Текст книги "Гражданская война Михаила Булгакова"

Беги, гетман, беги

«Если бы мне попалась сейчас эта самая светлость, взял бы я её за ноги и хлопал бы головой о мостовую до тех пор, пока не почувствовал бы полного удовлетворения», – говорит Мышлаевский. Этот персонаж выражает мнение не только автора, но и значимой части киевских офицеров. Они считали, что гетман их предал. И имели для этого все основания.

Обстоятельства бегства гетмана, описанные в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных», вымышлены (хотя сам Павел Скоропадский – один из немногих исторических персонажей романа и пьесы), но не полностью. Булгаков, безусловно, опирался и на слухи своего времени, и на информацию, полученную позже. Впрочем, главной для Булгакова была «правда искусства» – показать предательство гетманом вставших на его защиту людей. А для этого нужно было, чтобы он бежал ночью и в чужой одежде, как это сделал, по распространенной большевиками легенде, Александр Керенский (эту легенду Булгаков, конечно же, знал).

В «Белой гвардии» гетман бежит из Киева ночью, и бегство это обставлено так: «худой, седоватый, с подстриженными усиками на лисьем бритом пергаментном лице человек в богатой черкеске с серебряными газырями заметался у зеркал. Возле него шевелились три немецких офицера и двое русских. Один в черкеске, как и сам центральный человек, другой во френче и рейтузах, обличавших их кавалергардское происхождение, но в клиновидных гетманских погонах. Они помогли лисьему человеку переодеться. Была совлечена черкеска, широкие шаровары, лакированные сапоги. Человека облекли в форму германского майора, и он стал не хуже и не лучше сотен других майоров. Затем дверь отворилась, раздвинулись пыльные дворцовые портьеры и пропустили ещё одного человека в форме военного врача германской армии. Он принёс с собой целую груду пакетов, вскрыл их и наглухо умелыми руками забинтовал голову новорождённого германского майора так, что остался видным лишь правый лисий глаз, да тонкий рот, чуть приоткрывший золотые и платиновые коронки».

В «Днях Турбиных» эта сцена показана более динамично и с фирменным гоголевско-булгаковским «смехом сквозь слёзы»:

«Шратт. Ах, едете? (Дусту.) Будьте любезны, де́ствовать тайно и без всяки шум.

Дуст. О, никакой шум! (Стреляет из револьвера в потолок два раза)».

Обратим внимание на то, что у булгаковского гетмана одновременно золотые и платиновые коронки. Да и «пергаментное лицо» можно описать как такое, которое «навеки сжёг загар». Не будем торопить события – во время написания «Белой гвардии» замысел «Мастера и Маргариты» ещё не родился. Но черты гетмана были использованы при описании Воланда. Правда, в отличие от сатаны, гетман желал блага, а сотворил зло…

А вот немецкие офицеры были персонажами совершенно не случайными. На одном из спектаклей присутствовал немецкий военный атташе генерал Эрнст Кестеринг, который в звании майора действительно занимался эвакуацией гетмана. По воспоминаниям советника немецкого посольства в Москве фон Херварта, Кестеринг очень возмущался и требовал от администрации театра изменить эпизод. Дело в том, что он был уроженцем Тульской губернии и русским языком владел в совершенстве.

Впрочем, если вчитаться в текст пьесы, то после исчезновения со сцены гетмана характер речи Шратта резко меняется: «до свидания, поручик. Вам советую не засиживаться здесь. Вы можете покойно расходиться. Снимайте погоны». Акцент куда-то пропал, присутствует только лёгкая неправильность речи, которую мог бы допустить и русскоговорящий человек (в порядке шутки). Собственно, именно так и передал этот эпизод Олег Стриженов в фильме Владимира Басова.

Можно предположить, что, по замыслу Булгакова, акцент – игра Шратта, который хотел предельно сократить время переговоров. Вести дискуссию с человеком, который явно плохо тебя понимает, и чья речь тоже не всегда понятна, довольно сложно. Ну не хотелось ему пререкаться.

Эпизод с эвакуацией гетмана почти дословно повторяет историю последнего защитника гетманского Киева – генерала графа Фёдора Келлера.

Командир Киевской добровольческой дружины генерал Лев Кирпичёв приказал офицерам не сопротивляться и капитулировать перед петлюровцами, собравшись около Педагогического музея. Суть замысла осталась непонятной, но возможно Кирпичёв опасался, что иначе офицеров отловят по одному и уж непременно убьют, а так к ним отнесутся как к военнопленным (отчасти, так и произошло – многих отпустили, многие откупились, а многие были вывезены в Германию и потом уже вернулись в Белую армию).

А вот Келлер решил сопротивляться. Сходство с нарисованной Булгаковым сценой поразительное, за исключением трех деталей: Келлер принял бой, Келлер до последнего момента отвечал за своих подчиненных, Келлер отказался бежать в чужой одежде. Именно он стал главным прототипом полковников Малышева и Най-Турса.

Но это сравнение с текстом Булгакова. А как было на самом деле?

Увы, источников тут негусто. Сам Скоропадский описывать этот эпизод в своих мемуарах постеснялся.

Точно известно, что генерал князь Александр Долгоруков, на которого была возложена оборона Киева, действительно убыл в Одессу ночью или рано утром. В Одессе были союзники и в начале петлюровского восстания гетману предлагали выехать туда, но он отказался.

В 12 часов 14 декабря, когда петлюровцы уже были в городе, гетман был в Киеве и написал отречение: «Я, Гетман всей Украины, на протяжении семи с половиной месяцев прилагал все усилия, чтобы вывести край из того тяжёлого положения, в котором он находится. Бог не дал мне сил справиться с этим заданием, и нынче я, принимая во внимание условия, которые сложились, и руководясь исключительно добром Украины, отказываюсь от власти. Павло Скоропадский».

В воспоминаниях министра юстиции Виктора Рейнбота (человека близкого к гетману и очень влиятельного в правительстве – именно он возглавил оппозицию Келлеру 26 ноября, когда тот попытался стать диктатором), происходившее описано кратко: «надел шинель и с кем-то из приближенных офицеров ушёл за колючую проволоку в расположение германского командования». Было это примерно в 2 часа дня. Спустя несколько дней Скоропадский был уже в Берлине.

Если мы вернёмся к московскому эпизоду с немецкими дипломатами на спектакле, то стоит отметить, что даже если фон Херварт что-то напутал, Кестеринга возмущал именно его акцент, а не описание обстоятельств бегства. Понятно, конечно, что немецкого атташе интересовало то, как покажут его, а не как покажут гетмана. Тем не менее против булгаковской трактовки он не возражал, а значит что-то такое действительно было. И то, правда – не в черкеске же с газырями везти гетмана на вокзал через город, контролируемый его врагами? Петлюровцы на немецкий конвой организованно нападать, скорее всего, не стали бы – у них был договор о нейтралитете. Но какие-то инциденты следовало исключить. И проще всего было это сделать, переодев гетмана в немецкую форму, как и предлагалось Келлеру.

В общем, реальная история выглядит несколько менее эмоционально нагруженной, чем нарисованный Булгаковым миф, но… суть-то от этого не меняется. Гетман действительно бросил поверивших ему людей. Пусть и под давлением обстоятельств непреодолимой силы.

Последний защитник белого Киева

Войска Директории УНР, которую возглавлял Симон Петлюра, взяли Киев 14 декабря 1918 года. Последним защитником «белого» (фактически – гетманского) Киева стал генерал граф Фёдор Келлер.

Фёдор Артурович Келлер родился 24 октября 1857 года в Курске, в семье генерала Артура Фёдоровича Келлера. Происходил он из рода обрусевших немцев лютеранского вероисповедания. Племянник героя русско-японской войны графа Фёдора Эдуардовича Келлера.

Окончив приготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища, в 1877 году он, без ведома родителей, поступил вольноопределяющимся в 1-й лейб-драгунский Московский Его Величества полк, чтобы принять участие в Русско-турецкой войне. Он был при осаде Плевны, затем, в отряде генерала Радецкого, оборонял Шипку, участвовал в сражении при Шипке-Шейново.

В 1878 году сдал экзамены в Тверском кавалерийском училище, получил чин прапорщика. Служил в гусарах.

В 1904 году был назначен командиром 15-го драгунского Александрийского полка, расквартированного в городе Калише (Великопольское воеводство в современной Польше).

В 1905 году, во время первой русской революции, временно исполнял обязанности Калишского генерал-губернатора. Разгонял демонстрации одним своим голосом, приказал высечь политических заключённых за попытку бунта и арестовал прокурора, отпустившего арестованного по приказу Келлера агитатора.

Был приговорён к смерти боевой организацией Польской партии социалистов. Пережил два покушения.

В апреле 1905 года в него бросили бомбу. Келлер поймал её на лету, положил на сиденье коляски, а сам с револьвером бросился в магазин преследовать убегавшего террориста.

В мае 1906 года был контужен и ранен осколками бомбы. «Продолжал спокойно отдавать приказания, что предотвратило разгром еврейского квартала солдатами, возмущенными этим покушением». После этого случая до конца жизни он хромал.

Затем командовал лейб-гвардии Драгунским полком. В 1912 году стал командующим 10-й кавалерийской дивизией, а годом позже получил звание генерал-лейтенанта.

Участвовал в Первой Мировой войне с августа 1914 года, отличился храбростью и умением управлять войсками. В конце 1914 года императрица Александра Фёдоровна отзывалась о нем: «…граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешёл уже Карпаты и, несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, он отвечает Ему: “Иду вперёд”. Большой он молодец…»

В 1915 году возглавил 3-й конный корпус, а в январе 1917 года получил звание полного генерала от кавалерии.

Результатов Февральской революции Келлер не признал, в начале марта 1917 года отправил Николаю II телеграмму, в которой призывал его не отказываться от престола: «Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрёкся от престола. Прикажи, Царь, придём и защитим Тебя!» Император телеграмму не получил – окружение не пропускало к нему подобную информацию.

Генерал Келлер вступил в конфликт с министром Гучковым и генералом Маннергеймом, который уговаривал его принести присягу Временному правительству. В результате его отправили в отставку.

Летом 1918 года отказался присоединиться к Антону Деникину, будучи несогласным с политикой «непредрешенчества» и расчёта на Учредительное собрание (белые до конца считали, что будущее устройство России должно определяться демократическим путём).

В ноябре 1918 года, находясь в Киеве, возглавил Северную армию, на что был благословлен Св. Патриархом Тихоном (патриаршие дары – шейная иконка Державной Богоматери и просфора – были доставлены в Киев епископом Нестором Камчатским). Помимо него, патриаршего благословения удостоился только адмирал Колчак.

Выехать в Псков, где находился штаб Северной белой армии, так и не успел. При известии о подходе сил Петлюры к Киеву и разгроме ими офицерской дружины Святополк-Мирского, гетман Павел Скоропадский назначил Келлера командующим Украинской армией.

Ему удалось организовать оборону города и нанести болезненные удары Петлюре. Однако генерал начал предъявлять претензии на диктаторскую власть, совершенно не считаясь с гетманом.

26 ноября, выступая на похоронах убитых петлюровцами офицеров дружины генерала Кирпичёва, Келлер ультимативно потребовал передачи ему, как главнокомандующему, всей полноты власти (в том числе и над Советом министров). Министры иностранных дел и юстиции, по поручению правительства, заявили Келлеру, что он «неправильно понимает существо своей власти». Келлеру было также поставлено в вину то, что в своих воззваниях он «говорит об единой России, игнорируя вовсе Украинскую державу». После этого инцидента командующим вновь стал генерал Александр Долгоруков, бывший на этом посту до Келлера. Последний был назначен его помощником без определённых обязанностей.

Во время взятия Киева 14 декабря 1918 года Келлер собрал вокруг себя отряд в 30 офицеров и юнкеров. Он встретил наступавших на Крещатике и отбросил их, но, видя безнадёжность сопротивления, отступил со своим отрядом в Михайловский монастырь, где приказал своим подчинённым снять погоны и скрыться, сам же остался ждать своей участи.

К Келлеру явился германский полковник Купфер, который предложил ему укрыться в германской комендатуре. Келлер сначала отказывался, но потом, под давлением окружения, дал согласие: «почти насильно» его повели к воротам монастыря, за которыми ждал автомобиль. Но когда уже у ворот немцы предложили ему сдать личное оружие (в том числе пожалованную ему лично царём Георгиевскую шашку), снять погоны и накинуть поверх его одежды немецкую офицерскую шинель, граф вспылил и вернулся к себе со словами: «Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду».

Отказался он и от предложения монахов воспользоваться подземным ходом. Келлер был арестован петлюровцами. Отобранное у него георгиевское оружие было преподнесено в дар Симону Петлюре. Опоясанный этой шашкой, атаман и въезжал в занятую его войсками украинскую столицу.

21 декабря генерал и оба его адъютанта были убиты конвоем при переводе в тюрьму у памятника Богдану Хмельницкому на Софийской площади, якобы при попытке к бегству. По воспоминаниям киевлян, на этом месте до самой весны оставалась лужа крови…

Тела убитых были найдены епископом Нестором Камчатским в морге Анатомического театра на Фундуклеевской и похоронены под чужими именами в Покровском монастыре в Киеве. Могилы не сохранились.

Булгаков мог быть знаком с Келлером во время работы в Каменец-Подольском военном госпитале.

Это основной прототип полковника Феликса Най-Турса: тот тоже отличался огромным ростом («длинное тело» в сцене в морге; Келлер был двухметрового роста, что хорошо видно на фото), картавил, хромал, был гусаром, пытался организовать оборону и, поняв её бесперспективность, дал скрыться своим бойцам. Другими прототипами были уланский офицер и белогвардеец Николай Шинкаренко (сумел эвакуироваться и стал в эмиграции писателем) и полковник лейб-гвардии Гусарского полка, сиамский принц Най-Пум.

Частично образ Келлера нашел отражение в образе полковника Малышева, командовавшего в «Белой гвардии» мортирным дивизионом. Кстати, сцена с Малышевым – совершенно автобиографическая, единственно, что доктор Булгаков, в отличие от доктора Турбина, добрался до дому без приключений. Но сами приключения, скорее всего, вымысел только частичный – Булгаков явно пользовался историей, рассказанной ему кем-то из знакомых. В какой-то степени это могла быть история его брата Николая, попавшего в плен к петлюровцам и бежавшего из импровизированной тюрьмы в здании Педагогического музея (сейчас – Дом учителя).

В пьесе черты Келлера присутствуют в образе полковника Алексея Турбина, погибшего в бою с петлюровцами (образ полковника Турбина Булгаков собрал из элементов образов доктора Турбина, Малышева и Най-Турса).

Сцена с попыткой спасения Келлера немцами использована при описании бегства гетмана. Только она описана как удачная (подробности эвакуации из Киева реального Скоропадского не были столь театральными).

Лев Толстой как зеркало Симона Петлюры

Пэтурра́. По Булгакову так, с ударением на последнюю букву, называли немцы Симона Петлюру. Это один из главных персонажей «Белой гвардии», который, однако, на страницах произведения так и не появляется, несмотря на то, что оказывает решающее влияние на судьбы главных героев. Впрочем, сказать, что «Белая гвардия» – роман о Петлюре, нельзя.

Петлюра – элемент исторического фона. Причём элемент обязательный – действие романа начинается во время осады и штурма Киева властями Директории УНР, которую возглавлял Петлюра, а заканчивается бегством его войск из города, под напором большевиков.

Булгаков довольно детально описывает биографию лидера «третьей силы на громадной шахматной доске». Правда, описывает он её в духе евбазовских слухов и выглядит эта биография примерно так:

«Прошлое Симона было погружено в глубочайший мрак.

Говорили, что он будто бы бухгалтер. (…)

Клятвенно уверяли, будто видели совсем недавно, как Симон продавал в этом самом магазине, изящно стоя за прилавком, табачные изделия фабрики Соломона Когена. Но тут же находились и такие, которые говорили:

– Ничего подобного. Он был уполномоченным союза городов.

– Не союза городов, а земского союза, – отвечали третьи, – типичный земгусар. (…)

И рассказывали, что будто бы десять лет назад… виноват… одиннадцать, они видели, как вечером он шёл по Малой Бронной улице в Москве, причём под мышкой у него была гитара, завернутая в чёрный коленкор».

Начнём сначала.

Симон Васильевич Петлюра родился 22 мая 1879 года в Полтаве. На момент описываемых событий было ему, соответственно, 39 лет (на 12 лет старше Булгакова).

Учился он в Полтавской духовной семинарии, но не окончил её. Присоединился к социал-демократам, вступил в Революционную украинскую партию, был под арестом. Чтобы выйти из-под наблюдения полиции, скрывался на Кубани.

Для Булгакова это была бы благодатнейшая тема, но он об этом факте, видимо, не знал. А ведь пьеса «Батум» могла появиться гораздо раньше, с другими персонажами и имела бы гораздо больше шансов на то, чтобы протиснуться через цензуру… Или нет – уж слишком прозрачными были аналогии между ранними биографиями вождей.

Петлюра преподавал, занимался историческими исследованиями (разбирал архивы Кубанского казачьего войска), потом выехал во Львов, где был вольным слушателем университета. Там он выучился «галицкой гавре» и потом производил впечатление на земляков-украинцев, переходя на этот полупонятный им диалект.

Потом он переехал в Москву, где действительно работал бухгалтером в страховом обществе «Россия» (уж не на Лубянке ли?) и издавал русскоязычный журнал «Украинская жизнь».

С началом войны Петлюра становится председателем Главной контрольной комиссии Всероссийского земского союза на Западном фронте. Представители Земсоюза были, в современных терминах, волонтёрами – собирали деньги и имущество на нужды армии. Щеголяли они в армейской форме без знаков отличия (как украинские волонтёры 2014–2015 гг. – в камуфляже) и носили полупрезрительную кличку «земгусары». У Валентина Катаева есть проходной отрицательный персонаж первых трёх книг «Волн Чёрного моря» мадам Стороженко (в «Парусе» она бычками на Привозе торгует). Так вот – она тоже стала «земгусаром», что подчёркивает её отрицательные качества.

После Февральской революции Петлюра становится одним из руководителей Центральной Рады и военным министром. В декабре 1917 года его, однако, отправили в отставку (он протестовал против переговоров в Бресте).

Весной 1918 года Петлюра стал главой Всеукраинского союза земств. Летом Всеукраинский земский съезд принял заявление, в котором предупреждал правительство Скоропадского, что его политика ведёт к катастрофе. В ответ на это предупреждение Петлюру посадили. Не то чтобы за какие-то реальные прегрешения, а просто на всякий случай. А потому выпустили – видимо, чтобы не «надувать» ему популярность.

Отправленный под конвоем в Белую Церковь, он поднял восстание…

В романе есть минимум один момент, в котором Петлюра должен быть – просто потому, что он там действительно присутствовал. Это военный парад в Киеве, который он же и открывал – на коне, с саблей, отобранной у генерала Келлера.

Но в красочном описании парада, который Булгаков видел сам, Петлюры нет. Ходят только дикие слухи относительно того, кто он и где находится и как выглядит:

«– Маня, глянь, глянь… Сам Петлюра, глянь, на серой. Какой красавец…

– Що вы, мадам, це полковник.

– Ах, неужели? А где же Петлюра?

– Петлюра во дворце принимает французских послов с Одессы.

– Що вы, добродию, сдурели, яких послов?

– Петлюра, Петр Васильевич, говорят (шёпотом), в Париже, а, видали?»

Может, на фоне всего великолепия петлюровской армии сам Симон Васильевич показался персоной незначительной и остался незамеченным? В лицо-то его знали далеко не все…

Возможно, конечно, и такое, но есть ведь прямое указание в тексте на мифичность этой личности:

«Ну, так вот что я вам скажу: не было. Не было! Не было этого Симона вовсе на свете. Ни турка, ни гитары под кованным фонарём на Бронной, ни земского союза… ни черта. Просто миф, порождённый на Украине в тумане страшного 18-го года…

… И было другое – лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутолённой злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стэков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии:

– Выдать русской свинье за купленную у неё свинью 25 марок.

Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.

И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, – дрожь ненависти при слове “офицерня”».

Разумеется, это не значит, что Булгаков отрицал существование Петлюры как личности. Нет, дело в определённой философии истории. А на источник этой философии совершенно точно указывает одна из булгаковских фраз: «в руках он нёс великую дубину, без которой не обходится никакое начинание на Руси». Понятно, что это та самая «дубина народной войны» из «Войны и мира». Булгаков недаром говаривал, что творчество Толстого было вызовом всей русской литературе и теперь никто не имеет права писать так, будто Толстого не было…

Историческая концепция Толстого памятна всем, читавшим «Войну и мир»: история – результат стихийного действия народных масс, объединённых «роевым началом». Роль личности в истории минимальна и напрямую связана с её способностью воспринимать и выражать это самое «роевое начало».

Вот с этой точки зрения и следует понимать описание Петлюры как «мифической личности» – независимо от его персональной биографии, личных данных и самого существования петлюровщина, как проявление «роевого начала» украинского народа, всё равно возникла бы.