Текст книги "Возмездие"

– Никогда не следует доверять нашедшему тело, – важно изрек Рики.

«А то мы не знаем!» – подумала Кэрол, бросая еще один внимательный взгляд на тело и пытаясь представить себе последовательность событий, которые привели эту молодую женщину к столь печальному концу.

– Никаких документов, конечно, не нашли? – спросила она.

– Пока нет, – покачал головой Спенсер. – Но… У нас в районе аэропорта возникли некоторые проблемы с уличной проституцией. Большой наплыв женщин из Восточной Европы. Эта, скорее всего, тоже из них.

– Если только преступник не снял ее в городе, в Темпл-Филдз, – заметила Пола.

– Первые две жертвы были из местных, – покачал головой Рики.

– Что ж, будем надеяться, Гриша сумеет привести ее в порядок, чтобы можно было сделать фото для опознания, – сказала Кэрол. – Да, вы упомянули о предыдущих жертвах, сэр… Вы уверены, что это действительно серия?

Рики снова повернулся к телу:

– Покажите ей, док.

Шаталов, наклонившись, показал на внутреннюю поверхность запястья жертвы, где виднелось что-то вроде татуировки. Запястье было залито кровью, но Кэрол сумела различить буквы. «МОЯ!» В этом послании убийцы ей почудились вызов, отталкивающее высокомерие и извращенная жестокость. Смотреть на это было тяжело, но внутренний голос в мозгу негромко нашептывал Кэрол: «Постарайся раскрыть это убийство. Тебе нужно отличиться, прежде чем твой отдел перестанет существовать. Ведь в Уэст-Мерсии ты вряд ли столкнешься с подобными «особенными» случаями!»

6

Вопреки всему несколько лет образцового поведения в конце концов принесли свои плоды: Вэнса перевели в коррекционно-психотерапевтический блок Оквортской тюрьмы в вустерской глубинке. Лечебное крыло существовало как бы отдельно от всей остальной тюрьмы. Главное, здесь был более мягкий режим. Например, заключенные могли гасить свет в камерах, когда им захочется, тогда как в главном корпусе освещение выключалось с центрального пульта в одно и то же время. Сами камеры тоже были удобнее. В них имелась даже туалетная комната – совсем крошечная, и все же она обеспечивала некоторое уединение, о существовании которого он почти успел позабыть.

Сегодня Вэнс погасил свет довольно рано, но оставил включенным телевизор, чтобы не остаться в полной темноте. Расстелив на столе газету, он тщательно обкорнал отросшие волосы бритвенным лезвием, а потом долго водил по голове электробритвой, пока его череп не стал гладким на ощупь. В тюрьме кожа Вэнса сделалась достаточно бледной, поэтому он не боялся, что разница между лицом и только что выбритой головой будет бросаться в глаза.

Покончив с этой работой, Вэнс взялся за свою густую бороду, которую он отпустил за последние несколько недель. Впрочем, всю растительность он сбривать не стал, оставив короткую эспаньолку и усы. В последние два года Вэнс вообще много экспериментировал с формой бороды и усов; за это время охранники успели привыкнуть к его «чудачествам», и он не сомневался, что никто из них не догадывается о его истинных целях.

И все же ключевыми в его трансформации были вовсе не прическа или борода. Потянувшись к шкафу, Вэнс снял с полки толстую книгу энциклопедического формата. Это был выпущенный ограниченным тиражом альбом с репродукциями картин современных русских художников. Ни Вэнс, ни постоянный обитатель этой камеры искусством не интересовались. Тем не менее альбом оказался весьма ценным, ибо был напечатан на такой толстой и плотной бумаге, что опытному человеку не составляло труда вскрыть страницы со стороны обреза и спрятать внутри тончайшие пленки с нанесенными на них переводными картинками-татуировками. Картинки были выполнены по фотографиям, которые Вэнс сделал в тюрьме с помощью контрабандного смартфона, засняв затейливые цветные рисунки, покрывавшие шею и руки Джейсона Коллинза – человека, который как раз в эти минуты лежал на кровати в камере Вэнса.

Да, сегодня Джеко Вэнс был вовсе не в своей камере. Задуманный им отвлекающий маневр сработал безупречно.

Чтобы осуществить подмену, ему понадобился сущий пустяк, а именно фотография жены Дэмона Тодда, которая стояла в обнимку с братом Кэша Костелло в каком-то ночном клубе. Пару часов назад Вэнс незаметно подложил снимок на стол для настольного тенниса, стоявший в общей комнате отдыха. Как он и рассчитывал, фотографию обнаружили практически сразу. Чтобы разобраться, что она означает, заключенным тоже много времени не потребовалось. Обрадованные новым развлечением, они принялись шутить и подначивать Тодда, который в конце концов не выдержал и бросился на Костелло. Для обоих это означало конец пребывания в коррекционно-психотерапевтическом блоке: одной вспышки неконтролируемой ярости хватило, чтобы перечеркнуть несколько лет «образцового поведения», но Вэнсу было на это плевать. Он никогда особо не задумывался, сколько посторонних людей может пострадать при осуществлении его планов.

Главное, возникшая потасовка отвлекла внимание дежурных офицеров, и никто из них не заметил, как Вэнс и Коллинз поменялись камерами. Когда все успокоилось и надзиратели в последний раз обходили камеры, и тот и другой уже погасили свет и сделали вид, что спят. А у охраны не было никаких оснований заподозрить, что кто-то из заключенных находится не там, где следует.

Подойдя к раковине, Вэнс набрал в нее холодной воды, потом вскрыл одну из страниц альбома и извлек из тайника тонкую пленку с рисунком. Когда клей начал растворяться, он осторожно приложил переводную картинку к протезу. Это была долгая и кропотливая работа, но еще труднее оказалось нанести фальшивые татуировки на уцелевшую руку. Да, его протез – настоящее произведение искусства, но по сравнению с живой конечностью его моторика все же очень ограничена, а Вэнс знал, что многое зависит именно от мелочей.

К тому моменту, когда он наконец справился с задачей, его лоб покрылся испариной, а по спине и бокам стекали тонкие струйки пота. Вэнс сделал все, что было в его силах, и все же стоило поставить его рядом с Коллинзом – и определить, где настоящие татуировки, а где фальшивые, не составило бы труда. Он, однако, знал, что подобное может случиться, только если все пойдет не так, как задумано.

Дав татуировкам подсохнуть, Джеко надел очки – точную копию очков Коллинза, изготовленную его сообщником за пределами тюрьмы. Окружающий мир тотчас начал расплываться, но Вэнс не сомневался, что сумеет к этому приспособиться, благо линзы в поддельных очках довольно слабые. У самого Коллинза очки намного сильнее, но в них Вэнс был бы беспомощен, как сова белым днем, а простое стекло он использовать не хотел, так как это могло броситься в глаза даже при беглом осмотре.

Как говорится, дьявол в деталях, а Бог в мелочах.

Закрыв глаза, Вэнс попытался припомнить гнусавый мидлендский акцент Коллинза. Для него это была, пожалуй, самая трудная часть предстоящей подмены, поскольку он не отличался способностью к подражанию. Вэнсу всегда нравился собственный мягкий выговор, но сегодня ему предстояло на время от него отказаться, усвоив чужие интонации и произношение. Разумеется, он постарается разговаривать как можно меньше, но, если его о чем-то спросят, он должен ответить как подлинный уроженец Мидлендса – чтобы не оказаться в положении героя Гордона Джексона в «Большом побеге», который выдал себя, машинально ответив на заданный по-английски вопрос, хотя предполагалось, что он этого языка не знает. Вэнс, впрочем, был уверен, что не совершит подобного промаха. Он знал, что не может расслабиться ни на секунду до тех пор, пока не окажется на свободе.

Ему потребовались годы, чтобы все спланировать и подготовить. Особенно трудно было добиться перевода в коррекционно-психотерапевтическое отделение тюрьмы. Немногим легче оказалось подыскать человека примерно такого же роста и телосложения, который к тому же остро нуждался в том, что мог дать ему Вэнс. Джейсон Коллинз – этот жутковатый поджигатель – привлек его внимание в первый же день, когда Вэнс только появился на групповых терапевтических занятиях. Коллинза обвиняли в том, что он сжигал ларьки и магазины по заказу конкурентов или рэкетиров, но Вэнсу не нужно было быть психологом, чтобы понять: подлинные мотивы этого человека – куда более глубокие и мрачные. На это указывало уже одно то, что Коллинз оказался на групповых занятиях.

Подружившись с Коллинзом, Вэнс довольно скоро выяснил, что тот очень скучает по семье. Это была та самая почва, которую лучше всего засевать семенами надежды, и он принялся за работу. Оставшись без кормильца, жена и трое детей Коллинза с трудом сводили концы с концами, а Вэнс, у которого были деньги, мог очень облегчить их жизнь. И все же довольно долгое время дело не двигалось с места. Камнем преткновения оказался тот факт, что любая помощь, оказанная Вэнсу Коллинзом, автоматически увеличила бы его и без того немалый срок.

Положение изменилось самым решительным образом, когда у Коллинза обнаружили лейкемию. Болезнь оказалась очень серьезной – вероятность того, что он будет еще жив через пять лет после постановки страшного диагноза, составляла, по оценкам специалистов, не более сорока процентов. Это означало, в частности, что у Коллинза нет ни малейшей возможности хоть как-то обеспечить жену и детей. Даже если за примерное поведение ему существенно сократят срок, на свободе он проживет совсем недолго. «Тебя все равно отправят домой, если увидят, что жить тебе осталось считаные дни, – сказал ему как-то Вэнс. – Вспомни, что случилось с ливийцем, взорвавшим самолет над Локерби».

Когда он сам размышлял об этой ситуации, ему вспоминалась пословица: мол, один пирог два раза не съешь. Вот только в данном случае все было наоборот. Коллинз мог помочь ему бежать, но это ничего не изменило бы: гуманное британское законодательство все равно отпустило бы его домой перед смертью. Возможность побыть с семьей последние деньки будет у него в любом случае, но, если Коллинз сделает все, что от него потребует Вэнс, его жена и дети до конца своих дней не будут ни в чем нуждаться.

Примерно в таком ключе Вэнс и объяснял ситуацию Коллинзу, и все равно ему потребовалась вся его сила убеждения плюс неимоверное терпение, чтобы тот наконец поверил в подобную возможность. «В тюрьме вы все отвыкаете от добра», – как-то заметила Вэнсу тюремный психолог. Эти слова дали ему в руки мощный инструмент воздействия, с помощью которого он в конце концов все же сломил упрямство поджигателя. Через считаные дни старший сын Коллинза должен был стать учеником одной из лучших частных школ в Уорвикшире, а Джеко Вэнс – выбраться на свободу.

Сбритые волосы, предварительно завернутые в туалетную бумагу, а также порванную на клочки газету он спустил в унитаз, а пленки от переводных картинок скатал в шарики и запихнул в щель между столом и стеной. Убедившись, что никаких следов он не оставил, Джеко наконец позволил себе прилечь на узкую койку. В камере было прохладно, а он вспотел, поэтому довольно скоро ему стало холодно, и он натянул на себя одеяло.

Все будет хорошо, уговаривал себя Джеко. Завтра вертухаи явятся за Коллинзом, чтобы отвезти его на ВОАО. О временном освобождении для адаптации в обществе мечтал каждый заключенный коррекционно-психотерапевтического блока. Тех, кто добился этого благодаря безупречному поведению (плюс, разумеется, рекомендация психолога), на целый день выпускали из тюрьмы, чтобы счастливец мог поработать на фабрике или в конторе. Вот чертов парадокс, думал порой Вэнс. Коррекционная терапия, которая осуществляется в психотерапевтическом отделении тюрьмы, на самом деле настолько сужает человеческую перспективу, что заключенный начинает мечтать о нескольких часах самой обычной скучной работы как о величайшем счастье. Самому ему потребовалась вся его сила воли и все умение, чтобы не сорваться и не показать, какое глубокое презрение он питает к существующей системе. Вэнс, однако, справился и с этим, потому что знал – от этого зависит, сумеет ли он вернуться к жизни за пределами тюрьмы.

Дело в том, что далеко не всех, кто оказывался в коррекционно-психотерапевтическом блоке, отпускали из тюрьмы для социальной адаптации. Например, Вэнс и еще несколько особо опасных преступников не могли и мечтать ни о чем подобном. Администрация тюрьмы считала, что это слишком рискованно, хотя ему и удалось убедить эту тупую суку – тюремного психолога – в том, что он изменился и что он уже не тот человек, который много лет назад совершил жестокое преступление. Именно преступление, а не преступления, потому что с формальной точки зрения Вэнс так и не был признан виновным в убийствах нескольких несовершеннолетних девчонок. Несмотря на это, ни один министр внутренних дел не хотел бы остаться в истории как человек, который выпустил на свободу печально знаменитого Джеко Вэнса. Не смогло помочь даже недавнее судебное решение об изменении меры наказания – несмотря ни на что, он вряд ли когда-нибудь сможет вернуться в общество на законных основаниях. И, положа руку на сердце, Вэнс вынужден был признать, что на месте властей он бы тоже не решился себя освободить. Правда, Джеко лучше других знал, на что он способен на самом деле, тогда как власти могли об этом только догадываться.

Лежа в темноте, Вэнс улыбнулся. Планируя свои дальнейшие действия, он специально позаботился о том, чтобы не оставить догадкам ни малейшей лазейки. Все будет совершенно недвусмысленно и ясно.

И случится это очень и очень скоро.

7

Следуя указаниям Кэрол, водитель-полицейский развернул патрульный автомобиль.

– Третий дом слева, – устало выдохнула она.

Полу Кэрол оставила на месте преступления; констебль должна была позаботиться о том, чтобы все положенные следственные действия были проведены именно так, как требовалось сотрудникам отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Ничего растолковывать Поле не требовалось – как, впрочем, и другим сотрудникам элитного подразделения, которым командовала Кэрол. Оставалось только надеяться, что в Вустере ей придется работать с людьми хотя бы вполовину такими же компетентными.

– Разрешите доложить, мэм… – Голос водителя – сотрудника дорожной полиции – звучал настороженно, и Кэрол усилием воли заставила себя вернуться к реальности.

– Да? Что вы хотите сказать?

– Напротив третьего дома слева стоит машина, а в ней сидит какой-то человек. То ли спит, то ли… В общем, он как-то странно навалился на рулевое колесо. Проверить номера по базе?

Когда они поравнялись с неизвестной машиной, Кэрол поглядела в окно и узнала Тони, который сидел, положив на руль руки и опустив на них голову. Она, впрочем, не особенно удивилась, хотя и не ожидала ничего подобного.

– Не стоит, – ответила она, качая головой. – Я знаю, кто это.

– Хотите, я с ним поговорю?

Кэрол улыбнулась:

– Спасибо, но… в этом нет необходимости. Он совершенно безопасен. – Это, строго говоря, было не совсем верно, но она рассудила, что дорожному полицейскому тонкости ни к чему.

– Как скажете, мэм, – ответил полицейский, останавливаясь перед машиной Тони. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Можете меня не ждать, я справлюсь. – Кэрол выбралась из патрульной машины и подошла к автомобилю Тони. Дождавшись, пока патрульный отъедет, она открыла дверцу и скользнула на пассажирское сиденье.

При звуке защелкнувшегося замка Тони резко выпрямился и негромко вскрикнул.

– Какого черта!.. – пробормотал он испуганно и немного растерянно. Некоторое время Тони озирался по сторонам, словно никак не мог вспомнить, где он и как сюда попал, потом его взгляд остановился на Кэрол. – Ты?! Откуда, черт?!

Она дружески похлопала его по руке.

– Ты уснул в машине перед собственным домом, – пояснила Кэрол. – Я возвращалась с работы и заметила тебя. И знаешь, почему-то мне показалось, что ты вряд ли планировал продрыхнуть целую ночь в автомобиле.

Тони потер лицо ладонями – словно умывался, потом снова повернулся к ней. Глаза его были широко раскрыты, и в них все еще читались удивление и растерянность.

– Сам не понимаю, как заснул, – сказал он. – По пути сюда я слушал запись с сайта легендарной Гвен Эдшед[1]1
  Доктор Эдшед Гвен – психотерапевт, судебный эксперт, сотрудница Бродмурской больницы для душевнобольных преступников.


[Закрыть] из Бродмура; она рассказывала, как лучше обращаться с этими беднягами – нашими пациентами. Когда я добрался до дома, запись еще не кончилась, и мне захотелось дослушать до конца. Не понимаю, как я мог заснуть! – снова повторил Тони. – Она очень интересно говорила – ничего подобного я уже давно не слышал. – Он зевнул, но тотчас тряхнул головой. – Который час?

– Начало четвертого.

– О господи! Я-то приехал около полуночи… – Тони зябко передернул плечами. – Ну и замерз же я!..

– Ничего удивительного, – заметила Кэрол, открывая дверцу. – Не знаю, как ты, а я, пожалуй, все-таки пойду в дом.

Тони в свою очередь тоже выбрался из машины и нагнал Кэрол у калитки палисадника.

– Почему ты так поздно? – спросил он. – Кстати, хочешь выпить? Не думай, я уже совсем проснулся.

«Порой он ведет себя как маленький ребенок», – подумала Кэрол. Кажется, только недавно он сладко спал, и вдруг эта вспышка энергии и любопытства! Откуда что берется?!

– Ладно, уговорил. Пропустим по рюмашке на сон грядущий, – сказала она, следуя за ним к главной, а не к боковой двери, которая вела в ее отдельную квартиру в цокольном этаже.

Внутри было довольно прохладно – сразу чувствовалось, что в доме никого не было как минимум несколько часов.

– Разожги огонь в моем кабинете. Он прогревается быстрее, чем гостиная, – попросил Тони, направляясь в кухню. – Тебе вина или водки?

Он знал ее достаточно хорошо, чтобы не предлагать что-то другое.

– Водки, – ответила Кэрол и, присев на корточки перед газовым обогревателем, начала еще одну безнадежную схватку с устройством зажигания.

Она давно сбилась со счета, сколько раз она говорила Тони, чтобы он вызвал ремонтников и починил наконец газовые обогреватели, зажигать которые было самой настоящей мукой. Теперь, однако, это уже не имело значения. Через пару недель дом, а вместе с ним и ее квартира, будут проданы, и Тони придется иметь дело с новым жилищем и с новыми бытовыми проблемами, которые он по большей части предпочитал не замечать. Впрочем, только такой подход гарантировал, что мелкие проблемы не превратятся в источник нервотрепки. Это было важно, поскольку Кэрол тоже предстояло там жить, а она терпеть не могла, когда кто-то рядом с ней пребывает в постоянном раздражении.

Газ наконец загорелся, а вскоре и Тони вернулся в кабинет с бутылкой русской водки, бутылкой кальвадоса и двумя бокалами, которые выглядели так, словно он получил их в подарок на бензозаправке еще в восьмидесятых.

– Все приличные бокалы я уже упаковал, – пояснил Тони, перехватив ее взгляд.

– Как, все три штуки?! – притворно удивилась Кэрол и потянулась к бутылке.

В комнате все еще было прохладно, и она невольно поморщилась. Водка, похоже, хранилась в морозилке: стекло покрылось изморосью, а жидкость, вытекавшая из горлышка, казалась плотной и тягучей, как глицерин.

– Так почему ты сегодня так поздно? – повторил Тони свой вопрос. – Что-то непохоже, чтобы ты была на вечеринке.

– Суперинтендант Рики из Северного отделения решил, что напоследок нам необходимо отличиться, – сухо ответила Кэрол.

– А как же бюджет? – Тони усмехнулся с понимающим видом и отсалютовал бокалом. – Можно подумать, будто средства на ваши расследования поступают из совершенно другого источника, а вовсе не из смежного департамента одной и той же организации. Просто поразительно, сколько дел оказалось в твоем ведении, с тех пор как начальник полиции провозгласил режим жесткой экономии.

– С тех пор как прошел слушок о моем уходе, новые дела и вовсе посыпались на нас как из рога изобилия. – Кэрол вздохнула. – Впрочем, это дело не совсем обычное. В более щедрые времена мы бы, наверное, сами бодались из-за него с Северным отделением, но теперь…

Тони пристально посмотрел на нее:

– Что, дело очень скверное?

Кэрол одним махом проглотила водку и снова наполнила бокал.

– Одно из самых скверных. Причем такое, что твоя помощь нам тоже не помешала бы. Кто-то пригвоздил проститутку к кресту. Вверх ногами. А потом перерезал горло… – Она набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула. – Наши северные коллеги считают, что преступник уже совершал нечто подобное. Другим способом, естественно, потому что иначе мы бы об этом знали, но, по их мнению, это третья жертва одного и того же маньяка. Насколько я поняла, за последнее время на их территории погибли уже две труженицы секса. Одну задушили, другую утопили.

Тони подался вперед в своем кресле, уперев локти в колени. Теперь его взгляд был внимательным и ни капельки не сонным.

– А знаешь, – сказал он, – несколько часов назад мне звонила Пенни Бёрджесс и что-то такое бормотала. Теперь-то я думаю, что она звонила как раз по этому поводу.

– Правда? А что именно она тебе сказала?

– Ничего особенного, да я, честно говоря, и не особенно ее слушал. Что-то насчет серийных убийств… Кажется, она вообразила, что я непременно должен ими заниматься.

– Боюсь, она не так уж далека от истины. Хотя все три женщины убиты разными способами, у всех у них на запястье одинаковые татуировки – слово «МОЯ!».

– И полиция не связала между собой первые два дела?! – удивился Тони. – Как такое могло случиться?

– Откровенно говоря, возможность связать все эти дела между собой появилась у наших северных коллег только вчера. Вторая проститутка… та, которая утонула… Она пролежала в воде довольно долго и была, как ты сам понимаешь, не в лучшем состоянии. Гриша Шаталов тоже занимался телом не слишком долго, к тому же полицейским потребовалось время, чтобы понять, что же они ищут. – Кэрол пожала плечами и провела ладонью по своим растрепанным светлым волосам. – Первая жертва не привлекла к себе особого внимания – главным образом потому, что у нее на руках и на теле были и другие татуировки. Никому и в голову не могло прийти, что словечко «МОЯ!» значит больше, чем фамилия «Бэкхем», которую накалывают себе почти все шлюхи.

– А эта третья, последняя жертва? У нее тоже было это слово? И тоже на запястье?

– Похоже на то. Правда, буквы разобрать сложно: как раз через запястье прошел гвоздь, которым убийца прибил ее к кресту, поэтому оно сильно распухло, да и крови натекло порядочно… – Кэрол содрогнулась. – Но я почти уверена, что никакой ошибки здесь нет. Рики, по-видимому, тоже так подумал, поскольку позвонил мне почти сразу, чтобы передать дело нашей спецгруппе по расследованию особо тяжких. Правда, он пообещал взять на себя всю пешую работу, опросы и прочее…

– Это потому, что оплачиваться они все равно будут из вашего бюджета, так что не думай, будто суперинтендант сделал широкий жест. Кстати, эти женщины, жертвы, – они с его участка? Или они там просто работали? Есть у них что-то вроде нашего Темпл-Филдз?

– Первая и вторая жертвы – местные, обе занимаются проституцией сравнительно недавно, причем обе работают на улице, а не по квартирам.

– А возраст?

– Обе молодые, обе наркоманки, что, впрочем, неудивительно. Из-за способа, которым они зарабатывали себе на жизнь, мы не можем установить, были ли они изнасилованы… – Кэрол подняла руку. – Я знаю, знаю… Рано или поздно сексуальный мотив все равно может проявиться.

– А может и не проявиться или проявиться неявным образом… – Тони понюхал свой бокал и состроил недовольную гримасу. – Просто удивительно, каким разным бывает кальвадос в зависимости оттого, где ты его покупаешь. В Бретани он пах очень приятно, а здесь… просто жидкость для зажигалок какая-то!.. – Он сделал осторожный глоток. – Вкус, впрочем, гораздо лучше, чем запах. Значит, ты считаешь, что тебе может понадобиться профайлер?

– Это один из очевидных шагов, но Блейк не согласится оплачивать твои услуги, а работать с одним из наших доморощенных специалистов, только что закончивших Национальную академию, я не хочу. – Она закатила глаза. – Помнишь кретина, которого нам подсунули, когда мы работали по интернет-убийствам? Поразительно тупой субъект, да и эмоциональная чувствительность у него была как у кирпичной стены. После того случая я пообещала своим, что больше никогда не совершу подобной ошибки. Лучше обойтись вовсе без профайлера, чем иметь дело с очередным полицейским специалистом, которого подсунет нам Блейк.

– Значит, ты хотела бы заполучить меня? – спросил Тони. Его слегка приподнятые брови подразумевали некий скрытый подтекст, но Кэрол не поддалась на провокацию.

– Это было бы оптимальным вариантом, если мы хотим получить быстрый результат. – Она потянулась к бутылке и в очередной раз наполнила свой стакан. – Но мне ни при каких условиях не позволят израсходовать столько средств налогоплательщиков.

– А что, если это ничего не будет стоить?

Кэрол нахмурилась:

– Я, кажется, уже говорила тебе: служба – это одно, а наши личные отношения – совсем другое…

– Какими бы они ни были, – вставил Тони.

– Какими бы они ни были, – твердо повторила Кэрол. – Ты специалист, профессионал. Каждый раз, когда мы используем сторонних экспертов, мы за это платим, и я не понимаю, почему ты должен быть исключением.

– «Трудящийся достоин награды»[2]2
  Лк., 10:7.


[Закрыть], – процитировал Тони, смягчая мрачность тона кривой улыбкой. – Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос, и никто из нас не уступит. Я говорю – огурец, ты говоришь – помидор. – Он взмахнул рукой, словно отгоняя насекомое. – Впрочем, мне кажется, я знаю, как сделать так, чтобы я получил свои деньги, а ты – мою помощь и совет.

Кэрол нахмурилась:

– И как именно ты собираешься это устроить?

Тони постучал себя согнутым пальцем по кончику носа.

– Мне нужно поговорить кое с кем в министерстве.

– Ты, наверное, этого не заметил, Тони, но у нас новое правительство, у которого не хватает денег на самое необходимое, не говоря уж о такой роскоши, как специалисты по психологическому профилированию. – Она тяжело вздохнула.

– Я знаю – ты считаешь, что я живу на другой планете, но кое-какие слухи до меня все-таки доходят. – Он состроил гримасу печального клоуна, и глубокие морщины на его лице обозначились резче. Раньше их было меньше или они были менее заметны, но Кэрол знала, что это – печать, которую наложила на его черты профессия. – Но мой знакомый в министерстве выше политики. Правительства приходят и уходят, а этот парень остается на своем месте, и он мне кое-чем обязан. – Тони ненадолго замолчал, глядя куда-то в угол комнаты. – Да, он мне обязан, – повторил он твердо, потом повернулся в кресле и посмотрел на Кэрол в упор. – Рики прав. Ты должна отличиться, перед тем как уйдешь. Много лет назад мы с тобой вместе начинали в этом городе, и я хочу быть с тобой до конца.