Текст книги "Игра без правил"

К этому выводу Михаил Павлович пришел однажды вечером, задержавшись на работе.

«А не позвонить ли мне самому, – сказал себе Котенев, листая министерский справочник, – так, мол, и так, драгоценный Сергей Владимирович, решил вот побеспокоить, спросить, как ваши дела и здоровье, и заодно намекнуть на необходимость вновь встретиться и побалакать за чашечкой кофе и рюмочкой коньяку. Откажется? Невероятно. Он ждет моего звонка, как командующий армией ждет появления белого флага на башнях осажденной им крепости. Итак, придется звонить? Обстоятельства вынуждают».

Невольно скорчив кислую мину, Михаил Павлович набрал номер служебного телефона Курова. В наушнике щелкнуло, потом чередой пошли долгие, равнодушные гудки.

«Неужели этот счастливчик может себе позволить вовремя уходить домой?» – с недоверием подумал Котенев, отыскивая номер квартирного телефона Сергея Владимировича.

Но и дома никто не подходил – все те же долгие гудки. С ожесточением бросив трубку, Михаил Павлович закурил и уставился на телефонный аппарат: ждать, снова ждать и не знать, какие еще каверзы придумал Куров? Нет, это выше его сил. Но где отыскать Сергея Владимировича? Позвонить разве кому из общих знакомых и, спрятав свой интерес за пустой словесной шелухой обычной болтовни, выспросить, где он?

Однако, к его удивлению, телефон вдруг зазвонил сам. Немного поколебавшись, – кто бы это в такой час, да еще по служебному номеру? – Котенев снял трубку.

– Слушаю.

– Здравствуйте, уважаемый Михаил Павлович! – Черт возьми, удивительно знакомый голос. Ба, да это, похоже, опять объявился хитроумный грек?

– Если не ошибаюсь, меня вновь беспокоит уважаемый Лука Александриди? – не без ядовитого сарказма осведомился Котенев. – Чем порадуете?

– Не ошибаетесь, – без тени смущения откликнулись в трубке, – порадую, если вы готовы порадоваться.

– Смотря чему, – хмыкнул Михаил Павлович.

– Сдается, вы хотели переговорить с одним нашим общим знакомым? Или, может быть, я принимаю желаемое за действительное?

– Набиваетесь на комплимент? – несколько изменив тактику, вкрадчиво поинтересовался Котенев. – Вы же не стареющая женщина, постоянно требующая подтверждений любви?

– Уходите от прямого ответа, – равнодушно констатировал Александриди, – не хотите, как говорят китайцы, потерять лицо? Резонно, и я уважаю чужие желания.

– Спасибо, – не удержавшись, съязвил Михаил Павлович, но грек не обратил на это внимания.

– Будем считать, что вы все-таки желали переговорить. Согласны? Тогда у меня есть встречное предложение: как насчет уик-энда? Где вы собираетесь его провести? Ах, никаких конкретных планов. Тогда все чудесно. В вашем почтовом ящике найдете билет на самолет до Риги, а там вас встретят.

– Снова обманете? – посмеялся Котенев. – Один раз я уже сидел в ресторане, правда, все было оплачено, но зато потом…

– И в Риге будет то же, что после ресторана. Вы поняли? А встречать вас буду я и доставлю до места…

Приехав домой, Михаил Павлович со смешанным чувством недоверия и тревоги открыл почтовый ящик – там в белом конвертике лежал билет на утренний субботний рейс до Риги. Чудеса?..

Итак, он летит на встречу с Куровым: окольными путями удалось узнать, что тот отдыхает в Прибалтике. Сюзерен решил призвать пред свои очи будущего вассала? Похоже, Сергей Владимирович потребует ответ на поставленный вопрос и больше не позволит увиливать. Что ж, придется отвечать, и ответ этот теперь может быть только положительным – вступая с Куровым в единоборство, больше потеряешь, чем приобретешь.

В Риге его встретил пожилой человек с унылым длинным носом. Подойдя к Михаилу Павловичу, он доверительно взял его под локоть и знакомым голосом сказал:

– Я – Александриди. Как видите, на сей раз все без обмана? – Лука засмеялся и увлек Котенева к машине. Сам сел за руль и предупредительно открыл дверцу. – Прошу. Не стоит задерживаться, – поглядывая в зеркальце на усаживавшегося на заднее сиденье Михаила Павловича, сообщил грек, – вам сегодня же лететь обратно. Не волнуйтесь, доставлю прямо к самолету.

Дорогой молчали. Александриди вел машину уверенно, видимо, маршрут был ему хорошо знаком. Михаил Павлович глядел в окно и тоже не нарушал молчания.

Подъехали к глухим воротам, грек посигналил, и ворота открыли. У крыльца большой дачи машина остановилась, и Котенев вышел. На ступеньках стоял Сергей Владимирович – посвежевший, загорелый, он лучился доброжелательной улыбкой:

– Искренне рад. Как долетелось?

– Нормально, – проходя следом за хозяином в дом, отозвался гость.

– Дела осложнились? – хитро прищурился Куров, вводя Михаила Павловича в стилизованную под библиотеку комнату. На небольшом столике, накрытом на две персоны, были сервированы закуски: копченый угорь, хрустальная вазочка с икрой, тонко нарезанный белый хлеб, розовая ветчина, масло. – «Аэрофлот» стал жаден, – потирая руки, засмеялся Сергей Владимирович, – не накормит, не напоит. Присаживайся, закусим, чем Бог послал.

– Я вижу, он вас не оставляет, – хмыкнул Котенев.

– Не оставляет, не оставляет, – доставая бутылку и разливая по рюмкам марочный коньяк, согласился хозяин. Предваряя вопросы, пояснил: – Дом не мой. Хороший знакомый нашей семьи предоставляет нам с женой убежище на время отдыха. Но говорить здесь можем вполне свободно. Итак, дела осложнились?

– Осложнились, – вынужденно признал Михаил Павлович, – иначе я сюда не полетел бы.

– Понимаю, – кивнул Сергей Владимирович. – Хочу расценивать твое присутствие здесь как согласие на сделанные ранее предложения. Или я слишком поторопился с выводами?

– Не поторопились, – выдавил из себя Михаил Павлович, не поднимая глаз. – Я согласен.

И сразу стало легче, как будто камень с души упал и покатился под гору, унося с собой бессонные ночи, раздумья, тревоги и страхи. Пусть теперь за всех у драгоценного Сергея Владимировича голова болит.

– Прекрасно. – Хозяин снова наполнил рюмки. – Дела, я полагаю, скоро пойдут на лад. Компаньоны проявят должное понимание и войдут в ваше положение, а вам надо потихоньку начинать новое дело. Люди нашего круга хотят хорошо отдыхать и надежно вкладывать деньги. Вот этим мы с вами и займемся. Кстати, не забудь, дорогой Михаил Павлович, что теперь с тебя причитается пятьдесят процентов с оборота.

Котенев чуть не подавился рыбой – пятьдесят процентов?!

– Да это же грабеж средь бела дня!

– Что поделать? – предупредительно наливая гостю стакан воды и подавая его, примирительно произнес Куров. – Таковы правила игры: диктовать условия – право сильного! Зато теперь все пойдет отлично, если, конечно, не будут нарушены соглашения. Лучше терять половину, чем все.

Вид у Сергея Владимировича такой домашний, голос ласковый. Трудно поверить, что именно этот человек берет тебя безжалостной рукой за горло и начинает душить, не давая ни глотка свежего воздуха.

Нет, он не станет тебя душить в буквальном смысле, но многочисленные вассалы его теневой империи, связанные друг с другом разными узами – денежными, родственными, деловыми, бюрократическими и еще бог знает какими, – немедленно придут в движение.

– Я верю, – сказал Михаил Павлович и встал. – Спасибо.

– У нас еще есть немного времени, – поглядел на часы Сергей Владимирович. – Погуляем по саду? Может, на пляж? А то быть рядом с морем и не окунуться…

В город Котенева отвез все тот же Лука Александриди. Видимо зная о положительном результате переговоров, он всю дорогу без умолку болтал, рассказывая занятные истории и пикантные анекдоты. Надо отдать должное – рассказчик грек был неплохой, и ему часто удавалось вызвать у своего хмурого пассажира улыбку.

Вручив Михаилу Павловичу билет, Лука проводил его и помахал на прощание рукой, обещая непременно позвонить.

«Видимо, Куров решил приставить ко мне именно его, – понял Котенев, выходя на летное поле. – Что ж, Александриди для меня пока ничем не лучше и не хуже других. Поглядим, как все начнет поворачиваться, поглядим…»

В Москве было уже темно. Выстояв в очереди, Михаил Павлович сел в такси и привычно назвал водителю домашний адрес.

Около своего подъезда он попросил остановиться и расплатился. Выйдя, посмотрел вслед отъехавшему такси и немного постоял на воздухе с сигаретой – не хотелось сразу подниматься домой, окунаться в привычную обстановку, да и где-то в глубине души занозой сидела вина перед Лидой. Сегодня, скорее всего, удастся избежать разговора, а завтра он сошлется на неотложные дела и закатится к Татьяне – она всегда ждет, всегда рада, всегда свежа и желанна и никогда не заводит нудную пластинку просьб, причитаний и всхлипываний. Ах, как же важно для мужчины, чтобы женщина, живущая с ним, никогда его не выводила из себя, всегда была привлекательной и ласково-спокойной, заботливой и ненадоедливой. И как редко случается в жизни видеть рядом с собой такую женщину.

Бросив окурок сигареты, Михаил Павлович вошел в подъезд. На стоявшие неподалеку «жигули» с двумя пассажирами он не обратил никакого внимания…

Один из сидевших в «жигулях» поглядел на часы и буркнул:

– Прибыл. Десять уже. Может, будем рулить к себе? Вряд ли он сегодня куда наладится.

Второй согласно кивнул и плавно тронул машину с места…

Вот и разгорелось лето – пыльное, городское, с огромными очередями за авиа– и железнодорожными билетами, мороженым, прохладительными напитками. Днем под палящими лучами потихоньку плавится асфальт и висит над магистралями, забитыми транспортом, неистребимая синеватая дымка.

Снова душно и маетно в поездах дальнего следования и электричках, увозящих горожан к их фанерным скворечникам на шести сотках, громко именуемым дачными или садовыми участками. Есть в столице и дачный трест, но только он не для всех, далеко не для каждого – нужно обладать достаточным весом в неистребимом бюрократическом братстве, сидеть в определенном кресле, чтобы в дачном тресте стали с тобой говорить и предложили прелестную дачку недалеко от Москвы. Поэтому и мотаются не имеющие кресел горожане аж за сотню километров, чтобы за световой день успеть прибить незнамо как и где добытые дощечки.

В погожий выходной летний день серенький «москвич» пробрался проселком к лесной глуши и встал перед плакатом, призывающим беречь лес от пожара. Хлопнули дверцы, вышли двое – потягивающийся от усталости дальней дороги Аркадий Лыков и озабоченный Витя Жедь, с корзиной и хозяйственной сумкой в руках.

Отдав корзину Аркадию, Жедь тщательно запер двери машины и, подергав их за ручки, повел приятеля в лес.

Шли молча. Усыпанная порыжелой прошлогодней хвоей земля глушила звук шагов. Аркадий зевал – плохо выспался, а вставать пришлось рано. До поздней ночи Лыков ломал голову над данными, которые удалось собрать о Михаиле Павловиче, и прикидывал – как получить еще более достоверные сведения? Олег Кислов обещал собрать хитрый аппарат, дающий возможность прямо из машины подслушивать телефонные разговоры. Пришлось повозиться со схемой, но теперь, похоже, дело пошло на лад, и скоро все телефонные переговоры Михаила Павловича будут известны.

Анашкин тоже не сидел сложа руки – добыл машину, сам перекрасил и сменил номера.

Дело свое Гришка знал – в этом Аркадий успел убедиться. Посетив тихий дворик с гаражом, откуда Ворона увел автомобиль, он не заметил ни малейших следов тревоги или появления там милиции, хотя прошло уже много дней. Не зря Анашкин долго выискивал и нашел-таки, где угнать так, чтобы не скоро спохватились. Зато теперь можно прослеживать перемещения Михаила Павловича. По номеру телефона нашли его работу, выследили машину, знают, где он живет, где квартирка его любовницы, у которой он часто бывает, известны в лицо его жена, кое-какие знакомые. Но медленно все, ой как медленно.

Витя Жедь шагал торопливо, сдвинув на затылок потертую кепку и крепко сжав толстыми пальцами ручки хозяйственной сумки. Ему было жарко и маетно, от долгого сидения за рулем противно прилипла к спине майка, а впереди обратная дорога, и есть неотложные дела в городе, куда надо обязательно вернуться к обеду. Хорошо, что идут на знакомое местечко, бывал тут как-то, когда еще горбатился на заводе. Профсоюз организовал вылазку за грибами на автобусе – тогда-то Витек и приметил глухие урочища и сырые овражки, чуть не по пояс заросшую травой длинную полянку посреди леса. Помнится, выпили лишку с приятелями, захотелось подурачиться, поерничать на воле. Вот он и вышел на полянку, приложил руки рупором ко рту и завопил что было мочи:

– Ого-о-о! Эй! Ау-у!

И прислушался, ожидая ответного многократного эха, гуляющего между стройных стволов. Да только вышла промашечка – бор словно проглотил его крик.

Приятели давай сперва потешаться, а потом тоже кричали, но бор упрямо спрятал в своей мрачной сырой глубине и их голоса. Покричали, покричали и притихли, даже хмель несколько сошел – стало как-то не по себе. Плюнули и ушли – пропало всякое желание куролесить, – но память об этом глухом и странном месте осталась. Туда Жедь и вывел Аркадия.

Присели под кусточком, закурили, шаря глазами по зарослям на другой стороне – нет ли там кого, не забрели ли на поляну сборщики ягод, грибов или целебных трав? Нет, похоже, никого. Тогда Витек открыл сумку и, порывшись в ней, вытащил завернутый в промасленные тряпки тяжелый сверток. Развернул, и взору Аркадия открылось нечто, тускло блеснувшее сталью.

– Во! – Жедь подбросил на ладони облезлый наган. – К нему есть шестнадцать патронов. Сплошной расход с этими игрушками, хорошо еще, нужного человека отыскал и перекупил.

Следом за наганом из свертка появился плоский длинный ТТ, с расколотой и залитой эпоксидной смолой накладкой на рукояти, а потом пугающий своими размерами «люгер».

– «Парабеллум» – это вещь, – вытаскивая из его рукояти обойму, бормотал Витек, – девять миллиметров, не хрен собачий.

– Патроны ко всем есть? – взвешивая на ладони ТТ, спросил Лыков. – Попробовать бы надо, а то вдруг они не стреляют?

– Говорили, стреляют, – хохотнул Жедь. – Сейчас опробуем.

Открыв помятую жестяную коробочку из-под конфет, он высыпал на расстеленную тряпку горку патронов и ловко рассортировал их по калибрам.

– Гляди, – поманил он Аркадия, – из нагана стоит пару раз пальнуть, а на два полных барабана оставить. Мне говорили, что в случае чего лучше из нагана бить, у него гильзы не выскакивают. Ты себе чего возьмешь?

Лыков задумчиво перебрал арсенал и остановился на «парабеллуме».

– Правильно, – одобрил Витек, – а я с наганом буду. Гришке чего дадим?

– Не хватало еще его вооружать, – вскинулся Лыков. – Олегу дать пистолет, и достаточно. Кстати, все надо надежно спрятать до дела, нечего раньше времени раздавать.

– Спрячем, – заверил Жедь, – будь спокоен.

Он разложил патроны на неравные по размерам кучки.

– Ну, – еще раз осмотревшись по сторонам, Витек взял наган и вставил в каморы барабана желто поблескивавшие патроны, – опробуем?

Лыков кивнул и, подобрав комок сухой земли, подошел к толстому дереву. Начертил на его стволе неровный круг, а в середине его впечатал в расщелины старой коры остатки комка, как центр импровизированной мишени. Отсчитав двадцать пять шагов, Аркадий повернулся и, вскинув «парабеллум», выстрелил.

Бум, бум… Метнулась испуганная выстрелами птица, сидевшая в кустах. Брызнули мелкие щепки, взметнулось легкое облачко пыли от разбитой пулями коры, и стало видно две дырки рядом с осыпавшимся комком земли.

– Прилично, – одобрил Жедь и поднял наган.

Бом, бом… Снова с легким шорохом осыпалась расщепленная кора. Рядом с первыми двумя дырками на стволе дерева появились другие, поменьше диаметром.

– Хватит. – Лыков придержал руку Жедя, хотевшего снова выстрелить. – Солнышко высоко, давай собираться обратно. Кстати, как с остальными делами?

– Нормально, – бережно упаковывая оружие и пряча сверток в сумку, откликнулся Витек. – Бумажки нам будут, поскольку человечка я отыскал и деться ему от меня некуда. А вот одежка? Морока с ней, добывать надо, перешивать.

– Ладно, – подумав, согласился Аркадий, – но с бумагами поторопи, время не ждет.

Жедь согласно кивнул и подхватил за ручки свою клеенчатую сумку. Чиркнув спичкой, прикурил и повел к тропинке, торопясь выбраться на проселок, где остался его «москвич».

Шагая следом за Витьком и глядя в его круглую, успевшую покрыться слоем жирка спину, туго обтянутую мокрой на лопатках майкой, Лыков подумал, что скоро они встретятся лицом к лицу с Михаилом Павловичем и бог знает, какой будет встреча, – им надо во что бы то ни стало взять свое, а ему – удержать и не отдать. Вот тут и пригодится последний аргумент, оставляющий в стволах деревьев дырки…

В эфире шелестело, шуршало, как будто там, в неизведанных глубинах, старательно пересыпали песок на громадных листах фанеры. Крутя ручки настройки, Кислов усмехнулся – вот, неожиданным образом пригодился давний разговор со случайным знакомым, оказавшимся главным инженером телефонной станции.

Ехали, помнится, в одном купе на юг, болтали о всякой всячине, перескакивая с одной темы на другую, пока речь не зашла о телефонах. Собеседник сразу оживился, чувствуется, сел на любимого конька, и понес, жалуясь на абонентов, подолгу занимающих дорогостоящие линии. Тогда-то Олег и услышал о том, что телефонная связь, оказывается, крайне ненадежна и умелый человек вполне может сделать приборчик, позволяющий прослушивать разговоры частных лиц, – инженер даже набросал примерную схемку на бумажной салфетке, которую Кислов, еще не отдавая себе отчета зачем, спрятал в карман.

Нет, государственных секретов при помощи этого приборчика узнать не удастся – такие переговоры ведутся по специально защищенным линиям, но обычный абонент не имеет дорогостоящих приспособлений и даже не подозревает, что в любой момент может стать жертвой умельца, изготовившего себе хитрую игрушку и готового слушать, о чем говорят в телефонную трубку. Правда, приборчик пришлось усовершенствовать, – спасибо, Лыков помог, – зато теперь все переговоры Михаила Павловича Котенева – уже известна и фамилия – стали достоянием ушей Олега.

Настроившись, он терпеливо ждал, когда раздастся характерное потрескивание, означающее, что прослушиваемый абонент начал набирать номер, или зазуммерит, когда его будет вызывать на связь другой абонент.

Олег поглядел на уютно устроившегося за рулем Гришку – тот откинул голову, сладко посапывает. К губе прилип окурок потухшей сигареты, рот полуоткрыт, на плохо выбритой щеке остались кустики неаккуратной щетины. Прост, как амеба, – живет, пьет водку, угоняет машины, лихо водит их и тоже ждет, когда ему прямо в руки свалится богатство. Интересно, если дать оружие Анашкину, пустит он его в дело?

Еще раз поглядев на дремавшего за рулем Ворону, Олег решил, что Аркадий и Жедь правы – нельзя Гришке доверять пистолет: хлопнет человека и не поморщится. Чего ему, если уже сидел в тюрьме, а всем известно, какие там нравы и обычаи. Сам Кислов стрелять в людей не намеревался ни при каких обстоятельствах. Но и возможность разбогатеть нельзя упустить.

Деньги, деньги… Все упирается в них, как бы ни пытались внушить обратное на собраниях и в печати. Поди попробуй чего сделай, если у тебя денег нет? Шиш чего получишь, да еще поглядят как на придурка. Даже медики теперь лечат только за бабки. В обычный прием в поликлинике та же самая врачиха, которая вечером в кооперативе являет собой саму предупредительность и внимание, смотреть на тебя не хочет. Брезгливо оттопыривает нижнюю губу и с выражением презрительной скуки на лице выслушивает жалобы на болячки. Что же мы видим? За получаемую заработную плату она не знает, как и чем тебя лечить, а только пропикает по радио шесть вечера – становится другим человеком и классным специалистом?

Клятва Гиппократа? Какая там клятва, каждый только и ждет, как бы отгрызть кусок побольше из доходов другого. Чему и кому верить – собственным глазам и кошельку или лозунгам?

В приемнике раздался характерный треск – Михаил Павлович или его супруга набирали номер. Кислов подобрался и чуть повернул колесико настройки. Сработало, пошли долгие гудки, потом щелкнуло, и незнакомый голос ответил:

– Слушаю.

– Привет, Рафик… – Это говорит Котенев.

– Объявился? – с иронией спросил неведомый Рафик. – Раскатываешь где-то, а мы тут как в глухой обороне.

– Перестань ныть, – оборвал его Котенев, – все нормально.

– Да? Ты так полагаешь? – с издевкой переспросили на другом конце провода. – У меня несколько иное мнение.

– Я тебе сказал: все нормально, – повторил Михаил Павлович. – Соглашение достигнуто, и, можно сказать, получены гарантии. Очень мило пообщались. Недавно мне звонили и сообщили, что прежние договоры с постоянными смежниками остаются в силе. Так что, дорогой Рафаил, не вешай нос и засучай рукава.

– Ты не шутишь? – несколько изменил тон собеседник Котенева. Теперь в его голосе угадывалось сдержанное ликование и заметное облегчение.

– Какие шутки? Разве этим шутят?

– Ну, слава богу, – начал отдуваться Рафаил, – наконец-то! Ты Сашке уже звонил?

– Нет, ты позвони сам, а то у меня еще дела…

Коротко запикало в динамике, и Олег снова покрутил ручку настройки, заглушая надоедливый зуммер отбоя.

Ну, будет сегодня их подопечный еще крутить телефонный диск или уже успокоился, переговорив с Рафаилом? Сейчас, может быть, отправится в ванную, а потом завалится под теплый бок жены, привычно погладив его и не вкладывая в скупую ласку ни желания, ни тепла, ни призыва к близости?

За то время, что он провел вместе с Гришкой около подъезда Михаила Павловича, Олег не раз видел супругу Котенева. Интересная женщина, приятная, чувствуется, не злая, домовитая, но отношения у нее с мужем натянутые. Она же не может знать, что и ее телефонные разговоры с подругами, в которых прорываются скупые жалобы на холодность и сложность отношений с Михаилом, прослушиваются сидящими в машине незнакомыми парнями, тайком пробравшимися в ее частную жизнь, скрываемую ото всех.

Да, пожалуй, сегодня Михаил Павлович решил отдохнуть. И ему никто не звонит.

– Заводи. – Кислов толкнул в спину дремавшего Ворону.

– Чё, возвращаемся? – Гришка потер кулаками глаза и включил зажигание, прогревая мотор. – Время вроде еще не вышло.

– Какая разница, – буркнул Олег, – полчаса раньше, полчаса позже? Не до утра же нам здесь торчать? Контролеров нету.

Анашкин хмыкнул и потихоньку тронул с места, выруливая к выезду на автостраду. Кислов выключил прибор и откинулся на спинку сиденья, утомленно полуприкрыв глаза, – хватит с него ожиданий и раздумий, надо приступать к делу, а не строить из себя джеймсов бондов. Так он завтра и скажет Аркадию, когда встретятся у Вити Жедя.

За последнее время машинный зал стал для Аркадия столь же привычным, родным и знакомым, как собственная тесная квартирка. Кивнув дежурному, Лыков прошел к пульту и сел на стул, готовясь к новому разговору с машиной, – что-то она выдаст сегодня, чем порадует или огорчит своего тайного хозяина, затеявшего с ее помощью собственные игры?

Собранные дополнительные данные уже введены в память машины, поставлена задача, заданы вопросы. Но почему закрадывается в душу страх при ожидании ответа, болезненно сжимается сердце и потеют ладони?

По экрану дисплея побежали первые строки ответов. Аркадий подался вперед, впившись взглядом в маленькие зеленовато-серые буквочки – ну, есть ли в них то, чего он так нетерпеливо ждет, забывая про сон, дела, развлечения?

Прочитав ответы, он обессиленно откинулся назад, чувствуя в себе опустошение и чудовищную усталость, как после тяжкой работы: хитрая машина наконец-то удовлетворилась собранной информацией и начала давать нужные ответы. Теперь он на коне, теперь ему и черти не братья, не говоря уже о всех остальных.

Снова засветились бегущие строчки на экране, торопливо подгоняя буковку к буковке, словно машине передалось нетерпение Лыкова и она желала удовлетворить его как можно скорее. Жадно читая, Аркадий делал пометки на листах блокнота, не забывая поглядывать в сторону дежурного – сегодня в зале сидит ленивый парень, ему всегда скучно, и он вполне может поинтересоваться, чем занят младший научный, пробивший у самого Афанасия разрешение пользоваться заграничным монстром.

Ну, кажется, все. Больше сегодня из своей гадалки ничего не выжать, если не подкормить ее новой информацией, но и того, что она дала, хватит с избытком. Остановив выполнение программы, Аркадий «убрал мусор» на диске, попрощался с монстром, который, расставаясь с «пользователем», с заморской деликатностью пожелал ему успехов.

Пожав на прощание руку ленивому дежурному, Лыков вышел из зала и со вздохом облегчения закурил. Теперь, не дожидаясь городского транспорта, рысцой к метро. Окончательно все продумаем дома, устроившись на любимом диване, – будет чашечка кофе, сигаретный дым поплывет по комнате, принося с собой видения, словно Аркадий уже действует, пришел к Котеневу, говорит с ним, слышит его ответы и, пока еще все происходит только в его воображении, может изменить их, как и последовательность действий, успеть придумать другие слова и при желании начать все сначала.

Дорога до дома промелькнула в один миг, словно перед глазами менялись знакомые картинки. Кто-то из попутчиков читал, кто-то дремал, уронив голову на грудь; двое лохматых парней, стоя у дверей вагона, громко обсуждали вчерашнюю выпивку. Один из них грубо выругался, сетуя на дороговизну проклятой водки.

Придя к себе, Аркадий наскоро перекусил и, положив рядом с собой сигареты, растянулся на диване.

Итак, надо начинать? Машина советует не тянуть – вышли, пусть даже случайным образом, на верхушку подпольной структуры: Котенев, его друг Рафаил и некий Лушин. Известна и любовница Михаила Павловича – Татьяна Ставич.

Витя Жедь сделал все, о чем говорили, – добыл оружие, патроны, подготовил документы. На все это ушли деньги, и немалые: теперь если объявят в институте распродажу, то на носовой платок не наскребешь. Хорошо еще, Жедь свои вложил, надеясь вернуть их при удачном исходе предприятия. А почему, собственно, надо думать о неудаче? Варианты просчитаны, силы определены, как в шахматной задаче, когда белые начинают и выигрывают. Только в шахматах все всем известно, а Котенев не может ничего знать – для него силы Лыкова скрыты туманом и будут подобны снежной лавине, неожиданно обрушившейся на голову.

Однажды Аркадий читал в воспоминаниях старого литератора о том, что Юрий Олеша предлагал ввести в шахматную игру новую фигуру – дракона. По его мысли, она должна быть сильнее ферзя и прочих фигур, ходить, не придерживаясь никаких правил, и стать практически неуловимой для противника. Вот они и станут таким драконом в партии с Котеневым и его компанией!

Следует, конечно, учесть советы хитрой машинки – западный монстр высказал предположение о подчиненности Михаила Павловича более сильной структуре. Какие неожиданности могут ждать с этой стороны и какова эта структура, кто в нее входит и где она таится, в каких углах и под какими личинами прячутся ее функционеры? Хотя в мире все построено по одному и тому же принципу: сильный угнетает слабого или съест его, а в данном случае – сильный сам Аркадий и его приятели. На их стороне неожиданность, информация, продуманность и четкость действий.

«Завтра, – решил Лыков, закуривая новую сигарету, – прямо завтра и начать. Утром предупредить Жедя, чтобы Анашкин и Олег были наготове, проследить, как станет вести себя подопечный Михаил Павлович, и начать. Хватит сомнений и ожиданий!»

Улыбнувшись, он устало прикрыл глаза и, уже проваливаясь в сон, подумал, что завтра он станет состоятельным человеком, а тогда… Додумать не успел – слишком велики оказались усталость и желание спать.

Часы на столе в очередной раз мигнули и высветили на табло единицу, восьмерку и два зеленоватых нуля – шесть вечера.

За дверями кабинета давно затихла машинка секретарши, умолкли надоевшие телефоны, можно в спокойной обстановке выкурить вечернюю сигарету и не спеша отправиться вниз, сесть за руль и покатить домой – к привычному теплу квартиры, ужину на кухне, разговору с женой. Или поехать к Татьяне? Протянуть руку к телефону, снять трубку, набрать номер и, услышав ее голос, сказать, что все изменилось, он передумал и сегодня ночует у нее?

Стоит ли затеваться? Лида ждет – сегодня ей обещан вечер в тесном семейном кругу, хотя так неохота возвращаться к тому, что давно стало немило. Да что там немило – гнетуще, похоже на каторгу! Нет, гнетут не обстановка квартиры, мебель, ковры или картинки на стенах, а отношения с Лидой: молчаливо-напряженные, чреватые взрывом, после которого, видимо, уже никогда между ними ничего не склеится. Жалко? Как ни странно – да, отчего-то жалко оставить ее совсем одну.

Котенев примял в пепельнице сигарету и поглядел на часы – задумался, засиделся, а времени уже половина седьмого, и что-то нет желания ехать к Татьяне в таком настроении. Хорошо, когда все хорошо, а так не будет желанного праздника в душе, только испортишь вечер и ей и себе.

Спустившись вниз, он привычно кивнул вахтеру и минутку постоял на широком крыльце – домой не хотелось. Но потом, пересилив себя, решительно направился к машине, отпер дверцу и сел за руль…

Ужинали, как всегда, на кухне. Тихо бормотал телевизор, мелькали на экране картинки далекой, чужой жизни, в которой царят апартеид и безработица. Помешивая ложечкой в чашке, Михаил Павлович лениво следил глазами за кадрами телехроники и скептически усмехался: сахарок-то давно по талончикам, а по телевидению об этом ни гугу, хотя не раз до того клятвенно заверяли, что все есть и каждому хватит.

Лида убрала посуду, села напротив, откинув волосы со лба, подвинула ближе к мужу вазочку с вареньем.

Опустив глаза, Котенев увидел, как беспокойно шевелятся пальцы жены, словно она вяжет невидимые мелкие петли замысловатого узора.

«Сейчас начнется, – отстраненно подумал он. – Опять заладит свое». Но, как ни странно, эта мысль не обеспокоила, а прошла краем, словно не задевающие душу телекартинки.

– Виталик письмо прислал, – привычно вздохнула Лида.

– Что? – сделав непонимающее лицо, повернулся к ней Михаил Павлович, все еще лелея в душе надежду, что разговора не будет, что она ограничится только упоминанием о письме и не станет дальше развивать неприятную тему.

– Я говорю, Виталик прислал письмо, – с упрямым вызовом повторила Лида, и Котенев понял, что его надеждам не суждено сбыться.

– А-а-а… Письмо. – Он вкусно отхлебнул из чашки и, поставив ее на блюдечко, сдержанно зевнул, всем своим видом показывая: сегодня нет намерения обсуждать набившие оскомину проблемы. – Ну, и что пишет твой братец?

– Михаил, неужели ты не можешь ему помочь? – Губы у Лиды задрожали. – Я столько раз тебя просила, умоляла…