Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья"

Глава 10
Талиг. Акона
Талиг. Лаик
Талиг. Окрестности Аконы
400-й год К.С. ночь с 12-го на 13-й день Осенних Молний

1

О том, что до безобразия аккуратная комната только что была спальней, можно было догадаться лишь по хозяину без мундира и паре небольших вьюков. Все остальное успело перекочевать в полковой обоз.

– Доброго, видимо, все же утра, – Придд встал и протянул руку. – Ситуация требует вина, но нам через два часа выступать и двигаться форсированным маршем.

– Выступим, – заверил Арно. – Спать можно и на ходу.

– У меня не получается, – признался однокорытник, – кстати, о «выспаться». Тебе что-то снилось?

– Чушь, – скрытничать виконт не собирался, – но какая-то подлая. Грато сбросил Эмиля, а потом загорелся, сбежал и устроил пожар. И еще эта нога…

– Какая нога?

– Правая задняя, она так и осталась серой в яблоках.

– А маршала Лионеля ты не видел?

– Нет. До Грато была Селина… Девица Арамона. Она предложила мне кота, ну чтобы я на нем поехал, я огрызнулся, а Сэль ткнула мне в нос Фельсенбурга. Дескать, он на своей кошке ездит, и ничего… Постой! Я спятил, или к тебе вечером Мелхен приходила?

– Ты вполне в своем уме. – Валентин положил на стол серебряную звездочку. – Более того, я надеюсь, что пребываю в том же состоянии. Арно, я был бы тебе очень признателен, если б ты одновременно со мной порезал себе левую руку.

– Кляча твоя несусветная! – Когда Валентин спятит, мир накроется кошачьим хвостом. Трехцветным. – То есть да, режем, конечно, а зачем?

– Очень надеюсь, всё дело в моей необузданной фантазии. Я тоже видел неприятный и необычный сон. Сам по себе он ничего не значит, но тебе тоже приснилась…

– Пакость, – подхватил Арно. – Так ты видел Ли?

– И его тоже. – Придд уже держал кинжал. – Нужно надрезать запястье, и пусть кровь прольется на эсперу. Ты никогда не думал, зачем Адриан их сделал?

– Так ведь известно давно! Выходцы…

– Дело в том, – словно бы извинился полковник, – что первые упоминания о выходцах, которые я смог найти, относятся к середине второго кабитэлского круга.

– То есть при Адриане их просто не было? Режем?

– Одну минуту, – Валентин подложил под эсперу что-то, сперва показавшееся тарелкой, но бывшее зеркалом в узкой серебряной рамке. – Режем.

Крови Арно не боялся ни чужой, ни своей, но почему-то зажмурился. И это после лекарского обоза! Как же там пахло этой… таволгой. Уж лучше дым, особенно не пороховой. Как осенью в Сэ, когда в парке жгли листья и ждали сперва отца, потом братьев…

2

– Так мне признаваться, – зевнул Салиган, – или как?

– Признавайся, – Алва чуть ли не впервые после встречи в Хандаве провел ладонями по глазам. Забивать ему голову голубиным бредом сейчас было бы свинством, но завтра придется рассказать все. – Я еще не сплю.

– Вы уверены? – Эпинэ растер запястье. – Я за себя не поручусь. Давайте обсудим, что получилось, завтра.

– Обсудим завтра. – Неужели согласен?! Выходит, ему опять худо! – Но рассказать придется сейчас, иначе забудем.

– Я видел голубей, – забудешь такое! – их кормили, и они почти стали людьми, но крылья остались. И хвосты… Выглядело отвратительно…

– Они дрались? – Алву полуптицы не удивили. – Как голуби или как люди?

– Как в Доре… Хотя ты же не видел!

– Ты уверен?

– А…

Брякнуло. Салиган вытащил из подтаявшей кучи венец, встряхнул и нахлобучил на кубок.

– У видений есть одна чудесная особенность, – объявил он, – поверьте бывшему лжесвидетелю. Доказать, что я видел не то или вообще ни змея не видел, нельзя.

– Это к чему? – до странности рассеянно осведомился Валме.

– К тому, что Эпинэ лучше выставить. В противном случае я либо растравлю его раны, либо подорву молоденькую веру в меня, а это такое приятное чувство… Рокэ не считается, у него был повод.

– У меня тоже, – почти засмеялся Робер. – И потом, гаже моих голубей не придумаешь.

– Я предупредил, – Салиган по-менторски погрозил пальцем. – Итак, для затравки мне показали что-то вроде дуксии. Дрались совсем как у нас, но разглядеть милые подробности я не сумел. То ли мои коллеги перебрались в дворцовую прачечную в надежде во всех смыслах отстираться, то ли клубилось не у них. Я выискивал родные черты изо всех сил, но видел лишь деяния, а вцепиться с разбегу в физиономию может не только Дженнифер и не только Краклу. В конце концов паром заволокло все, а потом этот пар стал чем-то вроде холстины… Эпинэ, вам самое время выйти.

– Нет.

– Вот этим проэмперадор и отличается от дуксов.

– Кстати, о проэмперадоре. – Валме встал и подошел к Ворону. – Твой Леворукий… который получился у премудрой… не может быть обычным Савиньяком?

– Для этого мы слишком хорошо друг друга знаем.

– Я тебя в Нохе чуть за выходца не принял… – виконт казался чуть ли не смущенным. – Понимаешь, я видел Савиньяка, правда, не в столе, он минут десять здесь крутился.

– Лионель или Эмиль?

– Лионель подходит лучше. Эмилю меняться не с чего, и вообще он жениться собрался, а этот… Ты на бастионах похоже глядишь. Уилер говорил, как от Савиньяка гаунау шарахались, так вот я их понимаю, выглядел наш маршал на редкость… закатно.

– Как он появился?

– Вошел, – почти огрызнулся Марсель. – Как человек, через дверь, а дальше какая-то ерунда. Я его ясно видел, он меня – нет. На вас тоже не смотрел, то есть смотрел не на вас.

– Уилер никого не заметил?

– Никого, и Готти тоже.

– Давенпорт гулял по Надору. – Рокэ спокойно пересек помещение и открыл дверь. – То, что кто-то однажды сделал, рано или поздно повторят. Капитан, пошлите за Коннером и возвращайтесь. Вы мне нужны.

– А мы? – Салиган сунул палец в лужицу, а потом предложил коту. Кот лизнул пару раз и отвернулся. – Мы с мокрой тварью тебе еще нужны?

– Возможно, – протянул Ворон. – Марсель, куда именно смотрел Ли?

– За Танкреда, а потом положил руку на кинжал, шагнул вперед и сгинул.

– С какой стороны были ножны?

– Слева, но с Савиньяком это ничего не значит.

Тени дрогнули и забились – Салиган вытащил факел из гнезда и светил прямо в лицо Танкреду. Основатель ордена Знания хранил многозначительное молчание.

– Ни кошки он не знает, – снял с языка перепуганную шутку Салиган.

– Скорее уж ни совы́, – Алва уже стоял рядом. Робер тоже подошел, в нише не было ничего, то есть была обычная, тонущая в полумраке стена и статуя, которую внезапно захотелось разбить.

3

– Думаешь, вышло? – Арно тронул мизинцем блестящую звездочку. Кровь почти подсохла, утратив свою жутковатую загадочность, а бурые пятнышки не восхитят и не испугают. – И что с этим теперь делать?

– Эту эсперу я взялся передать маршалу Лионелю. – Придд отнял от ранки платок, аккуратно свернул и прикрыл серебро и кровь. – Курьер выедет одновременно с нами, мне остается дополнить уже готовое письмо.

– Ты собрался написать, что мы тут устроили?!

– Разумеется, но если тебе неудобно за свои чувства, я объясню твое участие своим приказом.

– А что, были чувства?

– Мне так показалось. Если я ошибся, извини.

– Нет, это ты извини! – Арно Сагранна уже была по пояс, словно они с Валентином только что выдули полдюжины «Крови». – Пусть Райнштайнер тебе и передал, я хочу извиниться лично. Сам не знаю, что на меня накатило! Вас, конечно, не любили, но ведь был же еще и Джастин…

– Именно, что был, – негромко подтвердил Придд. – Мне кажется, причина твоей былой неприязни ко мне в том, что ты – очень хороший друг, а я сделал то, чего ты подспудно ждал от Окделла. Это ему следовало освободить Первого маршала, получить перевязь и появиться в Старой Придде, а я словно бы его обокрал. Внесли свою долю и мои манеры вкупе с нашей фамильной репутацией.

– Да уж, – хохотнул Арно, – манерочки у тебя… Убивали и за меньшее. Я ведь готов был поклясться, что ты ненавидел Дикона и ему завидовал!

– Но я в самом деле ненавидел.

– Не придирайся! После Та-Раканьих плясок его бы и Катершванцы возненавидели, если б были в Олларии.

– В том-то и дело, что я возненавидел Окделла заметно раньше. Не скажу, что из зависти, скорее это похоже на отношение к святотатцам.

– Чего-чего?! А ну-ка объясни!

– Изволь. Юстиниан много рассказывал о Вороне. Достаточно, чтобы я начал не только восхищаться этим человеком, но и на него надеяться.

Так вышло, что с другими родными брат понимания не нашел, только со мной. В свой последний вечер он сказал, что пора разорвать круг, в который нас загнала семья, и что хоть Алва и не брал прежде оруженосцев, он всегда подставит плечо. Я не понял, говорили они обо мне или еще нет, но перед Фабиановым днем не мог отогнать надежду на то, что герцог Алва назовет мое имя… Оставил же он мне мориска, которого прислал Юстиниану взамен убитого.

– Валентин…

– Пожалуйста, дай мне закончить. Чуда, как ты знаешь, не произошло. Я, согласно семейной договоренности, достался Рокслею, но Кэналлийский Ворон оруженосца все-таки взял.

– Это я просил Ли, а он договорился с Рокэ!

– Какое это имеет значение? Мне стало горько, но я понял Первого маршала, он не мог не помочь тому, чью жизнь решили перечеркнуть другие. Я смирился с выбором Алвы и стал ждать, я этому неплохо научился.

Оставаться в Олларии я не собирался, как и делиться своими планами. Меня освободят от присяги, и я попрошусь в Торку. Я служил и, как мог, учился, но я не слепой. Сперва я видел напыщенного глупца и нахлебника, потом – подлеца и, наконец, отравителя. Это очень трудно объяснить и еще труднее понять… Арно, я был оскорблен сразу за Первого маршала и за Юстиниана. Алва помог «спруту», и брат ответил ему искренней привязанностью. Юстиниан был готов за своего старшего друга умереть, а возможно, и умер. Ворон вновь протянул руку сыну врага, но в этот раз его ждала отвратительная смесь спеси с неблагодарностью. Мне кажется, кто-то пришел.

– Точно. Может, твой курьер? Кажется, двое.

Это был не курьер. Не курьеры!

Райнштайнер выглядел выспавшимся и многообещающим, Ариго – наоборот.

– Когда мы станем генералами, – успел шепнуть Придду Арно, – мы по утрам будем такими же!

– Здравствуйте, господа, – бергер не преминул оглядеть комнату, начиная со вьюков. – Садись, Жермон. Я имею обыкновение расспрашивать, но сейчас, с учетом того, как мы вас нашли, уместней начать с рассказа. Генерал Ариго видел сон, и нужно очень своеобразно мыслить, чтобы его разгадать. Полковник Придд, попытайтесь сделать это, а потом мы обсудим ваши выводы и ваши видения, если они были.

– Господин генерал, – Валентин отнял от ранки платок, – сперва я должен сообщить, что мы с теньентом сочли правильным нанести свою кровь на адрианову эсперу. Есть небольшая вероятность, что это поможет герцогу Алва, Проэмперадору Савиньяку и маршалу Лэкдеми, где бы они ни находились.

– В таком случае, – бергер неторопливо вынул кинжал, – мы с генералом Ариго обязаны присоединиться.

4

– Ты помнишь, что Савиньяки имели право клясться кровью?

– Что-то такое вроде было.

– Не делай этого. – После Фельпа придется решать очень много, но сперва – хлеб и Гальбрэ, будь он неладен! – Ни при каких обстоятельствах.

– Куда мне при живом тебе в Первые маршалы, я и простым толком еще не стал.

– Мир маршалов высидеть не может, а в войны они сами вылупятся, было бы подходящее яйцо. – Присягу Ли опознал с ходу, значит, не показалось: Франциск связал-таки короля с Первым маршалом кровью. Связал и не понял, что натворил! – Граф Савиньяк, нам нужно раз и навсегда договориться. Ты не станешь принимать ультиматумы в надежде протянуть время и выкрутиться. Поддаваться на шантаж заложниками ты тоже не будешь, особенно если речь зайдет обо мне.

– Изволь, но с одним условием.

– Мать отправишь в Савиньяк. Прямо сейчас, Бертраму я напишу.

– Она не уедет из Сэ, пока не уймутся Мараны.

– Для Маранов есть Райнштайнер. Ты имел в виду это?

– Нет. Я не поддамся на шантаж, даже если тебя привяжут к пушке, но и ты через меня перешагнешь. Через всех нас – меня, мать, Малыша…

– Спасибо, что не добавил «если потребуется». Валме или Рамон?

– Оба, но один – твой. Тот, что останется, мне. Загадывай.

– Валме – дракон, Рамон – решка.

– Принято.

Золотой кружок взмывает в небо и не падает, а, распугав птиц, зависает над одиноким столбом, неотвратимо наливаясь кровью. Нужно во что бы то ни стало разобрать имя, но попробуй что-нибудь прочесть на солнце!

– Дракон.

Кто-то всегда уходит, кто-то остается, и над ним вьются птицы, вечно вьются… Черное по красному, крылья заката могут быть лишь такими.

– Эпинэ, опять спите? Потерпите еще несколько минут, и на сегодня все!

– На сегодня? Мокрый камень ловит огненные сполохи, сходят с ума алые ройи, а люди уже сошли. Древней кровью вечер ал! Сердце…

– Чушь, – фыркнул Салиган, – даже если оно стихи.

– Песенка, – поправил Алва, – Ро, где ты ее откопал?

– Не знаю… Это опять кэналлийское?

– И как я сам не догадался? – удивился дукс. – Вы без смерти и песенок просто жить не можете!

– Не можем, хоть и не в этот раз. Судьба играет на гитаре, но своих слов у нее нет.

– То есть это твое художество? – зевнул Салиган. – А ты – кэналлиец, так что без разницы… Ладно, на сей раз мы с Раймоном убираемся всерьез.

– Перебор, – вяло укорил Валме. – Дождитесь утра, и мы с Готти вас проводим, а сейчас, увы… Я сплю.

– В самом деле, увы, – резко бросил Алва. – Потому что спать будут другие. Антал, утром пятого дня нам нужно быть в Мелане.

– Хвост бы сбросить, – нахмурился как раз вернувшийся «фульгат». – Облезл… простите, господин регент, надорский герцог не выдержит, да и ноймар… В обычном виде он – молодец, а сейчас как бы руку вконец не угробил.

– И еще барон, – напомнил, окончательно приходя в себя, Робер. – Он все же не военный.

– Коко выдержит, – Салиган знакомо почистился, – тем паче рядом с регалиями. Если с вами что-то случится, Коко их спасет.

– Не в этот раз, – отмахнулся Алва. – Едем я, Джанис, Эпинэ с Дювье, Марсель и Готти. Остальные предаются отдохновению, после завтрака Проэмперадор Варасты им все объяснит.

– Проэмперадор чего?

– Варасты. И заодно вице-экстерриор; вы его знали как генерала Коннера.

– Мы с Котиком господина Прымпердора немедленно поздравим, – пообещал Марсель. – А папенька пришлет в Тронко инструкции, как вести себя с дураками и чем облагородить бакранский сыр. Робер, как по-твоему, Коннер справится?

– Разумеется! Рокэ, с Эрвином, с графом Литенкетте лучше поговорить тебе, иначе он не поймет… Не поймет, почему ты его раз за разом отталкиваешь. Со столицей, с гаданием этим…

– Ошибаешься, – Рокэ провел рукой сперва по мокрому камню, а потом по лицу. – Литенкетте не поймет, если я начну объясняться. А, будь по-твоему, зайду к нему сам! Рамон, нам слегка по дороге, выедем вместе. Уилер, через два часа в полной готовности на конюшне, на каждого – по три лошади. Валме с Готти – четыре.

– Будет сделано. Господин регент, разрешите задать один вопрос.

– Если про Савиньяка, то мне он нужен не меньше, чем вам и матери. Поднимайте своих и суньте куда-нибудь эту радость.

– Слушаюсь. – Уилер равнодушно взял древнее величие и стремительно, хоть и без суеты, исчез, неожиданно и горько напомнив Никола. Маленький генерал тоже бы не ушел, не спросив про своего «Монсеньера», а «Монсеньор» все еще надеется. Вопреки здравому смыслу и золотому спекшемуся комку…

Одного Один не ждал! Полночь!

– Кончилась полночь, – неисправимый Салиган очередной раз почистил рукав. – И правильно сделала, а вот тебе нужны часики. Я даже знаю, где их спереть.

– Ты уже спер, – напомнил Алва. – Ро, часы придется взять. Подарок вора приносит счастье.

Позади странно застучало. Очень странно! Эпинэ рывком обернулся – на краю стола тряс лапами котенок, ему было мокро и противно.

Одного Один не ждал! Полночь!

Когда так плохо, что может стать только лучше, надо радоваться. Главное знать, что не только не может, но и не будет…

Девица Селина Арамона

Убивать надо тем, до чего можешь дотянуться, а жертвовать можно вообще всем, начиная и заканчивая собой.

Лионель, граф Савиньяк

X. «Смерть»[2]2
  «Смерть» («La Mort») – высший аркан Таро. Карта не означает физического конца, но говорит об окончании существующего положения вещей, глубоких изменениях в мировоззрении, шансе оказаться в неизведанной ситуации. Какая-то часть личности умирает, исчезает, уступая место новой. О характере перемен как таковых можно судить по соседним картам. В целом – это разрыв с прошлым, предстоящее или уже начавшееся обновление личности, конец старой жизни и связанные с этим утраты: положения, дружбы, дохода, любви. Это может быть и действительная, физическая смерть друга или родственника, после которой начинается новая эпоха: «Король умер, да здравствует король!»
  ПК: дар прозрения в отношении себя и других. Может означать надвигающееся бедствие, смерть видного человека или же страх перемен, застой, инертность и все с этим связанное. Не исключены изменения к худшему, утраты, крушение хорошо обдуманных планов.


[Закрыть]

Я ваши точки зрения выслушал.

Они с моей не совпадают.

Решение принимается единогласно.

Шарль де Голль

Глава 1
Гайифа. Трикала.
Талиг. Кабаний Лог
Гайифа. Тригалики
400-й год К.С. 15-й день Осенних Молний

1

День маршал Капрас начал в странном настроении, раздраженном и при этом по-дурному смешливом. Виной тому был редкий по глупости сон, где прибожественный Лидас в багряных казарских одеждах тащил на руках матушку Цагари, а та хлопала в ладоши не хуже Гирени. За парочкой, как цыплята за наседкой, хромала дюжина казаронов с обутыми левыми и босыми правыми ногами. Разноцветная процессия важно ползла длиннющим расписным коридором, выход из которого заступил подбоченившийся Турагис. Казароны грозили стратегу саблями, гигант в ответ лишь хохотал. Опасаясь драки, Карло попытался обогнать легата, но пол оказался сплошь покрыт пьяными в стельку птицами. Мало того, Турагис, отсмеявшись, принялся швырять в Лидаса драгоценностями, через которые легат равнодушно переступал. Поняв, что птицы никакие не птицы, а притворяющиеся таковыми кольца и браслеты, маршал принялся их сгребать в оказавшийся под рукой огромный пахучий сапог. Было противно, но копошащихся на полу побрякушек хватало на десяток конных батарей.

Карло нагреб уже полсапога, и тут слетевший с потолка Микис вывалил из казначейского мешка здоровенного нухутского петуха; петух забулдыкал и принялся с чудовищной скоростью клевать будущие пушки. Пришлось выхватить пистолет и пристрелить ненасытную дрянь, та, сдохнув, обернулась живехоньким Анастасом с крыльями из пучков молний и потребовала лопату. Лопата сном уже не была, ее в самом деле искали. Пронзительные, доносившиеся со двора крики заставили маршала пожалеть о не закрытом на ночь окне, из-под которого успела натечь хорошая лужа – обещанный местными дождь таки зарядил. Карло зевнул и принялся одеваться, отсыревшая одежда настроения не улучшила. За окном продолжали орать, маршал выглянул наружу: на месте двора обнаружился мутный пруд, на бреге коего под навесом топтались искатели лопаты, нужной, видимо, для прочистки водостока.

Придорожная гостиница, куда после истории со сдохшей птицей перебралось корпусное начальство, мягко говоря, не процветала. Хозяин винил в своих бедах новый тракт и конкурентов, но лучше б он оборотился на себя, для начала выучившись продирать глаза прежде постояльцев. Помянув бацуту, дождь и Леворукого, Карло застегнул пояс и совсем уже собрался рявкнуть на толкущихся у лужи бездельников, но во двор вышел Фурис.

Бывший писарь не кричал и руками не махал, однако лопата внезапно нашлась, старший из спорщиков безропотно полез в пруд, а младший взялся за метлу. Взбаламученная вода дрогнула и начала отступать. Маршал поежился и провел рукой по щеке, прикидывая, звать ли цирюльника. Окрик часового и хлюпающий топот заставили вновь высунуться из окна – доверенный куратор походной канцелярии, презрев дождь, расспрашивал крепыша в кожаном курьерском плаще, рядом мотала башкой бодрая лошадь, на вальтрапе которой красовались оранжевые молнии. Эстафета, а Фурис не далее как вчера сетовал на недолжное обращение адъютантов с почтой. Вот пусть и разбирается.

По всем канонам занесенную в «Главную учетную книгу для входящих бумаг» депешу маршалу подали после завтрака. И хорошо, что не раньше, ибо порождение «Карающей Коллегии Четырежды Божественного Сервиллия» аппетит бы отбило напрочь. Карло поменял местами кувшин и стакан, обошел превращенную во что-то вроде кабинета комнатку и вновь поднес к глазам столичное послание. Кто скрывается за подписью Молниеразящего сервиллионика высшего ранга, Капрас не знал, но мерзавец именем императора требовал перекрыть границу с Кагетой, захватив при этом находящихся в пределах досягаемости подданных и пособников богопротивного кагетского правителя, «брата» накрепко уверовавшей в свое казарское происхождение Гирени.

Нет, сам приказ был логичен: отрицая богоизбранность Сервиллия, Баата не просто наносил императору оскорбление, он покушался на то, что помогло взнуздать очумевшую столицу. Казара Капрас тоже понимал: признать божественность соседа означало беспрекословно подчиниться оному, а хитрец уже сделал ставку на Талиг и собственные мозги, паонским бы оглоедам такие! Драка с морисками требовала напряжения всех сил, и размениваться на занятую своими делишками казарию было недальновидно до преступности. Умнее всего кагетский демарш было вовсе не замечать, однако заметили, да как рьяно! Увы, при таком раскладе Карло выходил либо предающим Гирени подонком, либо вражеским пособником.

До сего дня маршал с совестью жил более или менее в ладу, до сего дня ему не приходилось выбирать между двумя долгами, один из которых по определению не заплатить. Теперь благодать иссякла.

2

Проверять добропорядочный Кабаний Лог лично не имелось ни малейшей необходимости, однако Арно задался целью если не перезара́зить лучшего друга, то хотя бы превзойти в занудстве бергеров.

Когда решалось, кому возглавить придаваемых отряду Придда разведчиков, Валентин назвал теньента Савиньяка. Баваар, спевшийся со Спрутом еще на Печальном языке, идею поддержал, и к нему внезапно присоединился Райнштайнер. Слегка удивленный подобным единодушием Эмиль дал согласие, и тут Баваар оторвал от сердца знаменитого Кроунера. Такое доверие дорогого стоило, и Арно взялся за дело всерьез.

В первые дни принуждать себя действовать «по всем правилам» было тошненько, потом теньент втянулся: когда и тренироваться, как не в промежутке между боями? Вновь становиться вторым эскадронным офицером и уж тем более адъютантом Арно не желал, оставалось доказать, что он в состоянии отыскать не только зимующий в заранее известном месте корпус, но и что-нибудь верткое и неожиданное. Как же, разбежались! На свежевыпавшей пороше резвились лишь зайцы с лисами, с них и началось. Вернее, с того, что теньенту взбрело в голову обозвать метнувшегося с дороги в то ли еще холмы, то ли уже горы косого по всем правилам вколоченной в отрочестве науки. Труси́вший рядом Кроунер пришел в восторг. Пристрастие маленького капрала к заковыристым оборотам тайной не являлось, но одно дело слышать от других и совсем другое – влететь в научную беседу самому.

– Это для нас он лесной заяц, – объяснял разведчику Арно, – а по правилам сего грызуна величают зайцем белолиняющим малым. То есть, если совсем по правилам, зайцем белолиняющим малым с хвостом закруглённым тупоконечным и ушами недлинными, но полностью давно уже только в бестиариях пишут, а так сократить норовят.

– Бес-ти-яриях, значит? А полевых зайцев в бес-ти-яриях как зовут?

– Зайцами постоянноокрашенными средними.

– Тогда Бабочка моя, – разулыбался Кроунер, – там будет кобылой мышастой, превеликой?

– Нет, – разочаровал собеседника Арно. – Бабочка – лошадь домашняя, обыкновенная. Ну и ещё с десяток слов. Сьентификам кобыла она или жеребец – без разницы, им даже на породу плевать, лошадь, и всё!

– Так ведь большая она, – капрал с нежностью погладил свою великаншу по заиндевевшей шее. – Не всякий жеребец так вымахает!

– Ёлки тоже разные. Молодые, старые, корявые, лысые, а все равно по науке ель золотоземельская обыкновенная.

– Еще б не обыкновенная, – кивнул усиленно шевелящий мозгами Кроунер, – их же тут завались!

– А в Кэналлоа они редкость, но и там обыкновенными останутся.

– Значит, чтоб по правилам, надо спервоначалу вроде как фамилиё, потом – масть и в конце сказать, малое оно или обыкновенное.

– Если кратко, то да. А так еще особые приметы всобачить могут, – припомнил теньент, – только чтоб на всех общие. Те же елки бывают голубые, раскидистые и мелкошишечные. Да, чтобы ель мелкошишечной считалась, нужно, чтоб у нее и потомство такое же было, иначе выходит не примета, а уродство.

– Это кто ж такое надумал?!

– Был такой… Карло Рафианский.

– Был? Выходит, помер уже?!

– Помер. Лет тридцать назад.

– Эх, – капрал вздохнул не хуже кобылы мышастой превеликой. – А я-то решил, это родич ваш по матушке мудрит… Рафиано в смысле. Заехал бы к нам, нашел что-нибудь этакое, ну и назвал бы!

– Да на кой он тут сдался! – вспоминать нуднейшие уроки становилось все веселее. – Кто первый новое отыщет, тот и называет. Есть ель святого Арчибальда, ель Сэц-Эдварда, ель Эльвиры…

– Выходит, всем можно?! – На физиономии разведчика читалось недоверие, смешанное с… охотничьим азартом.

– Всем, – подтвердил виконт. – Ты найдешь – будет тебе ель… ну, пускай, островерхая Кроунера или, если захочешь, ель островерхая Бабочки.

– Надо же! – взгляд капрала зашарил по окрестностям. – Так прямо и запишут?

– А куда они денутся? – хмыкнул Арно. – Нашел, описал, обозвал, и с концами, никто не отменит.

Не подозревавшая об открывающихся возможностях Бабочка взмахнула прегустым, не у всякого линарца такой, хвостом и, принюхиваясь, зафыркала.

– Дымком тянет, – перевел Кроунер. – Ди-сло-ка-ция, надо думать… А как узнать, какую елку не назвали еще?

Под умную беседу перевалили увенчанный какой-то развалиной холм и оказались над небольшой симпатичной долинкой. Справа на взгорке виднелась солидная усадьба, ниже – скопление домов, вытянувшихся вдоль огибавшей взгорок дороги. В верховьях Хербсте место городов в их «равнинном» понимании занимали укрепленные поместья, почти замки, к которым лепились селения, вот в одном из них фок Варзов и зимовал. Вернее, должен был зимовать.

– Налицо видимое от-сут-стви-е наличия, – определил сразу позабывший о науке Кроунер. – Как корова языком.

Арно вытащил из чехла подаренную Эмилем трубу. «Отсутствие наличия» было почти полным. Несколько больших палаток на дальней окраине, пустые загоны, до десятка обозных фур и обширное пятно вытоптанного снега с черной сыпью кострищ – вот и все, что осталось от корпуса.

– Да уж, – пробормотал себе под нос виконт, – Варзова тут нет. Вопрос – куда он делся?

– Пе-ре-дисол-цировался, – с удовольствием объяснил капрал, – по стар-те-гической надобности. Глянуть?

– Вместе глянем, – драгоценную трубу Арно убрал в футляр с достойной Райнштайнера аккуратностью. – Выглядит вроде мирно.

– Никаких подвохов, – подтвердил разведчик. – Вона, ребятня крепостицу к Излому ладит.

– Их и спросим…

Катавшие здоровенные снежные шары мальчишки наперебой объяснили, что старый маршал увел своих пять дней назад. Хворых оставил и увел. Где оставил? Кого в усадьбе, а кто покрепче, тот в лагере. Там еще и обозники торчат, опоздали которые… Вот злились-то, умора!

В лагере болталось до полусотни человек: припозднившиеся обозники, больные, дюжина раненых и пара лекарских помощников. Эти знали, что маршал отправился на поиски дриксов. С неделю назад патрулировавшие дороги драгуны вернулись с потерями, а заодно и пленных приволокли. Что из гадов вытрясли, коновалам, ясное дело, не доложили, однако корпус, оставив слабых и недужных, ушел по северной дороге. Точнее разве что в усадьбе скажут.

– Будем надеяться, – буркнул Арно, – хозяин хоть что-то знает!

– А хоть бы и не знал, – разведчик широко улыбнулся, – корпус, чай, не заяц белооблинялый мелкий, сыщется!

3

«… сим, – в который раз перечитывал Капрас, – предписывается до одиннадцатого дня Весенних Скал, когда корпусу надлежит выступить…»

Чем Молниеразящему сервиллионику приглянулся именно этот день, было не понять, но в целом срок выглядел привлекательно. За зиму можно прижать мародеров, более или менее вправить мозги Лидасу и довести до блеска маневренную артиллерию. Да и с родами Гирени складывалось удачно. Вернее, сложилось бы, не требуй Паона «предпринять решительные и незамедлительные действия по отношению к пособникам совершившего акт вопиющего святотатства еретика Бааты, захватившего власть в землях, сопредельных осиянной светом Четырежды Божественного Сервиллия Гайифской империи…»

В столице рвались карать, а приютивший кагетку Турагис, как на грех, заелся с Лидасом, при котором болтался свихнувшийся на почитании императора Анастас. Верноподданная рыбина сожрет любого, от нее одна защита – тайна, но тайна и Турагис?! Остается позволить старику считать, что маршал Карло готов к разрыву с императором и ждет лишь благоприятного момента. Такой довод вынудит стратега сдержаться, только бумаге подобное не доверишь, нужен разговор, причем немедленный. Нужно ехать! Капрас сосредоточился и минут за десять сотворил хитрое письмо с благодарностью за неоценимую помощь при лошадином ремонте и желанием высказать оную благодарность лично. К счастью, грядут праздники, что позволит командующему «ненадолго покинуть расположение корпуса».

То, что он играет сам с собой в поддавки, маршал понимал даже без ухмылочек выставленного к легату «для согласования совместных действий» Агаса. Отослав Гирени, Карло почувствовал себя одиноко до одури. Дела́ спасали лишь до известного предела, а в багаже копилась милая ерунда, купленная по случаю и ждущая восторженных писков. С презентом для стратега было сложнее: лучшим подарком старику стала бы жеребая красотка из Белой Усадьбы, но поди скрой такое от сервиллионика! Своих гривастых Турагис не прячет, да и доброжелатели сыщутся, куда ж без них…

Объявившуюся в Мирикии «сестру» казара прибожественный почти наверняка стерпит, отданную вредному стратегу кобылу – вряд ли. Дурацкая ссора раздражала тем сильней, чем больше Карло узнавал обоих недругов. Оставалось надеяться, что Агас потихоньку развернет приятеля от Речной Усадьбы к настоящим разбойникам. Капрас очень рассчитывал, что совместная охота за живодерами положит конец недоразумениям, но брыкливых мулов прежде следовало запрячь. О том, как это устроить, маршал и размышлял, пока отец Ипполит не обрадовал новостью о епископе.

– Завтра его преосвященство намерен быть в Тригаликах, – пояснил клирик. – Он проведет три дня в известной вам резиденции Знания и очень бы желал вас увидеть.

– Я буду! – Карло давно не был столь близок к тому, чтоб возблагодарить Создателя. – Вы, надеюсь, со мной?

– Почитаю своим долгом.

– У меня будет к его преосвященству, м-м-м, просьба… – Маршал протянул священнику паонскую радость. – Я бы хотел, чтобы Гирени… перешла под покровительство епископа Мирикии. Брат Пьетро считает, что ей нужна помощь лекаря.

– Брата Левкания, – подсказал клирик, углубляясь в грозящую молниями бумагу.

Вся отпущенная святому отцу склочность уходила на императорскую богоизбранность. К обычным грешникам клирик был более чем снисходителен, а Гирени называл не иначе как «дитя», самому же лезть к епископу Капрасу не хотелось. Маршал не собирался отрекаться от «потомка», но с клириком лучше говорить клирику. Здешний преосвященный как будто терпимей кипарского и не болтлив, он поймет, особенно если ему должным образом объяснить. С Турагисом придется сложнее – обиженный на предательницу-дочь стратег к кагетке явно привязался. Отпускать малышку старик не захочет, а приказ Молниеразящего его лишь распалит. Придется бить на узкие бедра, благо Турагис знает, что нужный врач подчиняется епископу. Увезти Гирени якобы на неделю или две, потом посетовать на задержку и втянуть стратега в войну с мародерами. Когда старый вояка займется делом, ему станет не до возвращения гостьи…