Текст книги "Гражданская война Михаила Булгакова"

Загадочный депутат Бубликов

В 1923 году Булгаков писал в очерке «Киев-город»: «легендарные времена оборвались, и внезапно, и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент её появления: это было в 10 час. утра 2-го марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами: Депутат Бубликов». Что же это за телеграмма, и кто её автор?

Странно, но в творчестве Булгакова более депутат Бубликов не фигурирует. То ли писатель не дал себе труда выяснить, кто это (хотя во время работы в «Гудке» такие возможности у него были), то ли просто не интересен был ему этот персонаж…

Почему он загадочный? В основном потому, что избранный в Пермской губернии депутат Госдумы от фракции прогрессистов Александр Александрович Бубликов никакого отношения к Киеву не имел. Да и телеграмма его была адресована, собственно говоря, не киевлянам, а железнодорожникам, к которым он имел отношение самое непосредственное.

Вообще же Бубликов был одной из ключевых фигур заговора, который привёл к краху самодержавие и чуть было не привёл к краху государственность в России. Фигурой незаслуженно забытой, хотя его роль была сравнима с ролью Гучкова и Милюкова и неизмеримо выше роли Ленина или какого-нибудь Петлюры.

Уроженец Санкт-Петербурга, Бубликов окончил столичный институт путей сообщения и занялся строительством железных дорог. По тем временам, при должной оборотистости, дело это было необычайно выгодное, позволявшее стяжать огромные состояния. И так же быстро их потерять. Примером того и другого служит известнейший меценат Савва Мамонтов, финансировавший работу братьев Васнецовых, Михаила Врубеля, Валентина Серова, Фёдора Шаляпина и многих других деятелей культуры.

Бубликову тоже повезло разбогатеть на строительстве железной дороги Москва – Казань – Екатеринбург и в качестве директора Ачинско-Минусинской дороги. Последнюю он возглавил благодаря знакомству с Алексеем Путиловым – владельцем Русско-Азиатского банка, бывшего основным акционером дороги. Правда, свои средства направил не в культуру, а в геологические изыскания на Урале, а потом занялся политикой. Помогли ему широкие знакомства в промышленных кругах и членство в одной из масонских лож.

Бубликов входил в состав межведомственной Комиссии по выработке плана развития железнодорожной сети России и опубликовал ряд статей о проблемах развития железнодорожного транспорта. В 1912 году он стал депутатом Госдумы от Прогрессивной партии, представлявшей интересы крупного капитала (среди её спонсоров – Александр Коновалов, Иван Ефремов, братья Рябушинские).

В 1917 году он, вместе с бывшим членом РСДРП и масоном, профессором Юрием Ломоносовым, был одним из ключевых организаторов хлебного дефицита в Петрограде, который послужил поводом к началу массовых выступлений.

В качестве комиссара Временного комитета Государственной Думы и директора российских железных дорог 28 февраля (13 марта) 1917 года Бубликов был направлен в Министерство путей сообщения. Попав в министерство, первым делом он арестовал министра Эдуарда Кригер-Войновского и использовал железнодорожный телеграф (минтранс имел отдельную систему связи), чтобы разослать начальникам всех железнодорожных станций подписанную председателем Госдумы Михаилом Родзянко телеграмму:

«Железнодорожники!

Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной Думы, взяв в свои руки оборудование новой власти, обращается к вам от имени отечества: от вас теперь зависит спасение родины. Движение поездов должно поддерживаться непрерывно с удвоенной энергией. Страна ждет от Вас больше чем исполнение долга – она ждет подвига.

Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к родине и сознанием своей роли транспорта для войны и благоустройства тыла».

Интересно, что, по словам самого Бубликова, «в обращении этом слова “старая власть пала”, которыми оно начиналось, Родзянко заменил словами “старая власть оказалась бессильной”, – настолько ещё в это время в Думе не верили, что революция уже свершилась, и к прошлому возврата нет».

Эта телеграмма была 1 (14) марта получена на Киевском вокзале и на следующий день была опубликована в киевских газетах.

Что характерно, на этот момент Николай II ещё не отрёкся от престола, не говоря уже о его брате Михаиле, но Бубликов знал лучше… Тем более что именно он, вместе с Ломоносовым, ночью пытался остановить царский поезд, следовавший из Могилёва в Царское Село. Поезд, в конце концов, в Царское Село не приехал, несмотря на то, что приказания Бубликова железнодорожники продинамили.

Более того, военное командование пыталось перехватить контроль над железными дорогами – начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-адъютант Михаил Алексеев отдал приказание, что он принимает управление всеми железными дорогами на себя через товарища министра путей сообщения на театре военных действий генерал-майора Владимира Кислякова. Кисляков, однако, сам сочувствовал революции, был единомышленником Александра Гучкова и высказался за сохранение статус-кво.

2 (15) марта в Пскове, получив просьбы командующих фронтов и флотов, а также убеждённых монархистов – представителей Госдумы Александра Гучкова и Василия Шульгина, Николай подписал Акт об отречении. Сообщение об этом в Киеве было напечатано 3 марта, так что в принципе Булгаков мог иметь в виду и эту телеграмму (тем более что она была подписана Бубликовым, а не Родзянко). В любом случае писатель в это время был не в Киеве, а в Саратове – у родителей жены.

В своей, изданной в феврале 1918 года, книге «Русская революция» Бубликов писал: «достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте ещё мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника». Впрочем, именно усилиями Бубликова и Ломоносова направленный в Петроград сводный отряд генерал-адъютанта Николая Иванова вынужден был остановиться в Царском Селе, а подхода других войск он не дождался.

В созданном 2 марта Временном правительстве Бубликову предложили пост товарища (заместителя) министра путей сообщения, но он оскорбился и встал в позу – кому как не ему быть министром? Министром же стал Николай Некрасов, которого Бубликов презирал как далёкого от жизни интригана и демагога, но который занимал значительно более высокое положение в масонской иерархии.

Зато Бубликов не отказался поучаствовать в аресте Николая II в Могилёве 8 (21) марта. Что характерно, теперь его задача была прямо противоположной – несколькими днями ранее он препятствовал переезду императора в Царское Село, теперь же организовывал этот переезд.

Роль, которую сыграл Бубликов в перевороте, не дала ему включиться в работу новой власти. Летом 1917-го Бубликов участвовал в работе Экономического совета, созданного Временным правительством для разработки «общего плана организации народного хозяйства и труда». Во время Государственного совещания летом 1917 года он резко критиковал политику Временного правительства и персонально Александра Керенского.

Кончилось всё тем, что в сентябре 1917 года он выехал в Париж. Очень вовремя, надо сказать.

В Париже он продолжал вести политическую деятельность – в 1920 году был избран во временный исполнительный Комитет за границей, а в 1921 году участвовал в работе съезда Русского национального объединения.

Позже перебрался в США, где и умер в январе 1941 года, лишь немногим пережив Булгакова.

P. S. Булгаков масонством, конечно, интересовался, но многие современные авторы, вроде Бориса Соколова или Геннадия Смолина, этот интерес преувеличивают до масштабов поистине эпических. Нет никаких данных, что писатель знал о масонстве Бубликова.

P.P.S. Нам не удалось найти никаких связей между депутатом Бубликовым и персонажем кинофильма «Служебный роман». Кроме фамилии.

Гетманский Киев

«Старый кавалергард и дипломат»

Именно так аттестует гетмана Павла Петровича Скоропадского в «Днях Турбиных» его личный адъютант поручик Леонид Шервинский. Леониду Юрьевичу, понятно, надлежит быть лояльным к своему работодателю (а с работой в Киеве тогда было плохо), непосредственному воинскому начальнику и главе государства. А как было на самом-то деле?

Скоропадский остался в истории, скорее, политическим неудачником. Такой себе временный глава временного государства, на фоне относительно постоянной УНР, которая существовала всё же на протяжении трёх лет, а последний её предводитель в эмиграции свои «полномочия» сложил перед Леонидом Кравчуком.

Скоропадский старым не был – во время событий, описанных в «Белой гвардии», ему было 45 лет. Впрочем, для 27-летнего Булгакова это уже было немало.

Кавалергардом (элитная кавалерия) Скоропадский действительно был и даже входил в свиту императрицы Марии Фёдоровны (жены Александра III). Его напарником в караулах бывал Карл Маннергейм, которому повезло больше.

Насчёт дипломата есть разные мнения. Разумеется, Скоропадский был дипломатом – как любой свитский генерал. Но всё же именно дипломатического опыта у него не было. Он был военным – командовал различными частями и соединениями (последняя должность в императорской армии – командир корпуса). Не было у него и управленческого опыта – как писал один из мемуаристов, гетман боялся своего письменного стола. «Мне бы шашку и коня, да на линию огня…» (Леонид Филатов).

Скоропадский возглавил украинское государство (точнее, Украинское государство – это самоназвание) волею оккупационных властей. Тем не менее совсем уж случайным их выбор не был.

Во-первых, Скоропадский был наследником старинного старшинского рода, который смог конвертировать своё положение на Украине в принадлежность к аристократии Российской империи. Конечно, не высшей, не родовой. Не Рюриковичи, чай. Зато в предках Скоропадского значился один из последних малороссийских гетманов – соратник и единомышленник Ивана Мазепы, а потом – Петра I (так получилось). Для претендента в правители Украины это был бонус – ну, примерно как для Эво Моралеса его национальность (аймара – народность, к которой относились инки).

Понятно, что наследник Ивана Ильича Скоропадского был чужд идее независимости Украины так же, как и его предок, но эта чуждость осталась в 1917 году.

Во-вторых, он был одним из богатейших людей не только Украины, но и всей империи. Так что авторитет его опирался не только на положение при уже не существующем дворе и генеральское звание, но и на аспекты более материальные.

В целом этих двух обстоятельств было достаточно, чтобы предпочесть Скоропадского бывшему командующему Черноморским Флотом Александру Колчаку.

«В апреле 18-го, на Пасхе, в цирке весело гудели матовые электрические шары и было черно до купола народом. Тальберг стоял на арене веселой, боевой колонной и вёл счет рук – шароварам крышка, будет Украина, но Украина “гетьманская”, – выбирали “гетьмана всея Украины”».

Прототип Тальберга, Леонид Карум, непосредственного участия в избрании гетмана не принимал. Он сыграл определённую роль в революционных событиях как член одного из советов, но подобно многим «калифам на час», вроде депутата Бубликова, быстро «выпал из обоймы». Чем, собственно, спас себе жизнь.

Гетмана избирали на Всеукраинском съезде хлеборобов. Как правило, такого рода мероприятия проходили в здании Купеческого собрания на Европейской площади (сейчас – филармония), но на этот съезд собралось почти 6,5 тысяч человек. Единственным помещением в городе, способным вместить такую прорву народа, был цирк «Гиппо-Палас» на улице Николаевской (ныне – Архитектора Городецкого). Сейчас на этом месте кинотеатр «Украина». Как и большинство цирков, оно использовалось не только по профилю, но и для проведения концертов. Например, когда в город приезжал фантастически популярный Фёдор Шаляпин.

В повестке дня съезда избрание гетмана не значилось, да и сам Скоропадский не собирался туда ехать, пока не убедился, что настроения участников съезда на его стороне. Ведь депутатами были в основном землевладельцы, которые боялись большевизации и так насквозь социалистической Центральной Рады.

Так что приезд Скоропадского вызвал бурные овации и немедленное его избрание, после чего мероприятие было закрыто.

Позже, вспоминая об этих событиях, Скоропадский отрицал версию о подстроенности съезда, но историки ему не верят. Они указывают, что председательствующий дружил со Скоропадским и был посвящён в план переворота. Позже он занимал различные посты в правительстве. Голоса в поддержку избрания гетмана, кажется, вообще не считались.

Уже после этого была разогнана Центральная Рада, причём тревожный звоночек прозвучал и для немецкого оккупационного командования, и для немцев – хотя было условлено, что заниматься этим должны были сторонники Скоропадского, но пришлось немцам. На смену одной бессильной украинской власти приходила другая, такая же бессильная.

Первоначальная программа была навязана оккупантами (примерно так, как это происходит на современной Украине). Главные требования: роспуск Центральной Рады, люстрация чиновников, денежная реформа, свободная торговля, земельная реформа. Собственно, гетман даже с первым пунктом не справился, куда уж дальше…

Дальнейшая ситуация была очень странной: реальная власть принадлежала оккупационным войскам, но было и суверенное вроде бы правительство.

Последнее не имело рычагов воздействия на ситуацию в стране (у гетмана даже регулярной армии сколько-нибудь достойной численности не было); не было и ответственности за самозащиту и опять же управление страной.

В этой ситуации гетман мог заниматься «реформами» – насаждал науки и искусства, споспешествовал развитию промышленности и сельского хозяйства, культивировал национальное самосознание…

Всё это на словах в основном, но именно за время существования гетманата (неполных восемь месяцев) были основаны Академия наук, два университета, 150 гимназий, сформированы Национальный архив, Национальная библиотека, открылись Украинский театр драмы и оперы, Украинская государственная капелла, Государственный симфонический оркестр и т. п.

Он бы и до томоса[5]5
  В данном случае – решение о предоставлении церкви автокефалии.


[Закрыть] дошёл. Во всяком случае, позже он писал, что «Шептицкий (Греко-католический митрополит. – В. Ст.) умеет захватить украинца душой и телом, играя на национальном чувстве и любви к Украине», в то время как православное духовенство было заражено «черносотенством».

Кстати, даже самое очевидное – форма государственного устройства – при гетмане не была определена. Он страдал болезнью «непредрешенчества», характерной для всех белых лидеров. Устройство страны должна была определить Дума, выборы в которую не состоялись. Сам он, ещё до гетманства, рассуждал так (о России, разумеется): «у нас не будет конституционной монархии, скорее всего, у нас будет республика, и очень либеральная, главная причина этого – отсутствие кандидата на престол».

Государство было украинским, но украинского в государстве было немного: все военные и гражданские кадры, которые были хоть на что-то способными, были русскими. Украинские кадры могли только «співати українських пісень». С такими кадрами государства не построишь, в чём позже убедился Петлюра. В этом состояло трагическое отличие Украины от Польши и Финляндии, которые имели довольно широкую автономию в рамках Российской империи и, соответственно, квалифицированные кадры.

Потому гетман начал с украинизации. Точно так же, как потом действовали Кравчук, Кучма и даже Янукович.

1 августа 1918 года Скоропадский подписал закон об обязательном изучении во всех школах и вузах украинского языка, истории и литературы при фактическом запрете изучения русской истории и русского языка. Украинизировать пытались даже оккупированные германскими и украинскими войсками уезды Воронежской и Курской губерний.

Сценка, во время которой белогвардейцы в доме Турбиных распевают царский гимн, тоже не была случайной – один из приказов гетманского МВД гласил: «по заказу посетителей находящиеся в ресторанах оркестры играют монархические русские песни. (…) При этом присутствующие выслушивают и стоя отдают честь. (…) Приказываю: 1. Участников подобных демонстраций задерживать и отправлять в Россию». Так что в гетманские времена такое пение было сродни современному участию в возложении цветов в День Победы 9 мая или в Крестных ходах УПЦ[6]6
  Украинская православная церковь, относящаяся к Московскому патриархату.


[Закрыть].

Кстати, по воспоминаниям Татьяны Лаппа, такой эпизод в жизни Булгаковых действительно имел место, но, насколько она помнила, было это при петлюровцах, когда такого рода демонстрации были ещё опаснее.

Ну и знаменитый эпизод в «Днях Турбиных»:

«Гетман. Я давно уже хотел поставить на вид вам и другим адъютантам, что следует говорить по-украински. Это безобразие, в конце концов! Ни один мой офицер не говорит на языке страны, а на украинские части это производит самое отрицательное впечатление. Прохаю ласково.

Шервинский. Слухаю, ваша светлость. Дежурный адъютант корнет… князь… (В сторону.) Чёрт его знает, как «князь» по-украински!.. Чёрт! (Вслух.) Новожильцев, временно исполняющий обязанности… Я ду_́маю… дума_́ю… думова_́ю…

Гетман. Говорите по-русски!»

Кстати, Алексей Турбин, скорее всего, не вполне прав, утверждая: «ведь он же сам не говорит на этом проклятом языке». Гетман по-украински говорил плохо, но в то время литературная норма была столь неопределённая, что по сей день украинской классикой считаются написанные в 1920–1930-е годы произведения Мыколы Хвылевого (вполне себе русского Фитилёва), у которого даже воробей прыгает «скок-скок», а не «стрыб-стрыб», как должно было бы быть по-украински. Сестра писателя Надежда Земская утверждала, что вся семья украинский язык знала. Ну, язык – не язык, но то наречие, на котором говорили на киевских рынках, наверняка понимали и могли на нём объясняться. К гетману это так же относится.

Сам этот фрагмент драматургу нужен был затем, чтобы подчеркнуть бессилие гетмана – в момент, когда и так призрачная власть окончательно утекает из его рук, разбегается уже его непосредственное окружение, он нашел время заниматься языком. Ну это примерно как Виктор Янукович, критикующий украинский язык Николая Азарова днём 21 февраля 2014 года…

«Гетман – старый кавалергард и дипломат. У него хитрый план», – сказал Леонид Шервинский. «План», который изложил личный адъютант гетмана, вызвал недоумение у присутствующих. Но какой-то же план у гетмана был? Наверное, был… Хотя результат его реализации заставляет полагать, что был он недостаточно хитрым.

По словам Шервинского, сводился план к тому, что «когда вся эта кутерьма уляжется, он положит Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича».

Понятно, что этот «план» относится к категории невероятных евбазовских слухов. Их в очерке «Киев-город» сам Булгаков пересказывал так: «епископ Кентерберийский инкогнито был в Киеве, чтобы посмотреть, что там делают большевики (я не шучу). Папа Римский заявил, что если “это не прекратится”, то он уйдёт в пустыню. Письма бывшей императрицы сочинил Демьян Бедный…» На этом фоне встреча делегации гетмана с покойным императором в Берлине выглядит если не правдоподобно, то органично. «Я-то встречала чушь такую, что в сравнении с ней эта кажется толковым словарём» (Льюис Кэролл).

Понятно, что такого плана у гетмана не было и быть не могло. Похоже, однако, что никакого другого плана у него тоже не было. В результате он оказался в положении «свой среди чужих, чужой среди своих».

К власти гетман пришёл, благодаря поддержке немецких оккупантов, которым нужен был эффективный режим, способный решать актуальные проблемы оккупации. Самой актуальной из этих проблем было изъятие излишков продовольствия – в Германии был голод.

Соответственно, власть УНР, представленная социалистами, эффективной быть не могла – она стояла на защите селян, которые продовольствия производили сравнительно мало, и отбирать у них излишки было технологически тяжело.

Совершенно естественно, что гетманом стал крупный землевладелец, который сделал главой правительства крупного же землевладельца Фёдора Лизогуба (также представителя старинного рода казацкой старшины). Восстанавливалось крупное помещичье землевладение, а крестьяне получили право собственности на часть общинных земель. При этом существовали хлебная монополия и продналог.

Работать всё это не могло, потому что крестьяне уже захватили немалый клин помещичьей земли и делиться им не собирались. Выплачивать налог они тоже не хотели (так же, как не хотели участвовать в большевистской продразверстке). В общем, такая политика привела к массовым крестьянским восстаниям, и именно повстанцы обеспечили петлюровскую армию живой силой…

В этих условиях Скоропадскому нужна была своя армия, но тут возник вопрос уже у немцев. Им была нужна на Украине именно украинская власть – их задачей было надолго оторвать Украину от России, сделав её своим продовольственным и сырьевым придатком. С политтехнологической точки зрения такая власть более эффективно должна была вписаться в атмосферу общеевропейского национального подъёма.

Отсюда следовало недоверие офицерам русской императорской армии, которые в подавляющем большинстве были «единонеделимцами». Собственно, немцы им не доверяли ещё и потому, что это были вчерашние враги. В общем, создавать для гетмана русскую армию было нельзя. А попытки создать для гетмана украинскую армию привели к увеличению численности войск Петлюры.

Вообще, социалисты и большевики вписались в упомянутую атмосферу хорошо, а сам Скоропадский вписался, наоборот, плохо – ему поминутно вспоминали генеральские погоны и высокое положение при дворе. Ну и, разумеется, стремление опереться на имперские кадры. А не имперских, как вы понимаете, не было – у Украины отсутствовала автономия, подобная польской, финской или хотя бы галицкой в Австро-Венгрии. Да и сам гетман позже писал так: «я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении». Нормальная, в общем-то, патриотическая позиция, но в современной, например, Украине пан гетман точно попал бы на «Миротворец».

Созданное немцами «эффективное правительство» оказалось неэффективным, не имеющим военной силы для того, чтобы претворять свою программу в жизнь. А без военной силы в условиях Гражданской войны ничего не работало – традиционные механизмы осуществления власти отказали. Сила же была только у немцев, которые и осуществляли власть за бессильного гетмана. Но в ноябре 1918 года началась революция в Германии и реальную власть осуществлять стало некому…

Гетман бросился за поддержкой к Антанте, но:

а) у союзников тоже не было военной силы (вспомним обсуждение «сербских квартирьеров» и «сенегальцев роты» в «Белой гвардии»);

б) союзники сами были сторонниками «единой и неделимой», поскольку им задолжала именно единая Россия, а не ворох сравнительно мелких государственных образований, чья способность платить по счетам была сомнительна.

14 ноября гетман издал «Грамоту о федерации Украины с Россией», которая предусматривала воссоздание единого государства, в котором «Украине предстоит занять одно из первых мест, потому что от неё исходил порядок и законность края, и в её пределах первый раз свободно жили все униженные и угнетённые большевистским деспотизмом граждане бывшей России».

Но в ночь с 13 на 14 ноября в Белой Церкви была создана Директория УНР во главе с Петлюрой и Винниченко. И широкая общественность восприняла (в общем – правильно восприняла) «грамоту» как крик о помощи. Примерно таким же образом было воспринято срочное формирование офицерских дружин, в которые пошли далеко не все сторонники Белой армии.

Вот Алексей Турбин и говорит: «“Хай живе вильна Украина, от Киева до Берлина”. Полгода он издевался над всеми нами. Кто запретил формирование русской армии? Кто терроризовал население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? – Гетман! Кто развёл всю эту мразь с хвостами на головах? Сам же гетман. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, он, небось, начал формировать русскую армию. И теперь в двух шагах враг, а у нас дружины, штабы».

В сходных выражениях описывает ситуацию Константин Паустовский: «Петлюра всё туже затягивал петлю вокруг Киева. Тогда гетман Скоропадский выпустил приказ о мобилизации всех без исключения мужчин от 18 до 35 лет. (…) Я считал себя гражданином Российской Федеративной Республики и потому никаким гетманским приказам не должен был, да и не хотел подчиняться».

Как видим, никакого «хитрого плана» у гетмана не было, а было реагирование на требования новых хозяев. А иначе и быть не могло – гетманская Украина существовала за счёт внешних источников легитимности и должна была проводить политику в их интересах.