать его в нашей поэзии и узнавать по голосу.

Михаил ЛУКОНИН

1966

Открытие себя
О книге стихов Василия Макеева

В студию стиха постучался юноша. Он не знал, откроют ли ему дверь. А маэстро вышел и, едва увидев одни только глаза, сказал: «Входи, ты же поэт!».

Маленькая притча – о необыкновенно счастливой звезде Василия Макеева. При наших издательских скоростях кажется почти фантастическим то, что в короткий срок стихи безвестного деревенского паренька прошли дистанцию для нынешних времен огромного размера: от стола редактора до книжной полки читателя.

Можно понять литературных мальчиков, удивленно вопрошающих: «Как же это могло произойти?» В век, когда, кажется, рушится традиционная форма стиха, когда поэтизируются неоновый свет, рекламный щит, бензиновый запах, появляется вдруг человек, поющий о лопоухом подсолнухе, старинном платке, хуторской юродивой.

Но вспомните, что говорил Алексей Максимович Горький о Есенине: орган, специально созданный природой…

У Василия Макеева тоже своя естественная октава. Его голос не изломан уроками, которые многие юные поэты берут в различных литературных школах, не замечая, как, набираясь чужой техники, теряют свою манеру и постепенно становятся эпигонами.

Василий Макеев умеет сохранить в чистоте свой дар. Его книга рассказывает: смотрите, вот это я, вот это мой мир. И мы радуемся его изумлению, потому что оно искренне, первозданно. Можно говорить о наивности поэзии Василия Макеева. Но здесь наивность не просто домашняя, а та, которую почитали еще древние за то, что она стоит рядом с мудростью.

Ни мотороллерных скачек, ни любовных объяснений в лифте нет у Василия Макеева. Но ведь не ложные метафорические атрибуты XX века делают поэзию современной. «Физика элементарных частиц» в сегодняшнем стихе находит другое проявление. Если проследить эволюцию формы от Александра Блока до Владимира Луговского, то можно условно выразить движение так: развитие, расщепление поэтического осязания. Вспомните строки из поэмы В. Луговского «Москва»:

 
Мне ничего не надо. Я хочу
Лишь права сказки, права распадаться
На сотни мыслей, образов, сравнений,
На миллион осмысленных вещей,
Откуда снова возникает цельность,
Большие руки ласковых героев,
Правдивые и мудрые легенды.
 

Радуйтесь, физики! Поэт говорит о праве распадаться «на сотни мыслей, образов, сравнений», чтобы потом возникла удивительная цельность. Такая работа требует искусных рук.

Поэтическое осязание – это, образно говоря, прикосновение не всей ладонью, а только кончиками пальцев. И это мы видим в лучших стихах Макеева.

 
Усну в объятьях висельной метели,
Усну с мечтой о будущей весне,
И с каждым новым обручем на теле
Большая мудрость скажется во мне.
 

Последние строки я беру из стихотворения «Дерево» – лучшего в сборнике В. Макеева. Здесь поэт поднимается до настоящего философского осмысления темы: назначение человека. И невольно удивляешься, как мудр этот почти еще мальчик.

Неверно было бы считать, что поэтический мир Василия Макеева – его деревня. Он сам пишет, как бы предостерегая читателей:

 
А что ты любишь? Если спросят,
Мне можно столько перечесть —
Не хватит листьев, ждущих осень,
Не то что пальцев на руке.
 

Стихи не знают географических границ, ибо, если они настоящие, в них всегда человек с его счастьем и бедой. У В. Макеева это и «тронутая» тетя Вера, для которой:

 
День Победы к женщине приходит
В поцелуях, плаче и весне.
И тогда с лучистыми глазами,
На груди награды расплескав,
Тетя Вера ходит по вокзалам
И кого-то ждет издалека.
Ждет-пождет…
И прежняя история.
За спиной качаются смешки.
Наяву – соседи в санаториях.
Только ей советуют – в Ложки.
 

Василий Макеев умеет разделить чужую боль и сказать о ней так, что и вы принимаете частицу ее на себя. В его лучших стихах до осязания точные образы. Прочитайте стихотворения «Русская грусть», «Дождик падал монотонно…», «Неужели деревья не пишут стихи?», «Подкова» и вы почувствуете, как много солнечных красок в палитре Василия Макеева.

Я снова вспоминаю притчу, в которой маэстро говорит: «Входи, ты же поэт!». Да, состоялось открытие таланта. И юный поэт в «Песне Есенину» пишет по-мальчишески простодушно, по-макеевски наивно:

 
Ветры васильковые над Русью
Разные мусолят имена,
Но своею песенною грустью
Лишь тебе обязана струна…
Кто же твою славу приумножит,
Песней расплескавшись в синеве?..
Мне б хотелось, потому что тоже
Солнышко ношу на голове.
 

У Василия Макеева чистый, звонкий от природы голос. Он хочет петь громко, на всю землю. И эта неуемная жажда бьет через край в стихах. Большой поэт Михаил Луконин, представляя сборник В. Макеева «Небо на плечах», говорит в предисловии: «Когда я прочитал стихи Василия Макеева, напечатанные в газете «Молодой ленинец», а потом услышал его на конференции молодых писателей Волгограда, я обрадовался и понял, что Макеев принадлежит поэзии, а поэзия принадлежит ему». Сказав слова необыкновенно высокие, он постарался уйти от литературных прогнозов: «Не буду пророчествовать – предрекать, но если у Василия Макеева настоящий характер, если он не засуетится от первых испытаний успехом, то в недалеком будущем мы будем хорошо слышать его в нашей поэзии и узнавать по голосу».

Коротенькая педагогическая ремарка: «…если у Василия Макеева настоящий характер…». Она необходима для юного поэта, которому вместе с аттестатом зрелости вручен и его собственный сборник. У юноши столько задора. Кажется, он и вправду готов нести «небо на плечах». Ему говорят: смотри, мол, не споткнись. Да, наша молодая поэзия нуждается в поэтах-«педагогах». Но достаточно ли здесь публичных увещеваний, рассуждений о характере. На мой взгляд, более воспитательна работа редакторская.

Макеев талантлив безо всяких оговорок. Но, когда читаешь его сборник, невольно ловишь себя на мысли: здесь собрано все, что он написал. Может быть, даже интересно наблюдать: вот это стихотворение написал Макеев-мальчик, это – Макеев-подросток, это – Макеев-юноша. И на всем печать незаурядности, таланта. Но ничем нельзя искупить редакторские просчеты. Сборник В. Макеева только бы выиграл, если бы он был короче. Едва ли стоило включать в него стихотворения «Жми, шофер», «Я детство оставил за гумнами…», «Летний дождь», «Кляксы», «Сестренкам», «Шепчутся девчонки», где В. Макеев – еще ученик. Здесь еще неуверенна его рука:

 
Листопады осень телешат,
Щеки окон в лунной повители,
Губы в губы, приторно дыша,
Шепчутся девчонки на постели.
 

(«Шепчутся девчонки»)

Особенно неудачна строка: «Губы в губы, приторно дыша».

А разве нельзя было обратить внимание еще раньше, когда рукопись лежала на редакторском столе, на то, что некоторые стихотворные образы еще не отработаны, лежат в одной плоскости и заставляют тревожиться о будущем поэтическом словаре Василия Макеева. Сравните: «Щеки окон» («Шепчутся девчонки»), «Ветра щеки» («Оттепель»), «Реки снова входят в берега. Трутся тихо щеками о камни» («Реки»), «Я лопоухим подсолнухом за солнцем иду по меже» («Я детство оставил за гумнами…»), «И накроются арбузы после ливня лопухом» («Летний дождь»), «Одни твои глаза – проталины» («Ах, сани, кони»… ), «В твоих глазах проталины улыбок» («Первые следы»).

Вероятно, в редакторском либерализме повинна та доля сенсационности, которая приметалась к первому успеху Василия Макеева, когда профессиональные: поэты взяли на ноту выше тон в устных рецензиях на его стихи. Но теперь об этом можно говорить лишь мимоходом. Поэтическое отрочество кончилось. Но «небо на плечах» может нести дальше поэт, по-геракловски сильный.

Владимир РЯШИН

Молодой ленинец 26 августа 1966

Василий Макеев

Василий Макеев зарекомендовал себя как молодой самобытный поэт. Его стихи печатаются не только в Волгограде, но и в Москве, в журналах «Знамя», «Юность», «Молодая гвардия», «Сельская молодежь». …

Сейчас Василий Макеев учится в Литературном институте имени М. Горького. Но прежде чем поступить в институт, он немало походил по родной земле, побывал на Светлом озере, где, по преданию, не желая сдаться татарам, хану Батыю, затонул Китеж-град. Пешком обошел Василий Макеев многие районы Белоруссии, видел Днепр, Березину, Свислочь…… Побывал он и на родине С. Есенина, в селе Константинове, походил по тем местам, которые так чудесно запечатлены в стихах гениального русского поэта.

Федор СУХОВ

Волгоградская правда 12 февраля 1967

Чистые четверти Василия Макеева[1]1
  Речь идет о книге В. Макеева, запланированной издательством «Советский писатель» на 1969 год. Книга не вышла по причинам, не имеющим объективного отношения к творчеству поэта.


[Закрыть]

Прочитав рукопись небольшого сборника стихов Василия Макеева, я открыл для себя нового поэта. Поэта, за которым буду следить.

Стихов, насквозь пронизанных летними зарницами, пахнущих яблоками и сеном, мы читали немало. Нас этим уже не удивишь. В стихах Василия Макеева, тоже густонасыщенных всеми запахами родной земли, меня порадовало другое – их беспокойная любовь к человеку на земле, вернее – у земли, у той борозды, где прорастает либо умирает всякое семя. Словом, к человеку земледельческого труда.

Все радости и горести этого человека, своего современника, Василий Макеев чувствует, что называется, кожей. В его стихах живет не вообще хлебороб, а хлебороб наших дней. Живет в деревне, обезлюдевшей после великой войны.

 
Зачем я расстался с натопленной хатой?
Затем, чтобы грустно судили дворы,
Как целую ночь с отпускными солдатами
Невеста стоит у заветной ветлы……
 

Чтобы стихи не «засолодели», Василий Макеев всегда подмешивает в них немножко горечи, но эта горечь освежает душу и очищает сердце: Не в уповании на древность Я глухо чувствую, скорбя,

 
Что беззащитная деревня
Стыдится самое себя……
 

Но главное в его стихах – пронзительная любовь к людям деревни:

 
Старые люди, малые дети,
Как вы в глуши пережили метели,
Долгою ночью в ламповом свете
Bсe обсудили, всех пожалели?
 

Некоторые стихи Василия Макеева могут показаться архаичными из-за его пристрастия к обрядовым словам старой деревни. Но эта архаичность чисто внешняя. Ведь мистический смысл обрядов давно выветрился, осталась от них только поэзия, освещавшая быт земледельца.

Я вовсе не хочу сказать, что книга Василия Макеева не требует никакой работы, что ее можно сразу сдавать в набор. Читавшие рукопись до меня оставили на ней немало пометок, и я почти со всеми согласен. Не согласен только со знаком вопроса против строчки: «Как без иверня луны». Слово «иверня» подчеркнуто как непонятное. А означает оно осколок.

У поэта М. Волошина этим словом названа книжка избранных стихов – «Иверни».

Все недочеты в книжке Василия Макеева легко устранимы, и я горячо рекомендую ее к изданию.

Николай РЫЛЕНКОВ

19 октября 1967 Москва

Письмо из Тюмени

Дорогой Василий Макеев!

Примите добрые пожелания от почитателей Ваших – колхозников, нефтяников, газостроителей Тюменщины.

Со страницами Вашего творчества нас познакомила «Сельская молодежь». Приглашаем Вас посетить наш край.

Полагаем, что это представляет для Вас определенный творческий интерес. Тюменщина – это кусок истории России. Тюменщина – это край, где оставили о себе добрую память декабристы; это города, связанные с памятью о декабристах: Ялуторовск, Тобольск. Наконец это нефтяной гигант, о котором известно теперь далеко за пределами нашего края.

Мы сделаем все, чтобы Ваша поездка была рентабельной. Можем твердо гарантировать: за неделю выступлений в коллективах с чтением своих произведений Вы могли бы получить гонорар в сумме не менее 400 рублей.

Напишите нам о возможном времени Вашего приезда, о своих предложениях. Командировку оплатим.

Надеемся, что товарищи из «Сельской молодежи» перешлют Вам наше письмо.

Ждем ответа.

Доброго здоровья и творческих успехов!

Николай ДАНИЛИН, директор Тюменского бюро пропаганды художественной литературы

Март 1968 Тюмень

«Любовь и боль моей земли»
Заметки о волжской поэзии

…Великая Волга. Главная артерия России. Мать земли русской. Не случайно дала она миру столько удивительных поэтов, среди которых одно из первых мест принадлежит Н. А. Некрасову. Это его знаменитые стихи и поэмы заставили в свое время вздрогнуть Русь, пристальней присмотреться к ее настоящему, с надеждой взглянуть на ее будущее.

 
Выдь на Волгу! Чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлàки идут бечевой,—
 

с грустью воскликнул он когда-то, наблюдая жизнь подъярменного народа.

Пятьдесят лет советской власти в корне изменили общественный уклад нашей жизни, психологию трудового человека. Изменился и лик самой Волги. Нет на ее берегах убогих крестьянских жилищ, не увидишь, как «бурлаки идут бечевой», не услышишь стона, что «песней зовется»… Правда, задорные крановщики и веселые грузчики в волжских портах и поныне распевают шаляпинскую «Эй, ухнем!», но поют ее бодро, радостно. Другие времена – другие песни…

Передо мною два коллективных сборника: «День поэзии» (Куйбышев) и «День волжской поэзии» (Саратов). В первом представлены поэты Куйбышевской области, во втором – всего русского Поволжья: от Астрахани до Калинина включительно.

«День волжской поэзии» открывается стихами Маргариты Агашиной. И дело тут не только в алфавитном порядке, в котором расположены в сборнике стихи поэтов. Имя Маргариты Агашиной знают тысячи, если не миллионы читателей. Чем же она пленила их сердца? Думается, что глубокой любовью к родной земле, умением выразить в ясных и точных строфах существенные мысли и чувства современников – строителей нового мира. Отличное стихотворение, ставшее уже сейчас народной песней «Растет в Волгограде березка», которым открывается цикл стихов, – лучшее тому подтверждение.

Стихи Маргариты Агашиной будто выплеснуты из сердца, потому и трогают сердца. Вот, к примеру, ее стихотворение «Солдату Сталинграда»! Оно проникнуто истинно народным духом, по-настоящему песенно. В нем, как и в остальных вещах Агашиной, нет внешней красивости, каскада сногсшибательных образов, умопомрачительных рифм.

Посмотрите, насколько проникновенно и правдиво звучат ее строчки, посвященные родному городу:

 
Ты мне – награда и заданье,
и партбилет,
             и зов – «В ружье!»
Мое последнее свиданье,
мой хлеб
             и Болдино мое.
 

Высокая искренность, великолепное знание слова, ненавязчивость, ясность мысли – вот что привлекает в творчестве талантливой поэтессы. Ее лирический герой, будь то защитник Сталинграда, нынешний житель Волгограда и сам автор – всегда наш современник. Он живет. Он видим и осязаем. Его переживания – наши переживания…

Интересными представляются мне в рецензируемом сборнике стихи Федора Сухова. При всей несхожести его творческой манеры с манерой Агашиной их что-то очень роднит. Это «что-то» – верность традиции, горячая любовь к России, поэтическая зоркость. Если Агашиной присущи мягкие тона– она умеет точно передать тончайшие движения души, – то для поэзии Федора Сухова характерно многоцветное буйство красок, неожиданность эпитетов, смелость образов. Смотрите, как он пишет: «…души деревьев кипят», «…ветер… лебяжьим взмахнул рукавом…». Или: «молоко ромашковое пить ненасытными глазами». Но яркие слова и эпитеты для Сухова не самоцель. Нет ничего хуже, когда образ существует ради себя самого. Тогда пропадает поэзия. Читатель ахает и удивляется поэтической «смелости» стихотворца, но в конце концов ловит себя на мысли, что стихотворение в сущности ни о чем. Поэзия Федора Сухова, по крайней мере в лучших образцах, содержательна и не затуманена внешними красотами. В его стихах много грусти, но это, как правило, светлая, добрая грусть.

Однако, мне думается, поэт иногда злоупотребляет своим настроением. Я не могу, например, представить себе лирического героя Сухова столь же активным, как героя Есенина, который может сбросить лайковые перчатки, кинуть в копну городскую шляпу, взять в руки косу и воскликнуть: «Я ль не деревенским, я ль крестьянским не был! Памятью деревни я ль не дорожу!». И эта неактивность и даже порой меланхоличность Сухова служат поэту плохую службу. Пример тому – концовка стихотворения «Просыпаюсь вместе с петухами»:

 
Только я без стона и без кряка
Сгину в полыхающем огне.
Я давно убит на той великой,
На своей единственной войне.
 

Не правда ли сильно сказано? Сильно и… неверно. Когда-то другой волгоградский поэт, сверстник Сухова и тоже участник войны, сказал, что на войне «…выбор был небольшой: или прийти с пустым рукавом, или с пустой душой». В том-то и сила нашего могучего народа, что он не выбирал между этими положениями. Тысячи и тысячи солдат пришли «с пустым рукавом», но с душой, полной уверенности в своей правоте, с душой, полной радости жизни. Нет, не считал себя «давно убитым на той, единственной войне» герой фильма «Председатель» Егор Трубников, потерявший на фронте руку. Не верю я в данном случае герою Федора Сухова. Здесь совершенно очевидна поза – непростительная вещь для такого поэта, как он.

Упругостью поэтической формы и целеустремленностью отличаются стихи, на мой взгляд, Исая Тобольского. Они не похожи ни на стихи М. Агашиной, хотя Тобольский, участник войны, не может не писать о том же Мамаевом кургане, ни на стихи Ф. Сухова, хотя поэту не чужды философические раздумья. Приведу полностью для подтверждения своей мысли стихотворение «Мамаев курган».

 
Великая Печаль
Всегда проста.
Трагедия – как ночь —
Всегда безмолвна.
И тишина
Почти громоподобна,
Когда у Скорби
Сомкнуты уста.
 
 
Я был четыре года на войне.
Я знаю цену этой тишине…
 

Стихотворение действительно упруго, как сжатая пружина. В нем ни одного лишнего слова, чего, к сожалению, нельзя сказать, например, о его «Старике» – стихотворении растянутом, вялом. Мысль в нем верная, и образ старика как будто получился. Но боже мой! Как часто и примерно так же пишут у нас об умирающих стариках, перед которыми в последний час проходит их нелегкая, но праведная жизнь!

Зато следующее стихотворение – «Бабье лето» – изящно и по-хорошему афористично. Думаю, настоящее призвание Исая Тобольского именно в таких стихах – метких, лапидарных.

Впрочем, афористичность афористичности рознь. Иногда она лишь прикрывает мнимую значительность авторской мысли. Так, мне кажется, случилось в стихах Юрия Окунева. Горько досадовал я, читая:

 
Поэзия – искусство вычитания,
Избавь от фраз и научи молчанию.
 

До сих пор я думал, что «поэзия – вся! – езда в незнаемое», «добыча радия». И вдруг она – «искусство вычитания».

Не увидел я, признаться, ничего общего между поэзией и вот такими строчками из того же стихотворения Ю. Окунева:

 
Слова мне дай, словесность отними,
Чтоб так же, как деревья пред людьми. (?)
 

Это и надуманно, и непоэтично, и просто не по-русски сказано. Но ради чего такая туманная многозначительность? Ответ – в двух последних строчках стихотворения:

 
Ты обошлась без слов. И в этот миг
Молчанья твоего я ученик.
 

Тем поучительнее опыт тех волжских поэтов, которые менее всего озабочены стремлением поразить читателей каким-либо сногсшибательным трюком или замысловатой метафорой. Я имею здесь в виду прежде всего таких поэтов, как Николай Благов и Юрий Адрианов, а также – Иван Малохаткин и Василий Макеев.

С Юрием Адриановым мы были в одном семинаре на IV Всесоюзном совещании молодых писателей. Уже тогда руководители и участники семинара единодушно отметили доброе поэтическое начало в его стихах. Чувствовалось, что поэт трогательно дорожит каждой каплей наших национальных ценностей, вдумчиво относится к отечественной истории, искренне любит людей и природу Волги. Это подтвердили и последующие сборники.

Вот почему как должное воспринимается признание поэта в стихотворении «Притоки», открывающем цикл его стихов в «Дне волжской поэзии»:

 
Я приток твой, Волга!
И ночами
Я лежу в траве среди лугов.
Я – приток,
Я– малое начало
Волн твоих, и снов, и облаков.
Я из тихих маленьких притоков,
А иные бились горячо.
Есть притоки – пушкинские строки,
Есть крутые – словно Пугачев.
Волга льется, мудрая, как Ленин,
Плесы распахнув на три версты.
Надо мной плывут лесные тени
И небес натянуты холсты.
 

Юрию Адрианову, художнику по образованию и дарованию, присуща строгая живопись словом, близкая к живописи волжских ложкарей и палешан,– многоцветная, красочная, радостная. Вдумчивое обращение к истории, фольклору, к Волге помогает ему создавать такие стихи и поэмы, которые глубоко волнуют душу.

И снова приходится напомнить мудрые слова А. С. Пушкина: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие».

К чести большинства волжских поэтов следует отметить, что они дорожат «славою своих предков», гордятся современниками, и каждый в меру сил правдиво и ярко запечатлевает их в поэтических образах, будь то слава древнерусская («Илья Муромец» Ф. Сухова), подвиг простой русской женщины (А. Дементьев «Баллада о матери»), слава солдат Отечественной войны («Ветераны» В. Жукова) или спортивная доблесть прославленного вратаря Хомича («Вратари» Василия Шабанова).

Особо хочется сказать о большом цикле стихов Николая Благова. В стихотворении «Плач Ярославны» он по-своему осмысливает поход князя Игоря. На первый взгляд, строки: «Не на кровный бой, а на поблудок ехал ты гордыню тешить, князь»,– звучат диссонансом. Но любить отечественную историю вовсе не значит оправдывать бессмысленные походы, кровавые распри и варварские жестокости русских князей.

Любовь к нашей отечественной истории, к нашей земле явственно звучит и в «Песне великих лесов»:

 
Леса,
Где это эхо рыщет,
Еще сам Петр облюбовал:
Живицей склеенной ручищей
Он к топорищу прикипал.
Каким румянцем залихватским
Горели щеки топора!
И флот под ветер азиатский
Сходил со стапелей Петра.
 

Гордость за нашу славу, наше национальное богатство – русский лес – благодаря большой силе чувства, точности слов и согласию звуков гремит в стихотворении патриотической ораторией.

Проникновенная любовь к Волге, ее богатырскому простору, ее прекрасным людям явственна и в стихотворениях «Будешь Волгой – суда на себе понесешь», «Сник костер, затих, не дав согреться», «Зима стоит – такая россиянка». И очень жаль, что наша критика до сих пор не оценила по-настоящему творчество такого самобытного поэта……

К сожалению, далеко не всегда обращение поэтов-волжан к родной реке отмечено глубокой мыслью. В некоторых из них Волга упоминается как бы мимоходом. Вот стихи Лазаря Шерешевского:

 
Где б над Волгою ты ни прошел,
И далекий твой путь или близкий,
У любых деревенек и сел
Обелиски стоят, обелиски.
 

Так ли это? Бесспорно! Но, дорогие товарищи, коли вы уж пишете о таком святом деле, создавайте и стихи вровень монументу! И зачем же всуе упоминать Волгу?

И еще один пример – стихотворение Николая Ваганова «На баркасе». Написано оно будто бы свежо, сочно, но как режут слух такие строчки:

 
И к тайнам слов и красок
Я подберу ключи…
О, Волга, русский классик,
Искусству научи!
 

Режут потому, что уже давно набило оскомину обещание молодых поэтов хорошо послужить родной земле или стать соловьем нашего времени; кто только ни обращался с подобными риторическими вопросами к Волге, к Дону, к Енисею?! Не так поступали в подобных случаях наши классики – Пушкин, Некрасов, Блок. Любовь к родине у них всегда целомудренна. Она исключает панибратство и фамильярность.

Вообще, я должен с удивлением констатировать, что в рецензируемых сборниках нет ни одного по-настоящему сильного стихотворения о Волге. А в куйбышевском «Дне поэзии» великая русская река даже не упоминается, будто бы город стоит не на ее берегах, а где-то в Сибири! (Кстати, о Сибири стихов значительно больше, чем о крае волжском.) Что это? Боязнь составителей перенасытить сборники стихами о Волге или боязнь поэтов прикоснуться к великой теме обнаженным сердцем? Скорее всего, последнее.

Конечно, Волга так или иначе присутствует в стихах многих поэтов. Думаю, читателю доставят удовольствие лирические раздумья Вениамина Богатырева «Без тропинки, без дороги», «Неокрепшее деревце», стихи А. Бунина «Алые паруса», «Волжанка», Людмилы Каримовой, Вячеслава Шапошникова, Галины Миловой, Валентина Столярова… К сожалению, у меня нет возможности поговорить о каждом из них. Останавливаюсь лишь на творчестве одного из самых молодых поэтов Волги – Василия Макеева.

Поэзии Василия Макеева совершенно чужды модернистские выкрутасы, ложное философствование, поиск ради поиска.

 
Я сам с землей по-свойски говорил,
Лопатил рожь, с учетчиком ругался,
Чтоб на земле, в кокошнике зари,
Подсолнух чернозубо улыбался.
Когда уймутся жаркие лучи,
Я думаю без грусти и кручины,
Что даже смерть с землей не разлучит,—
С самим собою будем разлучимы.
 

Светлая элегическая грусть пронизывает большинство стихов молодого поэта и придает им особый колорит, наполняя наши сердца щемящей и сладостной болью. Возвращаясь памятью вновь и вновь к земле родной, он пишет:

 
…Забрезжили в моем сознании
Любовь и боль моей земли.
Я нужен ей. Я к ней приду,
Вернусь, никем не приневолен,—
Не знойным перекати-полем,
А ливнем, грянувшим в беду……
 

Рядом с фамилией Василия Макеева в сборнике «День волжской поэзии» стоит фамилия Ивана Малохаткина. Судя по четырем стихотворениям подборки, на Волге появился еще один своеобразный поэт. В стихах Малохаткина счастливо сочетается живопись словом и внутренняя экспрессия. Вот как он говорит о степи:

 
О, луговая, полевая,
Земля, зажженная росой,
Где новый день переливает
В пшеницу солнечный настой.
 

А вот строчки из стихотворения «Серебряные версты»:

 
В ладонях луж Уснули звезды.
А в тишине напряжены
Лежат серебряные версты,
Отяжелев от тишины.
 

По-своему звучит у Малохаткина и признание в любви родной земле:

 
Земля,
Влюблен в тебя навеки.
За что – и сам не разберусь.
Еще видны порой калеки,
Не все бинты смотала Русь…
 

Люди поколения Малохаткина встретили войну десяти-двенадцатилетними, а детское восприятие всегда устойчиво. Вот почему память сердца не дает Малохаткину покоя. Вспоминая о тех страшных годах, он восклицает:

 
…Вот эти тихие седины
С того рассвета я несу.
 

Волга – река не только русская. О ней поет и татарин, и башкир, и чуваш, и калмык… Нынешнее братство народов родилось не вдруг, не вчера. Оно выковывалось, закалялось и крепло во времена грозных восстаний Разина и Пугачева, во времена голодных бунтов волжского люда, в годы революции и войн. Жаль, что в настоящих сборниках так мало стихов об этой всепобеждающей дружбе. Лишь Николай Поливин в стихотворении «Оля» ненавязчиво, без ложного пафоса повествует о том, как сподвижник Разина калмык Оляйка, в честь которого и названо, по преданию, село, не оставил в горький час своего атамана.