Текст книги "Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль»"

– Я – в норме. Чуть зацепила ностальгическая грусть, так она у меня всегда появляется, когда в прежние места возвращаюсь. Из раньшего времени. Мне даже в последние те годы по Москве ходить было неприятно. Слишком уж грубо целые улицы нашего детства сносили. А оказывался там, где старое ещё оставалось, – печалился, что это уже не отсюда…

– У всех свои проблемы, – усмехнулся Шульгин. – Но так или иначе, а надо всё же узнать, чего он от нас хочет. Здесь – себя не оказывает. Так всё же – где он нас принять желает? Мы и это угадывать должны? Нет чтобы попросту сказать…

– Пойдём в бар. Мы с ним там последний раз разговаривали?

– Да кто его знает? Не упомнишь. Но сдаётся, всё же в кабинете…

– В кабинет не тянет, – признался Андрей. – Давай в твой, лошадиный… Сядем, растормозимся, вспомним, как впервые в него зашли. Глядишь, как раз и войдём в нужное настроение…

– Нам нужное или ему?

– А вот это как раз несущественно…

Бар был точно такой, как в тот день, когда Шульгин закончил оформлять его цветными витражами-ню. Те же драпированные стены без окон, неяркая подсветка замаскированных ламп, имитирующих свет зимнего пасмурного дня. Приподнятый над ковролиновым полом подиум, ведущие на него несколько низких, но широких полукруглых ступеней. Деревянная, окованная старой, вытертой локтями медью стойка с многоцветьем этикеток на бутылках самых причудливых форм. Слева – несколько старинных пивных бочек, торчащие из них причудливой формы начищенные бронзовые краны.

Запах, который невозможно идентифицировать, но безусловно приятный и задевающий романтические струнки подсознания, – старым деревом немного пахнет, дымком и воском догоревших свечей, разными, но одинаково волнующими духами нескольких только что вышедших отсюда женщин… И ведь не вспомнить сейчас – так ли пахло здесь прошлый, позапрошлый, все другие разы или букет составлен только что, под настроение. Или – для нужного настроения.

Шульгин в своё время добавил к предложенному антуражу несколько витражей, точнее – стеклянных фотопанно, где были изображены в натуральную величину очень симпатичные девушки в разных интерьерах и в разных степенях полуобнажённости. Одна так даже верхом на великолепном коне во время стремительной скачки по летней южнорусской степи. Все модели – из числа его бывших подружек, с полным портретным сходством, но, понятное дело, слегка идеализированные. Подлинный соцреализм – изображение не того, что есть на самом деле, а того, что должно быть[36]36
  Формулировка приписывается А.А. Жданову, главному идеологу ВКП (б) (1896–1948).


[Закрыть]. Тут убавлено, там прибавлено. Ноги чуть подлиннее, талии потоньше, груди твёрже и формой идеальнее, как у роденовских красоток, глаза больше, волосы пышнее. Кто был знаком с прототипами – узнает, не ошибётся. Но впечатление получит совсем другое. Ошеломляющее! Мол, где же были мои глаза тогда?! Или – знать бы, что под скромным платьем она – такая?!

Музыка… Ну, с музыкой всё нормально – микст из мелодий шестидесятых-семидесятых годов. Негромко и именно на тех инструментах, какие нужно – кларнет, саксофон, труба, – все на своём месте. Никто никого не заглушает, не подавляет дурными децибелами, сумасшедшими соло бас-гитары или ударной установки. Будто бы в соседней комнате собрался и наигрывает для своих оркестрик крепких профессионалов, решивших тряхнуть стариной.

Налили по рюмочке, кому чего захотелось, опять закурили. Ну, хозяин, мы к твоим услугам. Что ещё нужно для конфиденции, уж такой, что конфиденциальней не придумаешь? Вне всякого времени и пространства…

– Правильно всё поняли, – как они ни ждали, а всё равно внезапно зазвучал словно бы со всех сторон знакомый мягкий баритон, интонированный, как у профессионального чтеца-декламатора. Сильно усовершенствовался Замок, поначалу он своим синтетическим голосом напоминал только что научившегося говорить глухонемого.

– Я действительно хочу, чтобы вы вспомнили, какими были тридцать лет назад. До того, как мы впервые встретились.

– Тридцать? – одновременно спросили оба, а Новиков продолжил: – Да неужели тридцать?

– Календарно – да. А со всеми перемещениями, выходами в астрал, сменой эфирных, тонких и прочих тел – вообще сказать невозможно. Это вне обычной хронологии.

– Тогда нужно судить чисто биологически. Выходит лет пять-шесть, не больше, – возразил Новиков.

– Ничего не выходит, особенно если учесть, что вы гомеостатом бесконтрольно пользовались и более-менее продолжительное время абсолютно непоследовательно существовали в трёх разных веках. То плюс семьдесят, то минус сто двадцать, и ещё несколько континуумов, вообще не имеющих отношения к хронофизике данных пространств. Мотогонки по спутанным кольцам Мёбиуса – интересная аналогия?

Согласимся – физиологически вам по-прежнему нет и сорока, но это тоже не по-настоящему, психологически – даже мне неизвестно сколько. Поэтому единственно корректная точка отсчёта – год начала перемещений, реинкарнаций и трансмутаций. А с неё прошло как раз тридцать лет. Согласны?

Замок говорил тоном принимающего зачёт доцента, и опять не верилось, что они слышат голос не человека, вообще не «существа», хоть гуманоидного, хоть нет, а некоей «субстанции», циркулирующей в хитросплетении узлов и струн Гиперсети. Отчего-то именно сейчас эта мысль пришла в голову сразу обоим друзьям, хотя за те самые «неизвестные годы» они по многу раз возвращались к теме Замка и их с ним взаимоотношений.

Очевидно, всё это как-то увязывалось с самим фактом их очередного сюда прихода и непонятного настроения Шульгина. Именно потому, что настроение Сашки показалось Новикову странным, он и взял на себя лидирующую роль в разговоре. Не в первый раз.

– Согласны, а куда денешься? Так оно в конце концов и выходит. Я, когда со своим дружком, Юрой Александровым, журналистом-политологом, в нынешней Москве впервые с тех пор встретился, он меня сразу просчитал. Ну не сразу, – поправился Андрей, – в начале второй бутылки. Я и залегендировался, и загримировался, старался держаться, как интеллигентный «новый русский» из их сериалов. И всё равно прокололся. На взгляде. Как он на меня заорал тогда: «Ты что, бля, прямо из семьдесят пятого явился, немым укором?»[37]37
  См. роман «Хлопок одной ладонью».


[Закрыть] Было у нас кое-что как раз с тем годом связано… Ну, ладно. Считай, мы из восемьдесят четвёртого так и не выкарабкались. Как Басманов из своего двадцатого. Сколько его ни пытались здесь «социализировать» – по нулям.

– Сейчас у него вроде девушка из валькирий появилась, – слегка улыбнулся Шульгин. – К свадьбе дело идёт, я слышал.

– Хочешь, поспорим, она к нему поедет, а не он в Гвардию Олега… – будто обычный «третий из компании», поддержал тему Замок.

– Видно будет, – отмахнулся Шульгин. – Лучше бы кончал волам хвосты крутить. Что тебе опять надо, всемогущий ты наш? – повернулся он в сторону тех драпировок, за которыми, как ему казалось, прятался динамик, вещавший голосом Замка. – То Антон твой возвышенными идеями головы морочил, сейчас ты скоро час к снаряду подходишь, никак не разродишься. Ну?

– Вот этого и хочу, о чём сказал. Чтобы вспомнили, какими были тридцать лет назад.

– Так. Вспомнили. Дальше…

– Помните, вопросы у вас возникали, как можно левашовскую СПВ «на всю катушку» использовать?

– Помним, – опять вместо Шульгина ответил Новиков. – Хохмили в основном, чтобы крыша с места не сдвинулась от осознания грандиозности случившегося. Блок американских сигарет с оптового склада утащили, а не из спецбуфета, чтоб продавщице за «злоупотребление» голову не открутили. Тогда вообще с посягающими на пайку «власть имущих» не церемонились.

– Такие жалостливые были? – с оттенком иронии спросил Замок. – Тогда чего завскладом не пожалели?

– У того другие возможности. Усушка-утруска, путаница в накладных, недовложения в пункте отправления. Отмажется… – ответил Новиков. – Вернее, «отмазался», скорее всего.

Шульгин встал, подошёл к дверце «синтезатора», потыкал пальцами в кнопки, вернулся с двумя высокими бокалами чего-то зелёного и пузырящегося. Поставил на столик. Сделал глоток, задумчиво почмокал губами.

– Ты читать умеешь? – спросил он, явно обращаясь к Замку, поскольку на Андрея в этот момент не смотрел.

– На каком языке? – Замок, похоже, был удивлён бессмысленностью вопроса.

– На русском, на английском. Неважно. Был такой писатель… – Сашка пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить. – Ну, рассказ назывался «Я – это другое дело». У нас напечатан в конце шестидесятых, в красненьком томе «БСФ»…[38]38
  «Библиотека современной фантастики». В 15 основных томах +12 дополнительных. Самая полная (и единственная в СССР) антология лучших образцов советской и зарубежной фантастики 50–60-х гг. Издавалась с 1964 по 1972 г. Тираж 215 тыс. экз. Распространялась только «о подписке. Цена тома от 60 коп. до 1 руб. На «чёрном рынке» – в среднем «пять номиналов».


[Закрыть] Вспомнишь?

– Не проблема. Том десятый. Автор – Фредерик Пол. Ты эти слова имеешь в виду? – Замок подтвердил свои актёрские способности. Будто великий Качалов или ведущий многих радиопередач «для детей и юношества» Борис Толмазов, он прочитал с выражением и с нужными интонациями: – «Кто может поручиться за человека, который вдруг почувствует себя богом? Предположите, что какой-нибудь человек стал единственным обладателем секрета, дающего ему возможность проникать сквозь любые стены, в любое закрытое помещение, в любой банковский сейф. Предположите, что этому человеку не страшно никакое оружие. Говорят, что власть разлагает. Что абсолютная власть разлагает абсолютно. Можно ли себе представить более абсолютную власть, чем та, которой обладал Коннот? Человек, который, не боясь наказания, мог делать всё, что ему взбредёт на ум? Ларри был моим другом, но я убил его совершенно хладнокровно, понимая, что человека, владеющего тайной, которая может сделать его властелином мира, нельзя оставлять в живых.

Я – это другое дело».

– Молодец, – похвалил Сашка. – Раз сразу нашёл цитату, значит, понял? Нас сначала было трое, сейчас – несколько десятков. И никто друг друга не убил. И никто не захотел стать властелином мира, хоть персональным, хоть коллективным. Имей в виду, мы ведь не только это читали. Много другого тоже. И «за», и «против». Выбор, как видишь, сделали…

– Потому я и решил иметь с вами дело. С самого начала. С Воронцовым познакомился, проверил, кто он такой и чем живёт. Направил его к вам. Тоже неплохо получилось. Лариса, при всем её своеобразии и первоначально острой к вам неприязни, в первый же вечер с вами совпала. Наталья, наполовину придуманная Дмитрием, наполовину мною… Даже – Сильвия без особых душевных терзаний перешла на вашу сторону. А дальше уж вы сами систему выстраивали. Братство…

– Люди одной серии, – грустно усмехнулся Новиков. – Значит, всё правильно. Только смысла как-то маловато. Сами поразвлекались, да и то сомнительно, а человечеству с этого что? Спасали мы его? А может, без нас и спасать бы нужды не было…

– Глупость говоришь, – строго перебил Замок. – Люди на фронтах умирали, вообще не зная, чем через три года час или день, выигранный на безымянной высоте, обернётся…

– Возвышенно, – сказал Шульгин, опять закуривая, словно Штирлиц, для стимуляции специфического воображения. – Неужто сам так мыслишь или подобный психологический заход в набор стандартных программ входит?

– Мы эту тему, кажется, с самого начала обсуждали, – без обиды ответил Замок. – Впрочем, если ты всё же вернулся туда, то всё правильно…

Новиков, услышав эти слова, вдруг с удивлением ощутил, что на самом деле поменялся. Вот прямо только что. Ощущения стали ярче, впечатления от окружающего – непосредственнее, а воспоминания подёрнулись сепией времени, как фотографии на старинной бумаге «Бромпортрет». Механическое это вмешательство в его нервно-психическую деятельность или нечто вроде нейро-лингвистического программирования? «Вы бодры и веселы. Вы полны сил. Все ваши проблемы ничего не значат. Вы радостны, вы счастливы, вы здоровы!»

Не так грубо, конечно, но методика схожая.

Или всё же как с Натальей? Сначала Замок внутри себя её смоделировал, Воронцову предъявил для проверки степени соответствия, а потом эту идеальную матрицу на реально существующую, очень даже не идеальную женщину наложил. Внешность каким-то образом «подрихтовал», воспоминания подтёр, черты личности какие ослабил, какие усилил. А главное, внушил, что весь смысл её существования – это быть рядом с Воронцовым, верной женой и надёжной подругой на всю жизнь. А остальное, что она получила (Наталья ведь сама заметила, что спать легла самой обычной, перевалившей за всё те же роковые тридцать одинокой женщиной «нелёгкой судьбы», а проснулась доброй красавицей, в этот же день встретившей своего «капитана Грея»), – это как приложение к любви и награда за верность. Верность, тоже слегка придуманную. В настоящей жизни она отнюдь не монашествовала, но в зачёт пошло то, что в её памяти давнишний курсант Фрунзенки остался самым лучшим из всех бывших у неё мужчин.

А сейчас Замок начал манипулировать уже ими?

Впрочем, глупое слово, ставшее вдруг очень модным среди «креаклов». Убедить человека, что правильнее служить и при необходимости голову сложить «за друга своя», чем сдаться в плен и пойти в полицаи, – это манипуляция?

Или манипуляция – это только когда «лоха разводят на бабки»? Но в любом случае очень многие на вид умные люди при любой попытке довести до них информацию, расходящуюся с общепринятой в их кругах, начинают тут же кричать о «манипуляциях». На самом деле речь идёт совсем о другом.

– Неужели вы так до сих пор и не поняли, что всё, что вы делали, в основном – по собственной воле…

– В основном? – тут же прицепился к слову Шульгин.

– Конечно, в основном. Часто обстоятельства вмешивались, но решения вы всё же сами принимали. Так я продолжу? Всё, что вы делали, в итоге оказывалось на пользу. Вам и людям. Те, что в Югороссии сейчас живут, могли бы вовсе не существовать, кто от голода и «испанки» умер бы, кто в эмиграции сгинул. А они благодаря вам живут, на благо Отечества и счастливо. Да и в оставшейся РСФСР сейчас получше, чем при «едином СССР». А это же вы создали те миры.

В Отечественную войну на сколько миллионов людей благодаря тебе, Андрей, и Берестину больше выжило? И насколько послевоенная история гуманнее будет? Ежова вовремя устранили… Сталину характер чуть поменяли… Не зря же его в нынешнее время даже на ГИП всё больше людей добрым словом вспоминают. И какого вспоминают? Тобой Андрей, и тобой, Саша, придуманного, а не того, что на самом деле жил. И так далее, по мелочи. Не могу сказать, что хоть где-то от вашего вмешательства стало хуже. С отдельными личностями, конечно, по-разному случилось, но история такими категориями не оперирует… Выходит, мы не ошиблись.

– Мы? – спросил Новиков.

– Мы, – согласился Замок. – Я и Антон. Перед тем, как Воронцова пригласить и в ваши разборки с агграми вмешаться, думали – стоит ли? Не лучше ли уничтожить изобретение Левашова, избавить тебя от общения с Ириной, вычеркнуть Берестина, застрявшего в парадоксе? Вся ваша литература утверждает, что самое главное – не допускать аборигенов до современных технологий. Ле Гуин, «Планета изгнания», и культовая – «Трудно быть богом»…

– Верно, – согласился Новиков. – Я когда «Трудно быть богом» прочёл, с нашим историком заспорил. Он тоже Стругацкими увлекался и с Руматой был вполне согласен. Нельзя, мол, лишать цивилизацию её собственного пути и выбора. Я его и спрашиваю: а как тогда с Монголией? С Киргизией, Казахстаном, Тувой? Мы ж их из самого глухого феодализма в социализм затащили, минуя целую историческую формацию, а то и две. Вооружили, свою систему управления установили, ненужным им наукам обучать стали, заводов понастроили и кочевников к станкам приставили, в космос запустили – это можно? Он чего-то плёл-плёл, а потом закончил, как положено: «Не занимайся демагогией. Тут – исторический материализм, а там – фантастика»…

– И ты тут же вставил: «А там – базовая теория феодализма. Почему у нас «базовой социализма» нет?» – то ли спросил, то ли констатировал Шульгин.

– Верно, вставил. Но он на меня «стучать» не стал, махнул рукой и ушёл, прекратил дискуссию.

– Ну и почему же вы инструкции нарушили? – вернулся к исходной теме Новиков.

– Да потому что сами такие же. Антон среди своих «диссидент», за что и бессрочный срок получил, я… – тут он замолчал, не стал распространяться, но Сашка с Андреем вольны были догадаться, что на каких-то уровнях и Замок по отношению к другим… Замкам? Или иным каким структурам – тоже инакомыслящий.

– Молодцы. Значит – наверняка разумные существа, если поперёк инструкций и приказов идти умеете, – без всякой иронии сказал Новиков.

– Спасибо на добром слове, – поблагодарил Замок. – Решили мы, одним словом, оставить всё, как есть, и посмотреть, в какую сторону дела повернутся. Признаться, всем давно надоела эта бесконечная партия… Представляете – шахматная партия на тысячеклеточной доске, без ограничения времени.

– Представляем, – кивнул Шульгин.

– Не ошиблись мы, – со странной интонацией сказал Замок. – Намного интереснее стало. И не только нам. Главное – вы сумели ухитриться не использовать почти ничего, что могло бы кардинально перевернуть историю, точнее – её законы, и законы природы заодно. Почти всё время на краешке допустимого удерживались. Не поверите – ни в одном из известных мне миров с таким не сталкивался.

– Так это ж не мы такие идеальные, – заскромничал Шульгин, – это, наверное, просто национальный характер в его идеальном воплощении…

Новиков, не сдержавшись, хохотнул. Разговор получался интересный, и спешить было совершенно некуда. Что ли, пива какого-нибудь суперкласса взять, прямо из пивоварни? Впрочем, это успеется, лучше разобраться прежде, к чему Замок сей симпозиум затеял. Многолетняя привычка – страх опоздать. Неизвестно куда, неизвестно зачем.

– Ты тоже по собеседникам соскучился? – спросил Андрей. – Или действительно дело есть? Может, мы сейчас в чужие забавы зря ввязываемся? Фёст с Секондом, и кому ещё интересно, пусть продолжают, а мы в сторонку отойдём? На «Призраке», как собирались, вправду сплаваем кругосветку… А у них… Дайяна вот в игру на нашей стороне включается. Девочек её полторы сотни, со всеми своими умениями и способностями такие интриги завертеть могут… Что там Сильвия с Ириной…

– Не торопись. Каждому своих забот хватит. А вы, раз к собственному миру прикоснулись, довели бы дело до конца…

– До какого конца? Двусмысленно звучит, не находишь?

– До естественного. Наверное, с детства помните слова товарища Сталина. После пятьдесят шестого года вдруг забыли, что это он сказал, но всё равно повторяли от имени Партии: «Социализм, так сказать, победил у нас полностью, но не окончательно, поскольку до тех пор, пока существует капитализм, возможны всякие варианты… Необходимо избавиться от капиталистического окружения…»

– Прав товарищ Сталин оказался, – мрачно сказал Шульгин, а Новиков начал вспоминать, действительно ли тот такое говорил или это потом уже придумали «спичрайтеры»? Впрочем, у Сталина спичрайтеров не было, он и речи и книги сам писал.

– Так ты нам что, предлагаешь заняться реставрацией социализма? – удивился Андрей, так и не вспомнив. – Не потянем, точно знаю. Нету, как говорится, непримиримого конфликта между производительными силами и производственными отношениями. А также и «партии нового типа», способной возглавить такое мероприятие. А без партии – никак. Братство не потянет… – повторил он слово, очень в данном случае уместное.

– Нет такого у меня в мыслях, – если бы у Голоса были руки, он бы возмущённо замахал ими. – Социализм должен вызреть в недрах общества, а не экспортироваться извне. Сами видите, как некогда осчастливленные братья не только к социализму, но и к вам ко всем, к России относятся. Идея моя прямо противоположного характера. В рамках прямого противостояния социализма и капитализма социализм не выстоял. Почему – сейчас обсуждать не будем. А если наоборот? Сначала стать сильнее всех на свете, а потом уже посмотреть, способен ли капитализм выстоять «во враждебном окружении».

– Во враждебном – это в чьём?

– В вашем. Почему вы никак не можете выйти из дихотомии – капитализм-социализм? Создайте новую формацию, в которой вы окажетесь сильнее…

– «Что будет после коммунизма?» – мы дискутировали об этом в десятом классе, пока диспуты ещё поощрялись, – сказал Шульгин, но в глазах его что-то блеснуло. Замок сумел его зацепить…

– Сарториус старается возвратить феодализм, точнее – неофеодализм, – как бы продолжая мысль друга, сказал Новиков.

– Он может стать вашим помощником, – ответил Замок. – И Катранджи тоже. Всё, чем занимаются они, – это Не-капитализм, а значит, до поры до времени они на вашей стороне. А чем будет новая формация – я и сам сказать не могу. В тех мирах, что я знаю, не только законы физики другие, там и марксистское понимание истории отсутствует, как и сама история…

– Интересно. – Новикову немедленно захотелось выяснить, как может выглядеть мир, где не существует истории, пусть и не марксистской, пусть по Ясперсу или Тойнби… Но он решил, что актуальнее сейчас другое. – Интересно, но я всё равно не врубаюсь, на что ты нас сейчас толкаешь…

– Вы же занимаетесь сейчас вместе с Фёстом и Сарториусом Ойямой и вообще Америкой?

– Так… Но…

– И ваша конечная цель?

– Как будто ты не понимаешь. Предотвратить войну. В идеале – добиться полного равноправия. Как у Высоцкого «И что нам с Америкой драться? Левую нам, правую им, а остальное – китайцам», – улыбнулся Шульгин, вспомнив песню времён «культурной революции» и советско-китайского конфликта.

– Не получится. Америка с Россией на равных сосуществовать не могут. Россия бы смогла, но они – нет. А главное – не захотят. Вывод?

– Ceterum censeo Carthaginem esse delendam[39]39
  «Кроме того, я считаю, Карфаген должен быть разрушен» – слова римского цензора Марка Порция Катона-старшего, которыми он заканчивал каждое своё выступление в Сенате.


[Закрыть], – словно на уроке латыни в институте отрапортовал Шульгин с великолепным произношением уроженца Палатинского холма. Восьмидесятипятилетний преподаватель-полиглот Василий Михайлович был бы доволен.

– Верно. Катон в конце концов своего добился. А вы чем хуже?

– Ну, я не знаю. Задачка сложновата будет, – ответил Новиков, соображая, что именно хочет от них Замок. Америку он мог бы уничтожить и сам. Ещё до её возникновения, ему это раз плюнуть.

– С какой стороны посмотреть. Я ведь не зря вам напомнил, что вы очень деликатно пользовались оказавшимися в распоряжении артефактами. В основном как средством транспорта, аптечкой «Скорой помощи» и бесплатным супермаркетом. Верно?

– Куда вернее. С одной стороны, опасались, как бы чего не вышло, а с другой – неспортивно как-то. Что за интерес велосипедную гонку на мотоцикле выиграть или значок альпиниста перед строем получать, поднявшись на Эльбрус вертолётом? – подтвердил Андрей.

– А если противник в засаде с пулемётом, а ты из спортивного интереса желаешь его пращой поразить, как Давид Голиафа, хотя «Шмель» под рукой имеется? А рота на голом поле лежит и ждёт, попадёшь ты пулемётчику в лоб или он тебя положит, после чего начнёт твоих бойцов на выбор крошить, очередями и одиночными…

– Научился образно выражаться, – покрутил головой Шульгин и снова потянулся за сигаретой. – Я тебя правильно понял: «Мочите их всех, а я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью»?

– Мне с самого начала очень нравился твой стиль мышления. Иначе бы и начинать сотрудничать не стоило. Подумай сам – в состоянии сейчас нынешняя Россия при нынешнем руководстве и экономическом положении без войны поставить Америку на колени вместе со всеми её союзниками? – Замок как бы даже усмехнулся.

– Сомневаюсь, – вместо Шульгина ответил Новиков. – Думаю даже, что и теперешние противники Америки перебегут на её сторону, когда увидят, что вся мировая конструкция рушится. О чём останется мечтать угнетённым неграм Африки и московским интеллигентам, если исчезнет морковка перед носом? Выйдет – не выйдет, а надежда есть: вырваться из своей Уганды или «Рашки», переплыть океан, получить грин-карту, сесть на велфер и любоваться прибоем в Майами. Не станет морковки, и что? До конца дней махать кетменём на плантации, сидеть в офисе и сознавать, что именно ты «тварь дрожащая», и никакого «права» не имеешь и иметь не будешь…

– Совершенно верно. А раз Россия сейчас выиграть не может и Запад с ней не справится, то в лучшем случае сохранится зыбкое равновесие, «мирное сосуществование» до очередного «кубинского кризиса». Значит, вопрос надо решать кардинально. Всего-навсего использовать возможности Братства, оно у вас теперь вполне солидно доукомплектовалось, а главное – всю вашу технику по полной программе. Сколько раз вы между собой обсуждали: «А что, если…»? – Замок опять «усмехнулся».

Новиков согласился, что да, обсуждали и не раз признавали, что почти любую проблему, встающую перед ними, вообще перед человечеством, способны решить с помощью СВП, дубликатора, Шаров и блок-универсалов. А их, с присоединением к Братству Дайяны и её контингента, у них теперь уйма. Андрей даже не знал, сколько именно, но несколько сотен – точно. Да роботы Валгаллы. А это значит… На самом деле хоть с Америкой, хоть со всей Землёй сразу можно сделать что угодно. Можно. А дальше?

Случайно ли и аггры, и форзейли, и сам Замок бог знает сколько столетий использовали только «Стратегию непрямых действий». Значит, предвидели непредсказуемые последствия и опасались их.

– А ты об этом не беспокойся. Как раз сейчас опасаться нечего. Я просчитал – это самый безвредный на данный момент вариант. Вы можете и угрозу войны ликвидировать легко, и всю мировую карту перекроить – сил хватит. Возьмётесь?

– Взяться – проблем нету, – привычным жестом снова пожал плечами Шульгин. – Сколько раз нас Антон так разводил. Теперь ты лично взялся. Антону не доверил вербовку?

– Какая вербовка? Я вам разве что-то необычное или бесчестное предлагаю? Вы же без моего совета, как только вернулись, сразу в эти дела сами полезли. Довели ситуацию до кризиса…

– В чём кризис? – тут же спросил Новиков, просчитывая в уме свои последние действия и прогнозируемые последствия. – Ходов на пять-шесть вперёд партия смотрится хорошо. Конечно, если на той стороне играет Алёхин или Капабланка…

– А если просто сумасшедший? Или авантюрист вроде Остапа? Наберёт полную горсть фигур и… – Замок не хуже самого Андрея умел доводить до финала невысказанную мысль собеседника.

– Вариант, – согласился Новиков. – Так кризис-то в чём?

– Ойяма не справится с ролью. Всей помощи, что вы запланировали, не хватит. От покушений вы его прикроете. Сарториус подключит все свои каналы. И – без ощутимого результата. То есть, конечно, в пределах своей компетенции он сделает всё, что вы прикажете, но выстраивающаяся реальность уже за пределами его и всей его организации компетенции. У них же не получилось переиграть вас и ликвидировать Олега?

– Не получилось, – согласился Шульгин. – А мы ведь действовали только «в пределах возможности». Разве что корниловцев послали на помощь Великому князю «через два мира». Остальное – чистый реализм.

– И у вас «в пределах возможного» не получится. США – это ведь не Третий рейх какой-нибудь, и не СССР даже. У них я даже не знаю, что за личностью нужно быть, чтобы двухсотлетнюю «программу» поломать. Вы у дуггуров побывали. Всё поняли?

– Многое…

– Основное постигли – там с Высшими вы что-то решать можете, а с низшими – никак. Инстинкты убеждением не перебьёшь. Так и американцы. Как только их президент начнёт делать «не то» и его даже поддержат какие-то силы, у всех остальных включится другая программа, замкнутая, скажем, на «Билль о правах». Или на прецедент времён войны Севера против Юга. И получите вы гигантское гуляйполе с никому не подчиняющейся армией, сотнями баз по всему свету, с ядерным и термоядерным оружием. И…

– Я понял, – сказал Новиков. – Значит, если мы имеем дело с огромным роем человекообразных насекомых, нужно парализовать нервные узлы у каждого, не вступая в дискуссии?

– Образно говоря – так. Но как это будет выглядеть на практике…

– Я уже почти знаю, как, – встал с кресла Шульгин, как бы подчёркивая этим свою готовность и решимость. Походкой Юла Бриннера подошёл к бару, в его же манере налил две оловянные стопки виски. Толчком руки послал одну вдоль стойки, указал пальцем на неё Новикову.

Андрей тоже подошёл. Ему было интересно, что за ход изобрёл Сашка. Наверняка способный удивить даже Замок. Какая он ни суперличность с бесконечным объёмом памяти, а наверняка до полноценного Держателя, а может, даже и Кандидата в чём-то недотягивает. Иначе зачем бы он всё время возвращался к ним со своими идеями, не реализуя их лично. Не хватает ему самой некоей малости, чтоб ощутить себя на равных с человеком. Так здоровенный мастиф или «кавказец» без труда может загрызть любого человека, но под правильным взглядом успокаивается, прижимается брюхом к земле и дружелюбно машет хвостом.

– Только скажи сначала, как дальше быть с «Мальтийским крестом» и всем к нему относящимся?

– А в чём вопрос? Пусть всё идёт, как идёт. Ваши товарищи с Англией разобраться сумеют, а когда вы здесь закончите, объединение ещё легче пойдёт…

– Ну, тогда хорошо, – согласился Шульгин и выцедил свой «золотоискательский» стаканчик. – Мы с Андреем сейчас пойдём к себе, отдохнём немного и какой-никакой плантик набросаем. Нельзя же сразу, с бухты-барахты. Я так думаю, Ойяма, Лютенс, Арчибальд пусть всё, что мы уже наметили, делают. А мы из-за плеча станем партнёрам в карты заглядывать и прикуп менять, по обстоятельствам. Я всё же не люблю оглоблей крушить, когда можно финкой обойтись. А всё, что нужно, мы сделаем, не беспокойся. Только по-своему, ты уж извини…

– На это я, как вы наверняка догадались, и рассчитываю, – снова изменившимся, спокойным и даже чуть-чуть просительным тоном ответил Замок. – Вам ведь только направление обозначить нужно, верно?

– Бывает, что и с «обозначением» не всегда хорошо складывается. «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону»[40]40
  Строка из песни «Матрос Железняк», 1935 г. Композитор М. Блантер, слова М. Голодного.


[Закрыть], помнишь? Но мы постараемся не заблудиться…