Текст книги "Грибники 1,5. Вложенное пространство"

– Наискосок. И довольно неровно, там же горы и океан… Так вот, Джафар вернулся, нашел Лурина, не знаю, зачем… и они куда-то ушли… улетели? И последнее, что я помню из прочитанного, это их пребывание в мире, где еще нет и самой жизни. Они сидят в своем транспорте и понимают, что не смогут даже оставить послание, потому что до возникновения разумной жизни почти миллион лет… и за это время не останется ничего.

Осирис смотрел на бумаги, как зачарованный. На последних словах его даже передернуло.

– Ужасающее одиночество, – сказал он.

– Да, – кивнул Ра. – Если только не остановить время.

*

Через пару дней волны безумия, исходящие от леса, несколько ослабели, и Амон Ра с Осирисом смогли, хоть и с некоторым сожалением, позволить себе вернуться в личности Эйзена и Джафара.

Они продолжали строить версии того, что могло прибить к ним кусок другой реальности и рассматривать собранных Асей бабочек.

– Когда я смотрю на них, – признался Эйзен, – я думаю вот о чем: те сотни миллионов лет, которые эволюция потратила на создание этих насекомых, наверняка параллельно сгенерировали нечто не менее прекрасное… и вдруг когда-нибудь я это найду?

– Ты говоришь о человеке? – решил уточнить Джафар.

– Не обязательно. Может быть это идея, концепция… предмет. Или человек. Но если про бабочку сразу понятно, как она прекрасна. То человека нужно ещё узнать… иногда на это уходит много лет.

– Мне не спрашивать, что ты думаешь обо мне?

– Тебя я просто люблю, – беспечно ответил герцог. – Хоть ты и бескрылый.

– Когда я был богом Ра, у меня была небесная ладья, – напомнил Джафар.

Время было вечернее; они только поели и теперь изо всех сил откладывали планирование дел на завтрашний день. Джафару – просто так, а у Эйзена часов с трёх ночи болело сердце, и причины он не понимал. Идти в клинику не хотелось, и он надеялся, что пройдёт само.

*

Во второй половине дня зазвонил мобильный.

– Вы господин Раунбергер, урождённый Алексей Доронин? – спросил официальный голос.

– Да…

– Я Иван Салтыков, участковый. Доронина Нина Сергеевна и Доронин Федор Иванович кем вам приходятся?

– Это мои родители, – ответил Эйзен, уже понимая, что ничего хорошего он не услышит.

– С вашими родителями случилось несчастье, – информировал Салтыков. – Они скончались. Предположительно отравившись газом. Соседи унюхали. По нашим подсчетам, это произошло вчера вечером, около десяти часов… Скажите, у них были какие-нибудь проблемы? Финансовые или со здоровьем?

Эйзен сглотнул.

– Финансовых точно не было, я… обеспечивал их. Со здоровьем – сообразно возрасту. Ничего фатального… Вы… будете возбуждать уголовное дело?

– Возможно.

– Ладно. Завтра я буду в Москве… поговорим.

Эйзен отключился и некоторое время смотрел в одну точку.

– Я все слышал, – сказал Джафар. – Соболезную.

Эйзен приложил ладони к вискам.

– Тогда, – сказал он, уже совсем без голоса, – ты не мог бы… заказать на завтра билет в Москву… паспорт в ящике стола.

Обойдя его, Джафар сел за стол и открыл ноутбук.

– Я закажу два билета, – информировал он. – Обстоятельства таковы, что тебе может понадобиться охрана.

– Как скажешь, – уронил Эйзен.

– Примерно так, – настоял Джафар. – И ещё на твоём месте я бы на время нашего отъезда отпустил прислугу, а документы о портале перенёс бы в более надежное место.

– Думаешь, сюда кто-нибудь доберётся? – слабым голосом спросил Эйзен и откашлялся.

– Все может быть.

– Хорошо.

Эйзен лёг на диван и закрыл глаза.

– Около десяти по Москве, – пробормотал он. – Три часа ночи здесь.

Теперь сердце больше не болело, но было горе, которое следовало пережить.

Заглянув в ванную, Джафар сдёрнул с крючка чистое вафельное полотенце, вложил Эйзену в руки и тихо вышел из комнаты.

Следовало подготовиться к отъезду. Как-то справиться с этой задачей прежде, чем очередное сопереживание Эйзену лишит воли его самого.

*

В аэропорту Москвы их встретила женщина, очень похожая на Эйзена – такая же белокожая и породистая, только глаза у неё были голубыми, а волосы чуть темнее.

– Это моя сестра, Татьяна, – представил ее Эйзен.

Беседу брата с сестрой Джафар не слушал. Окунувшись в привычный ему протокол охранника, он следил за окружающим, а разговор оценивал лишь по речевым маркерам: опасный – безопасный; искренний – неискренний.

Запомнил только, что Эйзен предлагал для поминок заказать ресторан, но Татьяна отказалась – мол, родственники не поймут, надо, чтобы все было по-домашнему, уютно. Поэтому мероприятие было решено провести у Татьяны дома, благо, размеры комнат позволяли.

Родственников у Эйзена оказалось человек семь, а вот друзей у его родителей – раза в два больше. Проранжировав их всех по степеням доверия, которых они были бы достойны, Джафар смотрел, как они рассаживаются за столом.

В этот момент к нему подошла Татьяна:

– А вы, значит, тот самый человек, которого обвиняли в убийствах?

Ее серые глаза смотрели настороженно. Она была старше Эйзена на три года, но выглядела молодо, несмотря на наличие мужа и двух детей.

– Да, – сказал Джафар.

– И Алеша вас выручил? – продолжала уточнять Татьяна.

– Да.

– Вы не похожи на убийцу, – резюмировала она для чего-то.

Джафар выразительно окинул ее взглядом.

– Вы тоже.

Татьяна чуть отошла.

– Это вообще-то был комплимент, – сказала она с некоторой обидой, в которой он не заметил ни искры юмора, ни лукавства, ни кокетства.

– И я его вам вернул, – ответил Джафар столь же учтиво.

Татьяна отошла и больше к нему не подходила.

– Я смотрю, общение у вас не заладилось, – недовольно пробормотал Эйзен, когда они пробирались к своим стульям.

– Она была бестактна, – объяснил Джафар.

– Привередливый ты, – вздохнул Эйзен. – То вульгарна, то бестактна…

– Я должен был поведать малознакомому человеку о том, как я коротал время на нарах?

– Нет, конечно… Просто она… я рассказывал ей про тебя. Много хорошего.

– Не считаю, что повёл себя плохо.

Эйзен помолчал, потом махнул рукой.

– Насчет бестактности… Это ты еще Андрея Михайловича не видел. Мужа моей двоюродной тетки. Я так надеялся, что он не придет, но по слухам, он уже на подходе.

Действительно, Андрей Михайлович появился минут через десять. Был он крупным, по-медвежьи медлительным и громогласным, занимал за столом место двух человек и никого не слушал, кроме себя.

– Хорошие люди были твои родители, Лешка, – восклицал он, наклоняясь через стол, – уважаемые… А если б ты на полячке не женился, может, и пожили бы еще…

– Да что ты такое говоришь, Андрей, – заступилась за Эйзена тетка. – Она хоть с приданым была. Наш, вон, на русской женился, так она и детей забрала, и квартиру у него отсудила. У меня теперь живет, обалдуй.

– Так то своя, – возгласил Андрей Михайлович, – своей можно… Мы должны держаться друг друга. Наш семейный клан…

Эйзен посмотрел на Джафара. Лицо механика было абсолютно непроницаемым и расслабленным, словно он присутствовал не на поминках, а сидел на природе под деревом. Андрей Михайлович никак не влиял на его аппетит, даже когда завел речь о мировом правительстве, закате Европы и прочих популярных в определенных кругах темах. Джафару было плевать на правительство, на Европу, на Африку и даже на Америку. Все эти страны он видел, ничего там не закатывалось, а если и закатывалось то на его век хватит. Тема про геев и лесбиянок, к которой плавно перешел Андрей Михайлович, Джафара тоже не интересовала, разве что навевала некоторую ностальгию по военной службе. Но не настолько сильную, чтобы меняться в лице.

*

– И как же ты теперь будешь, а? – пьяно щурясь, вопрошал Эйзена Андрей Михайлович. – Мамку-то с папкой похоронив? Из дому-то ушел, бросил их… они, небось, все вспоминали…

Когда обличитель общественных пороков взял паузу на покурить, Джафар тихо спросил у Эйзена:

– Хочешь, я тоже выйду, покурю? Откровенная беседа куда более уместна на лестничной клетке, чем на скорбном мероприятии.

Сначала Эйзен глянул на него испуганно и странно; потом осознал предложение и кивнул.

– Покури, – пробормотал он сквозь зубы. – Можешь даже не одну. Только имей в виду, у этого жлоба когда-то был разряд по боксу.

– Учтем.

Грациозно выскользнув из-за стола, Джафар удалился.

…Первым с довольно длительного перекура вернулся Андрей Михайлович – красный, потный и вытирающий салфеткой рот от чего-то, похожего на угольную пыль. Глаз он не поднимал. Его правая рука тоже не очень двигалась, и теперь с приборами он управлялся левой. Еще он молчал, только иногда выражал хмурую односложную благодарность тем, кто передавал ему еду или алкоголь.

Через минуту после него вернулся Джафар, все такой же бесшумный, погруженный в себя и незаметный.

Андрей Михайлович тоже старался на него не смотреть. Однако уже минут через пятнадцать ему надоело упражняться в сдержанности, он громогласно объявил о некоем неотложном деле и распрощался, все ещё стараясь не смотреть ни на Эйзена, ни на Джафара.

После его ухода и Эйзен мог почувствовать себя в воображаемом лесу. Хлопнув еще пару стопок водки и запив клюквенным морсом, он сказал, обращаясь к Джафару, но не особенно тихо:

– Ты был убедителен. Спасибо…

Чувствовалось, что он старательно пытался надраться, и цели своей уже почти достиг.

– А еще, – продолжал Эйзен на фоне всеобщего гомона, – этот козел очень любил приходить к нам в гости и тискать Таньку, когда родители были в другой комнате… Ей тогда было четырнадцать. Это был кошмар нашего детства, пока… после одного эпизода… мы не догадались перед его визитами сваливать в гости к приятелю Толику.

Вот тут Джафар и поперхнулся. А когда пришёл в себя, произнёс, не обращая внимания на прислушивающихся соседей по столу, которые пытались разобрать что-то через общий надрывный гам:

– Что ж ты раньше не сказал? Мы бы с ним и это обсудили.

– Раньше я был трезвее, – покаялся Эйзен. – Грехи ближних наших мы храним за семью замками. Скажи мы это в те годы родителям, они бы не поверили, а тетка не прониклась бы. Она всегда считала своего Андрюшу невероятно ценным приобретением.

– Хорошо, что у меня мало родственников, – заметил Джафар.

*

Часов в семь приглашенные стали разъезжаться. Эйзен пил с мужем Татьяны, а Джафар помогал ей убираться. Сестра Эйзена явно делала это из последних сил, была бледна и соображала плохо.

– Татьяна, – в некий момент не выдержал Джафар, – вам нужно отдохнуть. Иначе вы всю посуду у себя дома перебьете.

– Но вы не знаете, где кто… то есть, где что лежит, – едва ворочая языком, проговорила Татьяна.

– Вы мне подскажете, – улыбнулся Джафар, ставя посреди кухни табурет и сажая даму на него. – Только вот с этого места.

– Твой друг действительно фантастически хорош, – сказала Татьяна, провожая их до двери. – Как будто не из нашего мира.

*

– Нам сейчас в родительскую квартиру, – сообщил герцог, вызывая такси. – Я себе в Москве так и не купил. Кроме того, надо кое-что забрать.

Перед квартирой Джафар велел Эйзену помедлить; зашёл первым, обследовал помещение и даже осмотрел мягкую мебель.

– Зачем это? – спросил нетрезвый Эйзен, наблюдая за его действиями и мечтая уже куда нибудь упасть.

– Бывало, втыкали иглы, – пояснил Джафар.

– Ты находил?

– Да.

Наконец Джафар позволил ему прилечь на диван и принёс воды – из бутыли, которую они купили по дороге.

– Ты правда думаешь, что нужна такая… предусмотрительность? – спрашивал полусонный, но все ещё очень любопытный Эйзен.

Он растянулся диване, сняв разве что пиджак и обувь.

– Но ты же не думаешь, что твои родители покончили с собой или отравились по неосторожности?

– Не думаю… они были очень практичными и осторожными людьми… куда более, чем я.

– В том-то и дело.

*

Засыпая, Эйзен краем трезвеющего сознания отметил, что Джафар резко поменялся. Работая, он превратился в функцию, и эта функция вызывала к себе совершенно иное отношение, нежели тот неуравновешенный придурок, который за полгода утомил его своей непредсказуемостью. Вот уже второй день Джафар аль Кемнеби Ингра был надёжен, как железный сейф.

С этими мыслями Эйзен уснул, и ему снилось, что он идёт по полю сопредельного мира и надеется кого-то встретить – кого-то, очень ценного и нужного.

*

Проснулся он – внезапно и тревожно – от того, что в скважине дверного замка медленно скрежетал ключ.

Этот звук молниеносно вернул его в детство, когда пришли за отцом.

И сейчас пришли, по инерции подумал Лёша. Только вот теперь его нет.

Вскочив и сев на диване, Лёша увидел в темном дверном проеме силуэт Джафара. На секунду показавшись из темноты коридора, охранник приложил палец к губам, а потом снова исчез.

Ключ тем временем уже провернули два раза.

Облившись холодным потом, Эйзен слышал, как отворилась входная дверь (шуршал утеплитель), скрипнула, прошелестела по полу – звуки, знакомые с детства, повторно вызывали ужас – а затем из коридора донесся шёпот.

Когда Эйзен совсем уж было собирался соскочить с кровати, раздалось два коротких удара, приглушённый вскрик и шорох. Потом звук падения.

Осторожно подойдя к двери, Алексей Доронин, второй раз в жизни подвергшийся нападению непонятно кого и непонятно зачем, осторожно приоткрыл дверь в коридор.

Джафар копался в огромной черной сумке, которую Эйзен своей не признал.

Достав из нее два больших кольца армированного скотча, он кивнул на странную кучу в коридоре, в которой, если присмотреться, опознавались два бессознательных тела.

– Похоже, тебя хотели похитить, – сообщил он. – Вот эти два гаврика. Знаешь их?

Голос у него был нечеловечески спокойным.

– Первый раз вижу, – сказал Эйзен.

*

Тела налетчиков – мужчины и женщины – смотали скотчем и прислонили спиной к спине, в сидячих позах. Не испытывая ни малейших мук совести, Джафар снял с правой руки мужчины перчатку, вложил в нее найденный у него же пистолет с глушителем, потом убрал его обратно в сумку.

– Этим они бы тебе угрожали, – сообщим он Эйзену, приматывая скотчем отработавшую руку к ноге ее хозяина. – Еще тут где-то был мешок для головы… что интересно, полиэтиленовый. Видимо, предполагалось тебя пытать… или они просто идиоты. Будешь присутствовать при допросе?

Осмотрев кухню, он снял с крючка шипастый тендерайзер и опустился на табуретку.

Эйзен устроился на второй. В этой кухне погибли его родители, и возможно, убили их именно эти двое. Или тот, кто их нанял.

Мужчина очнулся первым, дернулся, понял, что связан, некоторое время ругался. Джафар, сидя напротив него на табуретке и похлопывая себя по ладони левой руки тендерайзером, ждал.

– Вы связаны, – пояснил он налетчику. – Рассказывайте, как ваше имя, и кто вас послал. Вы хотели похитить Алексея Доронина?

– Пошел ты, – пробормотал мужик.

– Согласно правам, которые я нашел у вас в сумке, если они не поддельные, вы – Кулешов Александр Данилович. Имя вашей спутницы мне неизвестно.

Женщина застонала и очнулась.

– Меня зовут Аня, – прошептала она.

Джафар кивнул.

– Расскажите, Аня, кто вас нанял. Тогда я просто передам вас полиции.

– Молчи, тварь! – рявкнул связанный мужик, дернувшись. – Только попробуй вякнуть! Убью!

Джафар сощурился.

– В вашем положении я бы не стал разбрасываться угрозами, – напомнил он.

– Она не откроет рот, пока я не скажу, – похвастался мужик. – А ты что нам сделаешь?

Джафар выразительно глянул на тендерайзер.

– Зассышь, – сказал Кулешов. – Я тебя посажу на зону, а у меня там…

Он не договорил. Джафар одной рукой потянулся к его шее и сжал ее пальцами, а второй рукой зажал похитителю рот и нос. Отчего-то мужик забился в его руках так, словно его сажали на кол.

Когда Джафар его отпустил, он тяжело дышал и тихо подвывал.

– Как… как ты это сделал, говнюк? – прохрипел мужик.

– Давайте без оскорблений, – сказал Джафар. – Судьба свела нас с вами помимо моей воли. Будь у меня выбор, я б от таких как вы ходил по другой стороне улицы. Но жизнь требует нестандартных решений. Поэтому мне придется поставить вас в известность о некоторых обстоятельствах моей профессиональной деятельности, которыми я, увы, не слишком горжусь. В моем послужном списке, – он покосился на Эйзена, – значится лишь один погибший во время допроса и трое, которым я вынужден был нанести необратимые повреждения. Остальные десятка два допрашиваемых были отпущены в целости, так как во время наших бесед я сумел быть достаточно убедительным. Поэтому ваша нелюбезность меня сильно огорчает.

– Да кто ты такой! – снова дернулся мужик. – Я таких как ты вертел…

Джафар медленно размахнулся и опустил тендерайзер рядом с его голенью. Кулешов дернулся с такой силой, что женщина, в тело которой впился их общий скотч, вскрикнула и заплакала.

– Пожалуйста, – прошептала она, – я все расскажу… я… я беременна.

– Я знаю, – кивнул Джафар. – А вот ваш партнер, видимо, нет.

Кулешов открыл было рот, чтобы снова одернуть свою даму, но Джафар быстро нажал ему на углы нижней челюсти и запихнул в открывшийся рот несколько кухонных прихваток.

Справившись, он сказал:

– Я слушаю вас, Аня. Он уже вам все разрешил. По глазам вижу. Выкладывайте все как было.

*

– Дерьмо, – выругался Эйзен, когда за последним полицейским закрылась дверь. – Как этих Кулешовых земля носит?

Джафар пожал плечами, устраиваясь на своей кушетке. – Кстати, полчетвертого утра… Итак, что мы выяснили?

– Мы выяснили, – Эйзен стоял у окна и смотрел на улицу, откуда отъезжала полицейская машина, – что меня заказала некая Рита, имя которой скорее всего, ненастоящее, а настоящее имя – Роза, потому что Аня разглядела у нее на плече татуировку с розой и слышала, как ее кто-то так назвал по телефону во время случайного звонка, который она не могла предвидеть… Ещё Роза специфически одевалась и носила какие-то амулеты, которые Аня распознала, как защитные. Пентаграммы, кресты, анкх, все в одну кучу, «я у мамки оккультист». Она наняла господина Кулешова привезти ей господина Доронина с мешком на голове и под дулом пистолета, а в перспективе рассчитывала подвергнуть его гипнозу. Оружие у господина Кулешова было, потому что он официально работал в охране. За голову господина Доронина было обещано полтора миллиона… До обидного мало. Господин Кулешов за такое дело взялся не первый раз, надеюсь, остальные разы полиция тоже проработает. Про убийство Аня ничего не знает, и вообще, как я понял, находится в полной зависимости от Кулешова, который чуть ли не держит ее под домашним арестом… Яш, как ты думаешь, ей можно как-то помочь?

– Твоей волей, – пробормотал Джафар. – И Шнайдера. Только учти, перезагрузить ей психику ты не сможешь, и со временем она найдет себе такого же уголовника и будет терпеть его жестокое обращение с ней с тем же смирением.

– Устроить ее в реабилитационный центр.

– И оплатить качественную промывку мозгов. И зачем тебе это?

– Из гуманности.

– Я однажды из гуманности одного бойца спас от травли. А он потом, пользуясь моим покровительством, стал других травить и слухи про меня неприличные распускать. У меня оставалось два выхода – отречься от него публично, чем обречь его на смерть от рук обиженных, либо прирезать его самому.

– И что ты сделал?

– Сказал ему об этом. Он сбежал из части, забрёл на минное поле и подорвался. Я не грустил.

– Женщина так не сделает.

– Ладно. Кто я такой, чтобы препятствовать благотворительности герцога?

– Как ты понял, что она беременна?

– Они не пахнут. Ну, то есть пахнут, но уже как будто бы она сама младенец. Видимо, это должно уберечь их от агрессии со стороны самцов. Но срабатывает не всегда.

– Этому тебя тоже учили?

– Нет. Раз одна такая дама хотела меня соблазнить, чтобы отомстить мужу, с которым она поссорилась. Ведь для чего я еще пригоден? Только для этого… Но когда она приблизилась, я ощутил… совсем не то, что положено. И догадался. Я не такой дурак, каким выгляжу. Хотя в моем досье может быть написано иное.

– Не принижай себя, – весело сказал Эйзен. – Твоя полезность имеет куда более широкий спектр.

– Ну да. Только некоторые уверены, что я убиваю все, что движется, и трахаю все, что не сопротивляется. Не очень лестная характеристика для в общем-то, воспитанного человека.

Эйзен расхохотался.

– Не обижайся на них… А ты действительно выпотрошил два десятка пленных?

– Вот, и ты туда же! Нет, конечно. Но запугал. Создал ощущение безнадежности. Морально уничтожил. Видишь ли, по нашим негласным правилам, причинение физического вреда допрашиваемому говорит о низкой квалификации дознавателя. Да я и сам это не люблю… Ты тоже испугался?

– Ох… Я хочу обратно в отшельники.

– Вот как? Душа твоя жаждет чистоты, но природа ввергает во грех? – усмехнулся Джафар.

– И ещё в какой, – шепотом ответил Эйзен, возвращаясь на свой диван. – Проницательный ты. Хоть и воспитанный.

– А будь я еще и злым, случилось бы мировое бедствие. Но я не злой, поэтому оно случится и без меня, – пробормотал Джафар засыпая.