Текст книги "Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха"

По городу ползли панические слухи. «Сотня, две сотни убитых. Президент Республики после волнующей сцены подал в отставку. Готовится военная диктатура. Вожди лиг единогласно избрали бывшего префекта Кьяппа регентом французского королевства. Граф Парижский скоро прилетит в Бурже. Коммунисты атакуют Елисейский дворец. <…> Казалось невозможным, что правительство сможет выдержать еще хотя бы несколько часов восстания на улице» (RBC, I, 546). Видя «безумный гнев Парижа» (выражение Бразийяка), но не желая привлекать армию к его подавлению, Фро посоветовал Даладье подать в отставку. Премьер так и поступил, сбежав от ответственности за невыполненные обещания. «Убийцы обратились в бегство», – прокомментировала L’AF (PPF, 211).

Растерянность правительства и полиции в сочетании с информационной блокадой провинции повышала шансы заговорщиков – если таковые имелись – захватить власть. Но выступать никто не собирался – ни дисциплинированный де Ла Рок, ни подавленный Тетенже, ни получившие сильный удар монархисты. «Учитель, Париж лихорадит. Правительства больше нет, и все чего-то ждут. Что будем делать?» – взволнованно спросил Морраса 7 февраля один из соратников. «Я не люблю, когда теряют хладнокровие», – «сухо и холодно» ответил тот (RMF, I, 30).

«Если бы националисты могли хоть на какое-то время склонить коммунистов к совместному выступлению против радикалов, во Франции могло бы что-нибудь произойти», – мечтал Жиль из романа Дриё Ла Рошеля вместе с автором. «Впервые за 20 лет я снова живу, – сказал он своему другу Венсану Клерансу, прототипом которого послужил политик Гастон Бержери. – Этот народ не умер, как в глубине души считал каждый из нас, этот народ стряхнул свое оцепенение. Этот народ, покинувший свои селения и церкви, чтобы занять место на заводах, в конторах и кинотеатрах, еще не утратил природную гордость и силу. Глядя на бесстыдное, вопиющее воровство и лихоимство, он в конце концов откликнулся на мощный призыв Эриний и вышел на улицы. Теперь ваш черед, политические деятели, оставить коридоры власти, выйти на площадь и пойти впереди народных толп. Пусть вожди будут так же едины, как и народные толпы. А они едины. Клеранс, я видел, как на этой площади коммунисты идут рядом с националистами. Я смотрел на них и наблюдал с волнением и завистью. Ты понимаешь это, Клеранс!

Иди к молодым коммунистам, покажи им общего врага всей молодежи, этот старый тлетворный радикализм. <…> Немедленно объяви набор в боевые секции. Не надо ни манифестов, ни новой партии. Только боевые секции, которые так и будут называться – боевые секции». Вопиющий в пустыне…

«Жиль с отвращением узнал, что тот, кто считался предводителем мятежников, сделал все возможное, чтобы удержать на месте свои отряды, а затем бросился к префекту полиции, дабы убедить его в своих сожалениях и раскаянии по поводу случившегося (де Ла Рок – В. М.). <…> Удрученный, Жиль бросился в партийные штабы. Там он встретил сотни молодых людей, полных гордости и надежды, искренне убежденных, что они одержали победу. <…> Жиль не стал их разубеждать. Он снова побежал в рабочие кварталы. Что собираются делать коммунисты? Он тщетно умолял руководителей правых партий вступить с ними в контакт. Сбросить диктатуру франкмасонов можно было лишь объединенным усилием молодых буржуа и молодых рабочих. Он позвонил ставшему партийным функционером Галану (его прототипом был Луи Арагон – В. М.), с которым уже много лет был в смертельной ссоре. Высокомерный голос ответил ему, что только пролетариат может совершить революцию и что он совершит ее в свое время. […] 7 февраля Жиль побывал в самых разных местах и у самых разных людей У него было мучительное предчувствие, что упоительное единение, собравшее людей на площади Согласия, распадается». «А теперь я пойду с кем угодно, только бы он сбросил этот режим к чертовой матери, с кем угодно и на каких угодно условиях», – сказал он на собрании у Клеранса, услышав в ответ: «Вы – фашист, господин Гамбье». «И еще какой!», – крикнул он.

Группа влиятельных политиков во главе с экс-премьером Пьером Лавалем потребовала от президента Альбера Лебрена создать кабинет «национального единства» и уговорить экс-президента Гастона Думерга оставить деревенское уединение, чтобы возглавить его. Думерг согласился и выехал в Париж, где уже готовились к «разбору полетов».

Выступление коммунистов, требовавших арестовать Кьяппа и «расстрельщиков» Даладье и Фро, 9 февраля закончилось погромами и жертвами. 12 февраля коммунисты и социалисты провели 24-часовую всеобщую забастовку, сопроводив ее массовыми демонстрациями, в ходе которых тоже не обошлось без насилия. Их первая совместная акция со времени раскола партии в 1920 г. была задумана как ответ «фашистам».

IV.

Поведение вождей «Action française» и прежде всего лично Морраса 6 февраля сразу вызвало упрек в «бездействии» (уместны ли здесь кавычки – решите сами) и оттолкнуло от них многих сторонников, особенно молодых и жаждавших реальных дел. «За ширмой роялизма, за декорациями трактатов, тезисов, исторических, полемических и философских писаний во славу мифа о монархии обнаружилась пустота – ни грана надежды, ни намека на цель», – сформулировал Ребате чувства недовольных (RMF, I, 33). Сформулировал в 1942 г. задним числом, потому что еще шесть лет после этих событий оставался в команде «Action française» – если не движения, то газеты.

Недоволен остался и граф Парижский, утверждавший, что «6 февраля высветило у “Action française” недостаток организации» (НСР, 108). Герцог де Гиз, по словам сына, «не питавший иллюзий относительно скорого восстановления монархии» (НСР, 110), ограничился призывом к «французам всех партий, состояния и происхождения» «сплотиться вокруг монархического принципа, на котором основывалось и веками поддерживалось величие Франции, который лишь один может обеспечить мир, порядок, правосудие» (AAF-1935, 97). Наследник решил начать собственную политику, резко заявив Моррасу во время его очередного приезда в Брюссель: «Вспомните дело Ларэгля. Тогда вы были молоды, и герцог Орлеанский сдался: вы победили. Теперь ситуация изменилась: вы в летах, а передо мной вся жизнь. Победа будет за мной» (НСР, 112–113). Речь шла о событиях лета 1910 г., когда Моррас добился отставки графа Анри де Ларэгля с поста главы Политического бюро претендента (VCM, 240–243).

Монархисты парировали упреки в бездействии тем, что подчеркивали свою инициативу и решающую роль в январских демонстрациях. Пюжо заявил парламентской комиссии, что «Action française» «принимает на себя всю ответственность за это великолепное национальное пробуждение», слова Фро о «самой активной группе» цитировались с гордостью (AAF-1935, 56, 192–193). Затем они обвиняли в бездействии других.

Наиболее пассивными – точнее, на удивление пассивными – оказались «Огненные кресты», так что публицист Жорж Шампо позже назвал события 6 февраля «революцией, проигравшей из-за малодушия Морраса и предательства де Ла Рока»[123]123
  Georges Champeaux. La croisade des démocraties. T. 2. Paris, 1943. Р. хvi.


[Закрыть]. Устроившие 5 февраля мирную демонстрацию перед зданием МВД, «Огненные кресты» на следующий день заняли подходы к Бурбонскому дворцу, но не только не пошли на штурм Палаты, а никого к ней не подпустили, помогли депутатам выбраться из здания и организованно ушли. Так приказал де Ла Рок, объяснивший: «Я опасался, что подвергаю напрасной опасности человеческие жизни. Я хотел только оказать на правительство давление, организовать демонстрацию. Моей главной заботой было не допустить, чтобы “Огненные кресты” смешались с другими организациями, – надо было, чтобы они остались в собственной среде, дисциплинированные и спокойные» (КПП, 371). Этот «поворот все вдруг» решил судьбу возможного переворота, хотя утверждения, что «полковник» «не предвидел ничего, что можно использовать в политических целях»[124]124
  Charlier J.-M., Montarron М. Stavisky. Les secrets du scandale. Р. 227.


[Закрыть], и, тем более, ссылки на его человеколюбие вызывают обоснованные сомнения.

Публично похвалившись 7 февраля, что «правительство ушло в отставку, первая цель достигнута», де Ла Рок приписал это исключительно «Огненным крестам» и приказал до особого распоряжения не участвовать ни в каких акциях (PPF, 215). Утром того же дня он, к изумлению соратников, явился в префектуру и пожал руку Адриену Бонфуа-Сибуру, преемнику Кьяппа. После заявления де Ла Рока: «Мы привержены существующим институтам и верим, что будущее нашей страны может быть построено лишь на основе существующей конституции»[125]125
  Цит. по: Maurice Pujo. Comment La Rocque a trahi. Paris, <1937>. P. 58.


[Закрыть], – разрыв «Action française» с «львами, предводимыми ослом»[126]126
  Цит. по: François-René Nans. Philippe Henriot. Paris, 1996. P. 150.


[Закрыть], как назвал Моррас участников «Огненных крестов», стал неизбежен.

Истинные причины поведения «полковника» выяснились летом 1937 г., после того как с ним порвал ряд бывших соратников во главе с герцогом Жозефом Поццо ди Борго. В декабре 1935 г. де Ла Рок согласился на предложение социалистов и коммунистов о роспуске «штурмовых отрядов», хотя остальные националисты восприняли его как опасную демагогию. Согласие казалось тем более внезапным, что до этого момента «полковник» постоянно твердил: «Придя к власти, мы отправим прогнивший парламентаризм на свалку. <…> Завтра, послезавтра, через две недели я отдам приказ о мобилизации против революции Блюма, Даладье, Кашена и их присных» (июнь 1935); «Мы приближаемся к решающей фазе. Будьте готовы к любым событиям» (сентябрь 1935); «Час приближается» (октябрь 1935)[127]127
  Цит. по: Philippe Bourdrel. La Cagoule. 30 ans de complots. Paris, 1973. P. 35.


[Закрыть]. Час «с большой буквы Ч» так и не настал. Напротив, подобные заявления, создавая призрак «фашистской угрозы», помогли радикалам, социалистам и коммунистам объединиться в Народный фронт. Затем де ла Рок преобразовал «Огненные кресты» во Французскую социальную партию и включился в парламентскую политику, которую ранее осуждал.

Что стояло за его действиями? 23 июня 1937 г. Тардьё сообщил Поццо ди Борго, обвинявшему бывшего вождя в измене идеалам «Огненных крестов», что в 1930–1932 гг. в бытность главой МВД и премьером он ежемесячно выдавал де Ла Року по 20 тысяч франков наличными из секретных фондов и попросил своего преемника Лаваля продолжать выплаты при условии отказа «полковника» от реальных действий против властей. Пикантность ситуации заключалась в том, что устав «Огненных крестов» запрещал принимать субсидии от государственных учреждений, а «полковник» не ставил в известность о полученных суммах никого из соратников (вопрос о том, куда и на что они шли, остался открытым). Знание того, что де Ла Рок регулярно получал деньги от МВД – неизвестно точно, на протяжении скольких лет – дабы «шуметь и только», позволяет понять его поведение, включая события 6 февраля и противостояние Национальному фронту в 1937–1938 гг.

Разоблачения Поццо ди Борго, назвавшего де Ла Рока «фантомом на продажу» и «жалким мошенником, обманувшим самые благородные чувства человеческой души и сердца»[128]128
  Pozzo di Borgo. La Rocque, fantôme à vendre. Paris, 1938. Р. 133.


[Закрыть], подхватили многие, включая L’AF. В книге «Как предал Ла Рок» (1937) Пюжо обвинил его не только в беспринципности, но в сознательном расколе национального движения. Назвав обличителей лжецами, «полковник» заявил, что не намерен оправдываться. Поццо ди Борго подал на него в суд за клевету, чтобы заставить говорить – или лгать – под присягой, и выиграл процесс, ключевым свидетелем на котором убедительно выступил Тардьё. За этим последовала серия процессов по искам де Ла Рока к журналистам и редакторам, включая Морраса и Доде, большую часть которых он проиграл. Рене Бенжамен вывел его в романе «Хроника смутного времени» (1938) под именем Сен-Реми. Тот произносит высокопарные патриотические речи, проповедует «простую жизнь» и «здоровую семью», обещает «дело» и собирает на него деньги, но под угрозой возможной гибели признается жене и рассказчику, одному из своих спонсоров, что всё тратил на любовниц. Несмотря на ущерб для репутации, «полковник» оставался видной фигурой оппозиции Народному фронту вплоть до лета 1940 г.

Еще одним заметным «бездействующим лицом» событий 6 февраля оказался Жан Кьяпп, находившийся в доме своего зятя. Что можно было ожидать от бывшего префекта? Учитывая его личную популярность, практически что угодно. Кьяпп мог придти в мэрию и либо стать ключевой фигурой «временного правительства», коль скоро его отставка оказалась главной причиной возмущения депутатов от Парижа и муниципальных советников, – либо отговорить их от активных действий. Мог появиться на площади Согласия во главе демонстрантов и призвать их на штурм парламента – или обратиться к полиции с призывом не стрелять по соотечественникам. Мог добраться до Бурбонского дворца и возглавить оппозицию – или попытаться примирить ее с правительством ради предотвращения кровопролития. Мог обратиться к президенту Республики, мог…

В чем только ни обвиняли бывшего префекта «левые», самым вялым и неубедительным было утверждение о его причастности к выступлениям и желании захватить власть. Ибо если у кого такие шансы имелись, то, пожалуй, только у него. Кьяпп лишь сокрушался, что его преемник не перекрыл доступ на площадь Согласия и выставил там мобильную гвардию – «они хорошие солдаты, но очень жестокие и плохо знают парижан»[129]129
  de Carbuccia H. Le massacre de la victoire. P. 443.


[Закрыть]. Единственное, что он сделал, – встретился под покровом ночи с главкономандующим генералом Максимом Вейганом, который заявил, что армия выполняет приказы правительства и только правительства, и с Тардьё, согласившимся, что надо требовать отставки Даладье. 18 июня 1947 г. Леон Блюм заявил парламентской комиссии по расследованию событий 1933–1945 гг., о том, что Тардьё, вместе с маршалом Петэном и Лавалем, входил в состав «временного правительства», которое «мятежники» 6 февраля предполагали провозгласить после захвата Палаты депутатов[130]130
  Rapport fait au nom de la commission chargée d’enquêter sur les événements survenus en France de 1933 à 1945. Annexes. (Dépositions.) Paris: Assemblée Nationale, 1951. T. 1. P. 123.


[Закрыть]. Тардьё уже умер, но его вдова немедленно и детально опровергла утверждение Блюма[131]131
  Louis Guitard. Mon Léon Blum, ou Les défauts de la statue. Paris, 1983. P. 58–61.


[Закрыть].

Не меньше, чем существование «фашистского заговора», современников волновал вопрос: кто отдал приказ стрелять по толпе?

Первой возникла фамилия министра внутренних дел Эжена Фро. «Человеку номер два» в правительстве было всего 40 лет. Избранный в 1924 г. депутатом от социалистов, Фро вышел из партии в 1932 г. вместе с премьером Жозефом Поль-Бонкуром, при котором служил государственным вице-секретарем и в адвокатском бюро которого десятилетием раньше начал свою карьеру. В следующих кабинетах он возглавлял министерства труда и торгового флота. Хотя в правительстве Даладье было много новичков, взлет Фро мог считаться исключительным. Имевший обширные связи в политических, деловых, военных и журналистских кругах, он слыл «славным малым», который «может преодолеть любое сопротивление, завоевать все симпатии и воплощает надежду на давно ожидаемые радикальные перемены» – и надеется, что «при следующем кризисе в Елисейский дворец вызовут именно его»[132]132
  Henriot Ph. Le 6 février. Р. 53, 88.


[Закрыть] для формирования кабинета.

От взлета до падения не прошло и десяти дней: в качестве козла отпущения Фро устроил всех. Беро назвал его и Даладье «расстрельщиками», не в первый раз использовав находку «L’Humanité». Министр отрицал, что отдавал такой приказ: он лишь велел «принять все необходимые меры и действовать быстро и энергично» (PPF, 178). Парламентская комиссия большинством голосов оставшихся участников (при 3 воздержавшихся) постановила, что правительство не отдавало приказ стрелять по демонстрантам 6 февраля (RGC, 96). Однако применение силы допускалось в случае продолжения волнений на другой день.

По утверждению осведомленного политика Ксавье Валла, новые приказы, допускавшие применение оружия, передали полиции и войскам два офицера, прикомандированные к Фро, но не названные по фамилии. В одном точно опознается подполковник (будущий маршал Франции) Жан де Латтр де Тассиньи, офицер штаба Вейгана (VNC, 118). Под присягой и Фро, и де Латтр показали, что до 6 февраля встречались всего три раза и разговаривали на общеполитические темы. Вторым офицером был подполковник Люсьен Барт, считавшийся «серым кардиналом» военного министерства[133]133
  L’AF обратила на него внимание 16 января 1934 г. в связи со слухами о выдвижении кандидатуры Барта, находившегося на действительной службе, в парламент (PPF, 43). Анрио указал на влияние Барта в продвижении офицеров по службе и на его принадлежность к масонству: Henriot Ph. Le 6 février. Р. 203–204.


[Закрыть] и ставший в те дни его связным с МВД (PPF, 83). Доде прямо назвал Барта в числе «виновников бойни» (PPF, 248). Парламентская комиссия отвергла все обвинения в адрес подполковника (RGC, 43). Однако новый военный министр маршал Петэн, вступив в должность, сразу избавился от нескольких офицеров аппарата, включая Барта, переведенного в провинцию. На новом месте службы офицера встретили недружелюбно, и ему пришлось выйти в отставку (PPF, 280–281). Петэн также «настоятельно попросил» Вейгана – заставить он не мог, приказать тоже – убрать из своего окружения де Латтра, «вокруг которого слишком много шума», имея в виду вызов в следственную комиссию. Генерал заступился за своего протеже и дал ему наилучшую аттестацию, позволившую успешно продолжать карьеру[134]134
  Pierre Pellissier. De Lattre. Paris, 1998. P. 142–143.


[Закрыть].

Фро пережил кампанию ненависти: коллеги-адвокаты во Дворце правосудия сожгли его мантию и развеяли пепел по ветру, – и на выборах 1936 г. отстоял мандат, но его карьера закончилась навсегда. Он больше не вернулся в правительство, что сумели сделать осужденные Верховным судом Жозеф Кайо и Луи-Жан Мальви. Зато слава «расстрельщика» не помешала Даладье через четыре года снова стать премьером – тем самым, который подпишет Мюнхенское соглашение и объявит войну Германии.

V.

В ходе разбирательства возник новый интригующий вопрос – о «заговоре Фро». Первым об этом заговорил Кьяпп. Он заявил парламентской комиссии, что 31 января известил Даладье (как ранее – Шотана) о том, что Фро «уже некоторое время собирает команду из лично преданных ему людей, на которых рассчитывает сделать ставку», включая «бывших социалистов, бывших “королевских газетчиков”, бывших коммунистов» и «сомнительные элементы», а также контактирует с де Ла Роком, за «преданость» которого префект поручился. «Этого риска следует избежать», – заключил Кьяпп доклад о планах Фро. «Мои сведения совпадают с вашими», – ответил премьер[135]135
  Suarez G. Les heures héroïques du Cartel. P. 195–197; Roland Vouette. Eugène Frot. L’homme du 6 février 1934. Châtillon-Coligny, 2012. Р. 146.


[Закрыть].

«Даладье и Шотан на очной ставке с бывшим префектом парижской полиции категорически отрицали правильность и правдивость его показаний. Шотан вообще решительно отрицал, что Кьяпп говорил с ним об Эжене Фро. Даладье же отрицал правильность сообщений Кьяппа о том, что Фро будто бы собирает вокруг себя преданных ему людей, что вообще шла речь о каком-то заговоре. Даладье подтвердил лишь, что Кьяпп предупредил его о намерении Фро образовать новое правительство под своим руководством. Даладье считал такие амбиции Фро вполне законными. Он исходил из старого положения французской демократии, что каждый депутат хочет быть министром, а каждый министр – премьер-министром. Между Кьяппом и Даладье шла будто речь исключительно о возможном составе такого вероятного правительства Фро. Но такая подготовка образования нового правительства не имеет ничего общего с подготовкой заговора против республиканского строя вообще» (КПП, 299).

На страницах «Gringoire» 9 марта Беро публично задал вопрос о связях Фро с «Огненными крестами» и «людьми короля». В тот же день де Ла Рок, вызванный в следственную комиссию, показал, что в январе три человека, включая Пьера Нико́ля, приятеля Фро из деловых кругов, предлагали или советовали ему встретиться с министром, но он всякий раз отказывался. Напрямую контактов с ним Фро не искал. (HBG-I, 167–169)[136]136
  Этот вопрос, выходящий за пределы настоящего исследования, подробно освещен в отчете комиссии.


[Закрыть].

Реаль дель Сарте в открытом письме к Беро (лично они не были знакомы), опубликованном 13 марта, сообщил, что 31 января случайно встреченный им на банкете «левый» депутат Анри Шатене «говорил [ему] о нынешней ситуации и о необходимости диктатуры, добавив, что установить ее способен только Эжен Фро, исключительные качества которого он расхваливал». «Он не может установить ее без “королевских газетчиков”, которые 27 января под руководством Мориса Пюжо показали себя хозяевами улицы, – перешел депутат к главному. – <…> Все решится во вторник (6 февраля – В. М.). Начнется новая эра. Поднимите мятеж в этот день, нападите на Палату, все зависит от вас. Если вы придете к согласию с Фро, он вас пропустит». Реаль дель Сарте добавил, что не имел представления о том, кто такой Фро, и не принял услышанное всерьез (HBG-I, 169–170).

Шатене, рядовой депутат первого срока, в связи с «заговором Фро» более не упоминался. Если принять слова Реаль дель Спарте на веру, напрашиваются два вывода. Первый: Фро не может совершить переворот без помощи нескольких сотен «людей короля», хотя именно в этот день стал министром внутренних дел, получив в свое распоряжение всю полицию и мобильную гвардию. Второй: Фро нужна настолько серьезная провокация, чтобы ввести чрезвычайное положение и взять власть. Неужели он рассчитывал, что монархисты согласятся на такую роль?

Шатене опроверг заявление вожака «людей короля» – слово одного против слова другого. Однако Реаль дель Сарте 26 марта под присягой не только повторил сказанное, но и упомянул де Латтра, с которым был знаком в молодости. Подполковник 31 января почему-то оказался на том же банкете, а через два дня явился к нему в мастерскую для дальнейших уговоров пойти на союз с Фро и устроить мятеж (PPF, 64–66, 274–276)[137]137
  См. также: Pellissier P. De Lattre. P. 134–135.


[Закрыть]. Фро и де Латтр всё отрицали. Комиссия приняла их слова на веру. Разгадку могли таить бумаги экс-министра, которые хранил его друг и адвокат Луи Гитар, не подпускавший к ним историков (PPF, 293). Где они находятся после смерти Гитара и сохранились ли вообще, неизвестно, поэтому остается только гадать.

Какого рода «заговор» приписывали экс-министру внутренних дел?

Фро причисляли к «якобинцам», что на тогдашнем политическом жаргоне означало сторонников авторитарного режима и контролируемой экономики (но не националистов!), готовых «защищать республику до конца и любыми средствами». Подразумевалось: защищать от «фашистов», от «правых», хотя «якобинцев» уже именовали «левыми фашистами». Сюарес назвал Фро «осторожным проповедником расплывчато сформулированного фашизма, который среди общего разложения соблазнял всех»[138]138
  Suarez G. Les heures héroïques du Cartel. P. 151.


[Закрыть].

Судьбы «якобинцев», которых еще называли «младотурками», намекая на задуманную ими революцию, сложились по-разному. Депутат Жан Зей, известный фразой о французском флаге: «Полтора миллиона человек погибли из-за этой трехцветной дряни», – стал министром просвещения в правительстве Народного фронта, а в 1944 г. пал от рук вишистской «милиции» (в 2015 г. его останки перенесены в Пантеон). Журналист Жан Лушер был в 1946 г. расстрелян как коллаборант. Бывший зять советского полпреда Красина Гастон Бержери, «одержимый страстью к разрушению, которая делает его больше похожим на большевика, чем на радикала»[139]139
  Philippe Henriot. Mort de la Trêve. Paris, 1934. P. 129–130.


[Закрыть], первым попытался создать «общий фронт против фашизма»; позже он представлял режим Виши в Москве и Анкаре. Из бывших коллег Фро по кабинету Даладье писатель Жан Мистлер после войны стал академиком, Пьер Кот сторонником коммунистов и «борцом за мир». Блестящую карьеру сделал Пьер Мендес-Франс, премьер и управляющий Международным валютным фондом. Потенциальными союзниками «якобинцев» считались отколовшиеся от Социалистической партии авторитарно настроенные «нео-социалисты» во главе с Адриеном Марке и Марселем Дэа.

Парламентская комиссия постановила, что «никогда не было ни заговора, организованного Фро, ни государственного переворота, готовившегося Даладье» (RGC, 40). Немногие поверили официальному вердикту, как и показаниям экс-министра[140]140
  Полный текст: Vouette R. Eugène Frot. Р. 165–169; далее цит. без сносок.


[Закрыть], который отрицал «заговор», но не «встречи» и «беседы» с «разными людьми», и не «список Фро», ставший притчей во языцех. «Я составил список, который хорошо помню, – объяснил он. – В одном столбце были перечислены все группы Палаты, в других – имена, если так можно выразиться, наиболее крайних сторонников возможного правительственного большинства и, наконец, людей крайне правого и крайне левого флангов <…> с которыми было бы всего труднее договориться из-за их политического экстремизма».

Фамилий Фро не назвал, но слухи распространились моментально. «Всего труднее договориться» было с монархистами и коммунистами. Что это означало на языке МВД, понятно из попыток арестовать Морраса, Доде и Пюжо. Задержан был и возглавлявший выступление ветеранов-коммунистов Жак Дюкло, сразу освобожденный по приказу Фро. Позже в мемуарах он утверждал, что Даладье и Фро приказали стрелять по толпе, но в 1970 г. экс-министр подал на него в суд и выиграл дело (PPF, 294). «Заслуживающий доверия источник сообщил мне по телефону, – вспоминал Карбуччиа, – что я указан в числе лиц, подлежащих аресту. Другой показал следственной комиссии, что я был в списке депутатов, которых Фро собирался назначить министрами, – чистых, целеустремленных, новых, молодых»[141]141
  de Carbuccia H. Le massacre de la victoire. P. 449.


[Закрыть]. Как одно сочеталось с другим?

Кризис партии радикалов, замаранной «делом Ставиского», оказался на руку Фро. С июля 1933 г. он периодически вел в столичном ресторане «Acacia» разговоры о «надпартийном» кабинете не только с друзьями-«якобинцами» и «нео-социалистами», но с «национальными республиканцами», журналистами «Je suis partout» Пьером Гаксоттом и Клодом Жанте и экс-коммунистом Полем Марионом. Он готов был взаимодействовать с «правыми» депутатами вроде Валла, Карбуччиа и Анрио (но не Тетенже) и руководителями ветеранских организаций Жаном Гуа и Жоржем Скапини (PPF, 61–64). В процессе формирования кабинета Даладье он предложил премьеру формулу «от Марке до Валла», то есть вся палитра Палаты без экстремистов «слева» и «справа», без коммунистов и монархистов. «Возможно, он считал, что видимость союза есть лучший способ нейтрализовать их», – заметил по этому поводу Анрио[142]142
  Henriot Ph. Le 6 février. Р. 73.


[Закрыть].

Другой «список Фро» – список тех, кого (якобы) намечалось арестовать, достоверно не известен. Сюарес утверждал, что в нем числилось до двух тысяч (!) фамилий – министры, депутаты, сенаторы, генералы, журналисты всех мастей и ориентаций, включая Беро, Анрио, Карбуччиа и самого Сюареса. В некоем «итоговом списке» осталось восемь фамилий, но присутствие среди них Вейгана[143]143
  Suarez G. Les heures héroïques du Cartel. P. 272–274.


[Закрыть] совершенно невероятно. Как бы то ни было, репрессии не состоялись.

VI.

Подведем итоги.

«6 февраля нельзя назвать попыткой захвата власти в строгом смысле слова, хотя желание свергнуть власть несомненно существовало. Были мысли о заговоре, прожекты, желания, наметки. Но никаких реальных приготовлений не было. Самую явную попытку предприняли муниципальные советники Парижа, однако задуманное в мэрии временное правительство имело ограниченную цель: спровоцировать роспуск Палаты. <…> Никакие действия 6 февраля не представляли настоящей угрозы для законной власти» (PPF, 306, 308). Впрочем, и попытки не было. Таковой могло бы считаться провозглашение «временного правительства» с балкона мэрии… что дало бы правительству полное право ввести осадное положение и принять крайние меры.

От государственного переворота, эталоном которого для Франции считается 2 декабря 1851 г., события 6 февраля 1934 г. отличались по всем главным критериям: отсутствие вождя, единого плана действий, секретности приготовлений («заговорщики» в прямом смысле слова кричали о своих намерениях), поддержки армии, полиции и чиновников. Если кто и устраивал заговор в те дни, то Эжен Фро… какая тема для исторического триллера!

Последствия событий оказались разнообразными и «долгоиграющими». Многие из недовольных Третьей Республикой – на улицу вышли именно они – еще не знали «что делать», но поняли «кто виноват» и, главное, почувствовали тотальный характер своего недовольства. Как писал публицист Жан Фонтенуа, проделавший путь от коммунизма к нацизму, «6 февраля люди, выступившие против ставискизма, даже если сам Ставиский был заурядным жуликом, восстали против метода, интеллектуального и морального, против века цивилизации»[144]144
  Jean Fontenoy. L’école du renégat. Paris, 1936. P. 71.


[Закрыть]. Речь не о бунте «фашистского варварства» против «цивилизации» в лексиконе тогдашних «левых». Речь о неизлечимой болезни режима, крах которого удалось отсрочить. Припарки еще помогали, но приговор ему был подписан.

Несомненного тактического успеха добились коммунисты. Организовав 9 февраля демонстрацию против «фашистов», они впервые после неуспеха на выборах 1932 г. показали свою силу на улице. 12 февраля они впервые после раскола 1920 г. выступили совместно с социалистами – по инициативе одного из лидеров компартии Жака Дорио и вопреки указаниям Коминтерна. Верный курсу Москвы, Морис Торез добился исключения из партии своего главного конкурента Дорио и он же 27 июля 1934 г. заключил с социалистами договор о единстве действий. Это оказалось первым шагом к созданию Народного фронта летом 1935 г. – в соответствии с новым курсом, провозглашенным в Москве на VII конгрессе Коминтерна.

Демонстрации 6 февраля, в которых выплеснулось народное возмущение «делом Ставиского» и прочими скандалами, нанесли тяжелый удар партии радикалов – «утратившей здравый смысл, истощенной, развратившейся», по определению Дриё Ла Рошеля[145]145
  Дриё Ла Рошель П. Фашистский социализм. СПб., 2001. С. 113.


[Закрыть]. Править доминантно она больше не могла. На скамью подсудимых по «делу Ставиского» попали только статисты, несколько депутатов лишились мандатов, но репутация партии пострадала фатально. Удержаться у власти радикалы могли только в союзе с социалистами, что привело их в Народный фронт. Но Даладье пришлось стоять на трибуне с поднятым в «рот-фронтовском» приветствии кулаком по соседству не только с Блюмом, но и с Торезом.

После отставки кабинета Даладье его сменило правоцентристское правительство Думерга, но время работало на «левых». События 6 февраля 1934 г. обусловили победу Народного фронта на всеобщих выборах в мае – июне 1936 г. А эта победа, в свою очередь, стала важным шагом на пути к новой европейской войне.

Как повлияли эти события на «Аction française»?

«Правые движения оказались жертвой своих вечных разногласий и непрерывной войны между вождями. Первой жертвой стала “Action française”. Пожалуй, с этого момента ведет отсчет ее упадок. Вожди монархистов проанализировали поражение, хотя с самого начала знали о невозможности успеха: нужен был Монк, как они говорили» (PPF, 309). Речь о британском генерале Джордже Монке – одном из любимых исторических героев Морраса – который служил Карлу I, затем Кромвелю, после смерти «протектора» стал ключевой фигурой в восстановлении монархии, возвел на престол Карла II, но сам не претендовал на реальную политическую власть. Во Франции такого Монка не было. Вожди «Аction française» знали это лучше, чем кто-либо другой.

Моррас показал, что может быть учителем и стратегом, но не командиром. «Для моррасианцев последствия 6 февраля оказались троякими: потеря престижа и аудитории; разрыв с графом Парижским; глубокий внутренний раскол» (PPF, 309).

«Шестого февраля казалось, – писал месяцем позже Дриё Ла Рошель, то приходивший к Моррасу, то отталкивавшийся от него, – что значение “Аction française” сократилось в той же мере, в какой эффект от его первоначального выступления (27 января – В. М.) сказался на определенных кругах. В этот день оно не сыграло значительной роли, и возглас “Да здравствует Король!” на площади Согласия оказался заглушен “Марсельезой” и “Интернационалом”». «Сожаление, полное злобы и презрения, – продолжал он в другой статье, – вызывала у меня та часть молодежи, которая под знаменем парламентского консерватизма, состоя в жалких рядах радикальной и социалистической партий, шестого осталась сидеть дома, ожидая результата ударов, нанесенных мобильными частями жандармов, и двенадцатого вяло последовала за молодежью коммунистической»[146]146
  Дриё Ла Рошель П. Фашистский социализм. С. 100, 162.


[Закрыть].