Текст книги "Жизнь Мухаммеда"

Глава 5
Хадиджа

Мекканские богоискатели – ханифы ✦ Почему потребовалась новая религия ✦ Влияние иудаизма и христианства ✦ Шансы на избранничество ✦ Зовы ✦ Ночные молитвы Мухаммеда ✦ Посты ✦ Нравственная чистота Мухаммеда ✦ Предложение богатой вдовы Хадиджи ✦ Второе путешествие в Сирию ✦ Свадьба Мухаммеда

Мухаммеду шел двадцать пятый год. Четыре года самостоятельной жизни внешне ничего не изменили в его судьбе – он все так же пас стада, нанимался погонщиком верблюдов, выполнял торговые поручения. Репутация человека честного и дельного за ним упрочилась, и к его услугам охотно прибегали не только его дядья и другие хашимиты, но и зажиточные торговцы из других кланов. Свои собственные небольшие средства, доставшиеся ему по наследству, Мухаммед тоже пускал в оборот, но прибыль была ничтожной и состояние его не увеличивалось. Никаких шансов разбогатеть у него не было.

В его внутреннем мире протекали в эти годы скрытые от посторонних взглядов сложные перемены; они привели к усилению и углублению того интереса к религиозным проблемам, который обнаруживался у Мухаммеда и раньше.

Повышенный интерес к религиозным вопросам был вообще характерен для жизни «священного города», куда со всех концов Аравии стекались паломники. На рубеже V и VI веков этот интерес принял четкие формы богоискательства, и предания сохранили для нас имена многих мекканцев, посвятивших себя критике существующих культов и созданию новых религиозных концепций. Такой сдвиг умонастроений не был случайным – город переживал тяжелый общественный кризис.

Племенные законы продолжали действовать неукоснительно, но соблюдались они все более формально, дух племенной солидарности улетучивался, законы утратили абсолютный авторитет и уже не почитались священными. В жизни все больше руководствовались принципом: «Кто богат, тот и силен, кто силен, – тот и прав». Те, кто был богат, считали, что все идет как надо, все правильно и все справедливо. Они ссылались на традиционный фатализм арабов-кочевников – ведь и в кочевом племени одни были бедны, а другие богаты, одному повезло, а другому нет. Ничего не поделаешь – рок, судьба, да и боги, между прочим, знают, кого наделять богатством, а кого оставлять ни с чем. По этой логике, так или иначе, выходило, что богатые одновременно и самые достойные жители Мекки, которых нужно всячески уважать и которым нужно добровольно подчиняться.

Большинство же мекканцев, оттесненных богачами от участия в выгодной торговле, чувствовали, что происходит что-то не то, что настали какие-то смутные и несправедливые времена. При кочевой жизни судьба щедро сеяла несправедливость – один рождался здоровым и сильным, другой – хилым и слабым; одному везло – смерть щадила его домочадцев и его скот, а на другого сыпались несчастья. И само племя переживало превратности судьбы: засуха, падеж скота и голод сменялись годами процветания и достатка, поражения – удачными набегами, приносившими богатую добычу. Но земля была общей, и несправедливости судьбы не переходили из рода в род, из поколения в поколение. Всегда оставалась у человека надежда, что завтра та же судьба улыбнется ему, что его личные усилия плюс удача круто изменят все к лучшему. И, действительно, кочевая жизнь изобиловала примерами резких и внезапных поворотов судьбы, что не только оправдывало фатализм, но и питало чувство уверенности, что путь наверх – к славе, богатству и власти – открыт для каждого.

Не то было в Мекке. Город жил торговлей, и торговля была тем «пастбищем», которым владело номинально все племя курайшитов. И это-то «пастбище» богатые семьи постепенно захватывали в свои руки, сгоняли с него более слабых соплеменников, заставляли их служить себе. Не судьба и рок не позволяли человеку подняться от бедности к богатству, занять достойное место в обществе, а алчные и богатые Абд Шамсы, Науфалы и Махзумы: крепко взяли они все дела в свои руки, так крепко, что, как бы ни поворачивалась фортуна, богачи останутся богачами, а бедняки – бедняками.

Перемены, вызванные стремительным переходом от традиционного племенного строя к ярко выраженному классовому обществу, порождали в сердцах большинства мекканцев чувства уныния и отчаяния. Для людей, мыслящих старыми понятиями, жизнь становилась просто непереносимой – унылой, бессмысленной, унизительной и нелепой. Так или иначе, нужно было выработать такое миропонимание, которое позволяло бы человеку и в условиях социальной несправедливости ощущать ценность и осмысленность жизни, вернуло бы ему утраченное чувство радости жизни.

Само собой разумеется, что в VI веке нашей эры новая идеология могла быть только религиозной. Созданием ее и занимались богоискатели, которых арабы называли ханифами.

Мухаммед относился с большим уважением к исканиям ханифов, в учениях которых древние арабские легенды и культы причудливо и произвольно переплетались с идеями единого Бога и личного бессмертия человека, близкими иудаизму и христианству. Рассудок подсказывал бесчисленное множество различных решений, всевозможные сочетания религиозных идей и понятий, которые казались равно справедливыми и одинаково вероятными. Очевидно, посредством одних только логических рассуждений найти истину было невозможно.

Для религиозных поисков издревле существовал другой путь – путь самоуглубления, погружения во внутренний мир, управления своими эмоциями и мыслями. Чем больше преодолевал человек свою животную и эгоистическую природу, чем больше он приближался к миру сверхчувственному, тем быстрее этот сверхчувственный мир сам приходил к нему на помощь, и постепенно или сразу, как бы вдруг, открывались все истины, все знание. А вместе с этим абсолютным знанием человек, между прочим, приобретал неописуемое могущество и власть над землей и небом, над людьми и духами, такую власть, что даже, казалось бы, непреложные законы действительности, в которой он жил, начинали зависеть от его воли, и по его слову останавливалось солнце, двигались горы, камни превращались в золото, джинны и гули подчинялись любому его приказанию. И люди, те самые люди, которые дотоле относились к будущему избраннику с пренебрежением, которые кичились своей силой, умом и богатством, начинали благоговеть перед ним, любить его и страшиться.

Слава на земле и счастливое бессмертие на небесах – вот награда тому, кто добьется любви Бога. Так пророк Муса (Моисей) из сироты и подкидыша, из пастуха-заики превратился в пророка всемогущего Бога, посрамил египетского фараона с его бесчисленным войском и стал духовным пастырем и вождем своего народа. Он протягивал руку – и воды Красного моря расступались перед ним, он ударял в землю посохом – и в пустыне начинал бить источник пресной воды, и люди его племени, умиравшие от жажды и усомнившиеся в его могуществе, вновь склонялись перед ним, вновь прославляли его.

А пророку Сулайману (Соломону) Бог ниспослал невиданную на земле мудрость, рассказы о которой сохранились до сего дня. И сделал его царем над его народом, и дал ему баснословное богатство, и самых красивых женщин, и славу. Милостью Бога Сулайман понимал язык зверей и птиц, и даже джинны служили ему беспрекословно.

Ближе всех по времени из прославленных пророков жил Иса (Иисус), посланный проповедовать любовь, милосердие и истинную веру. Как только не преследовали его люди, как только не насмехались над ним! Но Бог посрамил гонителей и насмешников, и когда нечестивцы задумали распять Ису на кресте, не позволил его мучить и казнить, а вырвал его из их рук и живым перенес на небо.

Много чудесного совершали пророки по воле богов и всегда, всегда торжествовали над своими врагами и гонителями! Разве можно их сравнивать с колдунами и гадателями, которые служат духам, а не богам? Много ли они могут? Напустить на какого-нибудь человека болезнь и смерть, предсказать будущее, истолковать значение сна – на большее их демоны не способны.

Заманчиво заслужить милость небес, стать избранником богов – от одной мысли об этом дух захватывает! Сотни лет уже прошли со времени последнего пророка, и много сведущих и мудрых людей считают, что скоро появится новый посланник. Насара ждут, что сам Иисус спустится с неба и установит на земле царство справедливости и счастья. Яхуди ждут мессию – избавителя своего народа от притеснений. И некоторые ханифы допускают, что придет новый пророк, через которого Бог снова пошлет людям точное знание истинной и неискаженной веры, – потому что, как ни стараются, не могут ханифы решить, что такое человек, зачем живет он на земле, как он должен жить, как поклоняться богам, чтобы заслужить счастье на земле и вечную жизнь на небе.

Ну не смешно ли ему, Мухаммеду, погонщику верблюдов и пастуху, задумываться о подобных вещах? Кто он такой, чтобы боги захотели говорить с ним? Хотя, если подумать хорошенько да сопоставить кое-какие обстоятельства, получается не так уж смешно и нелепо…

Как-никак он один из самых знатных курайшитов – прямой потомок Кусая, а курайшиты – это уж всякий знает! – самое благородное племя. Насара и яхуди называют и курайшитов и кочевников агарянами, потомками Исмаила и Ибрахима. Про его отца, Абдаллаха, рассказывают, что боги признали его угодной для себя жертвой, а потом остановили занесенную над ним руку и взяли себе другую жертву. Все случилось прямо как некогда с Ибрахимом и Исмаилом – сперва Бог приказал Ибрахиму заклать Исмаила, а потом заменил Исмаила бараном. Но ведь решение принести Исмаила в жертву было уже принято, Ибрахим имел твердое намерение выполнить его, так что в определенном и высшем смысле жертвоприношение все же состоялось. Поэтому и говорят: «…принесенный в жертву Исмаил». Получается, что он, Мухаммед, сын двух людей, принесенных в жертву Богу, – Исмаила и Абдаллаха. Случайно ли это?

Его сиротство… Пророк Муса тоже был сиротой, подкидышем, чужие люди его вырастили. Пророка Исмаила Бог приказал отцу в пустыню изгнать. А у Исы вообще не было отца – его родила непорочная дева Марйам, Бог своим словом зародил жизнь в ее утробе, не хотел, значит, чтобы у его избранника был отец. Выходит, что пророкам как бы и не полагается иметь отцов, чем-то они мешают. И его, Мухаммеда, сироту, боги не оставили на произвол судьбы – не погиб он, не захирел.

А в детстве, когда у Халимы жил, те двое в белом… Он и сейчас помнит, как лежал на спине, и это чувство страшного холода внутри, на сердце. Добрая Халима тогда ужасно перепугалась, заметалась, не знала, то ли его от солнечного удара лечить, то ли заклинания против злых духов выкрикивать. Ну, насчет солнечного удара – это неправда – он бы просто сознание потерял, не видел бы так ясно тех двоих, в белом. Хотя жара была редкая… Появились и исчезли. Может, и злые духи, спорить против этого не приходилось, такое часто с людьми случается.

Ведь и потом бывало. Нет, видеть он больше никого не видел, а вот голос слышал – ясно и отчетливо. «Мухаммед!» – оглянешься – ни души кругом, тишина. Даже страшно сделается – кто зовет, что хочет сказать? Почему не продолжает? Может, он недостаточно чист?

Молится он часто, любит молиться, особенно по ночам – легче сосредоточиться, целиком уйти в молитву. Проведя часть ночи в молитве (иногда для этого ходил в Каабу), – утром просыпался бодрым, совершенно выспавшимся, с хорошим настроением. Но на вопросы, как нужно молиться, когда, кому, какими словами, сколько раз в день, ответа не было, а стало быть, не было и уверенности, что делаешь именно то, что нужно.

Подобно ханифам соблюдал традиционные посты – три раза в год, в течение сорока, девяти и семи дней от зари до зари не принимал ни крошки пищи, ни глотка воды. Особенно трудно не пить в жару целый день – жажда мучает невыносимо, даже голова начинает кружиться. Зато пересилишь себя – приходит награда: гордое чувство исполненного долга, чистоты. Иногда сам себе назначал пост – на три дня, на пять дней. Пробовал Мухаммед не есть ни днем, ни ночью несколько суток, как делали некоторые отшельники-насара, но почувствовал, что богам такой пост неугоден – после него слабость, плохое настроение, и работать во время такого поста невозможно.

Мухаммед в эти годы отличался деятельным характером, он не был мечтателем, настроение у него, как правило, было бодрое. Но иногда, правда очень редко, нападала на него вдруг, без всякого повода, глубокая тоска. Тогда, захватив с собой небольшой запас пищи и воды, уходил он в безлюдные окрестности Мекки и там проводил несколько дней в полном уединении: молился, размышлял, вслушивался в себя, часами бесцельно бродил по пустыне, выжженным солнцем холмам или неподвижно сидел, погруженный в свои думы. И в конце концов тоска проходила, и он возвращался в Мекку – жизнерадостный, приветливый, энергичный, спокойный – такой, каким привыкли его видеть всегда.

От ханифов перенял Мухаммед и практику религиозных омовений – нельзя являться перед лицом Бога, становиться на молитву грязным и нечистым – это неуважение к всевышнему, грош цена такой молитве.

Идея чистоты особенно полюбилась Мухаммеду. Уже в молодости он отличался крайней опрятностью – одет чисто, сам аккуратно зашивал и штопал свой плащ. Его длинные каштановые волосы, спадавшие на плечи, были всегда аккуратно причесаны, так же как молодая волнистая бородка и густые усы. Вообще, за волосами Мухаммед ухаживал особенно тщательно, не только всегда держал их в чистоте и порядке, но и смазывал благовониями – миррой, розовой водой, настойками благоухающих трав.

Внешняя чистота и опрятность нравились Мухаммеду не только сами по себе, стремление к чистоте носило отчетливо религиозный оттенок, распространялось им, как и другими ханифами, и на нравственность. Мухаммед поставил себе цель по возможности всегда говорить правду. Избегал пить вино, никогда не играл в азартные игры. Не ходил любоваться плясками знаменитых мекканских куртизанок – греческих и персидских рабынь и местных уроженок, великих искусниц петь и играть на лютне, белокожих, не опаленных солнцем пустыни красавиц с насурмленными бровями и выкрашенными в черный цвет деснами, никогда даже нога его не ступала на порог этих мекканских гетер.

Увлечение Мухаммеда ханифством, естественно, отдалило его от сверстников, и друзей у него не было. Зато люди старшего поколения относились к нему с уважением: молодость молодостью, но не так уж приятно видеть, как твои сыновья пьют, ночи напролет проводят за азартными играми, тратят деньги на продажных развратниц. Тем более что ханифство Мухаммеда нисколько не было вызывающим, никого не оскорбляло. Он строго и с полным благоговением выполнял все религиозные обряды курайшитов – приносил положенные жертвы, с молитвами обходил вокруг Каабы, прикасаясь к Черному камню, совершал семикратный бег между холмами ас-Сафа и аль-Марва, поражал камнями идолов в долине Мина. Все эти традиционные обряды совершал он публично, на глазах у всех и вместе со всеми, размышления же о религии, молитвы, искания Мухаммеда никому известны не были – о них он даже ни с кем не говорил. Да и вообще в этот период вопросы веры не были главным или наиболее существенным интересом его внутренней жизни, это был скорее второстепенный мотив, одно из увлечений, не более.

В 595 году на Мухаммеда, как на способного торгового агента, обратила внимание богатая мекканская негоциантка Хадиджа – вдова, пережившая двух мужей, женщина почтенная и всеми уважаемая. Торговлю она вела с помощью приказчиков, которые получали не твердо установленную плату, а определенную долю прибыли. Хадиджа через своего раба Майсура предложила Мухаммеду отвезти ее товары в Сирию, продать их там и, закупив греческие и персидские изделия, доставить их обратно в Мекку. Посоветовавшись с Абу Талибом, Мухаммед принял предложение Хадиджи и второй раз за свою жизнь отправился с небольшим караваном в Сирию примерно по той же дороге, по которой он ездил подростком. Но сейчас на нем лежала ответственность за судьбу торговой экспедиции – впрочем, Хадиджа послала вместе с ним и своего верного и преданного раба Майсура, человека опытного, способного помочь дельным советом, да заодно и присмотреть за новым приказчиком.

Мухаммед и его спутники (кроме Майсура, караван сопровождали пять – семь погонщиков верблюдов) выступили из Мекки при полном вооружении, с мечами, копьями и луками, – кругом царил мир, у курайшитов со всеми племенами, по территории которых проходил путь в Сирию, существовали договоры о союзе и охране караванов, но полную безопасность это, конечно, не обеспечивало.

До Сирии добрались без всяких приключений. Остановился Мухаммед, как и в прошлый раз, не доходя Дамаска, на самой границе Византии – права торговать беспошлинно по всей империи ромеев у курайшитов не было. Не спеша осмотрелся, у надежных людей разведал про цены в Дамаске, Петре, Пальмире и в Газе, что на берегу Средиземного моря, и в самом Константинополе, богатейшем городе мира, столице. Отблагодарив надежных людей подарками, не торопясь стал торговать. Так пекся о выгоде, как будто свое кровное добро продавал, а не Хадиджи, и за все сумел взять хорошую цену. На вырученные деньги также не спеша и с толком накупил Мухаммед ромейских товаров, которые хорошо идут на мекканских ярмарках: отличного качества ножи и мечи, пестрые красивые ткани, медную посуду, бусы, серьги, кольца, ручные и ножные браслеты – из позолоченной бронзы, из цветного стекла, но сделанные с полным пониманием вкусов арабских женщин; здесь эти безделушки были дешевы, а дома, в оазисах и пустынях, ценились. Теперь – скорее обратно в Мекку, все довезти в сохранности, за все отчитаться.

За месяц, проведенный в Сирии, на многое Мухаммед насмотрелся, немало узнал нового и про страну ромеев, и про ее верования. По-гречески говорить он не умел, на базарах обходился несколькими десятками греческих и сирийских слов, а больше жестами и восклицаниями – для торговых операций этого вполне хватало, но на отвлеченные темы на таком языке не разговоришься. Выручали арабы, жившие здесь испокон веков, язычники и насара, знали они про ромеев все досконально.

Страна ромеев – богатая страна. Уже на юге Сирии кончалась бесконечная пустыня и начинала земля зеленеть лугами и пастбищами, ухоженными полями и прекрасными садами, обильно напоенная влагой, густо заселенная. А дальше к северу вообще никаких пустынь нет, сплошной зеленый ковер, рай для животных и людей, не надо рыть глубоких колодцев, беречь каждую каплю воды – в течение всего года падают с неба дожди, текут непересыхающие реки. И замечательный порядок кругом – из конца в конец страны может идти купец со своими товарами почти безоружный, дороги безопасны, шайки разбойников редкость, а у жителей городов и сел и в мыслях нет промышлять грабежом или убийством, это для них грех, случись такое с кем, его же соседи и родственники побегут доносить на него властям, еще и ловить помогут.

По всей огромной стране, населенной разноязычными народами, один закон, потому что у всех людей – одна вера, близкая ханифам вера в единого Бога, вечного и вездесущего, творца мира и звезд, и солнца, и луны, и человека, Бога-судью, видящего все поступки и помыслы человека, каждый его шаг, этот Бог после смерти человека, в вечной загробной жизни воздаст каждому по заслугам – праведных наградит вечным блаженством в раю, злых и порочных отправит на вечные мучения в ад. И вера эта не просто унаследована от глубокой древности, а поведана людям самим Богом через пророков, чтобы никто не мог усомниться в ее истинности. Слова Бога, его приказы и повеления тщательно собраны и записаны, чтобы ни злой умысел, ни плохая память, ни небрежность не могли исказить их. Не могли-то не могли, а все-таки выходит, что изрядно уже исказили насара, эти люди писания, свою веру. Даже о последнем из пророков, Иисусе, каждый рассказывает по-своему, и при этом все ссылаются на священные книги, друг друга обвиняют в подделках и искажениях.

Все сходились на том, что родила Иисуса непорочная дева Мария по слову Бога. Все соглашались, что Иисус был пророком, но дальше шла путаница. Не могли договориться о том, кто был Иисус – сам Бог, принявший человеческий облик, сын Бога, богочеловек или человекобог? Погиб он на кресте или был взят живым на небо? И сколько же богов все-таки признают насара? Начинают свой символ веры словами: «Верую во единого Бога…», а потом тут же оказывается, что веруют и в Бога-отца, и в Бога-сына, и в святого духа, и в деву Марию. Целое семейство богов, оказывается, на небесах. И Бог, всемогущий и милосердный, оставляет своего посланника без всякой помощи, позволяет мучить и истязать его, спокойно смотрит на то, как предают его позорной смерти на кресте! Тот самый Бог, который говорил: «Иди, не бойся, я с тобой, ни один волос не упадет с твоей головы без моей воли…»

Отталкивающее впечатление производили на Мухаммеда и ненависть насара к человеческому телу, нелепая идея умерщвления плоти как похвального и богоугодного деяния. Получалось так, что Бог, наделивший человека потребностью есть, пить, любить, все это не то не одобряет, не то запрещает. И почему Богу нравится, если человек предстает перед ним на молитве грязным, нечесаным, вонючим?

В этом отношении вера яхуди правильнее, чище, у яхуди действительно Бог единый, возвышенно-духовный, без всяких троиц, сыновей Бога и божеств женского пола вроде девы Марии. И тоже вера их – прямо от Бога, через пророков, они тоже люди писания. Кстати, насара – и они этого не отрицают – почитают мудрые книги яхуди как священные, божественные.

Вера для Мухаммеда воплощалась в укладе жизни, а жизнь ромеев производила на него отталкивающее впечатление. Насквозь были пропитаны ромеи рабской психологией, уже и не понимают, что значит быть свободным, чувствовать себя человеком. На три четверти лишенные чести, наполовину утратившие человеческое достоинство. Ходят ссутулясь, вечно куда-то бессмысленно и озабоченно торопятся, лица измученные. Готовы пресмыкаться перед сильными и издеваться над слабыми. Нет ни спокойствия, ни уверенности в себе. Вместо гордости – кичливость. Сами себя не уважают – чувствуют, что не за что. Любые налоги будут платить, любые унижения глотать, только бы позволили им жить. Самый нищий, грязный и неграмотный бедуин по сравнению с ними – шейх.

На войну идут по приказу, из-под палки, а сражаются неплохо, потому что своих начальников боятся больше, чем врага, да за деньги. А по своей воле никто воевать не пойдет – останутся сидеть по домам, сдадутся без боя. Не будь регулярных войск, с десятком бедуинов можно захватить любое село, а с сотней – любой город, пусть там живет хоть десять тысяч мужчин, способных носить оружие. Да, богата и могущественна страна ромеев, а все держится на волоске: ударить посильнее – и рухнет…

Не к арабам посылались пророки яхуди и насары, не на арабском языке проповедовали они – все это чужое.

Конечно, и в Сирии, и по дороге не обошлось без чудес – но чудес каких-то неинтересных и незначительных – все больше различные варианты на тему об ангелах, бросающих тень на Мухаммеда, но так деликатно, что сам Мухаммед этого не замечал, а окружающие видели все – и тень и ангелов. Видели, но почему-то молчали, даже Мухаммеду постеснялись сказать.

В Мекку возвратились благополучно.

Мухаммед во всем отчитался Хадидже, передал ей все привезенные товары. Хадиджа их быстро распродала, и оказалось, что полученная прибыль намного превышает обычную. Мухаммеду заплатила Хадиджа щедро и справедливо, вдвое больше договоренной суммы, и с тех пор стала охотно давать ему торговые поручения.

Хадиджа, которой, согласно традиции, было сорок лет, как уже говорилось, была богата, богатство ей досталось от второго мужа, умершего незадолго до описываемых событий. Была она женщиной умной и решительной, и ни родственникам мужа, ни отцу, зарившимся на ее имущество, распоряжаться им не позволила. И своей судьбой тоже. Очевидно, положение женщин в торговой Мекке не было столь уж бесправным. Во всяком случае, не всех и не всегда. Как уж у нее это получалось – неизвестно, но Хадиджа никому собой помыкать не давала.

Мухаммед произвел на Хадиджу самое хорошее впечатление – и своим умом, и характером, и безукоризненной честностью. Ее раб Майсур, сопровождавший Мухаммеда в Сирию, отзывался о нем с большим уважением. Ее племянник Чузима, близко знавший Мухаммеда, считал его человеком, верным своему слову.

Сорок лет – не старость, а Мухаммед был молод и красив. Хадиджа полюбила его. Хадидже нужно было замуж – не только для того, чтобы устроить свою семью, иметь дом. Нужен ей был и заступник, защитник ее самой и ее богатства – главным образом не от чужих людей, а от собственных родственников. То, что Мухаммед беден, ее не смущало – вполне достаточно, что богата она, Хадиджа. В некотором отношении это было даже к лучшему – и после замужества Хадиджа не собиралась терять свою независимость, твердо намеревалась не допустить в своем доме ни других жен, ни наложниц. В ее годы это довольно сложно, но если муж беден, то все решается почти само собой – у него просто не будет средств, чтобы обзаводиться другими женщинами.

Однако все эти мотивы – второстепенные, может быть, даже и не мотивы, а лишь побочные житейские обстоятельства в целом благоприятные. Главное же Хадиджа полюбила Мухаммеда, что, учитывая все его достоинства, никого не удивило.

Удивился лишь сам Мухаммед, когда посланный Хадиджей раб Майсур завел с ним разговор о браке.

– Почему бы тебе не жениться, Мухаммед? – спросил Майсур.

– У меня нет средств, – ответил Мухаммед с полной искренностью: именно по этой причине Абу Талиб отказался выдать за него свою дочь Фахиту.

– Так. Ну а если бы тебе сделала предложение богатая женщина, да к тому же красивая и знатная?

– Кто же это? – спросил Мухаммед, понимая, что вопрос Майсура не праздный.

– Хадиджа.

– Не может быть! – с сомнением в голосе воскликнул Мухаммед, одновременно и пораженный и обрадованный. Очевидно, на такой счастливый поворот судьбы он не рассчитывал.

Майсур тотчас же передал Хадидже, с какой радостью Мухаммед отнесся к ее предложению. Тогда Хадиджа позвала Мухаммеда к себе в дом и сказала:

– Сын моего дяди! Мы – родственники; ты правдив, у тебя хороший характер, тебя уважают. Я хотела бы видеть такого человека, как ты, своим мужем. Было бы хорошо, если бы мы поженились.

Когда Мухаммед говорил Майсуру, что он не женится из-за отсутствия средств, это вовсе не означало, что он совершенный бедняк, за которого не выдадут ни одну порядочную девушку, или что он не сможет прокормить семью. Богатство и бедность – понятия относительные. На брак с женщиной из зажиточной мекканской семьи рассчитывать он действительно не мог, но среди менее обеспеченных курайшиток найти себе жену Мухаммеду было нетрудно. Кроме того, за сверстников Мухаммеда, обладавших таким же, как и он, достатком, охотно отдавали своих дочерей кочевники – они жили в такой нищете, что для них Мухаммед сам являлся богачом. Однако ни на брак с обедневшей курайшиткой, ни на брак с бедуинкой Мухаммед пойти не мог. Подобная женитьба окончательно и бесповоротно закрыла бы перед Мухаммедом путь к успеху и богатству, отказываться от которых он, очевидно, не намеревался.

Хадиджа была богата, и именно поэтому Мухаммед, ни минуты не колеблясь, с радостью принял ее предложение. Женитьба на ней нисколько не уязвляла и его чести – Хадиджа пользовалась хорошей репутацией и отличалась не менее благородным происхождением, чем Мухаммед, – она была дочерью Хувайлида, прямого потомка прославленного Курайша в девятом колене, и ее мать Фатима происходила от Курайша; и ее бабушка со стороны матери тоже происходила от того же Курайша – большее курайшитство, а стало быть, и благородство даже трудно себе представить.

Вопрос о браке был решен, оставалось лишь выполнить традиционные формальности.

Мухаммед сообщил о предложении Хадиджи своим дядьям Абу Талибу и трем другим оставшимся к тому времени в живых сыновьям Абд аль-Мутталиба – Хамзе, Аббасу и Абд аль-Уззе. Все они полностью одобрили выбор Мухаммеда, от души порадовались свалившемуся на него счастью, и Хамза отправился вместе с Мухаммедом к Хувайлиду просить руки Хадиджи.

Хувайлид ни за что бы не согласился на этот брак, в результате которого богатство Хадиджи навсегда уплывало из его семьи, если бы от его согласия что-либо зависело. Но Хадиджа уже уведомила его, что ее решение окончательно и бесповоротно, никакие его уговоры и просьбы не помогли, и Хувайлиду оставалось только разыграть роль доброго отца. Утешением ему служило лишь то, что выбор Хадиджи мог бы быть и хуже – что ни говори, в родстве с хашимитами не было ничего зазорного.

Хамзу и Мухаммеда отец Хадиджи встретил со всей полагающейся вежливостью, внимательно выслушал просьбу Хамзы и благосклонно дал свое согласие. Потом Хувайлид и Хамза пришли к соглашению о приданом – Хувайлид щедро выделил в приданое своей дочери все то имущество, которым та фактически владела; хашимиты давали за Мухаммеда двадцать укийа золота – примерную стоимость двадцати верблюдов. Итак, в полном соответствии с патриархальными традициями всемогущие главы семей решили участь молодых: молодые – Мухаммед и Хадиджа – безропотно подчинились их воле.

Свадьбу сыграли в доме Хадиджи, гостей – главным образом бесчисленных родственников Мухаммеда и Хадиджи – не скупясь угощали вином, мясом, фруктами и сладостями. У ворот дома зарезали верблюда, и мясо его раздали бедным. Музыканты играли на тамбуринах, рабыни Хадиджи веселили гостей темпераментными танцами.

Среди родственников Мухаммеда самым почетным был, конечно, Абу Талиб, умный и сдержанный глава хашимитов, тонкий дипломат, но, увы, не очень удачливый купец. В своей речи он осыпал похвалами Мухаммеда и Хадиджу, пожелал им счастья и обильного потомства: да, и обильного потомства, хотя невесте было уже сорок лет – на свадьбах такие детали замечать не полагается. Пожелание обильного потомства было сделано в традиционной форме – «с сыновьями, но без дочерей»; рождение дочерей если не трагедия, то все-таки большая неприятность, хорошим людям такого не пожелаешь.

Вторым по своему влиянию среди родственников Мухаммеда был надменный и самоуверенный Абд аль-Узза, самый богатый среди хашимитов. Рядом с ним возвышался Хамза – знаменитый на всю Мекку силач, неустрашимый воин, ярый идолопоклонник и большой любитель выпить. Аббас, четвертый и самый молодой дядя Мухаммеда, был всего лишь на два года старше своего племянника, что не мешало ему пользоваться всеобщей известностью как в самой Мекке, так и далеко за ее пределами – он унаследовал от Абд аль-Мутталиба надзор за колодцем Замзам и снабжением паломников водой – каким путем удавалось курайшитам извлекать доход из этой почетной должности – если учесть, что воду давали бесплатно, – никому сейчас неясно, и, однако, точно известно, что это безобидное занятие давало небольшую, но постоянную прибыль.