Текст книги "Казино «Бон Шанс»"

Едва войдя в него и даже еще не успев хорошенько оглядеться, Меркулов вдруг услышал сдавленный полувскрик-полувсхлип:

– Петя?!

Он резко обернулся и не поверил своим глазам: затянутая в узкое черное траурное платье к нему буквально летела, как на крыльях… Ирина! Сердце его тревожно ворохнулось в груди и замерло – она спешила к нему, как в юношеских снах, такая же прекрасная и любимая, как двадцать лет назад! Так же развевались ее небрежно заколотые светлые волосы, так же колыхалась под тонкой тканью красиво очерченная грудь, так же сияли ее полные слез глаза. Боже мой, этого просто не может быть!

В зале скопилось уже достаточно много людей и на нее оборачивались, но она, не обращая ни на кого внимания, упала к нему на грудь, обвив шею руками, и он тоже обнял ее так, будто не было тех двух десятков лет, разделивших их судьбы. Он вновь ощущал дурманящий запах ее духов, ласковые пальцы, нежно перебиравшие успевшие отрасти на затылке волосы, тепло ее упругого, горячего тела, готового трепетать в его объятиях.

– Ирина? Ты?.. Здесь, как? – бестолково повторял он, не желая отпускать ее от себя и ощущая, что ее щеки мокры от слез.

– Петя, родненький, Петя! – словно в бреду повторяла она и, как безумная, целовала его лицо, глаза. – Петя!

– Гм, – напряженно кашлянул стоявший рядом Генкин: он явно не знал, как вести себя в этой ситуации. – Ирина Васильевна! На вас обращают внимание. В чем дело, наконец?! Вы знакомы?

С трудом оторвавшись от Меркулова, Ирина обняла Лидию и плечи ее задрожали от рыданий.

– Видите ли, – каким-то чужим голосом сказал Петр, обернувшись к Арнольду Григорьевичу. – Мы были очень большими друзьями. Много лет назад. Да, много лет…

– Вы и Ирина Васильевна? – тихо уточнил обстоятельный Генкин.

– Мы трое, – поняв, что вопрос задан неспроста, тут же нашелся Меркулов. – Покойный Ояр, я и Ирина. И мы не виделись почти два десятка лет.

– Ояр умер, – деревянным голосом, с явным прибалтийским акцентом сказала Лидия, по-матерински поглаживая вздрагивающую узкую спину Ирины. – Ояр больше не будет среди нас. Я увезу его прах в Ригу.

– Кто мог подумать? – ошарашенно пробормотал Арнольд Григорьевич. – Такая встреча через столько лет и по такому печальному поводу.

Он тихо отошел и шепотом объяснил кому-то, что покойный Ояр Юри, его жена, Ирина и приглашенный на поминки незнакомый присутствующим мужчина были очень дружны в молодости. Генкин знал, что делал: по залу пробежал легкий шепоток и на них перестали обращать внимание: когда все ясно, это уже не вызывает никакого интереса.

– Ты сядешь рядом со мной, – знакомым тоном сказала Ирина, оторвавшись от Лидии и промокая расплывшуюся тушь на ресницах.

Сейчас Меркулов уже видел, что и ее не пощадило время, правда, выглядела она прекрасно, но ему ли не знать, как она выглядела два десятка лет назад? Но все равно это было как сон – не даром, видно, она привиделась ему в день смерти Ояра? Неужели своим уходом он должен вновь как-то переплести и соединить их судьбы, казалось, разошедшиеся уже навечно? Боже мой, неужели ему опять предстоит испытать сладкое и щемящее грустью чувство, всегда возникавшее при близости с ней?

А Ирина уже пыталась улыбаться, – она всегда, как он помнил, отличалась быстрой сменой настроения, – поглаживала его по плечу и усаживала за стол, наливала в рюмку водки, подкладывала на тарелку тонко нарезанные ломтики малосольной семги, копченого языка, какие-то салаты и смотрела сияющими глазами, которые, казалось, говорили: я больше не отпущу тебя, даже если ты захочешь уйти!

– Я за рулем! – отодвинул рюмку Меркулов. – Не стоит рисковать.

– Ну хотя бы глоток, в память Ояра, – попросила Ирина, и он понял, что она просит его выпить в честь их встречи и в честь памяти ушедшего навсегда друга юности.

В зале почувствовалось оживление. Петр увидел, что к почетным местам во главе длинного, поставленного буквой П стола, за которым собралось чуть ли не две сотни человек, прошли двое – молодой человек с азиатскими чертами лица, одетый в строгий костюм с темным галстуком, и пожилой редковолосый мужчина в темно-серой тройке.

– Кто это? – шепотом спросил он у Ирины.

– Молодой – Леонид Пак. Наверное, он теперь будет заправлять всеми делами после гибели Малахова, – тихо ответила она. – А другой – его правая рука, Сан Саныч Снегирев. Говорят, бывший комитетчик.

По одну сторону от них сидела заплаканная Лидия, и Ирина то и дело обращалась к ней, стремясь отвлечь от мрачных мыслей, а с другой стороны незаметно и тихо уселся Арнольд Генкин, явно старавшийся не оставлять Ирину надолго наедине с Петром. И у того возникла мысль, что это неспроста, но не спросишь же об этом сейчас, здесь? Но Генкин отчего-то стал ему еще более неприятен.

Вопреки ожиданиям Меркулова, поминки открыл не Пак, а Снегирев. Он произнес короткую речь о заслугах покойного Малахова, трагическая гибель которого потрясла всех хорошо знавших его и не позволила продолжить многие важные начинания. Естественно, Сан Саныч ни словом не обмолвился о прошлом Адвоката, но говорил о нем как о серьезном предпринимателе, меценате и благотворителе, успевшем оставить по себе добрую память и завещавшем преемникам процветающую фирму.

Сделав легкую паузу, оратор заговорил о всеми любимом прекрасном человеке – Ояре Юри, сердце которого, до конца отданное людям, остановилось как раз в тот момент, когда он был так нужен друзьям и близким.

Петр вспомнил, как откровенничал Ояр в последний вечер, и невольно криво усмехнулся – Снегирев явно поднаторел в речах, и если не мог так хорошо знать Юри, как знал его Меркулов, то уж о Малахове ему, наверняка, было известно все: сколько ходок в зоны, какие сроки и занимаемое покойным место в криминальном мире, живущем по своим законам. Вернее, то место, которое он занимал.

Стоя выпили за память усопших. Решив плюнуть на все, Петр тоже опрокинул рюмку, но поклялся себе, что это первая и последняя на сегодня. Когда сели, Ирина не одернула платье, и он увидел ее колени – точно как во сне в день приезда Ояра. В его последний день. И сердце защемило болью.

– Непременно приходите к нам в казино, – отвлек его Генкин. – Оно не зря называется «Бон Шанс», поскольку каждому дает свой шанс в жизни. Поверьте, не прогадаете. Обещайте, и я буду вас ждать.

– Арнольд Григорьевич у нас главный менеджер, – объяснила Ирина, – и если обещает, то выполняет свои обещания.

– У вас? – несколько удивился Петр.

– Да, я тоже работаю в «Бон Шанс».

– И кем, если не секрет? Неужели крупье?

– Нет, администратором, – засмеялась Ирина, глядя Меркулову прямо в глаза, и смех ее звучал как откровенный призыв забыть все то, что привело когда-то к серьезной размолвке, и начать с начала. И было видно: она чувствует, что он понимает каждый ее взгляд и жест, как реагирует на них, словно наэлектризованный.

Неожиданно в кармане Генкина тихо заурчал телефон мобильной связи. Достав его, Арнольд Григорьевич почти шепнул в микрофон:

– Слушаю… Что такое?… – на лбу у него выступили мелкие бисеринки пота, и он небрежно промакнул их салфеткой, не заботясь о правилах приличия: видимо, полученное сообщение сильно выбило его из колеи.

Больше не сказав ни слова, он сложил телефон, спрятал его во внутренний карман пиджака и встал:

– Я должен ненадолго отлучиться.

Ловко обойдя сидевших за столом, он вышел за двери зала.

– Я с ума сходила по тебе, – шепнула Ирина, незаметно положив руку на ладонь Петра. – Но ты как в воду канул.

– Во многом благодаря твоему покойному отцу, – усмехнулся Меркулов и накрыл ее ладонь своей.

– Неужели ты до сих пор не можешь простить выходки взбалмошной девчонки? – Ирина подарила ему очаровательную улыбку, но в глазах у нее стояли слезы. – Ведь тогда наша жизнь могла сложиться совершенно по-другому.

– Но она уже сложилась!

– Я не верю в то, что ничего никогда нельзя изменить, – шепнула она. – Наша сегодняшняя встреча – знак судьбы!

В двери зала проскользнул бледный, озабоченный Генкин и прямиком направился туда, где сидели Пак и Снегирев. Встав за их спинами, он начал что-то тихо говорить, и Меркулов заметил, как у Пака разом закаменело лицо, а улыбочка Снегирева стала казаться приклеенной. Что происходит?

Пак резко поднялся и бросил несколько слов сидевшему рядом мужчине. Встал и Снегирев. В сопровождении Генкина они направились к выходу из зала. Арнольд Григорьевич свернул к своему месту и сообщил:

– Придется отъехать. Возможно, надолго. Так вы не забудьте, Петр Алексеевич, я вас жду для взаимно интересного разговора.

– Хорошо, – кивнул Меркулов и, когда Генкин отошел, спросил у Ирины: – Что там у них стряслось?

– Наверное, им опять дерьма в карман наложили, – невесело усмехнулась она. – Или они кому-нибудь нагадили, да испачкались сами. Бизнес по-русски!

– И часто так?

– У каждого свой «бон шанс», – подмигнула она и неожиданно предложила: – Поехали ко мне? Это недалеко, на Бронной. Можем мы себе позволить помянуть друга юности вдвоем, без этого стада? Здесь больше поминают убиенного Малахова.

– Даже не знаю, – протянул Петр. В душе он уже предвидел, чем и как должна закончиться их столь неожиданная сегодняшняя встреча. Он хотел этого и одновременно отчего-то боялся.

– Поехали! – решительно сказал Ирина. – Найдем и выпить, и закусить.

– Вместе выходить, наверное, неудобно, – вполголоса предположил Петр. – Слишком много глаз. Я выхожу первым. Моя машина стоит за углом, выйдя из подъезда, сверни направо, там увидишь.

– Ты у меня всегда был самый умница, – глаза Ирины сияли. – Иди, я не заставлю тебя долго ждать.

Немного посидев для приличия за столом, Меркулов еще раз выразил соболезнования Лидии, просил ее не забывать его и вышел из зала. Спускаясь по лестнице, он невольно ускорил шаги – ему хотелось бежать: так велико оказалось нетерпение, словно все волшебным образом вернулось на двадцать лет назад…

На Бронной у Ирины была прекрасно обставленная, просторная четырехкомнатная квартира на пятом этаже дома из крупного желтого кирпича – некогда эти дома принадлежали Управлению делами ЦК, и Петр подумал, что, может быть, за долгие годы их разлуки она переехала сюда с Ленинского, где жила много лет назад?

Неприятным сюрпризом для него оказалось, что Ирина жила не одна – нет, дома никого не было, но под вешалкой Меркулов приметил теплые серые шлепанцы большого размера; в ванной, куда его проводили вымыть руки, на полочке кроме пенальчиков с помадой, коробочек с тенями и тюбиков крема стояли несколько бутылочек импортного мужского одеколона и флакон дезодоранта. А в решетчатом ящике для белья он заметил приготовленную для стирки белую мужскую рубашку. Все это ему стало крайне неприятно и даже обидно, словно в детстве, когда тебе обещают роскошный, желанный и долгожданный подарок, а потом с кислой миной подсовывают вместо него какую-то сущую ерунду. Но что поделать – жизнь есть жизнь, а задавать лишних вопросов он не хотел.

Ирина быстро накрыла стол в гостиной. Вернее, небольшой столик – как раз на двоих, – выставив на него хрустальные рюмки, бутылку шведской водки и вазочки с закусками. На широком подоконнике Петр заметил клетку с чижиком – веселая певчая лесная птичка скакала по жердочкам, раскачивалась на трапеции и косила черной бусинкой глаза на незнакомца, прежде чем решилась выдать нежную, щемящую сердце трель.

– Подарок Ояра, – Ирина неслышно подошла сзади к рассматривавшему клетку с птичкой Петру и положила руки ему на плечи. – Его зовут Танька. Ты же, наверное, помнишь, Юри всегда любил делать странные и неожиданные презенты.

– Танька? – не оборачиваясь переспросил Петр. – Но чижихи не поют! А это явно молодой чиж. Давно он у тебя?

– Не-а, – она ласково развернула его и, чуть коснувшись щеки горячими губами, повела к столу. – Просто Ояр назвал его как-то очень чудно, не по-русски, может, по-своему? Но похоже на Таньку. Правда, Танька?

Чиж ответил на голос хозяйки заливистой трелью и начал старательно чистить перышки.

– Давай не будем обижать его память, – Ирина сама разлила водку по рюмкам. – Мы с тобой знали Ояра лучше всех, даже лучше его Лидии, поэтому выпьем за то, чтобы земля ему была пухом. Ну, не смей отказываться!

Меркулов взял рюмку и поглядел ей прямо в глаза: они говорили ему совсем о другом – не о памяти ушедшего Ояра, а об их собственной памяти, за которую она и призывала его выпить. И глаза Ирины обещали ему многое.

«Мы словно догоняем друг друга на карусели, – подумал он, – и никак не можем догнать».

Выпив водку, он попросил ее принести еще одну рюмку, сам наполнил ее и прикрыл тонким кусочком черного хлеба.

– Вот теперь и душа Ояра с нами.

Вдруг вспомнилось, как много лет назад, – Боже, да с ними ли вообще все это было? – любивший экзотические сочетания цветов Юри купил себе к зеленовато-серому костюму яркий, канареечного цвета батник. Увидев его в этом наряде, Ирина весело хлопнула в ладоши и воскликнула: «Ояр, ты чижик!» Не в память ли об этом тоже любивший Ирину латыш подарил ей чижика?

– И за тебя, Танька, – Ирина подняла вторую рюмку. – Ты тоже его помнишь?

Птичка склонила голову на бок и выдала долгую, печальную трель, от которой на глазах женщины навернулись слезы. Она залпом выпила водку, поставила рюмку на стол и неожиданно спросила:

– Хочешь, расскажу, как жила, после того как ты исчез?

Меркулов молча кивнул. Стоит ли сейчас напоминать о том, почему он тогда исчез из ее жизни, из жизни их обоих? А ведь она, казалось, уже сложилась, вернее, складывалась. Или не так?

– Ждала, – горько улыбнулась Ирина. – Тебя ждала, писем, звонков, а потом со злости или по дурости вышла замуж и уехала за границу. У меня ведь двое детей: мальчик и девочка уже школьники, они живут у бабушки, на старой квартире, которую ты, наверное, помнишь?

Петр снова молча кивнул и пересел в большое кресло, знаком попросив разрешения закурить. Она подала ему фарфоровую пепельницу. Он жадно затянулся сигаретой, не чувствуя вкуса табака.

– А потом вернулись и развелись, – тихо продолжала она. – Жизнь, сам знаешь, какая пошла: осталась без работы, без специальности, так, по знакомству, попала в казино «Бон Шанс». Там и встретилась с Генкиным. Это его квартира.

У Петра вдруг появилось чувство, что его сейчас вывернет наизнанку: этот противный человечек обладает той, кто была, да что была, так и осталась властительницей его самых сокровенных дум?! Да, осталась, иначе она не приходила бы к нему во снах даже после многих лет вполне счастливой и размеренной семейной жизни. Он чуть не застонал от душевной боли – вот чьи шлепанцы под вешалкой и одеколон на полочке в ванной!

– Ты живешь с Генкиным? – осипшим голосом спросил он.

Он резко вскинула голову, словно готовясь хлестнуть его ответом: да, живу! Но вместо этого сказала:

– В этом доме я больше экономка, прислуга и даже говорящая собака, а не жена или любовница. Какие из нас с Генкиным любовники? – ее губы искривила презрительная усмешка: брезгливая и наглая: – Я для него удобная ширма: ведь мы однополые!

– Что? – не понял Меркулов. – Как это?

– Не понимаешь? – удивилась она. – Неужели так и не повзрослел? Арнольд, для отмазки, любит приставать к молоденьким девочкам из варьете, но его самого где-то трахают какие-то мальчики. Иногда, со злости, я зову его гомик-гномик и Арнольда.

– Бог мой, – прошептал пораженный Меркулов. – Зачем тебе эта мразь?! Зачем ты живешь среди этой грязи?

– Зачем? Живем-то мы в разных концах квартиры, но кто-то же должен готовить ему, убираться, стирать носки и крахмалить рубашки, а мне нужно, чтобы кто-то платил за моих сына и дочь в языковых школах, за нашу квартиру, за лекарства маме и вообще. Грустно все это, Петя. Раньше уезжали за границу и чувствовали себя там, как дети в игрушечном магазине. И я не стала исключением. За то и расплачиваюсь, наверное. А ты не жалей меня, не надо. Помнишь, Лев Толстой тоже плакал от жалости к голодным крестьянам, но при этом намазывал на хлеб сливочное масло. Плакал и – ел! У Генкина вечно какие-то дела, и я часто предоставлена сама себе, и мне тоже, чтобы не плакать от жалости к голодным, надо есть, кормить детей и старуху-мать! Сейчас и так кругом полно молоденьких и на все готовых, а у меня ни путной специальности, ни сбережений, поэтому гомик-гномик – мой спасательный круг и якорь в этом мире!

Петр затушил сигарету в пепельнице и вздохнул:

– Злой живет в злом мире, больной в больном, добрый в добром, но кто из них счастлив в своих мирах и как?

Она встала, убрала с широкого подлокотника кресла пепельницу и присела рядом с Меркуловым – тихо и незаметно, как она всегда умела это делать. Чуть скосив глаза, он увидел волнующий изгиб ее бедра, туго обтянутые шелковистым нейлоном колени: она знала, что у нее красивые ноги, способные свести с ума многих мужиков, и его тоже сводившие с ума.

Нежно положив ладонь на его затылок, она тихо спросила:

– Почему ты исчез тогда?

– А ты помнишь наш давний разговор? – ответил он вопросом. – Ты помнишь, я тогда спросил: «Знаешь, чего мне иногда больше всего хочется?»

– Чего? – недоуменно переспросила она, совсем как много лет назад.

– Оказаться подальше от тебя, от твоей дикой ревности и занудства, чтобы хоть немного отдохнуть. Так я сказал тогда, а что ответила ты?

– А что ответила я? – ее волосы коснулись его щеки, и он почувствовал рядом с ухом ее теплое дыхание.

– Ты ответила, что у меня будет такая возможность, а потом твой папочка из ЦК загнал меня в тьмутаракань и сломал карьеру! Напрочь!

– Боже мой, какая же я была дура! – она порывисто прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце, и запах духов начал дурманить сознание, словно окутывая его хмельным туманом желаний. – Я тоже хотела, чтобы ты первый откликнулся, и не подумала, какой ты гордый, упрямый и независимый. Прости, если можешь, прости меня, нас обоих, прости!

Ее горячие губы скользнули по его щеке, и вместе с ними скользнула сорвавшаяся с ее ресниц слезинка.

– Я сама виновата в том, что все так, сама… – шептала она, как безумная целуя его, и он не заметил, как его ладонь оказалась на ее колене: какие же у нее дивные ноги, сохранившие молодую упругость и шелковистость кожи, чувствующуюся даже через тонкий нейлон колготок. Ладонь скользнула выше, и Ирина жадно впилась в его губы долгим страстным поцелуем. У Петра закружилась голова, и он ответил ей, пересадив к себе на колени и в каком-то упоении лаская ее тонкую шею, высокую грудь. Это было похоже на сказку, на сон, на сладкое безумие.

За окнами уже стемнело, в комнате царил полумрак, разорванный светом уличных фонарей. Руки Ирины судорожно шарили по нему, распуская узел галстука, торопливо расстегивая пуговицы рубашки, и вот ее ладонь уже легла на его голую мускулистую грудь. Он нащупал замок молнии ее платья и потянул вниз, ощутив, как она помогает ему, изгибаясь всем телом и прижимаясь все сильнее.

– Я так исстрадалась без тебя, – между поцелуями шептала она. – Милый, родной мой!..

– А Генкин? – внезапно пронзила его неприятная мысль. Не хватало еще, чтобы этот противный пожилой гомик вернулся с поминок в самый неподходящий момент и застал их здесь.

– Он придет не скоро, пойдем ко мне!

Она скинула туфли и потянула его за собой, в сумрак квартиры. И он не мог, не хотел сопротивляться и думать теперь о чем-либо, кроме того, что сбывается его давний сон, который когда-то очень давно был упоительной явью…

Ожидая приезда Генкина, бухгалтер не отходила от окна – только бы Арнольд не подвел! Вместе они обязательно придумают, как смягчить удар или вообще отвести его от себя. Но ее надеждам не суждено было сбыться: у входа в казино одна за другой остановились три машины. Из первой вышел Пак вместе с телохранителями и, не глядя ни на кого, вошел внутрь здания. Из второй не спеша вылез Сан Саныч: он предпочитал обходиться без телохранителей. Сняв щетки со стекол, он небрежно бросил их на сиденье, тщательно запер дверцы и пошел следом за Леонидом. Третьим подрулил Генкин. Суетливо закрыв дверцы, семенящей походкой заспешил за хозяевами, боязливо втянув голову в узкие плечи, словно на него давил невидимый груз. И Галина Иосифовна поняла: рассчитывать на помощь Арнольда Григорьевича ей не придется.

Вскоре начальника смены охраны и главного бухгалтера пригласили в кабинет Генкина. Честно говоря, Левина думала, что позовут в кабинет, раньше принадлежавший Малахову, в котором теперь обосновался Пак, но… Впрочем, хрен редьки не слаще.

Телохранители Леонида курили в приемной и не обратили на вошедших никакого внимания, поглощенные разглядыванием какого-то порнографического журнала.

Это вселяло некоторые надежды, но войдя в кабинет и столкнувшись взглядом с холодными, полными бешенства темными глазами Пака, Галина Иосифовна почувствовала, как сердце у нее уходит в пятки.

За столом Генкина сидел Снегирев, играя шариковой ручкой. Сам Арнольд сиротливо притулился на стульчике у стенки, а Леонид расхаживал перед столом, заложив руки за спину.

– Ну?! – обернулся он к вошедшим. – Обосрались? Где выручка? Я вас спрашиваю?! Отвечай, ты, крашеная кукла!

– Леонид Кимович, – блеющим голосом попытался вступиться Арнольд, но под взглядом Пака увял и еще ниже опустил голову, как нерадивый ученик зажав ладошки между тощих, чуть подрагивавших коленей.

– Я бы попросила, – деревянным голосом начала Левина.

– А я бы попросил вернуть бабки! – подойдя к ней вплотную и обдав запахом перегара, зло процедил Пак. – Ты мне за эти деньги всю жизнь не расплатишься! Кому вы их отдали? Ты куда смотрел, козел?

Он резко обернулся к стоявшему по стойке смирно начальнику смены охраны. Тот лучше владел собой и четко ответил:

– Документы были в полном порядке и из банка предупреждали заранее о возможной замене бригады инкассаторов.

– Из банка? – живо заинтересовался Снегирев. – Кто именно?

– А ей звонили, – кивнул начальник смены на главбуха.

– Это правда? – вкрадчиво поинтересовался Сан Саныч.

– Как бог свят, – по щекам Галины Иосифовны потекли обильными ручьями горькие слезы. Всхлипывая, она продолжала: – Людмила звонила еще с утра, а потом я Жамину перезванивала. Он подтвердил.

– Кто, Жамин? – резко переспросил Пак.

– Да, да, – закивала главбух. – А документы и правда были в полном порядке, и милиция была, и броневик.

– Молибога! – словно ни к кому не обращаясь, бросил Снегирев.

– Может быть, пока не поздно, сообщить милиции? – робко подал голос Генкин.

– Заткнись, – оборвал его Кореец. И Арнольд Григорьевич подумал, что при покойном Малахове за охрану, сдачу денег и тому подобное отвечал как раз сам Леонид Кимович. Но теперь он хозяин и стоит ли ему перечить? Генкин если не знал, то догадывался, что бывает с теми, кто встает поперек дороги бешеному Корейцу или перечит ему не вовремя, под горячую руку.

– Пошли все вон! – приказал Пак. – Сидеть на местах и ждать! Разберемся с вами!

– Да, идите, пожалуйста, – совершенно иным тоном повторил за ним Сан Саныч. – И, будьте так любезны, держите язык за зубами. Мне не хотелось бы, чтобы у вас случились неприятности.

Галина Иосифовна пулей вылетела из кабинета. За ней, пытаясь сохранить достоинство, вышел начальник смены охраны.

– Почерк Молибоги, – глядя на закрывшуюся за ними дверь, тихо констатировал Снегирев. – Не знаю, на чем он взял Жамина, но взял, причем мертвой хваткой. Я тут уже успел перепроверить кое-что по дороге, позвонил кое-кому. Так вот, Жамин сказался больным и слинял из банка.

– Где он сейчас? – глаза Пака, казалось, от злости сделались белыми.

– Дома, насколько мне известно, – равнодушно пожал плечами Сан Саныч. – В кругу любящей семьи.

– Поехали, – Кореец рубанул воздух ребром ладони. – Там мы их всех, разом!

– Стой! – выскочил из-за стола Снегирев и ухватил за рукав. – Стой! Это безумие! Опомнись! Сейчас надо сидеть тихо и делать вид, что ничего не произошло!

– Да? – резко вырвался Пак. – Они убили Адвоката, взяли выручку, потом вообще начнут нас щелкать, как воробьев?! А ты призываешь сидеть тихо?!

Генкин сжался на стуле и закрыл глаза от ужаса. Неужели бешеный Леонид начнет войну со стрельбой и взрывами? О, Яхве!

– Вот именно, тихо, – со значением повторил Снегирев.

– Проклятый Чума! – вновь взорвался Пак. – Клянусь, я его уничтожу, чтобы он не лез со своими грязными лапами в наши дела! Где Мартынов? Разыщи, и пусть соберет бойцов.

– Тихо, Леня, тихо, – ласково обнял его за плечи бывший комитетчик. – Успокойся.

Он почти силой усадил его на стул, открыл бар, плеснул в высокий стакан немного коньяку и дал выпить Корейцу. Стоя над ним, начал увещевать:

– Мы нанесем ему другой, более страшный удар! Что толку подстрелить Жабу-Жамина? Надо его использовать против них же!

– Что ты задумал? – отставив стакан, уже спокойнее спросил Леонид.

– Против Жамина опять же одни подозрения, – вкрадчиво сказал Снегирев, – а нужны веские доказательства. Сейчас Чума остался без спеца по электронике, и нам нужен хороший слухач. На примете есть крупный специалист. Ты говорил с ним?

Он обернулся к Генкину, и тот торопливо закивал головой:

– Да, да, я уже пригласил его в казино. Он придет, ручаюсь. Сам приведу!

– Ну вот и хорошо, – потер ладони Сан Саныч. – Чума без защиты, но не может остановить бизнес: он как станочек крутится. Имея хорошего слухача, мы возьмем под контроль Жамина и компанию Чумы, заодно пустим за ними топтунов: пусть поглядят, где они шастают, а в каждом из этих мест поставим хитрую технику. Она, в отличие от людей, неподкупна.

– Долго, – Пак вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Он уже несколько успокоился и обдумывал предложения советника. Действительно, он прав, но долго все, черт бы его побрал, долго! А Чума не преминет придумать новые каверзы. Ох, как не хватает опыта и связей Малахова! Да что уж поделать: сегодня над Адвокатом насыпали холмик мерзлой земли и украсили его венками с траурными лентами. Теперь все надо делать самим.

– Не так долго, как кажется, – усмехнулся Снегирев. – Особенно если не распыляться по мелочам, а бить в самую болезненную точку!

– Ты ее знаешь? – поднял на него глаза Кореец.

– Знаю, – самодовольно усмехнулся советник. – Не сомневайся. У тебя здесь найдется выпить и закусить?

Он обернулся к Генкину. Тот утвердительно кивнул и показал на встроенный в стенку бар:

– Спиртное здесь, а закуска – в холодильнике, в комнате отдыха. Если хотите, можно разогреть в микроволновой печи.

– Прекрасно, – улыбнулся Сан Саныч. – Иди, отпусти главбуха и начальника смены: пусть едут домой стирать бельишко. Небось обделались со страху? Но пусть стирают молча! Всего доброго, Арнольд Григорьевич. Мы ждем вас завтра, а пока, если не возражаете, на некоторое время займем ваш кабинет.

– Какие возражения, – промямлил Генкин и под тяжелым, словно подталкивавшим его в спину взглядом Пака вышел за дверь.

Что творится? Уму непостижимо, что стало твориться, как только убили Малахова! Покойный тоже был не сахар, но все лучше, чем бешеный Пак, который, говорят, еще и прекрасно владеет каратэ – двинет в гневе куда-нибудь, а потом ползай с перебитым хребтом.

Передав начальнику смены, что он может отправляться домой, но обязан молчать о происшествии, Арнольд Григорьевич галантно предложил подвезти Галину Иосифовну – главбуха обслуживала персональная машина, но ее отпустили, чтобы поговорить по дороге о случившемся. Но разговора не получилось: Левина слишком раскисла, и Генкин пожалел, что ввязался в это дело с проводами. Ехала бы себе сама, а у него были бы целее нервы. Однако что толку жалеть о том, что уже сделано?

Верный своим привычкам, он даже виду не выказывал. Как раздосадован или недоволен. Простившись с Галиной Иосифовной, Арнольд Григорьевич развернул машину и поехал домой, на Бронную, предвкушая, что там-то он наконец окажется в тихом уголке, выпьет чашечку крепкого кофе и сможет немного отдохнуть после суматошного, хлопотного дня, полного неприятных событий.

Дорогой он размышлял над тем; что чаша весов колеблется, причем с каждым новым днем колебания все сильнее и заметнее: команда Молотова-Чумы упорно наступает, не считаясь ни с чем, словно решила пойти в лобовую атаку, а Пак и хитрый Снегирев сейчас начнут огрызаться, как загнанные в угол крысы, или призовут на помощь кого-то более сильного, чтобы потом, в свою очередь, и с ним сцепиться за лакомый кусок: что сцепятся, не вызывает сомнений – им лишь бы окрепнуть в борьбе, как пели в старой революционной песне. В любом случае тихая или громкая война Арнольду Григорьевичу никак не нравилась – он всем чужой: Паку, Сан Санычу, людям Чумы, если те захватят контроль над казино, а это вполне вероятный исход, учитывая те силы, которые за ними стоят. Об этом всегда старавшийся быть тихим и неприметным, вежливым и услужливым Арнольд Генкин в силу ряда причин был осведомлен значительно лучше многих, благодаря довольно тесным отношениям с человеком в шляпе с обвисшими полями и широкополом ратиновом пальто старого покроя, носившим в кармане плоскую фляжку с коньяком, украшенную затейливым гербом.

Очень давно Арнольд, как глупый мышонок, попался в его лапы и до сей поры не имел ни сил, ни возможности вырваться – у старого Арвида железная хватка! Вся история их отношений: это незримый поединок нервов, и печально, когда не хватает сил для победы, но еще хуже, если их просто нет для сопротивления! Арвид давно сломал его и полностью подчинил себе, сделав послушной марионеткой. А что еще оставалось старому, ну, пусть не старому, но пожилому еврею-гомосексуалисту в таких обстоятельствах, в которые его постоянно загонял латыш? Есть кое-какие соображения и неплохо бы уехать, как это сделали многие его соотечественники, но в Штатах хватает своих «голубых». И позволят ли ему слинять, пока у Арвида не минует надобность в услугах Генкина? О его отношениях с латышами знал только очень хитрый и скрытный Сан Саныч, но можно ли надеяться на молчание человека, прошедшего школу госбезопасности и привыкшего иметь дело с агентами, короче – стукачами, как своими, так и чужими?

Какой узел проблем, и дай бог, чтобы он не затянулся удушающей петлей на шее бедного Арнольда – ведь у него ни семьи, ни детей, и даже новых партнеров в силу возраста найти все труднее и труднее. Что впереди? Мрак и туман! Разве подлинные трагедии случаются на пересечении достигнутого с возможным? Нет, кто так считает, никогда не переживал подлинной трагедии, а она всегда на пересечении достигнутого с желаемым!

Ладно, Арвид, используя каналы, несомненно, поддержит Пака, контролирующего принятые в наследство «Бон Шанс» и его несколько филиалов – латышам нужны деньги для закупки стратегических материалов, и они не откажутся от супердоходного бизнеса. А противник продолжит атаки. Главное, среди этой схватки гигантов поскорее найти свой окоп, нырнуть в него и пока затаиться: эта тактика не раз выручала Арнольда, и он решил прибегнуть к ней вновь…