Текст книги "Избранное. Том 3. Вехи творческого пути."

Вася

Как трудно писать о Макееве! Я знаю и люблю его и его стихи без малого тридцать лет. Знаю, за что люблю, знаю, что мне, и не только мне, в его стихах дорого.

Но вот выпало мне написать доброе слово – и написать-то надо две-три страницы! – а я сижу ночь, две, кручу в руках его первую, написанную еще в школьные годы, самую, по-моему, удивительную его книжку и мучаюсь, и не знаю, с чего начать.

…Весной 66-го года на областном совещании молодых писателей Волгограда читал свои стихи ученик Новоаннинской средней школы Василий Макеев.

Конечно, он волновался. Но читал громко, очень уверенно, отчаянно «гакая», когда в слове попадалось «г», звенел, мне даже казалось, чуть ли не плакал высокий хрипловатый голос:

 
Ну конечно, с жизнью не играют,
От игры – мурашки по спине!
 

И еще:

 
Шалыганы делают наганы,
Презирают нюней и трусих.
Больше всех ругают шалыганов,
Чаще всех влюбляются в таких!
 

А рядом с этими бесшабашными, отдающими детством строчками – горькая правда о женщине, изувеченной войной, о родном доме, о маме, «тихой от счастья» в день приезда сына, о хуторах, которые «не могут без работы», и, наконец, о самом высоком:

 
…если надо про Россию,
Скажу: «Она…» – и не осилю,
И только руки разведу!
 

Было чему удивляться и радоваться! Для нас, сидевших тогда в зале старой «Волгоградки», стихи были жизнью и работой. И мы удивлялись и радовались и несколько дней так и жили, как на празднике, удивленные и счастливые.

Но я все думала: ну хорошо, ну пусть талант! Но откуда столько души, доброты, печали и этой благодарной любви – такой редкой у молодых даже в те далекие добрые времена, а про нынешние я уж и не говорю! – откуда у этого по сути мальчика столько открытой нежности «к отечеству и дому своему», как написал он спустя годы!

Откуда?!

После совещания все, связанное со стихами Макеева, шло своим заслуженным чередом: одобренная рукопись срочно отправилась в набор. Такого в нашем издательстве еще не бывало!

И вот в те свои счастливые дни подошел ко мне Макеев и спросил:

– Маргарита Константиновна, как вы думаете, кого мне просить написать вступление к моей книге: Юрия Абрамовича или Федора Григорьевича?

Он имел в виду Ю. Окунева и Ф. Сухова. В грудах рукописей, присланных на это совещание, макеевскую синюю тетрадочку в клетку первым откопал именно Юрий Окунев. Но за эти два-три дня Федор Сухов тихо-тихо, но уже опутал своими деревенскими «уплетнями» чуткое и тоже деревенское сердце Макеева. И вот он стоял передо мной, полуспрашивал, полуизвинялся и ждал ответа.

Я все поняла и обрадовалась: парня мучила порядочность, он был не только талантлив, но и совестлив! Мне было трудно ему ответить: я представила, какая долгая буря разразится, если он предпочтет кого-то одного из этих двоих! Сухов и Окунев и мою-то любовь к ним никогда не могли поделить, а тут еще и макеевскую делить предстояло.

Не помню, как я сумела тогда выкрутиться, но я теперь знала, откуда и боль, и печаль, и любовь Макеева.

Нет, неспроста и недаром то давнее чувство радости и удивления от первой встречи с его стихами не проходит и сейчас, в такое безрадостное время.

Я не хочу говорить, какие стихи у него лучше, какие – еще лучше. У Макеева все талантливо.

Мне просто хочется уговорить вас: не расставайтесь с книгами Макеева, не отпускайте их от себя, они вам многое напомнят, многое не дадут забыть, многому научат ваших детей, да и вас тоже, не потеряйте их, как теряем мы сейчас много дорогого и – увы – невозвратного.

Что

 
…влилось с молоком
От земли и родителей,
В одночасье смогли мы
Шутя расплескать…
 

Разве это не о нас? Не о наших потерях? И еще:

 
Умнеет мир, умнеет головой.
Но плохо, коль душа переменилась.
 

Да, они меняются, болят и меняются, наши души. Но – к лучшему ли? И разве не теряем души наших детей, лишая их простого общения с нами и родной природой, лишая милых от дедов к внукам переходящих радостей:

 
На тальниковой, просторечной дудочке
Никто играть не учит казачат…
 

Никто давно не режет им ивовых свистулек. Никто давно не приносит им «в превеликой тайне» не то что с поля, а хотя бы с дачи! – «подарок от лисички».

…Я пишу эти строки, а за окном хмуро, неуютно.

Недавно трех казачек спросила, отчего льют дожди, не дождавшись лета.

Одна сказала: «Год такой!».

Вторая: «А кто ж их знает?».

Третья: «А все против нас».

И ни одна не сказала, что это «оттого, что молодому месяцу – солнышку казачьему оглядеться тучи не дают».

Это сказал Макеев.

С днем рождения, Вася, дорогой, пятидесятилетний! Пусть болят наши души – им так положено. Пусть не стареет в твоей душе все самое дорогое, все святое – отцовский дом, материнские руки, проулочки и тропинки далекого хутора Клейменовского.

Пусть счастливо продолжается твоя судьба!

Маргарита АГАШИНА

Областные вести 27 марта 1997

Чистотел

 
А придется с жизнью распроститься,
Пусть тогда в полуночную грусть
Не звездой падучей,
А зарницей
Я в полнеба людям улыбнусь!
 

Это написал семнадцатилетний юноша, пускаясь в свой поэтический путь. И сегодня, читая «Чистые четверги», «самое полное издание стихотворений и поэм» Василия Макеева, нельзя не удивляться, насколько точно определил свой дар поэт, чьи стихи пробуждают в нас радость бытия, радость присутствия в этом мире. Эта радость не была бы столь полновесной, если бы к ней не примешивалось чудо первооткрытия, чудо рождения образов свежих, ярких, по-молодому напоенных поэтической удалью!

В названии книги есть свой глубокий смысл: не приукрашивает себя ее лирический герой, но потребность в исповеди, в снятии с души вольных или невольных грехов – во имя чистоты голоса и незамутненности образов, во имя сохранения в душе святынь – главное в ней. Стержень сборника и его нерв – любовь к «родимой стороне», которая неотделима от любви к «матушке». Вот те святыни, что нетленны в душе поэта. И пишутся о них самые талантливые строки, находятся самые сокровенные слова, стоят отступления «От автора» в автобиографической поэме «Фетисов плес», и среди них это:

 
…Ах, мама, мама!
Видно, чудом
Меня отметила судьба:
Приду домой я – ниоткуда,
Уйду – неведомо куда…
Но если ты немножко рада,
Что я живу не напролом,
Я попрошу тебя – не надо,
Не надо плакать о былом!
 

В этой же поэме лирический герой шутливо признается: «Брежу матушкой деревней, а в деревне не живу». «Отлученный» от деревни, он кровь от крови ее. И этого уже ни изменить, ни поправить! Мир он воспринимает через нее, через привычные с детства понятия и реалии. В поэтическом мире В. Макеева природное и крестьянское (с его бытом, традиционными занятиями, домашними животными) пронизывают друг друга:

 
И красноблещущим яйцом
Снеслась заря золотоперая.
 

(«Чистые четверги»)

У него солнце садится на насест в облачном курятнике, а «месяц спать в хлеву повадился под коровьим теплым боком». Вьюги – это козы, которые скоро «застучат рогами за окном». И даже тучи по небу «ходят табунами».

Крестьянское сознание лирического героя В. Макеева раскрывается в особом восприятии окружающего, которое передается с помощью сравнений: «морозец терпкий, как моченый терен», «и снег, как лист капустный, говорлив», «дождик, как телок, ступающий неверно». На самом деле надо «бредить деревней», родиться и вырасти среди природы, чтобы увидеть, Как скачет в заржавленной лампе Любви золотой стригунок. («Опять повалила погода…»)

Или же найти такую метафору:

 
Народится месяц крутолобый
В зыбке молодого ивняка.
 

(«В феврале раздетом и разутом…»)

Можно ли быть несчастливым в мире, где солнце «спелою дыней» опускается на плечо сутулой горе, где «плотвой в камышах серебрится луна»? Можно ли его не любить? Не ощущать свою «кровную связь» с ним? Не осознавать свою «неслучайность» и устойчивость в нем?

 
И в тишине, травой пропахшей,
Все мирозданье надо мной
Казалось близким и домашним
И не пугало глубиной.
 

(«Я спал в саду луне на диво…»)

Весь большой мир как микро– и макрокосмос предстает у В. Макеева обжитым пространством, близким и уютным. Воплощению этого гармоничного мира способствует и то, что жизнь лирического героя подчинена народному календарю с его природной цикличностью и христианскими праздниками («Николин день», «Василий Капельник», «Масленица», «Чистые четверги», «Егорий», «Осенины» и другое), что в ней есть «опорные» понятия, связанные с жизненным укладом, родственными связями, близостью к природе, народной нравственностью,– понятия, закрепленные в самих названиях стихотворений: «Изба», «Хвала печи!..», «Родичам», «Матери», «Бабушкины зароки», «Панèка», «Доброта» и других.

В. Макеев скуп на цветовые определения. Излюбленным же цветом у него является зеленый, символизирующий живое во всем богатстве его проявлений, что программ-но выражено уже в первой поэтической книжке в стихотворении «Зовите зеленою жизнь!».

Книга «Чистые четверги» выстроена с какой-то крестьянской практичностью и сметкой, в чем убеждает вся ее композиция: раздел, открывающий книгу, называется «Русская сказка». В нем предстает национальный образ мира, увиденный и запечатленный В. Макеевым как самобытный и самоценный. Затем идет раздел «Семь погод», в котором через чередование времен года, разных «погод», через жизнь природы полнее раскрывается душа лирического героя, а единый сюжет книги получает свое дальнейшее развитие и наполнение. Лирика любви представлена в третьем разделе «Продувные рукава». Неожиданно, пятым разделом – после четвертого, насыщенного шуткой, соленым словцом, ерничеством, названного «Повитуха»,– расположилась первая книжка В. Макеева «Небо на плечах» (казалось бы, ее место – в начале книги!). Замыкая лирику поэта, и в ее контексте первая книжка воспринимается как яркая вспышка, как обнадеживающая попытка обновить одну из самобытнейших традиций русской поэзии и сказать – в продолжение – свое слово. Завершают «Чистые четверги» три поэмы: «Соловьи в почтовом ящике», «Годки», «Фетисов плес», свидетельствующие о силе лиро-эпического дара В. Макеева.

Применительно к любому поэту важно понятие «пути», обоснованное блестящим исследователем русской поэзии начала XX века Д. Е. Максимовым. Наиболее отчетливо творческое развитие В. Макеева как раз и ощущается в соотнесенности его первой книги с последующими стихами (четыре первых раздела, тематически объединившие стихи и не учитывающие хронологии их создания, не позволяют выявить движение поэта во всей его сложности и деталях). В облике лирического героя первого сборника соединились юношеская наивность («говорю с высокой прямотой») и вера в общественные идеалы («на мир рабочий и праздничный гляжу через солнечный чуб»), ориентация на есенинскую традицию (первое стихотворение сборника – «Песня Есенину») и сила собственного поэтического голоса, индивидуальность мировосприятия:

 
…Я лопоухим подсолнухом
За солнцем иду по меже.
 

(«Я детство оставил за гумнами…»)

Стихи о родном уголке земли, о его природе напоены токами жизни, заявляющей о себе щедро и свежо «белой бессонницей яблонь», дождиком, плачущим «листьям на ладони», «шершавым ветром», «лысинами пеньков». Жизненная сила переполняет лирического героя («Я иду по жизни, как по роще молодого хлесткого дождя»), позволяет ощутить родство с природой («перевоплощение» лирического героя в дерево в одноименном стихотворении).

Эволюция образа лирического героя наиболее отчетливо выявляется в любовной лирике. Если в первой книжке «любовь локотками нечаянно» только начала задевать его, и о ней пока мечтается, а о прощании с «бедовой» и «нарошной» пишутся покаянные и светлые стихи («День прощания»), то в «Продувных рукавах» груз прожитых лет заставляет лирического героя иначе воспринимать любовь, ценя в ней не романтическую возвышенность, не силу страсти (дань которой уже отдана), а глубину человеческой привязанности, дар понимания и сострадания:

 
Но чистая жалость дороже, чем ласка,
Чем паводок слов на невнятных устах.
Вовек не кончается чудная сказка
О вечно далеких печальных сердцах.
 

(«Ах, что там гармоний плакучее лихо…»)

Лирический герой В. Макеева благодарен судьбе за это чувство, утешаясь тем, что любит жить «неутолимым ни любовью женской, ни тоской» («Руки твои плещут тополино…»). И хотя зрелая любовь немного горчит («бескозырная карта любви»), но она же и спасает. И рядом с этими стихами другие – об утраченной любви, боль от которой не притупилась («Никакому в мире соловью…», «Как у осени в кузнице…»).

И тогда рождаются такие строки:

 
…И огонь разведу,
И плиту накалю,
Положив свое сердце
Под дрова на разжижку.
 

Символ сердца является одним из устойчивых в любовной лирике поэта, емко и безыскусно выражая открытость и чистоту сердечного переживания. Стихи раздела «Продувные рукава» отличают разнообразие психологических сюжетов, богатство эмоциональных оттенков, а лучшие из них – драматизм, сложность и сила лирического чувства. Эволюция поэтического пути В. Макеева выявляется и в лирике о природе. Если в первой книжке (пятый раздел) в стихах о природе разрабатывается «внешний» сюжет с точными и тонкими наблюдениями, свежими образами, сами же эти стихи незамысловато-описательны («Летний дождь», «Пришла зима», «Просека»), то в «зрелых» стихах о природе углубляется «внутренний», психологический сюжет, ощущается потребность философского осмысления мироустройства. Лучшие из них те, которые составили маленький цикл «Сирень». Три срока жизни сирени с ее буйным коротким цветением и расплатой за него запечатлены в нем. В основе психологического сюжета – восприятие лирическим героем перемен, происходящих с сиренью:

 
Так вот она – расплата за сирень!
Как я не понял этого заране!
Но все равно наступит светлый день,
И все на свете заново воспрянет.
 

В «Сирени» ощущается творческое вдохновение автора, «закрепленное» в особой энергии, придающей сюжетную динамичность трем стихотворениям цикла.

Поэтическая сила В. Макеева реализуется в «Чистых четвергах» и в сфере формы: в ритмике, в разнообразных стихотворных размерах, в рифмах – в стремлении уйти от монотонного однообразия звукоряда, в попытке реализовать себя в классических фольклорных и литературных жанрах (одна из них представлена в стихотворении «Заклинание»), даже в эксперименте (чего стоит «безглагольный» «Экспромт»!); наконец, в поиске новых форм самовыражения через разные лики («маски») лирического героя. Тяга к этому обозначилась уже в первой книжке («Тряпичник»).

«Чистые четверги» вышли в 1996 году. Что же дальше? Появятся ли новые стихи? Вопрос не праздный, так как призвание автора книги воспевать ликующее «жизни вольное начало», сама же наша жизнь сегодня далеко не располагает к этому. И тем более нам нужна лирика Василия Макеева – поэта, верного завету своего Учителя Федора Сухова:

 
Поэзия должна быть чистотелом
Для всех болячек муторной души!
 

Альфия СМИРНОВА

«Отчий край» № 2(14) 1997

«У песни в поводу…»

Литературная судьба волгоградца Василия Макеева сложилась счастливо. В семнадцать лет у него вышла первая книжка стихов «Небо на плечах» с предисловием М. К. Луконина. Вчерашний выпускник сельской школы, он стал студентом Литературного института. На поэтических вечерах, которые были тогда не в новинку, он читал то горькие и зрелые по мысли стихи («Эхо войны», «Старинные платки», «Дерево»), то стихи молодые, размашистые и яркие. «Я родился с серебряной ложкой во рту» – так начиналось одно из стихотворений Василия Макеева…

Держу в руках том стихотворений и поэм Василия Макеева «Чистые четверги»[6]6
  Василий Макеев. Чистые четверги. Стихотворения и поэмы. Комитет по печати. Волгоград, 1996.


[Закрыть] – творческий отчет за тридцатилетнюю поэтическую деятельность. Книга хорошо издана. Нa серебристой, «снежной» обложке художник В. Э. Коваль изобразил черно-белый зимний пейзаж: деревенские крыши, ветви дерев, женская фигура с коромыслом на плечах… Правда, тираж тысяча экземпляров, но бумага белая, шрифт четкий, стихи даны не вподверстку. О таком «Избранном» большинству московских поэтов остается только грезить.

Знакомство с книгой рекомендую начать с чтения поэмы «Фетисов плес». Она имеет подзаголовок – «Поэма моего рода» и является в творчестве Василия Макеева ключевой.

 
Над Русью вороны кружили…
В Москве молебны отслужили
В честь охранителей основ.
Смирился Дон. Дворянство – в силе,
Людишки темные – в могиле,
И четвертован Пугачев.
 

А среди уцелевших «воров», сподвижников буйного Емельяна, с печатью-метой на лбу был и пращур Василия Макеева – казак клейменый. От него передалась поэту любовь к земле-кормилице, к давним именам собственным: И снились мне в студенческой общаге Загумны хуторские и углы: Фетисов плес, Мишакины овраги, Таинственные Чурьковы талы…

Казачье Придонье: хутора, синицы, цветущие истово по весне сады, необъятная степь, узкие, как сабли, малые реки, зеленые клинья лесов – вот родина поэта.

О недавней уже истории, по рассказам бабушки, Василий Макеев говорит емко и нелицеприятно:

 
Одни – за Русь! – горланили всерьез,
И за Совет несли другие бремя.
И казаки, как в проруби навоз,
Метались между этими и теми.
 

Общая трагедия России в XX веке пережита поэтом на примере кровном, своего рода (деда и отца), и оттого стих его звучит не декларативно, он согрет любовью.

Василий Макеев – поэт коренной и, будучи интеллигентом в первом поколении, еще по-сыновьи крепко связан с отчим краем. И хотя возникает порой на страницах книги проблема города и деревни, разрешается она всегда в пользу последней. Хутор Клейменовский вырастил его, вложил в душу его стиховой дар и не отпускает «на волю», держит отцовским домом, материнским словом, всем укладом основательной деревенской жизни. И малейшие изменения в ней («Русскую печь разломали в избе…») вызывают непрошеную грусть.

В книге «Чистые четверги» немало стихотворений сюжетных, вполне будничных зарисовок с натуры. В этих случаях макеевский стих прост и предельно приближен к разговорной речи. Но когда автор пишет о любви, слово его переливается всеми оттенками чувства, и радуясь, и плача:

 
Кто любит за душу, кто любит за косы,
А я головой зарываюсь в листву.
Сосватай мне, ветер, премудрую осень,
Я век свой короткий за ней проживу.
 
 
…Держись, золотая, держись, налитая.
Красуйся собою в зеркальном пруду!
По жгучей крапиве, по буйной отаве
Я отроком светлым на свадьбу приду.
 

Природа, как известно, изначально была вдохновительницей русских поэтов, она же врачевала их от невеселых дум и тяжких потерь. Предлагаю вслушаться в сами названия макеевских стихов: «Николин день», «Василий Капельник», «Вербохлест», «Иван Травный», «Стога», «Тихим-тихо в лесу», «Июль-сенозорник», «Сон-трава», «Осенины», «Снеговей», «Степь цветет…», «За сеном», «Отава», «Зимние заговоры»… Для чуткого сердца по мере чтения возникают свои дорогие картины в смене времен года, в смешении красок. Как бы слышится издалека звенящая струна памяти.

Одна из задач подлинного поэта – сохранить в письме своем родной язык от вторжения в него чужих элементов, избежать усредненности, сберечь песенный его лад. И, читая книгу Василия Макеева «Чистые четверги», невольно вспоминаешь крылатое выражение А. Т. Твардовского: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке».

Михаил ШАПОВАЛОВ

«Москва» № 5 1997

В жизни есть один выбор…

Важное событие произошло в культурной жизни нашего края: определены первые лауреаты Всероссийской литературной премии имени В. К. Тредиаковского, учрежденной администрацией Астраханской области и Союзом писателей России. С удовольствием сообщаем читателям «Волги», что одним их обладателей почетной награды стал известный астраханский писатель Адихан Шадрин, чья кандидатура была выдвинута редакционным коллективом нашей газеты, на страницах которой он публикуется более сорока лет. Его последний роман «Суд неправедный», за который он удостоен звания лауреата, получил многочисленные добрые отклики читателей «Волги».

Обладателем премии имени В. К. Тредиаковского стал также известный волгоградский поэт Василий Макеев. Астраханцам он хорошо знаком не только по многим прекрасным стихотворным сборникам. Василий неоднократно бывал в нашей области, участвуя в творческих встречах с горожанами и сельчанами, словом и делом помогая становлению молодых астраханских литераторов.

Сегодня о последней книге В. Макеева «Чистые четверги», за которую он удостоен звания лауреата новой Всероссийской премии, размышляет его товарищ по перу, член Союза писателей России Юрий Щербаков.

* * *

Друг подарил мне свою книгу. Точнее, хороший друг подарил мне хорошую книгу. Было это задолго до того, как правление Союза писателей России выдвинуло эту книгу – «Чистые четверги» – на соискание премии имени Тредиаковского. Зовут моего друга Василием Макеевым. Астраханским любителям поэзии хорошо знакомо его имя: многажды наш волгоградский сосед участвовал в творческих встречах на родине первопроходца российской словесности Василия Тредиаковского.

Меня же Бог одарил многолетней дружбой с тезкой нашего знаменитого земляка. Поэтому сказать сегодня, что я рад признанию поэтических заслуг Макеева – значит ничего не сказать. Ибо давно убежден: он – один из лучших современных русских поэтов. Это утверждение, как и любая аксиома, не должны бы требовать доказательств. Но, увы, сегодня, когда в тысячу экземпляров всего тираж поэтического сборника считается чуть ли не роскошью, немногим истинным любителям изящной словесности выпало счастье обладания «Чистыми четвергами». Я не могу и не хочу быть сегодня академически объективным, препарируя стихи друга по шаблонной присказке: «с одной стороны, с другой стороны»… Я на одной стороне – на стороне поэта Василия Макеева, на той стороне, где

 
Клюнул дождик крышу в темечко,
Все пути поразорил.
Словно тыквенные семечки,
Пухнут в лужах пузыри!..
 

где

 
Будто разом зима онемела с разбега,
Тень в сугробы ушла от усталых плетней.
И славянскую стать при обилии снега
У крестьянки-вербы стало резче видней…
 

где

 
Над широкой чаркою колодца
День и ночь горюет журавель…
 

где

 
Роса рябая на крыльцо
Легла, ознобная и спорая.
И красноблещущим яйцом
Снеслась заря золотоперая…
 

где

 
В феврале раздетом и разутом
Стылый месяц светит на износ.
По глухим заборам редкозубым
Громыхает палкою мороз.
 

Редко кто из ныне здравствующих российских поэтов обладает, на мой взгляд, такой яркой образностью, как Макеев. Самобытные, незаемные сравнения рассыпаны по его стихам, как грибы в том заповедном лесу, где

 
Осинник ветками цепляется,
Сучком коряво целит в грудь.
Лисички желтыми цыплятами
Росу рассыпчато клюют.
Не отступая на попятную,
Войдя незнамо с кем в раздор,
Цветет в лице от гнева пятнами
Грибной отшельник – мухомор.
 

Но яркое образное cpaвнение, метафора – для Василия не самоцель. Просто таким видит он свой мир, где добрым побытом идет хуторская жизнь, где природа наделена способностью сопереживания, где царит та русская простота, которая, не по присловью, куда лучше воровства! Однако рождает эта простота не разухабисто-бездумный, туристский «стиль» жизни, а тягу к корням своим, где неразрывны родина малая и Родина великая.

 
Потому в душе не улеглась
Мысль о том, где Родины начало.
Это песня русская кричала,
Чтобы сказка русская сбылась!
 

Увы, и доселе не стала русская сказка былью, и застит небо родины злонравное воронье. Но никогда не станет для поэта та земля, которую вобрали когда-то в себя впервые распахнутые глазенки казачонка с придонского хутора, «этой» страною!

 
Снег занес нашу вечную бестолочь,
Поравнял не одни берега,
Что забыли заботить и пестовать —
Заслонила белесая мгла.
Нет жилья, ни житья без отдушины,
И усталую душу квелит,—
Вроде с неба тревога воздушная
Снежным валом валит и валит.
 
 
А досужие новости полнятся,
Мы сердца отвыкаем хвалить,—
Там пути занесло, там – бескормица,
Тут глаза уже нечем залить!
Ну-у, зима, старина харалужная!
А народная дума страшна:
Что откроет, и будет ли дружная,
И взаправду ль повеет весна?
 

Какие горькие и какие точные слова о нашем житье-бытье эпохи смутного времени! А весна-таки повеет, повеет тебе, родимая околица, —

 
Потому что с отческой любовью
В целом свете можешь только ты
Положить мне землю в изголовье
И к ногам медвяные цветы.
 

Ах, этот славянский характер с его извечным стремлением достичь недостижимое, объять необъятное! Всклень наполнена загадочная русская душа удалью да размахом:

 
Если плакать —
Плакать от простора,
Сыпать смех из ветреной горсти
Вперегонки с дождиком.
Который
Норовит в пшеницу забрести!
 

В стихах Макеева – образных, метафоричных, певучих – ладно все. Ладно до такой степени, что никаким, самым обильным цитированием органично цельных стихотворений не заменишь. Недаром в знаменитой своей юношеской «Песне Есенину» Василий вопрошал:

 
Кто же твою славу приумножит,
Песней расплеснувшись в синеве?..
 

Я знаю ответ на этот вопрос. Читатели «Чистых четвергов» – тоже.

Юрий ЩЕРБАКОВ

«Волга» (г. Астрахань) 18 февраля 1998