Текст книги "Избранное. Том 3. Вехи творческого пути."

Две любви

В своей новой книге «Околица»[2]2
  Василий Макеев. Околица. Стихи. Нижне-Волжское книжное изд-во. 1971. 64 с.


[Закрыть] (первая с наивным названием «Небо на плечах» вышла в Нижне-Волжском издательстве пять лет назад) молодой поэт Василий Макеев утверждает себя старателем той золотой жилы русской поэзии, с которой мы связываем имена Кольцова и Есенина.

Причудливо переплетаются в «Околице» две темы – любовь и Родина. Любовь к Родине и любовь к женщине таинственным образом соединяются в одну. И оказывается, что одной любви без другой существовать трудно, почти невозможно…

Русское поэтическое мышление антропоморфично – это традиция, причем традиция из тех, которые вряд ли когда-нибудь обветшают и станут помехой на путях развития нашей поэзии.

У Макеева нет почти ни одного стихотворения, где бы не присутствовала природа. Поэт понимает ее извечные превращения как эхо людских чувств и страстей, природа в сфере его миросозерцания как бы перетолковывает жизнь людей. Присущая ему эмоциональная полнота в значительной степени обязана двуединому, если можно так выразиться, живописанию своего душевного момента и окружающей его пестроты бытия:

 
Как всегда, за окном три огня
Боязливо мерцают в ночи.
Не пугай, ради бога, меня,
Ради бога, со мной не молчи.
 
 
Тот, что слева – зеленый огонь —
Мне мерцает о нашем былом, —
Как спасался от зимних погонь
Под твоим одиноким крылом.
 
 
А второй, что синей полыньи,
На кручину наводит меня, —
Что любовные речи твои
Все безжалостней день ото дня…
 

В современной нашей критике, как мне кажется, путают два важных понятия, которые можно огрубленно обозначить как «свойства» и «достоинства». Если сказать о поэте, что он, к примеру, размашист и громкоголос в своих стихах, то это не будет ему похвалой. Эпитеты подобного рода говорят о его свойствах, данных, видимо, с рождения. Ибо можно назвать целый ряд бесспорных поэтических имен, утвердивших себя совсем иным художественным темпераментом. Любить или не любить чью-то лирику – дело сугубо добровольное; поэт не может привлечь к себе особенное внимание искушенного читателя только лишь выигрышной тематикой или общим настроем стихов. Почему же все-таки произведения такого поэта для нас хороши, а стихи его собрата по перу – нет? Что присутствует, должно присутствовать в настоящих стихах? На этот вопрос ответить чрезвычайно трудно. Легче сказать, чего в них не должно быть. У Макеева нет – и слава богу, что нет,– ни инфантилизма, ни холодной рассудочности. Его духовный запас превышает минимальные нужды стиха. Отсюда – энергичное развитие мысли; стихотворения часто открываются яркими зачинами, сразу включающими читателя в сферу тех душевных забот, какими живет поэт:

 
Старые люди, малые дети,
Как вы в глуши пережили метели,
Долгою ночью при ламповом свете
Все обсудили, всех пожалели?
 

Вряд ли нужно долго доказывать, что искусство не требует от художника какой-то исключительной биографии. Истинный поэт всегда чувствует себя на виду у всего мира. Любая околица ему столица, если она – родина. Увиденного, прочувствованного и пережитого в родных местах и вдали от них не может быть мало поэту, если он является таковым.

Василий Макеев понимает это. Его книжка свободна от домыслов, столь часто выдающих стихотворцев с головой, говорящих о их неумении смотреть на реальную жизнь сквозь известный «магический кристалл».

Поэтам, вышедшим из сельских мест, часто грозит перенасыщение своего словаря местными, диалектными словечками и оборотами. В самом деле, трудно бывает неопытной руке удержаться от того, чтобы не вставить в строку какое-нибудь экзотическое речение, объясняя его потом любовью к старине, к обиходному языку своих земляков. Но сплошь и рядом подобные, мало кому понятные слова выглядят именно экзотикой.

В русской речи есть языковые пласты, подобные отдохнувшей и вновь плодородной земле, полной жизненных соков. Среди слов, живущих и поныне активно, но лишь в пределах одного края, также довольно выражений, вполне уместных и органичных для поэзии. В умении находить и отбирать такие слова как раз и обнаруживается острый слух Василия Макеева.

Конечно, не только язык и стиль должны объединять стихи сборника. Поэтической книге прежде всего нужен некий лирический сюжет, общая тема. Значительная часть стихотворений «Околицы» – это «письма домой». Они действительно как письма: в них есть чувство разлуки, которое всегда сродни чувству утраты. А вся книжка в целом читается как лирический дневник, словно бы и не предназначавшийся для посторонних глаз. Именно исповедальный тон делает книгу цельной.

Словом, вторая книга у Василия Макеева получилась полновесной, современной, живой, правда, тематически несколько традиционной. Но ведь нам, читателям стихов, предстоят еще встречи с В. Макеевым. Молодой поэт уже теперь не просто «подает надежды» – он серьезно и плодотворно работает.

Александр МЕДВЕДЕВ

«Москва» № 8 1972

Созревание таланта

Принято утверждать, что первая книга поэта – это всегда лишь заявка на творчество, а вот вторая призвана подтвердить, в какой мере эта заявка воплотилась в живую реальность. И если судить по этому строгому счету, то «Околица» лишь подтвердила наличие таланта, что заявил о себе в сборнике «Небо на плечах», но не раскрыла его новых граней.

Прежде всего настораживает во второй книжке Василия Макеева однообразие пейзажных мотивов и склонность поэта к нарочитой архаизации сельского быта. И это не какая-нибудь случайность, а, по всему видно, продуманная и твердая позиция. Например, в стихотворении «Теперь венков в деревне не плетут» автор сетует по поводу того, что в наше время поэтами «хоть пруд пруди», но их песни ему «не по душе», так как

 
…все поют про что-то впереди
И забывают то, что за плечами.
 

Разумеется, забывать «то, что за плечами», не годится, но и осуждать своих собратьев за их нетерпеливое стремление пропеть «про что-то впереди» вряд ли справедливо. Ведь еще Пушкин утверждал, что «сердце будущим живет», а Маяковский неутомимо ратовал за необходимость «рваться в завтра, вперед, чтоб брюки трещали в шагу». Да и видеть в том, «что за плечами», лишь «русскую печь» да «русскую прялку», пытаясь разглядеть сквозь эти предметы древнего нашего быта некую «бессмертную русскую душу»,– значит обрекать себя на поиски того, что давно уже найдено и что получило отнюдь не лучшую оценку.

Как это ни странно, но в стихах Василия Макеева о нынешнем селе нет ни машин, ни электричества, ни радио, ни Домов культуры, ни других примет современного села. И в этом, оказывается, тоже своеобразная авторская программа, наиболее откровенно запечатленная в строках стихотворения «Матери»:

 
Я хотел бы все то уберечь,
Что нерусскому бросить не жалко.
 

Но ведь одно дело уберечь то, о чем с неподдельным лирическим волнением говорилось в стихотворении «Эхо войны», и совсем другое – беречь прялку, ей место в краеведческом музее…

Дав волю эмоциям об уходящих в безвозвратное прошлое, но милых его сердцу приметах вчерашнего села, Василий Макеев оказался в плену этих навеянных ему литературными дискуссиями эмоций. Слова «тоска», «печаль», «скука», «грусть», «плач» и производные от них звучат в его стихах излишне часто и потому навязчиво. Так, тоскует в ночи сам поэт; тоскует в озере русалка; кого-то тоска закружила до боли в висках; «о чем-то тоскуют деревья»; напоминают о тоске мерцающие за окном огни… Конечно, жизнь состоит не из одних радостей, но почему поэт забывает о других, более активных чувствах? Кстати, ощущение бурным потоком мчащегося времени не чуждо Василию Макееву:

 
Оглянуться едва успеваю,
Возмужание чувствую сам,
Словно я, молодой, поспеваю,
Созреваю по дням и часам.
 

Созревание таланта – процесс сложный и противоречивый, сопровождающийся не только творческими взлетами. Василий Макеев очень молод. Кое-что ему надо еще просто увидеть, окунувшись для этого в самую гущу современной нашей жизни.

Дмитрий ЧИРОВ

«Дон» № 7 (г. Ростов-на-Дону) 1973

Серебряная нить

Первые две книги стихов молодого волгоградского поэта Василия Макеева – «Небо на плечах» и «Околица» – были сразу замечены и читателями, и критикой. Они не залежались на прилавках книжных магазинов, а в газетах и журналах появилось немало рецензий – от самых похвальных до осторожно-выжидательных. В первых отмечались напевность стиха, глубокая искренность автора, его любовь к селу, к родной природе, говорилось о том, что по духу своего творчества молодой поэт близок к С. Есенину. Во вторых – те же напевность и лиричность, сельские мотивы ставились Василию Макееву в вину. Критики выискивали в некоторых стихах молодого поэта внешнюю «схожесть» с есенинскими строчками и обвиняли его в подражательности.

Сейчас, после выхода в Нижне-Волжском книжном издательстве новой книги молодого поэта «Поклон», можно со всей определенностью сказать, что правы были те, кто видели в стихах Макеева не подражательность замечательному советскому лирику, а глубокую, чуткую и тонкую учебу у него. Молодой поэт остался верен сельской тематике, стих его по-прежнему напевен и глубоко лиричен, искренность доходит до душевной ранимости. А чисто внешней схожести с есенинским стихом и в ритмике, и в подборе изобразительных средств почти не осталось.

Сборник «Поклон» открывается большой поэмой «Фетисов плес», которую поэт назвал «поэмой моего рода». Это первое крупное произведение Василия Макеева, и в нем особенно отчетливо прослеживаются качественные изменения в его творчестве.

«Фетисов плес» – поэма многоплановая, очень разнообразная по ритмике и интонациям.

Вместе с автором мы оказываемся с первых строк поэмы

 
……на малой речке
                        на Пани́ке,
На ее пологом берегу,
Где воды серебряные нити
Окаймляют красную кугу.
 

Это край детства, куда неудержимо тянет нас, повзрослевших, «как бы нас за это ни корили, чем бы нам ни тыкали в глаза».

Отсюда, с берегов тихой Паники, мы неожиданно переносимся в далекие столетия:

 
Над Русью вороны кружили……
В Москве молебны отслужили
В честь охранителей основ.
Смирился Дон.
Дворянство – в силе,
Людишки темные —
                          в могиле,
И четвертован Пугачев.
 

С этих далеких времен начинается история хутора с редкостным названием Клейменовский, первую избу которого заложил пугачевский казак с рваной ноздрей. Внешняя канва – возникновение хутора, судьба зачинателей одного из хуторских родов – служит поэту для глубокого показа тех событий, которые пронеслись за долгие десятилетия над страной, над тихим плесом у хутора.

Запоминается большим публицистическим накалом авторское отступление в главе «Прадед Фетис», где Василий Макеев рисует картины Гражданской войны в казачьем краю. Но, без сомнения, самые лучшие, самые проникновенные строки поэмы – глава «Отец». Это и горькая, и пронзительно-светлая одновременно песнь в честь советского воина, оставившего в грозную годину мирный труд и ушедшего защищать родной плес, родной хутор, родную страну.

Поэт сумел по-новому взглянуть в поэме на старую тему родного хутора, родного села, рассказал о них так, что они обрели высокий смысл Родины с большой буквы – единственной у человека и неповторимой.

Есть в поэме некоторые досадные передержки. Например, нарочитое употребление «приземленных», разговорных слов и выражений («студенческая общага», «гнул в поле шею», «вытурил из дому»), которые не укладываются в общую тональность; скороговорки, проскальзывающие в некоторых главах; красивости, встречающиеся у поэта. Но в целом поэма «Фетисов плес», несомненно, принадлежит к числу лучших произведений Василия Макеева.

Большинство стихотворений, включенных в книгу «Поклон», не входили в предыдущие сборники. Они продолжают главную тему молодого поэта – воспевание родной земли, ее неброской красоты с «желтыми глазами кувшинок», озерными чащами, где «березы пьют стоялые меды», с зарей, которая «на полянах рассыпала бусы». В этих стихах природа живет самозабвенно и ярко, у нее совсем людские дела и заботы: лето сушит косы, на умет забрался закатный луч, месяц светит на износ. Недаром поэт говорит легко и доверительно о своей слитности с миром трав и деревьев:

 
И жизнь свою ничем не отличаю
От той, что в листьях тихо гомонит.
 

Лучшие стихотворения сборника – такие как «Прощание с осенью», «Оставит мать мне тихий угол дома…», «Стога», «Не занимать ума и силы», волнуют своей мягкостью, лиричностью, глубокой слитностью с природой, со всем живущим.

Можно высказать сомнение в том, была ли необходимость включать в новую книгу такое надуманное, без глубокого содержания стихотворение, как «Тряпичник», или такое ложно-многозначительное, с «поцелуйными» красивостями, как «Милый друг мой, что случилось…». Все это мелочи, хотя и досадные. Главное же – в том, что новую поэтическую книгу Василия Макеева «Поклон» можно без оговорок назвать большой удачей молодого поэта. Голос его окреп, зазвучал еще более индивидуально, непохоже на другие голоса.

Александр АФАНАСЬЕВ

Волгоградская правда 18 сентября 1974

Поклон родной земле

У Василия Макеева такое ощущение родного русского языка, его коренных национальных основ, его музыкальной емкости и пластичной гибкости, что кажется, он не пишет стихов в обыденном понимании, а выпевает их из глубины души. И слова-то подбираются под стать друг другу – ядреные, крепкие, проникнутые духом народного мышления и мироощущения, исполненные деяния и непроизвольного живого жеста. Новый, третий сборник стихов поэта[3]3
  В. Макеев. Поклон. Нижне-Волжское книжное издательство, Волгоград, 1974.


[Закрыть] – яркое тому свидетельство. Утверждая верность знакомой читателю тематике и прежним способам поэтического осмысления жизненного материала, о чем говорит уже самый факт включения в свежую книжку около двух десятков произведений из ранее опубликованного, книга вместе с тем является итоговой, переломной, после которой, надо надеяться, применительно к В. Макееву можно будет говорить о поэтической зрелости автора.

Сдвиг обозначился. Жизненными приобретениями и силой природного дарования В. Макеев преодолевает чисто внешнее, гипнотическое влияние поэзии С. Есенина, не отмежевываясь, однако, от школы великого мастера, вобравшей в себя богатейший опыт национальной поэтической культуры. Вышедшая недавно книга, поэма в особенности,– самостоятельное обращение художника к стихии «пленительно-неправильной» народной речи, стремление автора к овладению новыми для себя языковыми пластами, и прежде всего языком прямых обозначений, публицистики. Внутренняя художественная перестройка обусловлена самим замыслом произведений – В. Макееву стало тесно в рамках прекрасных, но все же детских и юношеских привязанностей, ограниченных казачьим хутором, семьей, друзьями, и он почувствовал не только недостаточность выхода за околицу села, но насущную потребность в обращении к истории народа.

«Фетисов плес» – «поэма рода моего». Так обозначил автор жанрово-тематические параметры своего первого крупного произведения, решив проследить во времени истоки собственной судьбы, ответить на вопросы: кто я? откуда есть и пошел и чем обязан родившему и вскормившему меня народу?

Сегодняшний человек, утверждает автор, ведет свое начало не со дня рождения и есть не только слагаемое современных жизненных форм, но итог напряженного, драматического развития отечественной истории, которой мы обязаны и временем своего появления на свет, и социально-нравственными ценностями, и кровью, заклеймившей нашу принадлежность к определенному народу.

 
Не будь ее —
Родиться мы могли бы
Бог весть в каком
Неведомом краю……
Спасибо, пращур,
Гордый мой,
Спасибо
За кровушку
Горячую твою!
Она во мне
Ликует исступленно
И расширяет жилы.
Потому
Так и живу,
Любовью заклейменный
К Отечеству
И дому своему!
 

Поэтически воссоздавая историю рода (автор прибегает к своеобразному монтажу лирических отступлений с портретами-биографиями предков), В. Макеев не замыкается на мысли семейной – судьбы и далекого пращура, казака Клейменого, и прадеда Фетиса, и отца Степана сами по себе аккумулируют ценный исторический опыт и естественно наводят на размышления о сложности пути казачества в революцию и о революции и социализме как о закономерном итоге поисков социальной правды самыми широкими массами народа. Нисколько не претендуя на полноту и детальную разработку темы, поэт тем не менее акцентирует внимание на существенных, узловых моментах в народной истории: крестьянская война под водительством Пугачева, революция, Гражданская война, Великая Отечественная война. Крупнейшие события эти не даны автором в полный разворот и присутствуют в поэме скорее как намек, но именно они определили, по В. Макееву, прямую родословную его лирического героя. И то, что ни один из предков не оставил народа своего во времена трагических для Родины испытаний, а оказался вровень и под стать великим событиям, как отец, «простой солдат, что выиграл войну», наполняет сердце героя неизбывной гордостью, а поэму настраивает на лад высокого патриотического звучания.

История в сознании поэта неделима на вчера и сегодня, это единый, непрерывный жизненный процесс, и прошлое вместе с нынешним на правах злобы дня входит в нравственный оборот современности и определяет направление наших духовных исканий. При всех испытаниях, выпавших на долю Отечества, народ выстоял, не утратив веры ни в красоту, ни в добро, ни в справедливость жизни. И свою гордую и большую душу, как великое историческое достояние, завещал он потомству ради умножения правды на земле.

 
С нею пращур мой Клейменый
Облюбовывал жилье.
Не по писаным законам
Прадед слушался ее.
Эту душу, душу живу
Он вложил в Фетисов плес.
И отец мой молчаливо
Сквозь войну ее пронес.
Чтобы к нашему Отечеству
Приноравливая шаг,
Мир хранило человечество,
Как единая душа!
 

Поэма В. Макеева – в русле идейно-художественных исканий сегодняшней литературы, пытающейся постигнуть нравственные истоки современности, слить традиционные многовековые поиски социальной правды народом с опытом Октябрьской революции.

К сожалению, автор не воспользовался в полной мере поистине богатыми возможностями, которые открывал перед ним сюжет рода. Мысль семейная и лирическая стихия превалируют все же над мыслью государственной и эпосом. Сюжет буквально наталкивал поэта на серьезное и длительное изучение и прошлого родного края, и отечественной истории вообще, но автор, кажется, целиком положился на один лишь свой поэтический талант. Поэтому некоторые выходы в историю не отличаются глубиной и оригинальностью суждений и, написанные энергично и экономно, содержат поверхностные и общие характеристики. Там, где В. Макеев дает предельную свободу своему лирическому самовыражению, поэма исполнена напряжения и силы, там же, где прибегает к элементам эпоса и публицистики, напряжение теряется и обнаруживается риторика.

Приобретений, видно, без потерь не бывает – такова диалектика всякого развития, в том числе и поэтического. Главное – в поэме В. Макеев стал мыслить большими категориями: история, судьба народа, Отечество; значительно обогатился языковый арсенал его искусства, а это обнадеживает и вселяет уверенность в том, что художник выходит на магистральную линию в развитии советской литературы.

Стихи сборника тематически примыкают к поэме и в этом смысле не нуждаются в особом представлении. Органичная любовь к родной земле, поэтизация самой вещественности жизни, ее коренных, необходимых ценностей, добрая приглядка к человеку труда – вот их главные достоинства. Написанные по-образному вязко и вместе с тем безыскусственно, стихи пленяют чистотой мелодического рисунка, искренностью чувства и свежестью восприятия природы и человека. Правда, не все они выдержаны на одном – подлинном – уровне. Есть здесь и нравственно не выверенные, декларативные признания («Признание»), и стихи, в которых мужественность граничит с сентиментальностью и слезливостью, обретает надрывные ноты, как-то уж слишком филологически, невзаправду имитирующие одиночество, несчастье в любви и, в конечном счете, напоминающие элегически-тихие некрологи о себе самом («Запропали дни мои унылые», «Доколе труса праздновать, доколе» и др.). Есть и просто наигранные произведения, идущие скорее от сознания поэтической власти над словом и от по-детски сильной способности к перевоплощению и воображению, иллюзии, нежели от живой жизни. И вот эта сильная, самозабвенно страстная способность В. Макеева к настоящему переживанию выдуманного и иллюзорного, изобличающая в авторе органический художественный дар, лишает некоторые его стихи реальной четкости нравственного идеала, он попросту размывается.

Не могу, наконец, удержаться, чтобы не сказать несколько слов о культуре издания книжки. Проиллюстрирован сборник серо и невыразительно, без должного внимания к художественному миру автора (художник В. А. Гусев)… Книга – факт народной культуры, к которой нужно и должно относиться бережно, уважительно и с любовью.

Владимир ВАСИЛЬЕВ

«Волга» № 2 (Москва) 1975