Текст книги "Безутешный счастливчик"

4/II – По пути из Балашихи – у Шатунят.

6/II – При Прошке в гостях новое издыхание.

В ожидании весны вот чем еще взбадриваюсь.

День 7.00 21 декабря увеличивается:

На 1 час – 22 января

На 2 часа – 2 февраля

На 3 часа – 20 февраля

На 4 часа – 5 марта

На 5 часов – 18 марта

На 6 часов – 31 марта

На 7 часов – 13 апреля

На 8 часов – 26 апреля

На 9 часов – 11 мая

На 10,5 часов – 21 июня

Сижу это я на лавочке и грущу, как Богоматерь.

Из цикла смутных желаний:

Хочется в чем-то погрязать, погрязать, но до донца не погрязнуть. Хочется во что-нибудь впасть, но непонятно во что, – в детство, в грех или в идиотизм.

Эстет, я хочу, чтоб меня убили розовым резным наличником и бросили мой труп в зарослях бересклета. И такое чувство, как будто ты помолвлен и не знаешь, когда и с кем.

Хочется дать кому-нибудь достойный отпор, но кому, если никто и не напирает?

Дача с 17 мая. Царскосельская жизнь.

А зачем мне трудиться? Фарида Ахунова даст мне хлопка. Николай Мамай уголька мне подкинет, мелкого, правда, но и т. д. Мария Заглада молочка мне надоит. И т. д.

А Джимми Картер защитит мои человеческие права на тунеядство.

Середина марта. Я в Абрамцеве пробую освободить от снега согнутую в семь погибелей ольху, ломается пополам.

Ср. «Прости, девка» на Кольском полуострове, заметив отросток березы.

Изгнание меня со службы в конце апреля после звонков (3-х). Никакого наблюдения тут, собственного, нет, есть просто неукоснительность и неусыпность.

Я вот, например, сажаю цветочную клумбу весь день 6 июня. А эти суки, под прикрытием прав человека и пр., изготавливают нейтронную бомбу.

Почему молчишь целых пять лет? – спрашивают. Отвечаю, как прежде графья отвечали: «Не могу не молчать!»

Каждое утро просыпаться с единою мыслью: работает на полную мощность Тактагульская ГЭС или не работает?

Каждое утро просыпаться с мыслью: падает или повышается влажность на пляжах Апшерона?

О непитии с 11/VI. «Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно водку пить».

«Из всех искусств для нас важнейшим является воздержание». «Александр Македонский тоже был великим полководцем, но зачем же постоянно водку глушить».

Муравиоффе. Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Веня.

Зимой «Немецкая волна»: две парадоксальные книги: «Москва – Петушки» и книга Зиновьева «Зияющие высоты» – их авторов и на пушечный выстрел не подпустили бы к Союзу писателей.

Стыд – совесть – честь. У меня, например, так много стыда, что совести уже поменьше, а чести так уж почти и совсем нет.

Первые дни лета и августа. Толки с Запада о браке одноглазого и плюгавого, с редкими волосиками Сергея Каузова, служащего нашей судоходной компании Совфрахт. Невеста – Христина Онассис. «Ее приданое – несколько островов и 500 млн». Его – русская душа и 15-летний партийный стаж.

Это оттеснило на 2-е место домыслы об обмене кого-то на Щаранского.

«Я ценю вас за фрунт», говорили в старой гвардии. Вот. Фрунта я намертво лишен.

Хочется быть чем-нибудь совершенно бесполезным, пятым колесом в телеге, пятой ножкой у собачки, припаркой мертвому и пр.

Сплю по ночам без сновидений, а днем живу без больших печалей.

1979

1 января. Продолжение со вчерашними.

2–3 января. Смерть и воскресение понемногу. Рекорд мизантропии и рекордное количество блевотины.

4–5 января. Ожил, и слишком ожил. Гостей, Бог миловал, никаких, мелочь не в счет. Стучу и стучу на машинке.

6 января. Договор с Р. У Р. Ночь перед Рождеством. И все. Я тоже. Милый и пр. Продолжение любви. 2 салюта и 2 махоньких коньячка.

7 января. С утра – домой. Продолжение бесчинств.

8 января. Вино. Вдвоем в гостях у Грабарей.

9 января. Каплан и Зоя. Боря С. Продолжение.

10 января. После подкрепления – звонок Ю. Р. Вчетвером в Б. зале конс.: Р. и Седак., Лазарев. Очень мило по оттаявшему снегу. Успен. в метро. А у нас – Марголина.

11–12 января. Это уже хуже. Лев Кобяк, водка, водка, оздоровление и не туда и не совсем, тоска по Р.

13 января. Тим., Сор. Обещаю Лодыгиной – не иду, за невозможностью. Прелестный Новый старый год. С салютом (и немыслимым).

14 января. Немыслимое продолжается. У Лодыгиной после звонок Ю. Р. Когда к Р.?

15 января – Наплыв: Авдиев, Цедр., Клеп., Архип., чета евреев, Петляев. Моксяков и Северянин. Все-таки как пьян.

16 января. А нынче не так. Сидя и относительно трезво принимаю О. Седак. и Гринбергов.

17 января. Умер.

18 января. Восстаю полегоньку. Оба дня спасительное безгостие. К Р.?

20–22 – Памятный выезд в Пущино. У Риммы Ник., у Люды. Булгачата.

Зима 1979/1980 гг.

Итак, я остаюсь верен своей исторической надежде.

Чувствую с утра недостаток ядерного потенциала.

Если б меня спросили: как ты вообще относишься к жизни, я примерно ответил бы: нерадиво.

10 ноября. День милиции. Если кто-то кое-где у нас порой Честно жить не хочет, значит с ними нам вести незримый бой, так назначено судьбой, у нас с тобой Служба дни и ночи.

Русское народное. Моя милиция меня бережет, сперва посадит, потом стережет.

9 ноября. Решено соорудить снежную бабу-статую юбилейной Пахмутовой, с приклеенным орденом Ленина, вырезанным из газет.

А че это меня на север все тянет, может, я когда ни то птичкой был?

бесполезное ископаемое, вот кто я

31 декабря – Уничтожен и неподвижен. Пласт неподымающийся. К вечеру – предчувствие дурацкого пения моих демонов. Встреча нового года, я в постели и не могу даже чокн. шампанским.

1 января – Самый поражающий из дней. Начало треклятого пения в стене. Срочно водки. Не помогает. Мышки и лягушата. Срочно вызван Марк Фр‹ейдкин›, для дежурства. Всю ночь приемник, чтобы заглушить застенное пение. Из метели – физия в окне. Люди в шкафу. Крот на люстре. Паноптикум. Искусственный телевизор. И пр.

2 января – Бутылка шампанского утром – и к Докучаеву. Триседилы, седуксены, люминалы, чуть водки. Прекрасное освобождение от веселых демонов. Их трогательное прощание.

1981

Сколько душевной отваги, чистых и кротких порывов я в себе истребил? Сколько сжег в себе орлеанских дев, сколько утопил Муму, сколько попридавил дездемон!

А если уж писать, то что-нибудь понетленнее.

Реляции русского народа на взвинчивание цен 15 сентября. До этого повышения говорили о водяре:

 
Будет 6 и будет 8 —
Все равно мы пить не бросим.
 

Теперь, после 15-го:

 
Будет 10 или больше —
Тогда будет все как в Польше.
 
 
Если будет 25 —
Зимний будем брать опять.
 

Анамнез, говорят медики. Восстановить эти последние дни, то есть первые октябрьские.

1 октября – Ни одного воспоминания, скорее, продолжение забытья после покачиваний и гуляний 30 сентября.

2 октября – Единственное в памяти – Г. Нос. приносит «Гратиешты». Я говорю: «Это же дорого» и пр. Вечернее отсутствие Г. Нос, ее вызов (40-рублевый) машины с врачом Евгением и санитарами, укол и пр. – это все вне памяти. Итак, единственно: Гратиешты.

3 октября – Даже неизвестно, пил в этот день или не пил вовсе. Воспоминаний ни одного. Становится известно, что был долгий визит врача Льва кучера с Марком Фрейдкиным. Пил из ампул пирацетам, просил вина.

4 октября – Продолжение забытья. Впоследствии обнаруживается: долгие совещания Г. Нос. с Грабарями и их знакомым врачом Мих. Мазурским. Приезд «скорой помощи» и увоз. Ничего не остается в памяти, кроме самой даты увоза – 4 октября.

4 октября и в полуснах 5 октября – выглядит так:

4 октября привезен – малый домик и предварительное заточение в нем – четверо сменяющих друг друга врачей – обсуждают реп. – с ними расхлябанный тип.

5 октября – связан и гол – и скорей бы конец, лишь отвратительные уколы – и «успеть бы опохмелиться» в соседней комнате, там пришли подземным ходом Тих., Авд., Арх., зовут, шумят, гремят посудой – наконец-то выписываюсь, но безо всего – они представляют Героя Советского Союза – говорю «Болван» или что-то в этом роде – в поддых – больно – почему-то смеются Авд., Тих. и пр. – И как это я вырвался перед ними безо всего? – Все, что осталось от 5 октября.

6 октября – Бред сложней и прихотливей: я побывал дома, на даче у Грабарей и в ночь перед тем с Ю. Р. слетал самолетом на Кольский полуостров, я остался на аэродроме в Апатитах, меня забыли в наглухо забитом самолетном отсеке, не выбраться. Прилетаю в Москву. ‹нрзб.› – я разоблачил этого сверхгангстера – целится в меня, уклоняюсь от луча-прожектора – главное, сообщить Ю. Р., что через полчаса они меня убьют, потому что я все о них знаю. И пр. Позвоните. И точно знаю, что на дворе шестое октября.

6 октября – остаются загадкой 4-е и 5-е. А теперь доставлен в новое, основное отделение. Небывшие визиты – Г. Нос. с девятью бутылками пива, не ставят в холодильник. Небывший визит Ю. Р. – она говорит ‹нрзб.› Вот здесь мы и разместимся, а этих – в шею. Беседы врачей, в одном из которых признаю Докуч. – но не похож. О книге, о состоянии. Это уже почти ‹нрзб.›

6 октября – И совершенно явно вечером – вырваться в соседнюю комнату, там банкет по случаю конца сельхозработ с пивом. Звон посуды и гомон. Вырваться относительно малой нужды, уже плевать на банкет. Молю развязать, выпутываюсь долго и с болью. «Но не могу же я так…» Выталкивают. – Это самое запоминающееся – возвращение. «Ведь вот это никогда я им не прощу».

6 октября – К ночи. Рассматриваю зарешеченное окно. Я – в своем доме, но в каком-то его боковом приделе. Снова умоляю развязать, чтоб сбегать позвонить из соседнего подъезда. «Это же совсем рядом».

Во всяком случае, дежурящие врачи с 7 октября не незнакомы и гадкие. И то, что получше. С раннего утра 7 октября понимаю.

Запомнить: врач покровительствующий Михаил Борисович Засурский.

На моей койке в 1-й особой палате 1-го отделения отдал концы отец Гагарина.

«Гриша, ку-ку!» Гришка – Митюха с указами.

Гена Козлов, зять маршала Хрулева: «Есть же все-таки на свете и святые люди: Венечка Ерофеев, Мао Цзэдун…»

Его же формула предельного скепсиса: «Все говно. Кроме мочи».

Ночь на 9 октября. Смерть соседки у окна в палате № 1 отделения № 1. Румяная и индифферентная врачиха броско: «Констатирую». Сгружаем на носилки. Бойкий старик из соседней палаты: «А я бы ей пару палочек сейчас бросил бы». Смех и больных, и медперсонала. А Тонька Крыса: «Да, примета есть такая, кто мертвую бабу поимеет, тот лишних 20 лет проживет».

Один поет:

 
Я под солнышком сижу
И на солнышко гляжу.
Все сижу
Да гляжу,
Все сижу
Да гляжу.
Я под солнышком пашу,
Я на дудочке пляшу.
Все пашу
Да пляшу… И т. д.
 

Заведующая 1-м отделением Элла Петровна, она же Эллочка-людоедка, Эльза Кох, она же Чучундра, Контрибуция.

Тут и в самом деле вседозволенность и неподлинность. Один декламирует: Союз нерушимый голодных и вшивых.

Другой поет:

 
Старушка не спеша
Дорожку перешла,
Ее остановил мильционер:
Свистка не слушали,
Закон нарушили… и т. д.
 

13 октября – Совершенно раздражен длящимся гриппом и «интенсивностью лечения».

14 октября – Поспокойнее. Покров. Весь день дождит. Перехожу из интенсивной палаты в общую. Элла Петровна о «молочных», «младенческих», «невинных» и «новорожденных» глазах.

15 октября – Невмочь. На подступах к чему-то крайне нервическому. Бешенство от пришедших с глупостями Г. Нос. и М. Фрейдк., Лён, Евг. Попов. Элла снимает тяжесть. Засыпаю со слезами.

16 октября – Поспокойнее, но чуть-чуть. Ожидаю обещанного переселения в 36-е наркологическое отделение. Нежданные гости: В. Тихонов и чета Степановых с детьми. В полдень – вселение в 36-е. Нервноутоляющие уколы. И все здешние колоритнее, на немножко лучше. Лён на машине, у подъезда.

В мой последний коматозный день 6 октября в Каире по радио убили Анвара Саддата. В день моего переселения из 1-го отделения в 36-е – скончался на 67-м году Моше Даян. 18 октября – сброшен кратковременный Станислав Каня. У Ярузельского все бразды.

Покуда я здесь, Карпов с Корчным: Карп. – Карп. – ничья – Карп. – ничья – Корч. – ничья – ничья – Карп. – ничья.

То, что мне ежедневно колют – пирацетам, оказывается, колют ежедневно и лично в президентскую попу Л. И. Брежнева.

Войцех Ярузельский. В 36-й палате (отделении) – самая с воскресенья 18 октября употребительная в беседах фамилия, из титулованных.

Что ж, теперь с прояснением головы, займусь германским языком, ротозейством, баллистикою.

За здоровье Петра Петровича Кащенко!

17 октября – Второй день в 36-м отделении. Утром прием гостей: Г. Нос., Нина Фролова, Марк Фрейдкин, О. Седакова. Теперь у меня обувка и свитер. Малое гуляние по малому солнцу. Вечером – Тихонов, почти часовое курение на лестнице.

С 19 октября – Начало всевозможных физиотерапий.

Прогревания УВЧ и ингаляторий.

У кухонного окошка «Молния»: «Сердечно поздравляем с днем рождения тт. зав. отд. Мозиас М. Р., Ерофеева В., Некрасова О. Коллектив 36 отд.».

Мне 28 октября Эжен: «К тебе столько гостей приходит, будто ты умирать собрался».

Один из 36 отделения. Никак не хочет покидать. Рассказывает: «Приснилось – я дома – противно. Старуху свою смазал по уху – она меня и т. д. Просыпаюсь – слава Богу, я у себя, в 36 отделении».

Беседуют «вшитые»: «И квас нельзя?» – «И квас нельзя, если долго стоял». – «И „Саяны“?» – «И „Саяны“». – «А майонез?» – «А майонез, наверное, можно». И пр.

Вшившего эспераль провожают из 36 отделения: «Ну вот. Теперь ты будешь работать на себя, а не на государство».

25 октября – И снова солнце и ровность. Полуденное гуляние до Даниловского рынка (впервые так далеко). Звонок к Нине Фр. Река Кура. Пруд. Относительно спокойно. Вечерние гуляния: звонки Г. Нос. и Ю. Р. Премило. Договор о визите Ю. Р. на среду. Немецкий[9]9
  В. Ерофеев готовился к поступлению на Государственные курсы заочного обучения иностранным языкам, куда был зачислен в мае 1982 г.


[Закрыть]. Солженицын.

Не «впечатление» надо говорить, а два месяца моих больничных импрессий.

4 ноября – Восстановление бодрости и оживления. В кухонных заботах, ветрах, футболах, транзисторах, кроссворды. Лён в гостях. Пухлые снежинки вращаются вокруг фонарей. Вторая ночь с малым морозом.

5 ноября – По-прежнему ровно, ср. мило. Ничтожный снег с небес. В гостях Тимак. Немецкий. Гуляние. Вечером – Г. Нос. с антоновками. Прекрасно почти.

6 ноября – Утро – в снегах. Я – по-прежнему на подъеме. Хорошо. День без гостей, и к ночи снег исчезает. Прогулка до пруда, звонок к Р.

7 ноября – На территории Кащенко – пусто, без доступа. С Г. Нос. краткий разговор через шлагбаум. Парады. Чапаевы. Прогулки, ровно, Солженицын. Звонок к Мур.

8 ноября – Так же размеренно и безнервно. Звонки к Г. Нос. и Р. (нехорошо о трихополе). Снег, как и накануне, сыплет и тает. Вечером – визит Г. Нос. и Розы. Находят обновленным и пр.

3 ноября – Расписка. Я, Е. В. В., находящийся на стационарном лечении в больнице им. Кащенко, даю добровольное согласие на противоалкогольное лечение.

Лечащим врачом предупрежден, что прием любых видов алкогольных напитков во время и после лечения может привести к тяжелым расстройствам здоровья вплоть до смертельного исхода. Подпись. Дата.

В ночь с 3 ноября на 4 ноября – первый мороз этой осени –2 градуса.

С 5 ноября – начало трихопола.

И вот я, почти новосотворенный.

Так, что чуть-чуть не испустил дыхание.

15 ноября – Звоню Г. Нос. с сообщением о выздоровлении. Весь день без гостей, ровен, разумен, абсолютно спокоен. Т. Манн, немецкий язык, «Немецкая волна». Вот так следует до конца срока.

16 ноября – И сегодня то же. И мурлыканье возвращается, и деятельность. Г. Нос. удовлетворительно. Прекрасно. Тихо и по-прежнему бесснежно. Без напряжений, и без всего худого.

17 ноября – Снега все почти нет. Пыль снежная с поземкою. Г. Нос. и я прежний и ровный. Виктор Тимак. с фотоаппаратом – запечатлевает меня у входа в Кащенко.

18 ноября – По-прежнему бодр. Немецкий, Тургенев, почти бесснежная поземка, без гостей, зябко. Чтение уже без аппетита. Звоню Р.

15–16 ноября – Письма Томаса Манна.

«Рудин» 16 ноября

«Дворянское гнездо». 18–19 ноября

Мясо в кащенской больнице смахивает на щупальца ЦРУ.

22 ноября – последний укол.

27 ноября – последний трихопол.

29 ноября – начало радикулита взамен этого.

21 ноября – Отлично. Метели. Г. Нос. с вдохновением перевожу Гейне. Превосходно. С Сукачем вечерние прогулки под метелями до пруда. И завершается «Сильвою».

22 ноября – Чуть более вяло, но не намного. Таяние снегов, без гостей. Ожидаю с завтра начала последней недели.

23 ноября – Снова зима, второй раз в ноябре солнце. Г. Нос. с обильными приношениями, Ал. Леонотович. Подвижен, в привычных занятиях.

24 ноября – Нулевая температура. По-прежнему на подъеме, но разбросан по кроссвордам и заморрадиослушанием. Тих. утром. Вечером – Г. Нос., потом Лён. Теперь точно – до 1 декабря.

25 ноября – Самый солнечный день в ноябре. С Ю. Р. Вечером в транзисторах, германском языке, кроссворды, подъем все длится.

26 ноября – Меньше солнца, по-прежнему нуль. Утром Г. Нос., видимо, в предпоследний раз. Вечером – О. Седак. перед отправкой в Ленинград. Ровно.

27 ноября – Почти без солнца. Утром – в последний раз Тимак. Одержим немецким. Романыч говорит об упаковке чемоданов.

28 ноября – Самый безоблачный день ноября. С Г. Нос. у замерзающего пруда. Отлично. Возвращение наверх – Азарх и Черных. Красная роза. Отлично. Вечером – без чтения, без немецкого – приклеен к телевидению по случаю его 50-летия.

29 ноября – Предпоследний день в заточении. Гостей не жду. Радикулит, начало. Будят Мельниковы и трое из поклонников студенчества. Опять никаких чтений и занятий.

30 ноября – Последний день в Кащенко.

1 декабря – По-прежнему ровно, но снижено. Формальности и сборы. Г. Нос., прощание – ледяной дождь, едем из Кащенко на Флотскую. Первый день на дому. Томно и без дел. Звонки от Мельник., Еселевой, Грабовых.

2 декабря – Начинаю прогулки. По книжным магазинам. Впервые брожу по центру и Преображенке, Герцена и Тургеневской. В гостях – Марголина, Фрейдкин.

3 декабря – Продолжаю прогулки. На этот раз – Войковская, «Тегеран-43». Систематизация книг.

В России теперь только два оптимиста: я и радиостанция «Маяк».

Сообщают об окончании Сахаровской голодовки 22 ноября – 9 декабря.

11 декабря – Новые имена. Итальянский композитор Нино Рота. Симфония в 4-х частях на тему: «Прощание с любовью» или что-то в этом роде. Приятно, демократично, почти традиционно, еtс.

И в эти дни стал незлобимой и длинной мишенью коротких и беззлобных острот.

И, слава Богу, во всем этом нет ничего, отчего бы я затрясся.

16 декабря – Еще остатки вчерашней взвинченности. Звонок из Кировска: следует почти немедленно ехать[10]10
  По просьбе сестер В. Ерофеев с женой дважды в 1981 г. ездил в Кировск к тяжелобольному брату Юрию.


[Закрыть]. Начало сборов.

19 декабря – День приезда. Пробужд. у Кандалакши. Почти как вчера, я неустанен. Мороз в Апатитах. Впервые после 19 лет паузы снежные Хибины. У Т‹амары› В‹асильевны›. Ясные небеса. Вечером – к Ю‹рию› В‹асильевичу› и К. Среди пьющих Ерофеевых.

20 декабря – Второй день в Кировске, и все шире круги. Тот же мороз и ясность. Трижды в гостях у Ю. В. Мы с Г. среди восьмерых Ерофеевых. Впервые в церкви. В гостях у Б‹ориса› Ер., Нина и Федор с Алекс. Прекр. Впервые во дворце культуры: «Вооружен и особо опасен».

21 декабря – Третий день в Хибинах. По городу. Минералогический музей и фабрика. Прежний мороз. Весь вечер у Ю. Е. в ожидании кончины. У постели – учащенное клокотание. К ночи – северное сияние, трижды выскакиваем.

Замечаю в дорогах на Кольский и обратно образцовейший порядок на железной дороге, то есть позволительны всякие опоздания, но бога ради, никаких опережений графиков ни на секунду, никаких обгонов.

Отмороженный голубь на подоконнике у Юрия. И маленькая заиндевелая девочка, едет в Апатиты с громадным, в снегу, контрабасом.

Ночь на 22 декабря – Смерть Ю. Стечение у него. Ночная поездка в морг. К утру будят смотреть зеленое сияние на востоке.

22 декабря – Позднее пробуждение всех. Поездка на 25-й. Оставляю записку Б. Е. Сильней ветры, морозы слабей. Похороны назначены на пятницу 25 декабря.

23 декабря – Непоседливо, и все таращу глаза на горы. Неудачная поездка на 25-й. Неудача с билетами. Вечером – опять на 25-й, в гостях у 4-х Ерофеевых. При вечернем свете срезанный Юкспор.

24 декабря – Встреча Нины Фроловой в Апатитах – небывалый мороз, а в Кировске – тепло и благодать. Втроем – по Кировску, снова по мороз. Апатитам. Билетная суета. Вечером – снова сияние.

25 декабря – День похорон. С орк. по центру Кировска. Кладбище. Кафе. Новоселовы. У Т. В. У вдовы. Спецавтобусом в Апатиты. Дикий общий вагон. Добиваемся перемещения. Полночь.

26 декабря – День в поезде. Н. Фр. в гостях. До Мед. горы – еще немножко простуд и недомоганий. Вечером – снова отлично, как во все эти дни. Засыпаю у Лодейн. Поля.

29 декабря – По гостям. У Ольги Седак. остатки ее именин, пиршеств. Леопарди. Петрарка. Пушкин. Игра на волынке. К Тимаку. Тут уже весел совершенно. И Г. Нос. И басни Эзопа. И светлое возвращение.

30 декабря – Без звонка. Впервые – к немецкому и Гейне. На вечер бородинского квартета в ‹нрзб.›. Ублаготворенность, ‹нрзб.› К Р. на Вернадского. Пельмень со счастливой пуговицей. 2 оп. И никакой сонной замшелости.

31 декабря – Утро на Вернадского. Бойко покидаю девок – К ‹нрзб.› – трапезуем у них – отоспаться к себе – пробуждаюсь за 2 часа до Нового года. Роскошный стол, пустопорж. концерт и крохот. пузыри.

В 25-м «Континенте». Пьеса Ник. Вильямса «Алкоголики с высшим образованием». Посвящается Платону, Гиппию и Ерофееву.

Вот эти три последние месяцы 1981 года: ни-кем-не-взволнованность, ничем-не-охваченность, никуда не-унесенность, ни-во-что-не-погруженность, ни-на-чем-не-распятость, ни-от-чего-не-ошалелость.

1982

А потом я стал замечать за собой странности: я свихнулся. Странности, например, такие: подняв ногу, я не способен стал поднять одновременно и другую. Раньше мне это удавалось.

20 января. – Симпоз. в ин-те славяноведения. Боря Успенский. Религиозно-мифический аспект рус. экспрессивной фразеологии.

«десемантизация» и «сакрализация»

«вербальный текст»

22/I. Еще раз выползаю в институт славяноведения. На втором лит. симпоз. Знакомства: Аверинцев, Вяч. Вс., Лотман, Успенский. Лён, Дафния, Сорокин, Седак., Гринбериха и пр. Головоломные прыжки Вяч. Вс. Иванова: финикийцы – будд. Упанишады – Чаадаев – Клодель – Гумилев – Э. Паунд – Плавт – Сэлинджер – 2-я кн. Самуила и Маяковский. И т. д.

Октябрьская рев., по Мих. Зенкевичу, сделала «прививку бессмертия в солнечном теле».

Возвращ. без сил, сплю замертво.

В связи со свиданием с сыном: отец скончался, когда мне было 17 лет 7 месяцев 22 дня. Сейчас (в августе) моему сыну 16 лет 7 месяцев.

Во время плавания[11]11
  Речь идет о путешествии с Николаем Болдыревым на катере «Авось» по северным рекам.


[Закрыть] слушаю, как английский певец Джонс поет наши «Дунайские волны» и в особенности знаменитая Матье – «Однозвучно гремит колокольчик». Взволнован до последней степени. Сравнить недавнее наблюдение за футбольным чемпионатом.

За эти дни (21–28 июля) так упрочивается отвращение к воде, тяжелая робость перед всяким водным пространством.

14 июля – День отъезда из Москвы.

15 июля – В дороге. Те же боли. По югу Архангельской области. В час дня – Котлас. С железнодорожного вокзала на речной. Пиво. Теплоходик «Заря». Великий Устюг. Корабля сегодня не увидим. По городу. Розыски гостиницы. Гуляния с пивом, я все хмурей. Пиво не ‹нрзб.› Ко всем оставшимся в М‹оскве› почти индифферентен и не совсем хороший осадок. Первая ночь в гостинице «Двина».

16 июля – Утро в гостинице «Двина». Пишу и отправляю письмо к Г. Нос.

17 июля – Еще утро в устюжанской гостинице. Пишу к Ю. Р.

О Двине: масляниста, толста и самодовольна, помесь жены Генриха VIII, Екатерины Арагонской с Екатериной Фурцевой.

С полудня 14 июля и все еще по сегодня (утро 20 июля) непролазная боль в ребрах, ею все заслонено, ни малейшего желания начать путешествие. А в ремонтных работах уже с 17 июля не принимаю участия.

В Котласе вдоль всей громадной товарной пристани надпись: «Не приставать!», «Не приставать!».

Вологодская область. Сухой закон – понедельник. (Чудовищная давка за пивом, где оно есть.) Архангельская область: продажа спиртных напитков только с 3-х. Сухой закон: воскресенье.

Надо бы переименовать корабль «Авось» в «Постылый».

Уверен, что в Архангельске застану из писем только носовское письмо, яновское меньше вероятно, Рунов. – совсем нет.

Столовая Великого Устюга. Стишки на стенах:

 
«Хлеб к обеду
норму бери.
Хлеб – это ценность,
Его береги».
 

Или: «У нас порядок такой – поел – убери за собой».

Рядом:

 
«Пьяница – работник плохой,
Поэтому пьянству – бой».
 

Первое знакомство с Великим Устюгом вечером 15 июля. 2 главных улицы вдоль Сухоны. «В октябре 1918 года в ознаменование годовщины Октябрьской революции улица Успенская переименована в Советскую». «В окт… улица Преображенская переименована в Красную».

В Великом Устюге чайки крикливые, носятся над центральной площадью и какают на кумпол Ильича с воздуха, не снижая полета.

Итак, посланы письма из Великого Устюга: 16-го: Г. Нос., 17-го: Ю. Р., 18-го: Я‹не› Щ‹едриной›. Подождать даты их ответов до востребования в Архангельск.

Вечерами 19 и 20 июля неизменно на пристани, прогревая солнцем бок, и в упор разглядываю Сухону и все, что делается на ней.

Местный интеллигент-слесарь: Ну как дела, викинги? – Ну как, отплываем, авантюристы?

И долдонящее постоянно предотъездное:

 
Опираясь на румпель, напевая из Грига,
Обещал он мне страны, где в цвету абрикосы.
Мы надменно следили эволюции брига,
Я раскрыла, как парус, бронзовые косы.
 

И все такое.

В ожидании наихудшего: 17–18–19–20-го.

Смягчившиеся боли в ребре к вечеру 20 июля неожиданно возобновились с еще не бывшей силою в первую наводную ночь с 21 на 22-е.

Вот какие пристани от Великого Устюга до Котласа: Аристово – Бобровниково – Малодвиное – Вотложба – Новинки – Котлас.

На товарном причале в затоне на Вычегде пьяный малый, отрекомендовавшись внебрачным сыном Евы Браун, дарит нам книгу лоцманских карт Большой Северной Двины.

От Великого Устюга до Котласа ровно 70 километров.

От впадения Вычегды до Архангельска – 615 километров.

18 июля – Великий Устюг. Прежняя жара и боль в подреберье. Уже совершенно отстраняюсь от работ. В гостинице «Двина». Немножко пива.

19 июля – По-прежнему индифферентен и болен. Очередь в больницу, очередь за пивом. Жара. Неинтерес ни к городу, ни к путешествию, ни ко всему бывшему в Москве. Еще очередь в больницу к травматологу, еще очередь за пивом. Весь вечер на берегу Сухоны, пустоглазый, пустоглавый, неуверенный и в завтрашнем отплытии.

20 июля – Ночую уже на складах. Отплытие и сегодня не состоялось. Две больших прогулки по Пушкарихе. Уже большее участие в общих работах. Вечером жарюсь на берегу Сухоны. Подсчитываю, кто из трех адресантов уже получил письмо и кто ответит в Архангельск. Вечером – понемножку водки, без охоты. Последняя ночь на складе.

21 июля – Рано утром спуск корабля на воду. Сегодня уже без пива: «Золотой осенью» отмечаю на Пушкарихе ровно неделю со времени отъезда из Москвы. В лопухах и репейниках. Продолжение ремонтных работ. Еще по Пушкарихе – за «Золотой осенью» в дорогу. Отплываем за час до заката. Превосходно, но свежо. Ночлег у пристани Бобровниково, с вином, костром, полубелой ночью.

22 июля – Продолжаем путь. Промерзшие за ночь. Отчаливаем и продолжаем путь к Котласу. Я за штурвалом – впервые – прекрасно. Учусь пересекать волны от встречных кораблей. В 9 часов – Котлас. Пиво. Продолжение пути – впадение Вычегды, немного вверх по Вычегде, устрашающие волны, проваливают и швыряют. Хлопоты на ‹нрзб.› Котласе. Вниз по Вычегде. Въезжаем в Большую Северную Двину. Путь поздно вечером и ночью. Жутковато за штурвалом.

А вот какие пристани придется пройти вниз по Двине только до Дябрино: Котлас – Забелье – Шипицыно – Крутец – Неглиха – Комарица – Федотовская – Канза – Троицкое – Телегово – Наволок – Красноборск – Дябрино.

(Такие тут имена: Коряжма, Чухчерма.).

Незабываемая ночь с 22 на 23 июля. Впервые идем ночью (попеременно и я за штурвалом) от мигающих бакенов к следующим мигающим. Трехцветные огни встречных кораблей до дрожи в коленях. Седуксен. За полночь причаливаем к крутому песчаному берегу напротив большой сигнальной мачты с красными огнями, км 15 до Красноборска.

А утром 23-го все оказалось лучше, чем ожидалось при пробуждении в холодный ветер и мелкий дождь. Костер на берегу. Ромашки, львиные зевы и пр. Первый пасмурный день за столько дней, возня с кожухом для мотора. Уже 2 часа дня, а мы еще не отплыли к Красноборску.

Отплываем 23-го только в 4 часа дня. Мы ночевали, оказывается, на острове Лябля, в 7–10 километрах не доехав до Красноборска.

Город Красноборск, в сорока с лишним км к северу от Котласа. Районный центр. До Архангельска 560. Полседьмого, запасшись стаканами, хлебом и ацетоном, отплываем в 18:30.

Весь вечер до почти полной темноты я за штурвалом. Распогодилось, двигаемся прямо по солнечной полосе. Слева, на крутом берегу деревня Богоматерь. Дальше – совершенно архангельская, на самом откосе, церковь. (Пермогорье – 540 км.) Приземистая церковь, невиданной формы зеленые холмы у Федотовской (515 км). Под фиолетовыми облаками впереди – фиолетовая гладь.

Решаем плыть всю ночь, меняя вахту. Я в полночь неохотно сдаю штурвал Ник. И укладываюсь в каюте. Последнее ослепительное зрелище – колоссальная драга с длинной вереницею огней навстречу.

Весь день 23-го прошел под знаком баркаролы Шуберта. Утром по транзистору, после ночлега – вечером по фиолетовому штилю.

(А 24-го больше под знаком северянинского «Иногда, но это редко, в соблазнительном вуале, карменситная брюнетка посетит мой уголок. И качнет (но это редко). Вы при качке не бывали, И качнет мечты каюту, пол вздымая в потолок».)

24 июля – Просыпаюсь в каюте от холода перед рассветом, между 4-мя и 4:30. Шли всю ночь. Вольдемар у руля. Оказывается, только что проехали Верхн. Тойму (455). Вместе у руля: сгущенные туманы перед восходом и, как накануне вечером, совершеннейшая тишь. В тумане пристань Севтра, при впадении справа р. Севтры. С восходом и расс. тумана становлюсь у штурвала (около 5 утра). Промерзаю в пяти одеждах, окоченение членов. Я один, все спят.

Деревня. Монастырек. Нижняя Тойма в 7 утра (40 км). Причаливаем за спичками в деревне Борисовская. Проплываем столб 400 км и спустя км 10 в Прилухов располагаемся на 2-хчасовой бивуак напротив пристани Пучуга… Песок, жарища, сухой валежник, костер.

В полдень снимаемся с места напротив начавшимся ветрам.

24 июля – Уснуть не удается. Двина все шире и бурнее, встречные ветры. Бешеные стихии у Херполья. Океаническая Двина с дождем и громадными валами (360 км), хлещет в каюту. То же самое у Рочегды (345), только без дождей. Ширина и бесноватость. В 5 вечера становлюсь за штурвал. Конецгорье (330 км). Иду по узкой системе протоков и перекатов, садимся на мель. Впервые в узкой протоке меня обгоняют 2 бурных судна.

Усть-Вага. Причаливаем к Двинскому Березнику, райцентру. За продовольствием. От Березняка, сквозь бревна, в поисках берега для ночлега и ужина. Запани слева, запани справа. После Березника – столб 300 км. Наконец устанавливаемся у рыбачьего причала в районе Усть-Ваеньги и бесконечно рабочих поселков (приблизительно 2580 км).