Текст книги "Сладкая опасность"

– Ушла, – прошептала Патти. – Я это чувствую.

Я принялась подробно пересказывать ей свою беседу с сестрой Рут, и к тому моменту, как я закончила, Патти была вся в слезах, а у меня дрожали руки.

– Ты понимаешь, что это может означать для всех вас? – Она протянула руку и погладила меня по щеке. – Для целого мира? Я знала, малышка, что тебе суждено совершить что-то великое.

Ее глаза были полны радости за меня, но полуулыбка выдавала подспудный страх.

Каидан! При мысли о том, что он сможет жить свободно, я даже вскрикнула. Патти притянула меня к себе, крепко обняла и прошептала:

– Всё будет хорошо.

Как только она это сказала, я сразу же поверила, что так и случится. А Патти выпустила меня из объятий и смахнула навернувшиеся на глаза слезы.

Тут я подумала о моей биологической матери, об ангеле Марианте: видит ли она меня сейчас, знает ли, что вскоре сможет воссоединиться со своим сердечным другом? И спохватилась:

– Господи! Надо позвонить отцу!

Вытащила из кармана телефон, прокрутила список контактов. Дрожащей рукой набрала наш условный код срочного вызова – A911. И нажала кнопку «Отправить».

Глава четвертая
На данный момент

Той ночью, после явления сестры Рут, я не могла заснуть. Мы с Патти допоздна бодрствовали, обсуждая каждое слово монахини и радуясь будущему освобождению мира от власти демонов. Ни одна из нас ни разу не упомянула об очевидном опасении – что я могу погибнуть, так и не достигнув цели. Уже за полночь Патти подоткнула мне одеяло и поцеловала в лоб, как делала, когда я была маленькой. Но моя голова разболелась сразу после встречи с Каиданом, а сейчас под весом пророчества просто раскалывалась на части.

Отец в ответ на мое сообщение перезвонил и сказал, что приедет поговорить лично, как только сможет.

В три часа ночи я всё еще лежала без сна.

Думая о Каидане.

Меня жгло желание немедленно ему позвонить. Или вскочить в машину и гнать куда глаза глядят, пока я его не найду. Потому что он должен был об этом узнать. Прямо сейчас.

Мои пальцы так зудели от желания набрать номер, которого у меня не было, что я схватила мобильник и начала прокручивать список контактов. Добравшись до имени Марна, я остановилась, сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и нажала кнопку «вызов».

– Ох! Который час? – пробормотала она заплетающимся языком. – Алло?

При первом же звуке ее милого сонного голоса с британским выговором я села в кровати.

– Можешь разговаривать?

– Анна, дорогая, это ты? Слава богу! С тобой всё в порядке? Мне смерть как хотелось, чтобы ты дала о себе знать. Да, здесь безопасно. Я собиралась сегодня с утра поваляться в постели, но всё равно уже почти пора подыматься. Который у вас час?

Так чудесно было слышать ее голос.

– Поздний. У вас всё хорошо?

– Да, вполне. Астарот нам, конечно, всыпал, но я больше волновалась о тебе.

Я вкратце рассказала, как жила последние полгода, а потом сделала глубокий вдох и решилась:

– Послушай. Мне надо связаться с Каем.

Молчание.

– Анна, ты в опасности?

– Нет. Еще нет. Но мне реально надо с ним поговорить.

Марна вздохнула.

– Мне очень жаль, Анна. Честно. Но он просил меня ни в коем случае не давать тебе его номер. Если это что-то важное, могу передать ему сообщение от тебя.

На самом деле я ждала чего-то в этом роде, но услышав прямой отказ, всё равно вся сжалась.

– Ладно. Передай, что я прошу мне позвонить. – Я схватилась руками за край кровати.

– Не выйдет, – отрезала Марна.

– Но почему? – Я попробовала настаивать. – Разве вы не перезваниваетесь – ты, Кай, Джинджер, Блейк.

– Стоп, Анна, ни слова больше. Кай редко отвечает на мои звонки. Единственный, с кем он станет говорить, – это Блейк. Ужасно тебе отказывать, но я в самом деле считаю, что не должна встревать. А что тебя так взбудоражило?

Я хотела рассказать ей, но не могла. Нам вообще не следовало вести такие разговоры по телефону, и мы обе это знали.

– Вскоре мне понадобится с тобой повидаться, – прошептала я в трубку.

– Звучит интригующе. – По голосу я поняла, что Марна улыбается, и тоже улыбнулась, осознав, что когда-нибудь она будет свободна от отцовского контроля. Но спросила о другом:

– Как работа?

– Загружены с головой, разбиваем сердца дюжинами, – ответила Марна с каменным, судя по интонации, выражением лица.

– Отец наверняка вами гордится.

– Ужасно!

– Слушай, у меня к тебе странный вопрос. Что это за выражение – «упакованная сучка»?

Марна фыркнула.

– Так может обзываться только полный придурок. Или кто-то, кто очень разозлен.

Тут уж фыркнула я, потому что Марна назвала придурком Кая.

Мы помолчали.

– Пожалуйста, – зашептала я, не скрывая своего отчаяния. – Расскажи мне что-нибудь о нем. Мы с ним виделись вечером, и хотя он вел себя очень грубо, я знаю, что всё ещё небезразлична ему. Точно знаю. Пожалуйста.

– Хорошо! – Ее яростный шепот оборвал мои бесцеремонные уговоры, и в трубке настала гробовая тишина. На несколько секунд мне показалось, что Марна разорвала связь. – Так и быть, расскажу тебе одну вещь, которую знаю от него самого. На прошлой неделе он мне сознался, что у них в студии есть одна женщина, которая всё время набивается на разговор с ним, а он эти попытки игнорирует. Знаешь почему? Потому что это хорошенькая миниатюрная блондинка, к тому же ее зовут Анной. Очевидно, она напоминает ему о тебе.

Ее слова царапали меня изнутри.

– А что он еще говорил?

– Ничего. Больше я из него ни слова не вытянула, правда. Он и об этом-то мне рассказал только потому, что я к нему привязалась во время вечеринки, когда он был под кайфом.

– Под кайфом?

Мое сердце пустилось вскачь. Что он делал? Что-то курил? Нюхал? А мне-то что до этого, почему я дрожу всем телом? В последнее время у меня усилилась тяга к наркотикам. Вечеринок с наркотиками мне по большей части удавалось избегать, потому что демоны, к счастью, считали моей специальностью алкоголь, но не так давно я стала видеть сны о том, чтобы сдаться, и пусть всё идет своим чередом. Забыть об осторожности, об ответственности, ни о чем не думать… вместе с Каиданом… При этой мысли у меня вырвался сдавленный стон. Марна вполголоса выругалась.

– Возьми себя в руки. Я не должна была тебе этого говорить. – Она вздохнула. – И он вовсе не всегда такой. В тот вечер рядом с ним кружил шептун, потому-то он не мог сказать «нет», когда ему предложили наркотик.

Упоминание о демоне-шептуне отрезвило меня.

– Как ты думаешь, что с ним происходит? – спросила я Марну. – Он не хочет со мной говорить.

– Я думаю, у него шарики за ролики заскочили. Ты-то, понятно, хочешь верить, что он испытывает к тебе те же чувства, что и ты к нему, но что, если это не так? Я его очень люблю, и всё-таки он чудной. На него не угодишь. Я говорю это тебе для твоего же блага… – До чего же больно было слышать ее сочувственные интонации! – Отпусти его, дорогая. Если уж он что вбил себе в голову, то его не собьешь. Считай, что он для тебя потерян.

Потерян. Хриплый вздох застрял у меня в горле.

– Мне пора, – сказала Марна. – Вот-вот проснется Джинджер.

– Береги себя, – прошептала я.

– А ты себя, – тоже шепотом ответила она.

Мне хотелось прорыдаться – так, чтобы подушка промокла насквозь, – но глаза оставались сухими. В итоге я сползла на пол и, опустившись на колени, рыдала в подушку без слез. Я и сама знала, что должна отпустить Кая, раз уж он меня оставил, и все же рана, которую нанесли мне слова Марны, пульсировала как свежая. У меня никогда не будет того, что я хочу. Я пыталась с этим смириться, понимая, что когда-нибудь появится нечто, более значимое, чем моя жизнь с ее тревогами. И вот – свершилось. Но мне никогда не приходило в голову, что дело моей жизни будет сопряжено с такими муками и болью потери.

Нельзя, – сказала я себе, – забывать, что не во мне здесь дело. Пусть моя жизнь – лишь крохотная точка на карте, маленькие точки тоже могут кое-что изменить. Особенно если соединятся. Я ухватилась за эту мысль, и она меня спасла.

Наутро мы с Патти сонными мухами ползали по кухне, готовясь к приходу моего отца.

– Попробуй-ка, – Патти протянула мне пластиковую ложку, которой размешивала в кувшине холодный чай.

Я сделала глоток и подняла вверх большой палец – как всегда, превосходно – и тут же сморщилась от острой головной боли.

– Может быть, – предложила Патти, – пару таблеток аспирина?

Я покачала головой. Никаких обезболивающих. Тем более что они все равно сгорают мгновенно.

Когда отец, наконец, появился, то, не здороваясь, направился прямо ко мне. На нем были потертые черные кожаные брюки; широкую грудь и плечи плотно облегала белая футболка.

– Что случилось? – спросил он своим сиплым голосом, пристально вглядываясь в мое лицо.

Его устрашающая внешность и свирепый взгляд, когда он наклонил ко мне свою бритую голову с седеющей бородкой, были хорошо мне знакомы. Я знала, что на самом деле он волнуется за меня.

– Привет! – сказала я и сделала шаг к нему, так чтобы он мог меня обнять. Так хорошо было вновь видеть его после перерыва в полгода.

– Давай присядем, – я взяла его за руку и усадила рядом с собой на кушетку. Патти расположилась напротив нас в кресле-качалке. Отец, не отрываясь, смотрел на меня.

– Вчера произошло нечто исключительное. Помнишь сестру Рут, которая умерла прежде, чем я смогла с ней увидеться? – Отец кивнул. – Так вот, ее дух по прошествии долгого времени нашел меня, чтобы передать пророчество.

У отца округлились глаза, и он выпрямился.

– Продолжай.

Я рассказала ему всё. О том, что сестра Рут была испой ангельского происхождения, и о том, с кого начался ее род. Когда я дошла до пророчества о судьбе демонов и их шансе вновь обрести небеса, взгляд отца замер в одной точке – до того глубоко он задумался. Мы с Патти тоже притихли и погрузились в размышления. Я вновь с восторгом представляла себе землю без демонов, а вслед за радостным волнением по пятам шел страх: как же мне это осуществить, не зная, что именно нужно делать?

Я сжала отцовскую ладонь.

– Ты уверена, что она сказала именно это? – произнес он хриплым шепотом. – Ручаешься за каждое слово?

– Ручаюсь.

Когда отцу, наконец, удалось вдохнуть полной грудью, по его телу прошла дрожь. Он поднес мою руку к губам, поцеловал, потом погладил и счастливо засмеялся.

– Ты и представить себе не можешь, что это для меня значит. Подумать только – снова вернуться домой… – Он приложил мою руку к своему сердцу. – Спасибо тебе, спасибо!

Я почувствовала, что благодарит он вовсе не меня, и взглянула на Патти – в ее глазах, как и в моих, стояли слезы.

Отец поднялся с кушетки и принялся расхаживать по комнате, то и дело проводя рукой по своему гладко обритому черепу. Потом еле слышно прошептал «проклятие!», улыбнулся себе под нос и сказал:

– Никак не верится, что пророчество в самом деле существует.

– Как это? – удивилась я.

– В прежние времена, задолго до того, как я стал повелителем, среди демонов ходила легенда о пророчестве: якобы придет некий исполин и всех нас уничтожит. Но никто в это не верил – все мы думали, что легенду выдумали ангелы, чтобы нас запугать. Хотя повелитель Рахав всегда, сколько я его помню, терпеть не мог испов и не желал заводить детей. Наверное, у него даже от слухов о пророчестве становилось кисло во рту.

Отец перестал ходить и замотал головой, как будто всё еще силится осознать истинность пророчества.

– Не сходить ли мне за напитками? – Патти встала и направилась в кухню. Но отец не дал ей пройти, сгреб в свои медвежьи объятия, поднял и, смеясь, закружил. Патти, в свою очередь удивленно рассмеявшись, стала хлопать его по плечу, прося остановиться. Наконец, отец поставил ее на пол, и она, покачивая головой и улыбаясь, пошла в кухню. Вокруг нее кружилась желто-оранжевая аура.

Он лучезарно мне улыбнулся, и я могла ответить ему только тем же. Демон в человеческом обличье был полон радости!

Патти принесла стаканы, и мы втроем переместились за стол.

– Ну, хорошо, – обратилась я к отцу. – Каков теперь план? Как я всё это осуществлю?

Я буквально видела, как у него в сознании проворачиваются колесики и мечтательное настроение сменяется деловым. Когда он открыл рот, то заговорил коротко и отрывисто, высказывая каждую мысль сразу же, как только она приходила ему в голову.

– Сестра Рут была права. Тебе понадобятся союзники. Боевая дружина из испов, готовых помочь, когда придет время. Не всем можно доверять. Мне придется их сначала изучить. Это займет какое-то время. А пока – терпение и осторожность. Повелители подозрительны, мы никогда не избавимся полностью от слежки, которую они начали после форума. Мне нельзя дотрагиваться до Меча справедливости, но я могу показать основные приемы боя на мечах и устроить тебя к опытному тренеру. У тебя ведь есть кобура для рукоятки, которая крепится к ноге, – мы ее сделали перед форумом? Будешь всегда ее носить. Я немедленно займусь паспортом для тебя, чтобы ты смогла ездить в другие страны и набирать союзников. И кто-то должен сопровождать тебя в поездках. Поговорю с сыном Алоцера и узнаю, согласен ли он стать твоим напарником. Вы сможете путешествовать в длинные выходные и на каникулах. А может быть, даже…

– Папа, постой! – При словах «боевая дружина» я почувствовала, что мозги у меня тихо плавятся, а от упоминания приемов боя на мечах в них случилось короткое замыкание. Я ведь не «муж браней», как в Библии говорится об исполинах.

– Что такое? – удивился отец. – Ты не хочешь работать с мальчишкой Алоцера? А я думал, он тебе нравится.

– Нравится. Коп замечательный. И он – единственный, кто свободен от отцовской власти. Я это понимаю. Но что касается пророчества… Что, если… Не знаю, это так масштабно. Откуда мы знаем, что речь именно обо мне? Ведь сказано просто «исполин, чистый сердцем», так что могут быть и другие. Что, если я… не справлюсь?

Последних слов я не выговорила, потому что в отцовских глазах читалась непоколебимая вера в меня, твердая, как скала.

– Ты, – он наставил на меня палец, – отлично справишься. Не сомневайся в себе: раз Творец решил сделать тебя своим орудием, значит, ты подходишь.

Я тяжело сглотнула и еле слышно выговорила:

– Но… я же работала.

В глазах Патти стояли слезы.

Это был самый ужасный из моих подспудных страхов – что однажды я дотронусь до Меча справедливости и ничего не почувствую. Последний раз я касалась его перед форумом.

– Нет, малышка, – уверенно сказал отец. – Ты все равно чиста сердцем.

– Откуда ты знаешь? – прошептала я.

Отец покачал головой:

– Можешь описать, что ты чувствуешь по отношению к окружающим, когда тебе приходится работать?

– Я… – тут я взглянула на Патти, и она едва заметно кивнула. – Сначала, когда я понимаю, что могу заставить их выпить, меня всегда охватывает – не знаю – радость, азарт. Наверное, от ощущения власти над ними. Но потом это проходит, и я начинаю их жалеть. Беспокоюсь о них, виню себя. Ненавижу себя! – Последние слова вышли у меня совсем тихим шепотом.

– Потому-то, – сказал отец, – я и знаю, что ты чиста сердцем. Несмотря ни на что, ты выбираешь любовь. Люди могли бы стать тебе отвратительны, как многим другим испам, или безразличны – это облегчило бы тебе жизнь. Но с тобой не случилось ни того, ни другого.

Я пожевала губу и уставилась на стол. Слишком много было неизвестных в этой задаче, и все же я надеялась, что отец прав.

– Сходи за рукояткой, – приказал он.

Я подняла на него глаза и почувствовала острый испуг.

– Неси ее сюда, – уже мягче повторил отец. Я пошла в комнату, вынула из сумочки, лежавшей на комоде, рукоятку в кожаном чехле, вернулась и положила ее на середину стола, а сама уселась на прежнее место. Отец чуть отодвинулся и убрал руки со стола. По его лицу пробежала – впрочем, почти тотчас же исчезнувшая – тень страха.

– Ой, извини. – Я передвинула рукоятку поближе к себе.

– Теперь, – отец прочистил горло, – расчехли ее. Только, – мне показалось, что ему неловко это говорить, – не ткни случайно в меня. Уверен, она знает, что я не враг, и всё же один-единственный взмах ангельского меча может отправить меня прямиком в ад, да.

И отец снова прокашлялся.

– Этот меч, – спросила Патти, – у него такое действие? Он отправляет души в ад?

Отец опасливо взглянул на рукоятку.

– Он вершит справедливость так, как это делал бы Бог. Может отправить душу куда-нибудь, а может уничтожить, стереть из бытия. Поражая, он знает, что делать. Давай, Анна, дотронься до него. Не бойся.

Довольно долго я в нерешительности смотрела на рукоятку. Потом вытерла о шорты вспотевшие ладони и дрожащими руками открыла кожаный чехол так, что рукоятка на несколько дюймов высунулась. Затем я набрала в легкие побольше воздуха и опустила руки на блестящий металл.

Электрический разряд прошил мне кожу. У меня перехватило дыхание, рука непроизвольно дернулась вверх. Совладав с ней, я сомкнула пальцы на рукоятке, и тут же всё мое тело завибрировало. Пылающий меч не появился, так как мне ничто не угрожало, но рукоятка в моих руках действовала. Она признавала мое сердце и была готова мне подчиняться. Ее энергия наполняла жизнью каждую мою клеточку.

Патти и отец наблюдали за мной, их глаза сияли надеждой и любовью.

Сомнения ушли. Теперь, когда я знала, что существует цель, стóящая всех страданий, мне с новой силой захотелось жить осмысленно.

Я убрала рукоятку в чехол.

– Папа?

– А? – Он поднял на меня глаза, как будто очнувшись от грёз.

– Когда мне можно будет съездить в Калифорнию? Рассказать Блейку и Каидану? – Отец прищурился, я запнулась и не без труда продолжила. – Потому что они ближе всех живут. Им ведь надо сообщить – союзники, и всё такое?

Отец сцепил пальцы на затылке.

– Может быть, я сам с ними поговорю.

У меня резко опустились плечи, но я тут же их расправила – это проверка, ее надо выдержать с честью. Да и Патти могла бы съездить. Она скрестила руки на груди.

– Хорошо, – сказала я, хотя по интонации было понятно, как мне это не нравится. – Главное, чтобы они узнали. Поскорее. – И я вслед за Патти скрестила руки.

Отец закрыл глаза.

– Анна.

– Да?

– Как давно ты последний раз виделась с сыном Фарзуфа?

Вот это поворот!

– Я?.. Вчера вечером?

Карие глаза широко распахнулись. Я поспешила объяснить:

– Всего несколько минут, в музыкальном магазине. Фарзуфа в Атланте не было.

Отец прикрыл рот ладонью и выругался, потом спросил:

– Он тебе звонил?

– Нет. Он не хочет со мной разговаривать. Я узнала, что он будет здесь, от Джея, моего друга.

Отец кивнул. Куда он клонит?

– Ты все еще от него без ума? – Он сцепил пальцы и положил руки на стол перед собой.

– Нет, папа, не без ума. Это называется по-другому.

Отец вздохнул.

– Ровно поэтому тебе, Анна, и не стоит с ним встречаться. Он это, кажется, понимает. А ты что же?

Боясь не сдержаться, я вместо ответа лишь стиснула зубы.

– Прости меня. Я не хочу быть грубым, но у тебя так и не выработался важнейший инстинкт, который испы обычно приобретают в детстве. Ты недостаточно осмотрительна в своих отношениях с окружающими. Можешь сколько угодно на меня злиться, но защищать тебя от опасности – моя работа. Со временем твои чувства к нему ослабнут.

– Кому как не тебе, – откликнулась Патти, – знать, что так это не работает. Ты же разыскивал мать Анны не одну сотню лет.

Он откинулся на спинку стула, глядя на нее с уважением и опаской, а мне хотелось лупить кулаками воздух. Патти была права: отец действительно прочесал всю землю, чтобы найти ангела-хранителя Марианту – мою будущую мать, – которую никогда не переставал любить. Он медленно кивнул.

– Так или иначе, если его не будет в поле зрения, ты будешь меньше отвлекаться. Поэтому на данный момент никакой Калифорнии, и я не желаю больше ничего о нем слышать. Ясно?

Патти подмигнула мне.

– Ясно, – ответила я шепотом. «На данный момент» – значит, не навсегда? Слабое утешение, но я за него ухватилась.

Глава пятая
Первое задание

В следующие пять недель тем летом я не получала известий от отца. Шептуны, к моей радости, появились за всё это время раза два или три. Но меня тяготила неизвестность и грызло нетерпение. Лето проходило в бездействии, а я ведь надеялась многое успеть еще до начала своего последнего учебного года.

Я сидела на балконе после пробежки, мечтая, чтобы в душном воздухе позднего утра подул хотя бы легкий ветерок.

Вышла Патти с чашкой дымящегося кофе, подала ее мне и спросила:

– Идешь сегодня на работу?

Я покачала головой.

– Завтра.

Работала я по-прежнему в кафе-мороженом.

Она подняла чашку и некоторое время пила, не отрываясь, а потом улыбнулась.

– Скажу тебе странную вещь. Мне что-то захотелось запустить руки в демоническое богатство.

Я чуть не поперхнулась очередным глотком своего кофе: Патти всегда была очень бережливой, а деньги, которые оставил нам отец, старалась вовсе не трогать. Увидев выражение моего лица, она расхохоталась.

– Давай! Это нас развлечет. Побезумствуем хоть разок!

– Меня, – ответила я, – не надо просить дважды.

Мы отлично провели время и безумно устали. На обратном пути местное радио передавало хорошую песню. Патти сделала звук погромче, а в припеве мы обе принялись подпевать во все горло, и это просто чудо, что я расслышала звонок собственного мобильника. Выключив радио, я взглянула на экран, и у меня часто забилось сердце – отец.

– Где ты? – зарычал голос в трубке.

– В машине, еду домой вместе с Патти.

– Откуда?

– Из Атланты, – пробормотала я, кусая ноготь большого пальца.

– Какого дьявола тебя туда носило?

Я заняла оборонительную позицию.

– Мы прошлись по магазинам, а что?

– По магазинам?

– Патти потратила кучу денег. Это было чудесно. – Я захихикала, а Патти толкнула меня ногой.

Отец пробурчал что-то нечленораздельное, а потом сказал:

– Ладно, поспешите. Я у вас.

Ура! Новости! Я не без самодовольства улыбнулась – в кои-то веки ему придется подождать меня, а не наоборот.

– Передай ему, – подала голос Патти, – пусть не волнуется. Будем на месте через двадцать минут.

Когда мы поднялись в квартиру, я в изумлении застыла в дверях. Отец пришел не один.

– Коп!

У меня и в мыслях не было бросаться через всю (небольшую, впрочем) комнату, чтобы обвить руками его шею, но поступила я именно так. Неужели он всегда был такой высокий? Коп тихо – так, что я этого не услышала, а только ощутила, – засмеялся, высвободился из моих объятий и застенчиво улыбнулся, отчего у него на одной щеке появилась знакомая ямочка. На середине груди виднелся черный значок ненависти.

Когда я только познакомилась с Копом, он уже казался мне очень взрослым – столько мудрости заключалось в его светло-карих глазах. Но сейчас он выглядел еще старше из-за растительности, пробивающейся на подбородке. Его черные волосы были острижены совсем коротко, а кофейного цвета кожа оставалась такой же гладкой, как всегда. Он смотрел на меня, не скрывая радости, и я тоже не переставала улыбаться. Сама по себе встреча с одним из друзей-исполинов придала мне сил.

– Ты хорошо выглядишь, Анна, – сказал Коп. Он не глотал окончания, но как-то сглаживал звуки на границе слов, и речь получалась плавной, вроде устной скорописи.

– Спасибо, Коп, – отозвалась я. – Ты тоже.

И повернулась к отцу.

– Итак? Что мы делаем? Куда отправляемся?

Он сухо хмыкнул и почесал щеку.

– Ой, извини! – Я и правда совсем забыла о вежливости и обратилась к мужчинам. – Садитесь, пожалуйста, и тогда мы сможем поговорить.

Я проскочила в кухню, чтобы помочь Патти, уже разливающей по высоким стаканам чай со льдом, а отец и Коп сели рядом за обеденный стол.

Отец достал из внутреннего кармана куртки большой крафтовый конверт. Пока мы с Патти усаживались напротив, он выложил на стол несколько фотографий изображением вниз, после чего заговорил.

– Приступ интереса к тебе, Анна, прошел, и хотя осторожность по-прежнему важна, я считаю обстановку достаточно безопасной, чтобы действовать. Не буду сообщать вам подробностей о своей агентурной сети, но она у меня есть. Несколько надежных людей и духов уже начали собирать для меня по всей земле информацию об испах. Вот первая девушка, о которой я с уверенностью могу сказать, что ее сердце не лежит к работе на отца. Возможно, она согласится нам помогать.

Я заулыбалась и тут же прикусила губу, чувствуя и радость, и тревогу. Отец перевернул одну из фотографий. На ней оказалась девушка-арабка, закутанная с ног до головы. Из-под покрывала виднелось лишь лицо – смуглое, с оливковым отливом. На следующем снимке та же девушка сидела на корточках перед упавшим ребенком с ободранной коленкой и, судя по всему, собиралась ему помочь. Но сначала – в кадр попал именно этот момент – она украдкой осматривалась по сторонам, проверяя, чтобы никто не увидел ее доброго поступка.

– Это Зания, – объяснил отец. – Она живет в Сирии, в Дамаске, вместе с отцом, Сонеллионом, повелителем ненависти. – У меня по спине пробежал холодок. – Они переехали туда из Саудовской Аравии два года назад. В Сирии сейчас кое-где неспокойно, но там, где живет Зания, пока по большей части безопасно.

– А давно повелитель Сонеллион живет на Ближнем Востоке? – спросила я.

Отец ответил не сразу.

– Уже тридцать лет. Успел там состариться – срок его пребывания в нынешнем теле подходит к концу. На родине сразу трех важнейших религий межрелигиозная рознь сама по себе очень сильна. Так что повелителям есть где развернуться.

– А ты сам, – спросила Патти, – работал там?

– Не подолгу, от случая к случаю – как и везде. Меня ведь прозвали странствующим повелителем.

– Звучит, как в плохой псевдонародной балладе – заметила я.

Отец нахмурился, Патти хихикнула, а у Копа приподнялся уголок губ.

– Дразнюсь. – Я снова прикусила губу.

Глаза отца сердито сверкнули, но в этом взгляде было больше любви, чем гнева.

– Ладно, – сказал он, разворачивая на столе небольшую карту Ближнего Востока. – Хватит болтать. К делу.

Мы склонились над картой, и отец показал нам Сирию к востоку от Средиземного моря.

– Зании недавно исполнилось двадцать пять. Предположительно они уехали из Саудовской Аравии после того, как стало известно, что она участвовала в качестве модели в некой нелегальной фотосессии. Эти снимки – у меня есть два из числа не самых откровенных, – разумеется, вызвали бурю возмущения.

Отец перевернул еще одну фотографию. На первый взгляд она показалась мне вполне невинной, но рассмотрев ее, я подумала, что в контексте традиционной культуры это должно восприниматься иначе. Зания была одета в черную паранджу, закрывающую лицо так, что оставалась лишь узкая прорезь для глаз, но одной рукой приподнимала до колен подол, показывая стройные смуглые ножки в чёрных туфлях на высоком каблуке. Глаза Зании горели мятежным огнем.

Я взглянула на Копа – он старательно изучал стены нашей квартиры, и похоже, ему стоило больших усилий не смотреть на фото.

Я перевернула снимок и взамен него взяла следующий, который оказался нескромным уже и по моим меркам. Зания стояла спиной к объективу в тех же туфлях на каблуке, придерживая обеими руками паранджу, задранную уже до бедер. Голову, теперь свободную от покрывала, она запрокинула далеко назад, длинные черные как смоль волосы струились по соблазнительно изогнутой спине. Глаза были закрыты, поэтому фотография не позволяла однозначно идентифицировать Занию по верхней половине лица.

Зания демонстрировала не так уж много оголенной кожи – в школе я видела ее куда больше. Но в том, как она это делала, как позировала, было что-то невероятно эротическое, особенно для культуры, придающей такое значение скромности и целомудрию. Я подвинула фотографию ближе к Копу, он бросил на снимок быстрый взгляд и кивнул. Мне хотелось понять, испытывает ли он возмущение по поводу этих фотографий, но он ничем себя не выдавал. Пока не перехватил мой взгляд – тут в его светлых глазах заплясал такой жар, что я начала краснеть. Коп быстро опустил веки и перевел глаза на карту. Да, он явно кое-что чувствовал: мужчина остается мужчиной, как бы хорошо он себя ни контролировал.

– И еще одна вещь, которую вы должны знать, – отец вытащил из конверта очередную пару фотографий, а я тем временем сделала глоток холодного чая, чтобы согнать со щек краску смущения. – На снимках этого не видно, точно так же, как не видно наших значков, но Зания – алкоголичка. И похоже, почти не пытается сдерживать свою страсть к спиртному. Это снято месяц назад в Дамаске.

Я склонилась над фотографиями. На первой Зания, одетая в дизайнерские джинсы и со вкусом подобранную блузку с коротким рукавом, сидела в баре. Волосы у нее были распущены. Вторая представляла собой увеличенный и подсвеченный фрагмент, на котором было видно, что Зания достала из несессера бутылочку и потихоньку подливает ее содержимое себе в стакан. У меня учащенно забилось сердце, я присмотрелась к изображению и заметила вслух:

– Она же без платка!

– В Дамаске, – объяснил отец, – с этим не так строго.

– Ее работа – возбуждать ненависть? – спросила Патти.

– Да, – ответил отец. – Сонеллион желает, чтобы дочь помогала ему в распространении женоненавистничества и насилия над женщинами. Этот вид ненависти у Сонеллиона один из самых любимых, но в наши дни с ним становится всё труднее.

Патти прицокнула языком и покачала головой.

– Так или иначе, в Саудовской Аравии Занию избили, затем арестовали за нахождение в пьяном виде, и в итоге она была опознана на снимках с фотосессии. – Отец откинулся на стуле, который при этом угрожающе заскрипел, и скрестил руки на широкой груди. – Сонеллиону удалось ее тогда вытащить, но любви к ней – уж поверьте мне – у него не было и нет. Он смотрит на Занию как на вещь, полезную и забавную, и избавится от нее, как только она потеряет для него ценность.

– И она, – спросила я, – уже перестала бороться?

Отец печально кивнул, и я снова посмотрела на снимок в баре. Ей необходима надежда. Она должна узнать о пророчестве. Это усилило мою решимость.

– Сейчас повелитель Сонеллион отправился в поездку по странам Центральной Африки для более пристального знакомства с неким архаичным обрядом, уродующим женщин. Рассчитывает шире распространить его на Ближнем Востоке в качестве религиозного.

Я раскрыла рот, но отец поднял руку и хрипло произнес:

– Об этом не спрашивай. Сонеллион отбыл вчера и планирует отсутствовать три-четыре недели.

– Ясно. А когда отправляемся мы?

– Думаю, нет необходимости говорить тебе, Анна, что Ближний Восток – крайне опасное место.

Я кивнула. Отец обратился к Копу:

– Ты знаешь арабский?

– Да, сэр. Мой отец часто пользовался этим языком, и я не раз бывал вместе с ним на Ближнем Востоке.

Отец посмотрел на меня.

– Я вот о чем думаю: не попросить ли Копано отправиться в одиночку?

Чуть не задохнувшись от возмущения, я выпрямилась на стуле.