Текст книги "Нежный лед"

Глава 89

Элайна жила замечательно. Цвела и пахла. Да, пила. Немного. Но каждый день. А что, нельзя? У нее появилось много новых друзей. Город Калгари оказался вполне цивилизованным местом. Солнечный, с небоскребами, барами и музеем палеонтологии. В Калгари, между прочим, собрана замечательная коллекция костей динозавров. Крупнейшая в Северной Америке!

Деньги были. Деньги Элайна брала у Майкла. Немного. Но каждый день. А что, нельзя? Толку больше будет.

Майкл и так призовыми деньгами распорядился как последний дурак. Все пятьдесят четыре тысячи долларов вбухал в материнские долги. В банк отдал. Идиот! Ну и что он выиграл? Наличных не осталось, а долг все равно не погашен: мать по кредитным карточкам в общей сложности почти семьдесят тысяч была должна.

Элайна Майкла отговаривала деньги банку отдавать, но он же Элайну не слушает, он же ее вообще биологической матерью не признавал, пока она анализ ДНК не сделала. Своровала у него несколько волосков с расчески, плюнула в салфеточку и отвезла все это добро в частную лабораторию при государственном госпитале. Конечно, за такое удовольствие пришлось заплатить. Бесплатная канадская медицина подобные анализы за счет налогоплательщиков не делает. Анализ подтвердил искомое: они – мать и сын.

Майкл изменился мгновенно. Сразу. Словно его, как радиоприемник, на другую частоту переключили. Вежливо попросил Элайну не пить много, потому что своим пьянством она его, видите ли, позорит.

Смешно! Когда это Элайна много пила? И кто в Канаде много пьет? Вы когда-нибудь и где-нибудь пьяного на улице в Канаде видели? Кроме индейских резерваций, конечно. В резервациях пьяных на улицах, может, тоже нет. Элайна никогда ни в одной индейской резервации не бывала.

Зато в России, мать рассказывала, пьяные на бульварах песни поют, а потом под заборами спят. Отдыхают они так. В Канаде тоже есть люди, которые предпочитают спать на улице, но спят они не под заборами, и они не пьяные. Просто им так хочется. Человек сооружает себе ложе, считайте, что кровать, из картонных коробок и тряпок. Летом можно спать где угодно, а зимой расположение ночлега диктует климат. Как правило, приходится выбирать места рядом с вентиляционными люками метрополитена или еще каким-нибудь отверстием, через которое выходит теплый воздух, иначе околеешь. Элайна ни разу в жизни так не ночевала, никогда-никогда. Но она этих, спящих на тротуарах, нисколечко не осуждает: их право!

Люди живут «в каменных джунглях». Почему в обыкновенных джунглях можно спать где угодно, а в каменных – только внутри домов? Можно и снаружи. Кому как нравится. Не судите и не судимы будете.

Это все насчет того, чтобы «не пить много». Хорошо еще, что он вежливо попросил, а то бы Элайна ему ответила. Не его, Майкла, дело – учить родную мать, как ей жить! Вот.

Выпив, Элайна менялась, становилась нарочито грубой, даже дразнила Майкла тем, что он сын алкоголички. Это Майкл пропускал мимо ушей. Это его особенно не царапало. Страшное слово, которого нельзя произносить никогда… слово «бастард». За «бастарда» он вышвырнул бы ее из дома. Все остальное Элайне было можно, «алкоголичку» Майкл глотал легко. К тому же острие оскорбления все-таки было направлено в нее, а не в него.

Майкла Элайна не боялась совершенно. Если она кого-нибудь и боялась всерьез, то после ее монреальского бойфренда Клода это были Лариса и Клаудио. Особенно неприятными, всегда грозящими скандалом, были отношения с Лариской.

Глава 90

С тех пор как Майкл возобновил тренировки, Клаудио и Лариса начали приходить к нему домой очень часто. Клаудио и Майкл обсуждали результаты ночных тренировок, разрабатывали стратегию вранья: у Майкла что-то там не ладилось, и Клаудио учил его, как и что конкретно на эту тему врать. Лариска же обычно сидела и молчала, погруженная в мысли или принесенные с собой рекламные буклеты – моды изучала. Она же теперь сделалась богатой дамой! Много зарабатывала и много тратила. У нее в сумке постоянно валялись немалые деньги, чаще всего початые пачечки двадцатидолларовых купюр. Сколько именно у нее с собой денег, Лариса, как правило, не помнила. Элайна убеждалась в этом всякий раз, «одалживая» у богачки двадцатку-другую. Лариса совершенно не помнила на что, где и когда тратила легко приходящие и легко улетавшие деньги.

Скандал разразился после того, как однажды она буквально схватила Элайну за руку. Покричали. Лариска на Элайну, Клаудио на Лариску, Элайна на Майкла, Майкл на Элайну. Хорошо! Свои люди, в выносе мусора из избы никто не заинтересован. Элайна пообещала, что больше «одалживать» не будет, но до того, как пообещала, многократно напомнила Ларисе, что именно победа Майкла, ее, на минуточку, сына, сделала посредственную тренершу Ларису Рабин знаменитой и востребованной. Лариса должна всю оставшуюся жизнь благодарить Нину, родную маму Элайны. Если б Нина отдала Майкла другому тренеру, Лариса сегодня подрабатывала бы на катке в качестве гардеробщицы. Так же, как ее товарки в Израиле, в городе Метуле, где на денежки канадских еврейских организаций построен замечательный ледовый дворец…

Про Метулу, ясное дело, Элайна узнала из постоянного Ларисиного телефонного трепа. Подслушала.

Лариса кинулась к Элайниной голове, чтобы вырвать пару-тройку волосин, Элайна встала в боевую стойку, Клаудио и Майкл мгновенно разобрали женщин по недружественным объятьям. Лариса с наслаждением колотилась в железных руках Клаудио, Элайна дышала Майклу в лицо мятной жвачкой. Натужно улыбалась, едва удерживая мысленно стократно произнесенную подлую фразу, готовую сорваться, как гестаповская овчарка, и разорвать душу Майкла в ошметки: «Ну, что ты со мной сделаешь? Выкинешь мать на улицу? Послушаешь эту жадную дуру, которая один раз уже оставила твою бабушку в руках убийцы?»

Тяжелая была сцена, но продолжалась она недолго. Жизнь опять покатилась так, как прежде, с той лишь разницей, что теперь Элайне все реже удавалось поворовывать в санаторных домашних условиях, все чаще в супермаркетах под обстрелом камер слежения или в мелких лавчонках, где этих камер было меньше или не было вовсе. Майкл давал Элайне деньги на карманные расходы, но все меньше и меньше: у него у самого денег было в обрез. Когда ему зарабатывать? Ночью тренируется, днем спит. И ночью, и днем чувствует за собой слежку. Элайна слышала, он Клаудио об этом говорил. Клаудио, что удивительно, Майкла не переубеждал. Да, следят. Не могут не следить. Мол, яркие победы, и спортивные в том числе, безнаказанными никогда не остаются.

Помешались оба, таким и кокаина не требуется.

Глава 91

Если что-то требуется ему по-настоящему, он это получит. И получил!

Эпоха Интернета преподнесла Макарову колоссальный подарок. Он еще в Москве догадался набрать в Гугле по-русски: «Русская Канада». И мгновенно понял, что не пропадет. Вот они – «адреса и явки» с телефонами и веб-сайтами, с именами и маршрутами общественного транспорта. Правда, в основном очаги русской жизни располагались не в Калгари, а в Торонто, но и в Калгари, если поискать, несомненно, можно будет найти братьев по разуму. Например, как сообщил торонтский русский сайт, в Большом калгарийском колледже только что завершилась конференция студенческого профсоюза с пышным именем The Student Federation of Calgary Big College[13]13
  Федерация студентов Большого колледжа города Калгари (англ.).


[Закрыть]. На конференции была принята резолюция, поддерживающая бойкот израильских товаров, изъятие инвестиций из израильской экономики и принятие санкций против Израиля. По-английски все вместе это называлось: Boycott, Divestment & Sanctions. Сокращенно – BDS. Макаров по-английски не читал, не писал и даже не говорил, но слову из трех английских букв – BDS – страшно обрадовался. BDS, Бэ Дэ эС! Теперь Макаров знает, где искать нужные связи и необходимую поддержку: среди тех, кто хоть и из Калгари, но бойкотирует Израиль.

Почему так? Однозначно ответить трудно. Как сообщал сайт – кстати, явно проеврейский, – канадский студенческий профсоюз кишмя кишит студентами-арабами, эмигрантами первого поколения или детьми иммигрантов первого поколения. Абсолютное неприятие Израиля у них в крови с младенчества, а канадская политкорректность еще не привилась. Вот они и бурлят, невольно подогревая и в сдержанных христианах смутную, дремлющую до поры неприязнь… Нет, не к мусульманам, танцевавшим на радостях, когда самолеты-смертники снесли нью-йоркские близнецы-небоскребы, а к евреям, которых до Холокоста в Канаде не любили совершенно открыто. Даже не во все рестораны пускали. В Торонто, знакомый дипломат рассказывал, в тридцатые годы у входа на пляж Sunnyside (там теперь выставка – Canadian National Exhibition) висела табличка: «No dogs or Jews aloud» («Собакам и евреям вход запрещен»). После Холокоста выражать неприязнь к евреям стало нельзя. Открыто – нельзя.

Макаров усмехнулся. Да уж! Кстати, и с неграми – то же самое.

В Москве его серьезнейшим образом предупреждали, что в Канаде простое русское слово «негр» непроизносимо в принципе. Как угодно выкручивайся, а негра негром не называй! Ни в глаза, ни за глаза. Называй его чернокожим, лучше – темнокожим. Но не черномазым! Филологи…

Глава 92

С помощью черноглазого и темнокожего двадцатилетнего ливанца, активиста студенческого профсоюза, уже на третий день пребывания в Калгари Макаров приобрел славную ассистентку-переводчицу. Невысокая, плотная до квадратности, лет под тридцать. Она и студенткой-то не была, из Большого калгарийского колледжа ее отчислили и за неуплату, и за неуспеваемость. Теперь жила она тихонечко с двумя маленькими детьми на государственное пособие, которое ей выплачивали как матери-одиночке. Звали ее Ульяной. Ни больше ни меньше.

Она была из русских духоборов, в семнадцать лет уехала из родной деревни (то есть из небедного фермерского хозяйства) в Калгари, чтобы учиться, но вместо образования приобрела две – одну за другой – беременности. Муж ее был обыкновенный жлобоватый канадец, «ред нэк» («красная шея»), хорошо зарабатывающий электромонтер в большой компании. Почему-то Ульяна не хотела брать от мужа денег. Затаила она обиду и на свою мать. Не могла простить слов, брошенных в запале ссоры.

– Ну так и живи с ём! – со злостью крикнула тогда мать.

Ульяна повернулась и ушла, толкая перед собой просторную и комфортабельную, как «роллс-ройс», двухместную детскую коляску. На одной половине «роллс-ройса» для самых маленьких под надежнейшим пологом спал спеленатый по старинке младенец, на другой – в позе китайского мандарина сидел двухлетний толстяк и сосредоточенно сосал добротную соску.

Разговаривая с Ульяной, Макаров ловил себя на смешной мальчишеской реакции: у него слегка кружилась голова. Конечно, вовсе не из-за того, что он на старости лет влюбился. Здесь было совершенно другое, он заслушивался ее русской речью. Странной, старинной, абсолютно не тронутой иностранным акцентом. Ульяна говорила по-русски так, как говорили крестьяне времен Льва Толстого. Язык духоборов, идеально сохранившийся в плотно закупоренной изоляции, Макарова восхитил. Вот она, Русь-матушка! Кто бы мог подумать, он из Москвы в Калгари на двух самолетах добирался, а оказалось, что на машине времени прокатился, причем назад.

По-английски Ульяна говорила, как Макаров на современном русском, это был ее родной язык. За пару дней, под руководством Макарова правильно мотивируя свой интерес, она без труда выяснила, где именно и когда именно тренируется фигурист Майкл Чайка. Где именно и с кем именно он совместно проживает.

Глава 93

Совместное проживание с Майклом принципиально отличалось от совместного проживания с Клодом. Элайна наслаждалась независимостью. Хочу – пью, хочу – сплю, хочу – к черту посылаю. Жаль, кокаин почти весь распродан. Осталась пара-тройка паечек – неприкосновенный запас. Его нельзя тратить на текущие расходы, он хранится на черный день: мало ли что?

Денег не было совсем. Конечно, с голоду она не умрет, на то есть Майкл, но… скучно!

Однажды в баре Элайна разговорилась с замечательной русской девочкой. Звали ее Ульяна. Как Владимира Ленина, его тоже как-то так звали, похоже очень. Ульяна жила одна с двумя детишками на велфер. Скуднейшая жизнь.

Временно Ульяна работает переводчицей у приехавшего из Москвы ученого. Ученый этот занимается психологией спорта и стоит на пороге грандиозного открытия, за которое ему, может быть, Нобелевскую премию дадут.

– Я тоби с ём познакомляю. Ты сама усе увидэ, – для пущей убедительности Ульяна перешла с нормального английского на свой ненормальный русский.

Элайна засмеялась:

– Смешная ты! На кой я твоему профессору сдалась?

– Ён з дэнхами тож. Подсобе… I am sure[14]14
  Я уверена (англ.).


[Закрыть].

И она снова перешли на английский, что было более чем кстати. Переводить с ее допотопного русского было выше Элайниных сил. Особенно когда речь о серьезном деле пошла. Оказалось, этот дядька, профессор из Москвы, готов заплатить Элайне тысячу долларов за крохотную, микроскопическую, можно сказать, услугу: так сильно он предан своей науке. Он просит помочь ему в сборе важного материала о сильнейших фигуристах планеты. Чемпион мира Майкл Чайка, естественно, в их числе.

Глава 94

Майкл, похудевший и небритый, со впалыми щеками, вышел на лед, но все никак не мог начать тренироваться. Ездил из угла в угол, метался, как тигр в клетке, привычно скользя коньками по грустному и серому льду. Голова опущена в депрессивный враждебный лед. Что, что нужно тебе, мерзлая вода? Почему ты больше не хочешь пружинить, как батут? Чтобы можно было оттолкнуться и взлететь?! Как на чемпионате, в день маминой смерти…

Сильно Майкл с тех пор переменился. Боже, сколько он книг по теории спорта перелопатил! Зерна от плевел отделил и вычленил следующее: побеждает тот, у кого крепче нервная система. Физподготовка, конечно, важна, спору нет, но главное – концентрация мозговой деятельности. Как ее, проклятую, концентрировать? Как ее контролировать? Убавлять и прибавлять огонь, на котором кипит твой котелок, варятся мысли и чувства. Майкл остановился. Варятся мысли и чувства, плавятся мысли и чувства… А во что они, расплавившись, превращаются? Скорее всего, в эмоции.

Эмоции… Эмоции – главное! Какими были его эмоции в тот вечер? Он был зол… Сначала был зол, а потом подавлен и встревожен. Он был в гневе. Да-да, точнее всего его тогдашнее состояние описывается двумя словами: гнев и ярость. Ярость… Получается, его собственная необузданная ярость вознесла его тогда надо льдом?

Майкл разогнался, зашел на прыжок, мысленно ругаясь матом. Не русским – английским. А-а-а… Ю-ю-ю… На взлет!

…Упал. Что-то хрустнуло. Мобильный разбил. Хорошо, что не ногу, не руку. Боль сильная, но перелома, скорее всего, нет. Максимум вывих левой лодыжки. Ты хотел гневаться? Вот тебе повод… Майкл засмеялся вслух. Громко. Стукнул кулаком об лед, чтоб и рука болела… Все пропадай! Голову разбить об эту ледяную серость, об эту злую и мертвую воду!

Распластанный, он лежал в тусклом свете посреди обшарпанной арены. Щека, разгоряченная слезами, образовала во льду маленькую соленую низменность. Интересно, из чего состоят человеческие слезы? Если заморозить слезы, получится эмоционально окрашенный лед? Он будет другом или врагом, этот каток из человеческих обид и горя?

Подлая лодыжка слишком сильно болит. Совершенно ясно, что теперь она его не скоро отпустит – примитивная и незаслуженная физическая боль. Теперь придется еще и это терпеть. Слезы полились, как в детстве. О, ярость, почему ты соплями льешься? Нашла чем…

Глава 95

Майкл закрыл глаза. Зарылся горячим лицом в лед. Тихо. Хорошо. Ночь. Длинные лампы гудят себе и гудят где-то в подвальном поднебесье – под самым потолком. И мысли такие же – гудящие, бесполезные, пыльные… Это и есть его жизнь? То чемпионское будущее, о котором мама так мечтала?

…Странный звук. На шелест похоже. Будто скользит что-то по льду. Или чьи-то шаги? Майкл прижался ухом ко льду. Холод ожег, не пугая, приятно. Глаз Майкл открывать не стал, наоборот, зажмурился плотнее. Наслаждался. Сон наяву, счастливый сон. Это мама пришла его утешить из далекого далека, откуда не возвращаются…

– Ты что, упал? Допрыгался! – Голос Элайны.

Майкл мгновенно очнулся, вскочил, чтобы скрыть следы слез, стал растирать лицо ладонью.

– Что это ты делаешь? С ума сошел?

– Это для кровообращения хорошо. Какая тебе разница? Ты как сюда попала? Кто тебя пустил?

– Как попала, так попала. Сторож здесь добрый. Я пришла у тебя денег попросить. Ты же днем спишь, мне тебя будить жалко. Да я и сама сплю… Короче, денег дай, пожалуйста.

Завыть, что ли? Или ударить эту гадкую тетку, которая смеет быть его биологической матерью? Денег ей дай. Похмелье у нее. Выпить ей надо. А денег не дашь – воровать начнет.

– У меня у самого почти ничего не осталось. Тебе не водку пить, тебе работу искать надо.

– Да, я буду искать работу. Потом. Дай сорок долларов.

Майкл расстегнул молнию на нагрудном кармане, протянул Элайне две пластиковые двадцатки. И наличные, и кредитки он теперь или прятал, или носил с собой. Раньше у него деньги просто по карманам были рассованы, он им и счета не вел. За все мать отвечала, ему, как маленькому, давала мелочь на расходы. Теперь все по-другому. Майкл теперь сам себе казначей, каждый цент на учете. Долги растут, заработков никаких… Ночью он кладет кошелек под подушку: прячет от домашней воровки. Между прочим, перманентная домашняя война сильно выматывает. Это плохо: ресурсы нервной системы отвлекаются от войны главной и нешуточной. Спортивные разведки по меньшей мере двух стран ведут за Майклом дистанционное наблюдение. Американцы и японцы. Клаудио в этом абсолютно уверен, своими глазами видел, и неоднократно. От иностранцев недееспособность Майкла на льду утаить нетрудно: пошлешь подальше, и дело с концом. Гораздо труднее отмахаться от собственного канадского начальства. А они так и лезут в душу. И вроде как право имеют…

Глава 96

Флора Шелдон старалась прикрыть Майкла, как могла. Ни одно заседание совета директоров Canadian Skating Union не обходилось без того, чтобы или Крис Синчаук, или Акар Турасава не спросили бы ее: «Как дела у Майкла Чайки? Когда он оправится после смерти матери и выйдет на лед? Совершенно необходимо послать его на Гран-при в Токио, а потом в Лиссабон на кубок Европы». Да, необходимо! Флора понимала это не хуже Синчаука и Турасавы, но человек – не машина. С Майклом явно что-то происходит… что-то неладное.

Его словно подменили, с ним невозможно общаться. По любому мельчайшему поводу он срывается на скандал, чуть не в драку лезет. Не с Флорой, разумеется, но… слишком много о нем подобных сплетен. Впечатление такое, что Майкл сознательно ищет возможности рассердиться. Глупости, конечно… Зачем бы ему искусственно генерировать в себе негативные эмоции? Тут необходимо разобраться.

Флора смутно чувствовала что-то такое, чего совершенно не могла сформулировать. Она несколько раз пыталась обсудить ситуацию с тренером Майкла, Ларисой Рабин, но у той нет свободной секунды. В буквальном смысле слова. День разбит на тренировочные сессии по пятнадцать минут каждая. С семи утра до восьми вечера сессии идут практически впритык. Чтобы поговорить с Флорой, Лариса должна отменить какую-то тренировку, то есть потерять минимум сто долларов. Стоит разговор этих денег?

Лариса – вежливый человек, она прямым текстом подобного в жизни не скажет… Флоре было ясно без слов: с Майклом Чайкой Лариса более не работает. Она остается его тренером лишь формально. Значит, Клаудио Кавадис?

Глава 97

Они уселись в кафетерии Ледового дворца в дальнем углу, в котором всегда пусто, с вежливой табличкой на стене: «Reserved» – «Зарезервировано». Мол, кто попало эти литерные места занимать не может. Данный комфорт хоть и невелик, но исключительно для начальства.

Оранжевый низкий диванчик, низкий деревянный стол с бревнами вместо ножек, два красно-оранжевых креслица с противоположной стороны стола. Иллюзию некоторой отстраненности от общего зала создает громадная глиняная кадка, лоснящаяся темно-синим лаком. В кадке живет тоненькая и юная пальма, микроскопического для пальмы роста. Здесь, на вечном сквозняке, ей плохо, но сказать об этом она не может, потому что пальмы не разговаривают. Она уже и чахнуть начала, как девушка от туберкулеза. Одна радость – солнышко в широком окне. Пальмочка искривилась вся, поворачивая и ствол, и листья к свету, но жестокая садовница, отвечающая за все цветы Ледового дворца, резко развернула кадку так, что теперь все надо начинать сначала. А сил-то у пальмочки уже и нет. Садовница хотела как лучше: у них на Гаити с пальмами не церемонятся.

Проходя мимо, Флора потрогала землю в кадке красивой рукой в перстнях и маникюре, стряхнула с пальцев влажную землю. Света, воздуха, воды достаточно. Почему же деревце умирает? Может, от тоски?

– Клаудио, вы понимаете, о чем я хочу спросить?

Клаудио понимал. Собираясь на эту встречу с ее величеством, членом совета директоров Canadian Skating Union Флорой Шелдон, он несколько раз менял свой «стратегический» план. То он был готов все Флоре рассказать: про Элайну с ее убийственной для Майкла правдой; про звонок Тинатин Виссарионовны из России, страны – устроительницы грядущей Олимпиады; про то, что сюда, в цитадель канадского зимнего спорта, из Белокаменной едет ревизор… Возможно, уже приехал и рыщет… В какой-то момент Клаудио был очень близок к тому, чтобы снять камень с души, рассказать Флоре главный секрет – Майкл теперь вовсе не тот фигурист, каким был на чемпионате…

Слава Богу, вовремя передумал. Откровенность хороша, когда она к месту. Оглушать бедную Флору страшной информацией о спортивной несостоятельности Майкла Чайки не имеет ни малейшего смысла. Флора, какой бы хорошей бабой она ни была, остается обыкновенным чиновником. Она не имеет права утаивать от руководства Canadian Skating Union сколько-нибудь существенную информацию. Окей, Флора такого права не имеет, а Клаудио имеет. Меньше знаешь – лучше спишь. Пусть товарищи из Canadian Skating Union спят спокойно.

– Вы очень хорошо сегодня выглядите, Флора.

Он смотрел на нее спокойно, словно они за тем и встретились, чтобы выяснить, как Флора выглядит. Она сдержанно улыбнулась в ответ. Той самой улыбкой, которую и Лариска собирается себе во рту построить, совета его спрашивала. Над двумя передними зубами обнажается часть верхней десны, а сами зубы чуть-чуть подпиливаются-подкорачиваются. В результате, как бы широко и бесконтрольно женщина ни улыбалась, верхняя десна не видна абсолютно. Улыбка получается сдержанной и, вне зависимости от других составляющих, интеллигентной. Интересно, а если какой-нибудь неохватной доярке с заскорузлыми пальцами такую операцию сделать, ее улыбка тоже станет очаровательной и интеллигентной? А ее речи? Клаудио едва не усмехнулся собственным мыслям. Не успел.

– Вы считаете, что я нуждаюсь в комплиментах? Я мало их слышала на моем веку?

«Разозлилась», – очнулся Клаудио, вздохнул с показным огорчением и произнес фразу, тщательно обдуманную и заранее переведенную на английский:

– Ситуация, сложившаяся сейчас в жизни Майкла Чайки, не является ни простой, ни однозначной. Пока я не могу с гарантией назвать срок, когда Майкл снова начнет публичные тренировки и выступления, но это произойдет скоро. Пожалуйста, Флора, подождите…

– Клаудио, поймите, я уже не знаю, как от Синчаука и Турасавы отбиваться. Кончится тем, что они сами, без приглашения и объявления войны, возьмут и явятся к Майклу на тренировку.

– Ночью? – скривился Клаудио.

– Вы напрасно секретничаете, мистер Кавадис, напрасно…

И разошлись.

Клаудио стало тошно. Много она понимает! Синчауком и Турасавой его пугает… С этими-то простофилями Клаудио как-нибудь договорится. В конце концов, все они по одну сторону баррикад… А Макаров, о котором Тинатин предупредила, по другую… Судя по всему, противник он матерый.