Текст книги "Игра без правил"

Доев, он отнес грязную посуду к окну мойки и, случайно услышав чужой разговор, приостановился.

– Неужели не был на «Риге»? – быстро орудуя ложкой, спрашивал у приятеля лохматый парень в клетчатой рубахе. – Ну, старик, ты даешь! Натуральный нэп, паноптикум нравов, звериный оскал конкуренции. Сходи, не пожалеешь.

– Прямо у метро? – интересовался собеседник.

– Ну да, доедешь до «Рижской», а там не заблудишься.

«Рижский рынок», – понял Ворона. А что, не съездить ли и ему туда, поглядеть, как выразился лохматый, на звериный оскал? Чем черт не шутит, вдруг да и повезет в чем? Может, кого встретит из старых знакомых или чего разузнает? Терять все одно нечего и спешить тоже некуда – на постную теткину физиономию еще успеет налюбоваться…

Рынок его оглушил гомоном толпы, обилием ларьков и прилавков, пестротой товаров и бешеными ценами. Люди сновали без всякого смысла взад-вперед, толкались, приценивались, отходили разочарованные, и, потолкавшись с полчаса среди них, Анашкин слегка ошалел.

В углу, окруженный любопытной толпой зевак, немолодой щербатый мужичок предлагал сделать любому желающему цветную татуировку по избранному трафарету – хочешь, наколют профиль бывшего «вождя трудящихся всей земли», хочешь, хризантему, а если позволяют средства, то разукрасят спину картиной в семь цветов.

– Модно на Западе, – авторитетно разъяснял щербатый, – даже миллионеры с наколками. У нас все как положено, с гарантией от СПИДа. Машинка японская, иглы и тушь остались в прошлом веке. Красители импортные, цвета от времени не теряют.

Вороне отчего-то стало стыдно за свои блекло-синие разводы татуировок, и он ретировался, потихоньку выбравшись из толпы зевак, слушавших щербатого.

Рядом продавали картины, поражавшие кричащими цветами анилиновых красителей. Полная женщина с презрением глядела на проходивших мимо и зычно расхваливала свой товар. Буквально в шаге от нее бойко принимали деньги за вафельные трубочки, а дальше сноровисто отпускали чебуреки. Рослые парни терлись рядом с продавцами, мелькали в толпе серые форменные милицейские рубахи с погонами и фуражки с красным околышем, уносимые людским водоворотом.

«Нет, – подумал Гришка, – как ни вертись, а задница все одно остается позади. Придется, видно, сползать по адресочку, который шепнули в зоне. Среди братии на рынке мне явно делать нечего, и тут я чужой».

Адресок, по которому он надумал отправиться, внушал сомнения в своей достоверности – Выставка достижений, детский фотограф по имени Леонард Дмитриевич. Хотя чего гадать и раздумывать – до выставки отсюда рукой подать.

Верный своим принципам, до ВДНХ Ворона поехал на троллейбусе, а на территорию выставки проник без билета, проскользнув мимо бабок-контролеров с толпой экскурсантов.

Увидев молодого парня с фотоаппаратом, поджидавшего клиентов около Чебурашки и Крокодила Гены, сделанных в человеческий рост из тряпок и папье-маше, Анашкин подошел к нему:

– Леонарда Дмитриевича знаешь? Тоже фотограф.

– Прямо, – не удостоив Гришку даже взглядом, лениво ответил парень. – У фонтана работает, не заблудишься.

Ворона поплелся к фонтану, злобясь на собственную неудачливость, усталость в ногах и припекающее солнце, – вот она, свобода, о которой он днем и ночью мечтал в зоне. Обиваешь без толку ноги то на ипподроме, то в гаражах, то в отделении милиции, то на выставке, пытаясь отыскать место под солнцем. Надоело, а дома тетка встретит надоевшим вопросом: как дела? Какие у него дела, что он, прокурор или министр? Все ждет от него чего-то, старая дура, может, думает, что он будет ее поить каждый день в знак признательности за долголетие и сварливый характер?

Леонарда Дмитриевича он заприметил сразу, безошибочно определив – этот средних лет тощий мужичок в старомодной шляпе-сеточке, столь любимой рыболовами и пенсионерами, и есть нужный ему человек.

Улучив момент, Ворона подошел ближе и, потянув Леонарда за рукав полотняного пиджака, шепнул:

– Я от Колчака.

– М-да, – иронично хмыкнул фотограф. – Адмирала давно шлепнули.

– Этот живой, лямку тянет, – ответил Гришка, услышавший условные слова отзыва на пароль.

– Погуляй часок, – показав глазами на очередь, попросил Леонард Дмитриевич, – потом поговорим.

Чертыхнувшись, Ворона потащился в тень и тяжело опустился на лавку, с трудом найдя свободное место: опять ждать, опять убивать время, опять мучиться неизвестностью. Съесть, что ли, мороженое? Но стоит только встать, как свободное место тут же займут.

Когда он вновь подошел к фотографу, тот был свободен. Присев на раскладной стульчик под большим зонтиком, он обмахивался свернутой газеткой. Заметив подошедшего Анашкина, приветливо улыбнулся, показав золотые коронки на передних зубах:

– Погулял? Ну, как там наш общий приятель?

– Трудится, – присаживаясь на корточки по привычке заключенных, лаконично ответил Ворона.

– На свободу с чистой совестью, – снова улыбнулся фотограф. – А ты давно откинулся?

– Недавно. Колчак сказал, помочь можете, к делу пристроить. Вот я и пришел.

– Молодец, – покосился на него Леонард Дмитриевич, словно оценивая возможности нежданного посетителя. – Паспорт получил?

Понимая недоверие фотографа, Гришка коротко описал ему знакомого по зоне, прозванного Колчаком, назвал адрес тетки, рассказал, за что получил срок и чего он хочет и ждет от Леонарда Дмитриевича. Тот молча выслушал, полуприкрыв набрякшими веками глаза, потом спросил:

– Права на вождение машины у тебя есть?

– Нету, – вздохнул Анашкин. Были бы права, он нашел бы себе местечко, а не шлялся по выставкам да ипподромам. – Любую тачку водить могу, а прав нету и отдадут еще только через год.

– Плохо, – пожевал губами фотограф, раздумывая о чем-то своем. – Денег я тебе дам на первое время, но надо будет отработать.

– Сделаем, – повеселел Ворона: кажется, лед наконец-то тронулся. Даже задаток предлагают.

– Скорее получай паспорт и приходи. – Сунув руку в карман необъятно широкого пиджака, фотограф вытащил пачку десяток и сунул в ладонь Гришке. – На, отработаешь потом. Поручитель у тебя серьезный, хочу надеяться, что не подведешь. У нас не профсоюз, сильнее будем. А люди по жизни должны ходить, как волки, стаей! Один пропадешь, запомни, сынок!..

Получение паспорта прошло буднично – моложавый майор из паспортного стола вручил красную книжицу в тонкой прозрачной полиэтиленовой обложке и пожал руку, пожелав всего доброго. Потом прочли нудную нотацию в кабинете начальника отделения, и это напомнило Гришке последний день в зоне, когда он ходил к «хозяину» колонии и, слушая его, торопил время, стремясь поскорее выйти за порог проходной.

Дома он отметил это событие с теткой: выпили и завалились спать – вот и весь праздник воссоединения с полноправными гражданами.

Утром, наскоро попив чаю, побрившись и сполоснув лицо холодной водой – одеколона в доме не водилось, поскольку его тоже можно пить, а к тетке захаживали разные люди, – Ворона заторопился на выставку, к Леонарду Дмитриевичу. Фотограф оказался на месте.

– Молодцом, молодцом, – листая новенький, пахнущий свежей типографской краской паспорт Анашкина, ласково щурился Леонард Дмитриевич, – как есть молодцом, не подвел старика. Хвалю. А я тут уже успел кое с кем парой словечек перекинуться, просил за тебя, бедолагу. Цени.

– Век буду благодарен, – заверил Ворона.

– Поглядим, – усмехнулся фотограф. – Ты вроде малый тертый, людей понимать должен, вот и определю тебя в помощь к одному уличному крупье.

– Чего? – непонимающе выкатил глаза Гришка. Никак свихнулся дед на фотографии, перестал мышей ловить: какие тут, в Москве, могут быть крупье, да еще уличные. Не в Чикаго живем.

– Да-да, – дробненько посмеялся Леонард Дмитриевич, – именно крупье. Наперсточки теперь дело прошлое, сильно взялись за них, закон издали или указ там, для меня разница невелика. Важно другое: подрезали крылышки деловой инициативе. Пришлось на рулеточку перейти. Отправишься ребяткам помогать, должок отрабатывать и на жизнь копеечку ковать, а там видно станет…

Крупье оказался молодым курчавым мужчиной крепкого телосложения. Пожав Гришке руку, он отрекомендовался Бобом и посвятил нового помощника в тонкости ремесла. Все оказалось довольно просто. Азартных людей в огромном городе хоть отбавляй, это еще и наперсточки показали, поэтому многим охота померить свои силы в состязании с изменчивой фортуной. К тому же не пропадает в наших людях стремление зашибить левую деньгу, чем всегда деловой человек должен воспользоваться.

Игрушечная рулеточка приобретается за гроши, но в умелых руках становится просто-таки золотой, особенно если руки, в которые попала рулетка, принадлежат голове, обладающей хитростью и инициативой. Можно просто играть и обирать простаков, можно замаскировать игры продажей лотерейных билетов «по выигрышу», продажей книг, всякой мелочи – в зависимости от обстоятельств. Приходится опасаться милиции, конкурентов из противоборствующих кланов – те опаснее стражей порядка: если нет своей охраны, то намнут шею, отнимут выручку и поломают инвентарь, чтобы не раскладывал столик с рулеткой в чужом районе. Задача у Вороны проста – стоять на стреме и вовремя предупреждать о появлении постовых, патрульных машин и конкурентов. Охрану несут другие люди, держит банк на рулетке сам Боб, а по завершении работы каждый получает долю.

Первый выход назначили на завтра. В действительности первым он был только для Анашкина. Выходили к площади Белорусского вокзала, раскидывали столик, и Боб хорошо поставленным голосом ярмарочного зазывалы из балагана привлекал внимание прохожих. Как только их собиралось достаточное число, начиналась игра, вернее – действо. Каким образом Боб умудрялся обжуливать лопухов, Гришка так и не смог понять, но вечером получил свою долю, из которой тут же ему предложили отдать большую часть в счет погашения долга Леонарду.

Через несколько дней Ворона привык к «работе» – высматривал милиционеров, предупреждал, вместе с компанией обедал в шашлычных, распивая бутылочку сухонького винца, ездил подыскивать новые места для работы, получал «бакшиш» и отдавал долги. В общем, жить стало веселее и не так обременительно, даже тетка поутихла и не донимала нытьем.

Беда пришла совершенно неожиданно. В один из вечеров раздав положенный заработок, Боб приказал:

– Завтра отправишься в Текстильщики вместе с Пятаком. Он знает, что там надо делать.

Пятак – низкорослый крепыш с шеей бывшего борца и со сломанными ушами – похлопал Ворону по плечу тяжелой лапой:

– Не робей, нас больше!

Все это Гришке очень не понравилось, но делать нечего, и утром пришлось ехать в Текстильщики. Пятак уже ждал. Вместе с ним стояли еще с десяток парней.

– Сейчас двигаем к магазину, – объяснил Пятак, имени которого Анашкин так и не узнал. – Там чужие свои игры затеяли, надо поучить. Бить не жалея. А ты чего пустой? – Он поглядел на руки Гришки.

Вороне немедленно выдали металлический прут, завернутый в газетку. У других парней уже было кое-что, чем проучить конкурентов, – нунчаки, кастеты, короткие резиновые дубинки. Ноги у Гришки стали ватными – к предметам, олицетворяющим собой возможное насилие, он питал отвращение, смешанное со страхом: это уже совсем другие статьи Уголовного кодекса! То ли дело тонкая отвертка-отмычка, автомобильные перчатки, послушная баранка чужой лайбы в руках, а не стыдливо завернутый в газетку пруток арматуры, которым предстоит погладить череп конкурента.

– С другой стороны тоже зайдут, возьмем их в коробку и отметелим, как Бог уродовал черепаху, – по дороге наставлял Пятак.

Тоска одолела Анашкина – тоска зеленая и беспробудная. Подраться в подпитии, когда водяра шибает в дурную голову, совсем одно, а тут? Могут и самому звездануть в глаз или по тыковке – чужие охранники тоже не лопухи, и у них наверняка есть кастеты и нунчаки, иначе зачем им тогда платить, коли они не умеют сворачивать скулы?

Орали репродукторы, и вечно молодой Карел Готт высоким голосом выводил чужие слова под аккомпанемент чужой музыки, а на углу, хорошо видимые сквозь стекла витрин, расположились конкуренты, раскинув столик с рулеткой. Пятак напружинился, играя мускулами и взвинчивая себя перед дракой, сунул руку в карман куртки, видимо надевая кастет.

– Вон они, – свистящим шепотом сказал кто-то из парней.

– Вперед! – скомандовал Пятак. – Ворона бьет крупье!

Это Анашкину показалось самым лучшим в сложившейся ситуации – вряд ли сидящий за столиком с рулеткой парень ожидает нападения. Подскочить, с маху врезать по рулетке, разбив ее вдребезги, а потом рубануть крупье по плечу и быстро отваливать. Потеря столика и рулетки для конкурентов плевое дело, а вот после удара прутом по плечу рука у крупье надолго повиснет или ее спрячут в гипс, а без нее какой он работник?

Шустро растолкав зевак, Гришка размахнулся и ударил по рулетке. В стороны полетели осколки, люди закричали, сзади уже началось побоище – Пятак и его приятели налетели на охрану конкурентов, а с другой стороны спешила еще одна группа бойцов, нанятых Бобом. Но ударить крупье Вороне не удалось, тот успел ловко увернуться, и прут врезался в витрину, зазвенели денежки магазина, осыпаясь на асфальт битым стеклом, а Гришку кто-то отоварил по спине ногой, причем так, что в глазах сразу потемнело от боли.

С трудом повернувшись, он начал бестолково размахивать прутом, ничего не соображая и боясь упасть под ноги дерущихся. Куда-то попадал, кто-то выл, съездили по скуле, перед шалыми от боли глазами мелькали чужие руки и кулаки, потные, разбитые в кровь физиономии с прилипшими ко лбу волосами.

– Обрываемся! – услышал Гришка и, не помня себя, бросив прут, побежал прочь от месива тел, подгоняемый звуком сирен приближающихся патрульных машин.

Вечером встретились у Боба. Пятак со смехом рассказывал, как разбили витрину и как дали по шеям конкурентам, а остальные поддакивали и обменивались впечатлениями. Мрачный Гришка не поддался всеобщему праздному веселью – выпив стакан портвейна, он неожиданно для самого себя заявил:

– На разборы больше не пойду.

– То есть как? – удивленно уставился на него Боб. – Бабки получил? Получил. Должок еще не отработал, а хочешь полинять, приятель? Забыл, что рубль вход, а выход чирик?

Анашкин не успел ничего понять, как в голове у него словно взорвался снаряд, а сам он очутился на полу вместе со стулом. Тяжелый кулак Боба угодил ему прямо под глаз.

Подскочил Пятак, схватил за грудки и, приподняв, врезал с другой стороны, добавив несколько непечатных выражений. Комната поплыла перед глазами Вороны, ноги не держали, а руки, которыми он хотел поднять стул и опустить его на голову Боба или Пятака, отказывались служить.

В лицо плеснули водой, потом дали пинка под зад и вышибли за дверь, приказав явиться завтра для продолжения работы.

«Ну уж это дудки, – подумал Гришка, цепляясь за перила лестницы и с трудом перебирая ногами по ступенькам, чтобы выбраться на улицу. – Хватит с меня вашей рулетки, нажрался!..»

Дома он приложил к подбитым глазам мокрую газетку и долго лежал на старом диване, размышляя о превратностях судьбы, – куда теперь подаваться и надо ли ждать продолжения рукоприкладства от Боба и компании? Вполне могут заявиться завтра с утречка и опять начать учить своими методами, а снова получать по глазам никак не хотелось.

И тут вспомнился придурок Манаков, попросивший позвонить одному человеку и передать нужные слова. Как же зовут этого мужика, которому надо позвонить, – Михаил точно, а дальше как?

Ага, вспомнил – Михаил Павлович! И номерок телефона выплыл из гудевшей головы. Не доверяя себе, Ворона встал, записал номер и имя на клочке бумаги – так, пожалуй, надежнее. Это его очередная и, возможно, последняя надежда. Приведет себя немного в порядок, отбрыкается от Боба и позвонит.

Утром заявился Пятак. Увидев лицо Гришки, согласился дать неделю-другую передышки – все равно с разбитой мордой только людей на улицах пугать. Итак, есть две недели, а потом его снова возьмут в оборот. Ну, Михаил Павлович, выручай!

Через несколько дней, когда синяки немного поблекли, Ворона выбрался из дома и, найдя уютную уединенную телефонную будку, набрал заветный номер. Все оказалось правильно – ответил сам Михаил Павлович, судя по голосу, мужик солидный, с начальственным положением. Договорились встретиться сегодня же, в Сокольниках…

Когда Ворона пришел в себя, Михаила Павловича рядом уже давно не было. Из приоткрытой двери черного хода шашлычной слышался стук кухонных ножей, звон перемываемой посуды, кто-то фальшиво напевал затасканную песенку; от мусорных баков противно пахло, и от этого казалось еще тяжелее опереться руками об асфальт и помочь непослушному телу принять вертикальное положение.

«Козел безрогий, – зло подумал Анашкин, вставая на четвереньки. – Бьет, как лошадь копытом, сволочь. Где же я промахнулся с ним, в чем обмишурился?»

Во рту был противный привкус меди – наверное, разбил губы, когда упал, и теперь они кровоточат, голова легко кружилась, качались и плыли перед глазами мусорные баки, дверь черного хода и задняя стена здания шашлычной. Руки и ноги дрожали, а в животе время от времени возникала острая, режущая боль.

Гришка сделал шаг, другой – ему захотелось вернуться в зал шашлычной и посмотреть, осталась ли цела недопитая бутылка портвейна? Сейчас глоток спиртного никак не помешает.

Боясь нового приступа боли в животе и головокружения, Ворона похлопал ладонями по брюкам, стряхивая с них пыль и грязь, – ну, Михаил Палыч, погоди, скотина, придет срок, посчитаемся с тобой за сегодняшнюю встречу. Гришка еще не знал, как удастся посчитаться, но уже горел желанием мести за унижение, побои и очередное крушение планов.

Может, разузнать, где он обитает, и подкараулить в подъезде с трубой в руках? Войдет любезный Миша в парадное, а его хрясть по кумполу и обшмонать карманчики – глядишь, найдется чего интересное?

Однако подобная мысль почему-то не вызвала у Гришки энтузиазма и не нашла своего продолжения – опять насилие, опять риск и можно схлопотать большой срок. Поэтому Ворона решил пойти хорошо знакомым и проторенным путем – уж коли утолять жажду мести, то через автомобиль: Мишка, гад, катается на новенькой тачке. Номер ее известен, цвет и модель тоже, а по телефону можно установить, где работает Михаил Павлович, подвалить туда, выследить и угнать у него тачанку. Разобрать ее на запчасти, а кузов разбить к чертям!

Ноги наконец-то перестали дрожать, и Анашкин поплелся за угол, поднялся по ступенькам и вошел в зал шашлычной. Как он и ожидал, ни закуски, ни выпивки на столе не оказалось – за плохо протертым пластиковым столиком пристроилась другая компания, распивавшая принесенную с собой водку.

Вороне захотелось завыть от отчаяния, но, совладав с приступом ярости, он повернулся на каблуках и вышел, натыкаясь на новых посетителей, стремившихся скорее утолить голод и жажду.

На улице лицо обдало порывом прохладного ветра, принесшим некоторое облегчение – перестали пылать щеки и прояснилось в глазах. И тут же ожгла другая мысль – а деньги?

Лихорадочно пошарив по карманам, Гришка отыскал смятые бумажки и почувствовал успокоение – здесь они, не забрал, гад. То ли не посчитал нужным, то ли шибко торопился, а может быть, это для него не деньги вовсе, если ворочает такими бабками, что и присниться не могут?

Вернувшись в шашлычную и стараясь не смотреть на столик, за которым он недавно сидел вместе с Михаилом Павловичем, Ворона разменял в буфете одну из пятидесятирублевых купюр, попросив дать ему бумажки помельче. Получив пачку засаленных рублей, трояков и пятерок, рассовал их по карманам и, выйдя на улицу, сел в первый попавшийся троллейбус, даже не посмотрев на номер маршрута – не все ли равно, куда он идет? Заметив вывеску пивного бара, Гришка вошел, пролез без очереди и выпил пару кружек. Какой-то хмельной мужик угостил рыбой, и он в ответ взял тому кружку и еще две себе. Стало легче на душе, но зато захотелось продолжения.

Бросив угощавшего его соленой рыбой мужика в одиночестве и не поддавшись на уговоры «дернуть» еще по паре пива, Ворона снова сел в троллейбус. За окнами мелькнула привлекательная вывеска дешевенького кафе, и он вышел на ближайшей остановке. Дав швейцару положенную мзду, Гришка очутился в зале – прокуренном, с сипящим музыкальным автоматом и выкрашенными в непотребный сиреневый цвет стенами, украшенными некогда золотистыми разводами клеевой краски.

Большинство столиков оказались действительно заняты. Помыкавшись, Ворона спросил разрешения и присел за столик к молодому рослому парню, усердно накачивавшему вином размалеванную девицу с бойкими, многообещающими глазами, густо вымазанными тушью и сиреневыми, словно под цвет стен, тенями.

Сделав официантке заказ, Гришка закурил сигарету и мрачно уставился на скатерть. Сидевший напротив парень налил ему рюмку вина:

– Давай с нами! Принесут, отдашь, чего душу томить?

Анашкин молча кивнул в знак благодарности и опрокинул рюмку в рот – спиртное показалось безвкусной водой. А парень засмеялся и налил еще.

Когда официантка принесла заказанное, Ворона попросил еще две бутылки и угостил соседей по столу. Парень назвался Олегом, а как звали его девицу, Гришка то ли не расслышал, то ли сразу же забыл.

Олег рассказал анекдот. Выпили, слегка закусили и снова выпили. Девица хихикала, – наверное, ухажер тискал под столом ее ноги – и часто уходила в туалет, а мужчины пили рюмку за рюмкой, и на душе у Вороны становилось все светлее, а в мозгах все туманнее. Недавние невзгоды и неприятности тонули в вине, и с каждой новой рюмкой возрастала жажда общения с такими милыми и понимающими его с полуслова людьми. Снова пили, говорили, куда-то исчезла девица, и остался только Олег, подливавший и подливавший Гришке в рюмку, а потом в памяти наступил провал…

Проснулся Ворона с чувством крайней обеспокоенности – что-то было не так, как всегда. Нечто, еще не осознанное, заставляло тревожиться и мучительно вспоминать вчерашний день. А может быть, совсем не вчерашний? За окном светло, но что это – утро, день, вечер? И где он вообще лежит?

С трудом сев на постели, Гришка помотал головой, пытаясь унять дрожь в руках и прогнать тупую боль в затылке – где же он вчера был? В памяти всплыло, как отрывок старой, мутной кинохроники, злое лицо Михаила Павловича, потом небритое лицо незнакомого мужика, раздирающего татуированными пальцами жирного вяленого леща, темнота улиц, похожая на темноту тоннелей метро… Где он?

– Проснулся?

Ворона повернул голову на голос – в комнату вошел странно знакомый парень с открытой бутылкой пива в руках. Черт, где же он его уже видел? Неужто тоже вчера? М-да, состоялась, стало быть, широкая гастроль. Так, а денежки, где денежки?

Опустив глаза, Гришка увидел на себе мятые брюки и сунул руку в карман – деньги целы, слава богу. Тем временем парень отхлебнул из бутылки и щедрым жестом передал ее Вороне:

– На, небось башка разваливается?

Анашкин схватил бутылку и присосался к ее горлышку, не отнимая его от губ до тех пор, пока все содержимое не перелилось в желудок.

– Попей, попей, – присев на стул и доставая сигареты, усмехнулся парень. – Тяжелый ты вчера был.

– Да? – Ворона отставил пустую бутылку и вытер губы тыльной стороной ладони. – Ты кто?

– Здрасте, – шутовски поклонился парень, – приехали! Олег меня зовут. Забыл, что ли?

– А-а, – облегченно засмеялся Гришка, – вчера… И эта с тобой, как ее, Клава?

– Не имеет значения, – небрежно отмахнулся Олег, – женщины приходят и уходят, а дела остаются.

Где-то в глубине квартиры прозвучал звонок, и Олег ушел. Вернулся он в компании с другим парнем – постарше возрастом, модно одетым, с внимательно-насмешливыми глазами. Поставив на пол сумку с бутылками, он сел на стул и бесцеремонно начал разглядывать Гришку.

– Чего уставился? – с вызовом спросил Ворона. – На мне узоров нету. Дай пивка.

Почувствовав в его голосе скрытую угрозу, парень стер с лица улыбочку и подал бутылку пива, предупредительно открыв ее и даже обтерев горлышко ладонью. Это Гришке понравилось.

– Сервис, – хохотнул он, запрокидывая бутылку над широко открытым ртом.

– Даром тебя поить никто не будет, – спокойно заметил парень. – Пей и давай рассказывай про своего миллионера.

– Чего? – поперхнулся Гришка. – Чего буровишь, какие миллионеры? У тебя с утра крыша ползет, что ли?

– Не придуривайся, – оборвал незнакомец. – Болтал вчера Олегу про Михаила Павловича? Даже слезно расписал, как он тебя отделал около шашлычной, а теперь память отшибло? Или натрепался? Чего голову опустил, отвечай! У пьяного, говорят, что на уме, то и на языке: ты ведь даже номерочек его машины, помнится, упоминал? Ну, давай живей, время идет, а дела не ждут.

– Вот так вот, да? – искренне удивился Ворона, отставляя бутылку с недопитым пивом. – А почему, собственно, я тебе должен наизнанку выворачиваться? Ты что, опер-исповедник?

– Перестань, – брезгливо поморщился незнакомец, а стоявший рядом с ним Олег захохотал. – Одному тебе все равно этого человека не съесть, подавишься. А в компании с умными людьми, глядишь, перепадет на бедность. Ну?!

Анашкин вытащил мятые сигареты и прикурил.

– Это ты, что ли, умный? – фыркнул он. – И почему я обязан тебе верить?

– Вот твой паспорт, – показал незнакомец, и Гришка дернулся было выхватить из его пальцев свою красную книжицу, но Олег ловко отбросил его назад, больно стукнув по ребрам. – И номер машины ты нам сказал, и телефончик назовешь, а потом помозгуем, как быть с тем человеком. Иначе паспорта тебе не видать, да и можем здесь оставить отдохнуть, пока не передумаешь.

– Ну, я скажу. И что? – прищурился Ворона, прикидывая, как бы улизнуть отсюда подобру-поздорову: Олег, как лось, под притолоку вымахал, да и второй не мелкота, отметелят, и харкай потом кровью из отбитых легких, а квартиру не найдешь, где тебя изувечили. Самое страшное, что у них паспорт: адрес, фамилия, имя-отчество. Найдут, подлюки, если соврешь!

Но кто они? На блатных не похожи. Может, современные «вольные стрелки», еще не нюхавшие зоны, но готовые заняться рэкетом?

– Говори, – поощрительно улыбнулся незнакомец. – Только правду. Не хочу обманывать: ты, как я слышал, желал найти себе приличное место под солнцем? Дадим. Не пыльное, и на хлеб с водкой будешь иметь. Если, конечно, твои рассказы не бред и все сойдется.

– Сойдется, – заверил Гришка, раскуривая потухшую сигарету, – не сомневайся, непременно сойдется. Много вас?

– Хватит, – усмехнулся Олег, – дело давай.

– Заранее договориться надо. – Анашкин почувствовал себя спокойнее, и все происходящее перестало казаться страшным.

Действительно, отчего не попробовать столковаться с этими парнями? Задели ребяток за живое чужие денежки, а они у Мишки есть, как пить дать есть. Сразу их не выжмешь, время нужно, а там и видно будет. Почему бы, собственно, не попробовать?..

После долгого разговора, когда выпили все пиво и выкурили почти все сигареты, Олег пошел проводить дружка. В полутемной прихожей придержал его за локоть:

– Что скажешь, Аркадий?

Лыков приостановился, раздумывая: когда Олег Кислов позвонил ему и рассказал об услышанном от случайного знакомого в кафе «Парус», он воспринял это как бред не до конца протрезвевшего приятеля, но сейчас смотрел на эту историю иначе.

В том, что некий богатый человек Михаил Павлович действительно существует, Аркадий теперь не сомневался – такое придумать невозможно. Мозгов бы не хватило у примитивного Анашкина. Но тут действовать с бухты-барахты нельзя – так просто денежки современный Корейко не отдаст.

– Из дома его пока не выпускай, тебе все равно делать нечего, – посоветовал Лыков. – Возьми бабкины снотворные и сыпани ему в пиво, пусть отдохнет, полезно.

– Сделаю, – улыбнувшись, заверил Олег. – А потом?

– Вечерком сгоняю к Жедю, переговорю. Думаю, без него нам не обойтись. Если, конечно, этот не наврал. Может, пристроим дурачка на бутылки? Будет у Витька на глазах и при деле. Извини, я должен уйти. На работе хочу нарисоваться хоть ненадолго, да и подумать мне не мешает обо всем. Созвонимся…

Когда Олег вернулся в комнату, Ворона лежал на кровати, блаженно щурясь и покуривая сигарету.

– Сходи за пивом, – нахально велел он.

– Схожу, – легко согласился хозяин, вспоминая, где лежат бабкины порошки от бессонницы. – Сейчас перекусим, и схожу, а ты пока отдыхай…