Текст книги "Жизнь Мухаммеда"

На почетном месте среди гостей сидела кормилица Халима – и она приехала из далеких саадитских степей полюбоваться своим молочным сыном и порадоваться его счастью. Мухаммед щедро одарил ее – домой со свадьбы Халима вернулась с сорока овцами, подарком не только очень богатым, но и полностью отвечающим потребностям ее семьи.

Самым интересным лицом из родственников Хадиджи, присутствовавших на свадьбе, был ее двоюродный брат Варака – бобыль и богоискатель-ханиф, чуть ли не постоянно живший в ее доме.

В прошлом Варака немало поскитался по белу свету, побывал и в Византии, и в Персии, и в Йемене. Он умел читать и писать и слыл знатоком различных религиозных систем. Мухаммед, с его определенным интересом к религиозным проблемам, Вараке очень понравился, и он, пожалуй единственный среди родственников Хадиджи, сразу и безоговорочно одобрил ее выбор. Рассказывают, что на свадьбе именно он, а не отец Хадиджи произнес положенную застольную речь.

Если люди почтенные и доброжелательные полностью одобряли заключенный брачный союз, то среди завистливых и легкомысленных нашлось немало насмешников и циников, исподтишка отпускавших шуточки в адрес двадцатипятилетнего жениха и сорокалетней невесты, которая в буквальном, а не переносном смысле годилась ему в матери – арабские девушки выходили замуж очень рано, и в десять – двенадцать лет их уже считали невестами. Особенно должны были злословить сверстники Мухаммеда, почитатели поэзии, из которых, отметим, почти каждый не задумываясь поступил бы точно так же, как он, хотя поэтическим идеалам состоявшаяся свадьба вопиюще противоречила.

В жизни любили и почитали богатство так, как может его почитать и любить только купец, вынужденный изо дня в день, из года в год покупать, продавать и обменивать товар с единственной целью – получить хоть ничтожную прибыль; купец, знающий, обязанный знать цену каждой вещи, для которого богатство, и только богатство, – защита от всех превратностей судьбы, а то и от голодной смерти – ибо нет у него ни земли, ни скота, ни ремесла, которые могут его прокормить. А поэты презирали деньги и утверждали, что богатое наследство лучше всего истратить на пиры с друзьями и любовь красивых женщин – все равно молодость отцветет, жизнь пройдет, а над могилами расточителя и скряги насыплют одинаковые холмики земли, имена их равно уйдут из памяти потомков, канут в вечность.

В жизни женились по расчету, а поэты воспевали любовь свободную, огненно-чувственную, непереносимые муки любви и исступление страсти. Собственно, чувственную любовь они только и знали, а накал страсти служил для них единственным мерилом любви. Герои чахли и умирали от неутоленной страсти, бледнели и падали без чувств от одного взгляда на обожаемое существо. Впрочем, и у чувственной любви был свой предел – его достигли мужчины одного из легендарных племен – неразделенную любовь они еще могли какое-то время выносить, но от разделенной любви умирали тотчас же. Объектами такой поэтической любви-страсти были юные прекрасные девы, с огромными, как у газелей, глазами, и не менее прекрасные цветущие молодые женщины. Любовь к этим красавицам и любовь с этими красавицами арабские поэты воспевали неустанно и вдохновенно. А любовь к сорокалетним вдовам не воспевали, как-то их это не вдохновляло, даже если вдовы были богаты. Мухаммед неплохо знал арабскую поэзию, но не был ее особенным поклонником. Поэтов же определенно не любил, с годами все больше и больше. Сознавал ли Мухаммед свою собственную поэтическую одаренность – неизвестно.

Глава 6
Семья

Торговые неудачи Мухаммеда ✦ Его любовь к Хадидже ✦ Их отношения ✦ Дети ✦ Замужество дочерей ✦ Перестройка Каабы ✦ Засуха и голод ✦ Мухаммед принимает в свою семью маленького Али ✦ Помощь Мухаммеда Халиме ✦ Усыновление Зайда ✦ Возврат к религиозным исканиям

Женитьба на Хадидже – этот внезапный поворот в судьбе Мухаммеда – имела также неожиданные, непредусмотренные и едва ли предсказуемые последствия.

Капитал Хадиджи не позволил Мухаммеду развернуться, стать крупным торговцем. Не пришлось Мухаммеду снаряжать караваны в Сирию и Йемен, к берегам Персидского залива и Средиземного моря, своими глазами увидеть жизнь экзотических стран и народов.

Мухаммед делил участь других хашимитов, да и не только хашимитов, которых верхушка мекканских богачей в конце концов заставила понять, что экспортно-импортные операции, единственные для курайшитов по-настоящему прибыльные, прекрасно обойдутся без них. Добились этого мекканские магнаты постепенно и бескровно, и контроль над транзитной торговлей был довольно простой – иноземных купцов в Мекку не допускали, все товары покупали на местах через своих постоянных торговых агентов, доставляли товары крупными партиями, экономя на перевозке и полностью покрывая потребности рынка. Временным и нечувствительным для себя снижением цен они могли спокойно разорить любого «чужака», вздумавшего с ними конкурировать.

Удачная поездка Мухаммеда в Сирию с товарами Хадиджи была рискованной вылазкой, счастливо сошедшей ему с рук, почти авантюрой, системой подобные экспедиции стать не могли, и Мухаммед вынужден был полностью от них отказаться.

Оставалась торговля всем, что может подвернуться в самой Мекке и на ярмарках – в Укказе, близ Таифа, и в долине Мина, – приуроченных к священным месяцам. Своей лавки у Мухаммеда не было. Ему приходилось большую часть дня толкаться на городском базаре в надежде с некоторой выгодой для себя что-нибудь купить, продать или обменять – чаще всего именно обменять: зерно на партию фиников, растительное масло – на шерсть. Финики и шерсть, в свою очередь, шли на обмен и продажу, отчего, в конце концов, могла получиться некоторая прибыль, а могло и ничего не получиться. Такая торговля требовала беспредельного терпения, немалого ума и смекалки, хорошего знания людской психологии и отличной памяти. К середине дня из-за невыносимой жары деловая жизнь в Мекке замирала, а вечером вновь оживлялась на несколько часов. Нередки были дни и даже недели, когда торговля практически приостанавливалась – тогда можно с чистой совестью и не ходить на базар, так как заранее известно, что ничего нового в Мекку не привезли и никакие новые покупатели в ней не появились. А свои, мекканцы, прекрасно знали дорогу к дому Мухаммеда, случись у них потребность что-нибудь у него купить, занять или обменять.

Сколоченные за год довольно солидные партии товара Мухаммед вез на ярмарки – приезжавшие кочевники запасались всем необходимым надолго, покупали и для себя, и для соплеменников, оставшихся дома. На ярмарках торговцы неплохо зарабатывали, только, к сожалению, ярмарки бывали редко – три-четыре в год, не больше. Мухаммед был одним из самых настойчивых и трудолюбивых курайшитов, но сколько он ни старался, состояние его и Хадиджи не росло, торговая деятельность едва покрывала текущие расходы семьи. Уж слишком было их много, средних, мелких и мельчайших мекканских негоциантов, – какие бы толпы паломников ни стекались в «священный город», разбогатеть на торговле с ними было невозможно, совершенно немыслимо.

Вряд ли Мухаммед ожидал, что его женитьба на Хадидже, не оправдавшая его надежды на настоящее богатство, может принести ему большую и высокую любовь. Однако случилось именно так. Мухаммед полюбил Хадиджу искренне и глубоко, на всю жизнь. Для него она стала самой прекрасной женщиной. Единственной и неповторимой. В этом смысле любовь Мухаммеда и Хадиджи вполне соответствовала тому поэтическому идеалу, который господствовал среди арабов. Но не только соответствовала. В их отношениях осуществилось и то, что было неизвестно и в какой-то степени чуждо гениальным арабским поэтам, – красота и счастье гармоничного сочетания чувственной и духовной любви. Полное доверие друг к другу. Глубокое уважение. Искренность.

Отношения с Хадиджей, так счастливо сложившиеся, к вящему огорчению всех недоброжелателей и завистников, не были простым даром судьбы, случайным совпадением темпераментов и характеров. В большей мере они были сотворенными, активно созданными Мухаммедом и Хадиджей, главным образом Мухаммедом. Его недаром считали человеком надежным и верным – заключив брачный договор с Хадиджей, Мухаммед намеревался полностью выполнить взятые на себя обязательства. С его точки зрения, любовь к Хадидже являлась его непреложным нравственным долгом, так же как его нравственным долгом являлась забота о ее всестороннем благополучии.

Атмосфера полной искренности, так способствующая прочной дружбе и глубокому доверию, утвердилась в доме Мухаммеда также не случайно – Мухаммед был убежден, что человек всегда должен стремиться говорить правду и только правду, как бы его это ни пугало и как бы ему ни было это тяжело. Говорить правду означало не только не скрывать своих поступков, что сравнительно легко, но и не скрывать своих намерений, тайных и никому не видимых движений души. В этой связи интересно, что «намерениям» Мухаммед придавал едва ли не большее значение для оценки человека, чем его поступкам, делам, и утверждал в дальнейшем, что «действия людей будут судимы по намерениям» – положение, которое находится в противоречии с христианской этикой, согласно которой, по образному выражению, благими намерениями выстлана дорога в ад, и человека нужно судить не по словам, а исключительно по делам.

Мухаммед был неизменно верен Хадидже, что, очевидно, целиком отвечало не только его взглядам (он считал, что сладострастный взгляд, брошенный на женщину, которая не является женой, уже прелюбодеяние, грех), но и немало способствовало миру и спокойствию в его доме.

Уходя или уезжая надолго, Мухаммед всегда сообщал Хадидже, когда он вернется – если его не было вовремя, Хадиджа волновалась и отправляла своих служанок искать его по всему городу – к храму Кааба и на рынки, туда, где под открытым небом собирались степенные мекканцы обменяться новостями, посудачить о городских делах и политике, пофилософствовать на религиозные темы. К ее беспокойству не примешивались никакие уколы ревности – для них совершенно не было оснований, служанки не должны были звать Мухаммеда домой, Хадидже нужно было только убедиться, что с ним ничего не случилось, что он цел и невредим.

Неудивительно, что Хадиджа, нежно и преданно любившая Мухаммеда, очень скоро признала его полное нравственное и духовное превосходство. Она сумела не только окружить его вниманием и заботой, но и стать его верным другом, самым близким, по существу, единственным другом, способным все понять, разделить радости и тревоги, поддержать и ободрить в трудную минуту. К религиозности Мухаммеда она относилась с искренним уважением, никто не мешал ему молиться и поститься так, как он считал нужным.

После женитьбы Мухаммед поселился в доме Хадиджи, который был расположен к северо-востоку от Каабы, в нижней части Мекки, ближе к окраине ее, чем к центру. Хадиджа и после замужества осталась полной хозяйкой всего своего имущества, что, впрочем, не вносило никакого разлада в ее отношения с Мухаммедом. Варака, двоюродный брат Хадиджи, ханиф-богоискатель, продолжал жить с ними на правах члена семьи, никому не мешая и ни во что не вмешиваясь, он был целиком поглощен своими религиозными заботами и проблемами. Две служанки-рабыни помогали Хадидже в хлопотах по хозяйству. Мухаммед держал в доме петуха – птицу, наделенную таинственной способностью приветствовать своим криком движение далеких звезд и каким-то образом оберегающую дом от злотворности ночной темноты, от тех несчастий, которые, по мнению Мухаммеда и других арабов, скрывает ночь. Кроме того, петухи видят ангелов и своим пением оповещают людей об их приближении. «Если вы слышите крик петуха, – советовал Мухаммед, – просите Бога о милости, потому что петух увидел какого-нибудь ангела, а если услышите крик осла – ищите у Бога защиты от зла, потому что осел увидел какого-нибудь дьявола».

При доме был «сад» – росло большое абрикосовое дерево, в тени которого стояла легкая беседка, в некотором роде роскошь в безводной и знойной Мекке, показатель зажиточности Хадиджи, одноэтажный глинобитный дом которой в остальном был ничем не примечателен.

Сорокалетняя Хадиджа вряд ли рассчитывала и в третьем браке испытать радость материнства. И тем не менее любовь и судьба сотворили с ней небольшое, но вполне реальное чудо – наградили ее на закате дней прямо-таки исключительной плодовитостью.

Первым, ко всеобщей радости, родился мальчик, которого назвали аль-Касим, и, казалось, пожелание, данное новобрачным на свадебном пиру, – «с сыновьями, но без дочерей», начинает сбываться. В связи с рождением сына мекканцы стали называть Мухаммеда новым именем – Абуль-Касимом, отцом Касима; такое прозвище было и почетнее, и приятнее, чем простое имя, данное при рождении. Но радость была недолгой – года через два аль-Касим умер, повергнув Мухаммеда и Хадиджу в глубокое горе.

После аль-Касима Хадиджа родила четырех дочерей – Рукайю, Зайнаб, Умм Кульсум и Фатиму, а затем снова мальчика – его назвали Абдаллах в честь отца Мухаммеда, а может быть, и выражая этим именем благодарность судьбе. Однако и предусмотрительно выбранное имя не помогло – мальчик прожил еще меньше, чем аль-Касим, он жил так мало, что мекканцы не успели наградить Мухаммеда новым почетным прозвищем. Та же участь постигла и ат-Тахира, седьмого по счету ребенка и третьего сына Мухаммеда – он умер в младенчестве, своим рождением на короткое время вселил надежду в сердца Мухаммеда и Хадиджи, а затем угас, оставив после себя тоску и горе на долгие годы. Мало сказать – на долгие годы – навеки, навсегда, ибо это был последний ребенок, которого родила Хадиджа, она была по-прежнему красивой, цветущей и здоровой, она по-прежнему пользовалась глубокой и чистосердечной любовью Мухаммеда, но ее время рожать и кормить детей грудью истекло.

Для Мухаммеда это означало, что надежда иметь сыновей не сбылась, сыновей у него не будет, почти наверняка уже никогда не будет. Вновь судьба обошлась с ним жестоко и несправедливо, да, несправедливо, ибо он ничем не заслужил такой немилости, такого несчастья и такого позора – не иметь сыновей. Он слишком любил Хадиджу, чтобы привести в дом еще одну жену или взять себе наложницу, у него и в мыслях не было так унизить и обидеть Хадиджу, он не хотел этого, да, пожалуй, и не мог. Все-таки дом, в котором он жил, был домом Хадиджи, и, рассуждая по совести, он не должен был распоряжаться в нем как единовластный хозяин, это было бы несправедливо, неправильно.

Не надо думать, что страдания Мухаммеда из-за отсутствия у него сыновей означали его нелюбовь или пренебрежение к родным дочерям, которые вполне благополучно подрастали в его доме. Дочерей он любил, относился к ним с нежностью и вниманием, охотно играл с ними и заботливо их воспитывал. Он сумел прочно и навсегда завоевать преданность дочерей, добился того, что они выросли духовно близкими ему людьми. Особенно это относится к самой младшей дочери Мухаммеда, названной Фатимой в честь его бабки, матери покойного отца и здравствующего Абу Талиба, и в честь матери Хадиджи – с ней любовью и дружбой он оставался связанным до конца своих дней.

Хадиджа была богата, Мухаммед пользовался прекрасной репутацией среди мекканцев, оба они отличались пресловутым благородством происхождения, и когда пришло время сперва Рукайе, а потом Зайнаб и Умм Кульсум уходить из-под родительского крова, никаких препятствий для их замужества не возникло. За ними дали богатое приданое и выдали их не за кого попало – ушли они в зажиточные, благородные и всеми уважаемые семьи. Рукайя и Умм Кульсум вышли замуж за сыновей Абд аль-Уззы, стало быть, своим мужьям они приходились двоюродными племянницами. К тому времени, когда дочери Мухаммеда подросли, Абд аль-Узза сильно преуспел в делах, он был едва ли не самым богатым среди хашимитов и недвусмысленно начинал претендовать на роль главы клана. Он был женат на сестре Абу Суфиана, влиятельнейшего человека в Мекке, главы клана Абд Шамс, в целом враждебного хашимитам и их союзникам по Конфедерации Добродетельных. Отметим, кстати, что деда Абу Суфиана звали Омейя – поэтому потомков его называли также Омейядами.

Зайнаб выдали замуж за племянника Хадиджи, преуспевающего в делах представителя клана Абд Шамс.

С Мухаммедом и Хадиджей осталась лишь самая младшая дочь – Фатима.

В 605 году, через десять лет после женитьбы Мухаммеда, в Мекке произошло важное событие – курайшиты решили перестроить Каабу, вернее не перестроить, а просто покрыть ее крышей. Но стены Каабы были непрочными, годы, наводнения и пожары (случалось, что ткани, которыми курайшиты «одевали ее», воспламенялись по чьей-либо неосторожности) серьезно расшатали каменную кладку – под тяжестью крыши она просто обрушилась бы. Поэтому ее волей-неволей нужно было предварительно разобрать, затем выстроить новые прочные стены и только потом приступить к возведению крыши. Необходимость предварительно разрушить храм сильно смущала курайшитов, из-за чего и весь проект ее перестройки из года в год откладывался, пока внешние обстоятельства не вынудили их, наконец, преодолеть свой благочестивый ужас. Каабу обокрали. Ворам не пришлось даже взламывать запертую дверь, они просто перелезли ночью через ее стену и спокойно унесли сокровища, подаренные храму богомольными хаджиями.

Ограбление Каабы всполошило всю Мекку, и вскоре усилиями добровольных детективов (напомним, что никакой полиции в городе не существовало) часть похищенных сокровищ обнаружили у некоего Дувейка. Дувейка судили и в соответствии с древним арабским законом отрубили ему кисть правой руки; кроме того, по совету прорицательницы, его, уже не как вора, а как осквернителя святыни, на десять лет изгнали из города.

Поговаривали, что в ограблении Каабы участвовали еще трое курайшитов, в том числе и дядя Мухаммеда Абу аль-Узза, но, если это и было правдой, улик против них не было, а не пойман – не вор: в глазах большинства мекканцев они остались людьми с незапятнанной репутацией.

По счастливому совпадению примерно в это же время недалеко от Джидды разбушевавшееся Красное море выбросило на берег византийский торговый корабль и превратило его в груду отличного строительного материала, который проживавший в Мекке плотник-египтянин брался с толком употребить на перестройку Каабы.

Последним препятствием являлась ядовитая змея, давно поселившаяся в Каабе и ставшая в некотором роде священной, – днем она спокойно выползала погреться на ее стенах и по отношению к людям вела себя довольно вызывающе и даже агрессивно, однако никто не смел ее трогать. Эта змея внезапно пропала – по словам очевидцев, ее якобы унес прилетавший неведомо откуда коршун, возможно посланный самими богами в знак того, что намерение курайшитов обновить Каабу им угодно; так, во всяком случае, в благоприятном для себя смысле истолковали мекканцы исчезновение змеи, имевшей все шансы со временем занять почетное место в их пантеоне.

Чтобы никто не мог в будущем претендовать на исключительную роль в перестройке Каабы, ее решили строить сообща, всем миром, для чего каждому достаточно влиятельному клану после некоторых пререканий выделяли часть стены – интересно, что предания в перечне строителей Каабы не упоминают сынов Хашима, очевидно, к этому времени их роль в жизни Мекки еще больше упала и они вынуждены были примкнуть при строительстве к какому-нибудь более влиятельному клану.

Каабу разобрали до самого фундамента и из заранее заготовленных, грубо отесанных каменных блоков стали возводить ее стены в точно таком же виде, как они были до этого. Работа продвигалась мирно и благополучно, пока не наступила необходимость водворить священный Черный камень на его традиционное место; тут строители перессорились, каждый клан претендовал на эту честь и ни за что не соглашался уступить ее другим. Насколько вопрос был важным, с точки зрения мекканцев, свидетельствует поведение мужчин из кланов Абд ад-Дар и Ади – они принесли сосуд с кровью и на глазах у всех опустили в него свои руки, поклявшись скорее умереть, чем допустить установку Черного камня без их участия.

Дело явно зашло в тупик. Тогда самый старый курайшит, всеми уважаемый за свое исключительное долголетие, предложил довериться беспристрастности случая – обратиться за советом к первому человеку, который войдет в ограду храма. Как уже догадывается читатель, этим человеком оказался, конечно, Мухаммед – между прочим, еще одно свидетельство неучастия его в перестройке Каабы. Внимательно выслушав тяжущиеся стороны, Мухаммед в качестве третейского судьи предложил следующее решение проблемы – Черный камень положить на большой кусок материи и, взявшись за нее, сообща поднять на нужную высоту; после этого он, Мухаммед, один поместит Черный камень на приготовленное для него место. Курайшиты согласились с этим исключительно мудрым решением, принесли кусок материи, Мухаммед положил на него Черный камень, полномочные представители всех кланов, взявшись за его края, подняли священный камень, и опять-таки Мухаммед выполнил заключительную операцию – перенес его на стену. Таким образом, согласно преданиям, Мухаммед сыграл самую почетную роль в перестройке Каабы. Хотя рассказу о Мухаммеде и Черном камне набожные биографы пророка придавали очень важное значение, нам эта история, должны сознаться, не внушает никакого доверия; и поскольку сам Мухаммед никогда о ней даже не упоминал, у нас есть все основания считать ее благочестивым вымыслом.

Во всяком случае, Каабу действительно перестроили и впервые за ее историю покрыли плоской крышей, на которой с большими удобствами разместились многочисленные идолы, теснившиеся дотоле просто на стенах. С того времени прошло уже тринадцать веков, неоднократно священную Каабу разрушали землетрясения, наводнения, пожары и руки нечестивцев, но каждый раз ее восстанавливали почти в таком же виде; такой она остается и поныне – строгий каменный куб с вкрапленным Черным камнем – камень треснул, его пришлось скрепить серебряным обручем.

Через несколько лет после обновления Каабы область Мекки и окрестные районы Хиджаза пострадали от сильнейшей засухи. Посевы в оазисах выгорели, скот кочевников не находил себе корма на скудных пастбищах, и в стране начался голод. К этому времени торговые операции Мухаммеда сократились уже до минимума, скота он не держал, все достояние его и Хадиджи хранилось в виде ценностей. Поэтому обрушившееся на страну несчастье не затронуло его семью, но мелкие мекканские торговцы пострадали очень сильно. В трудное положение попал и Абу Талиб, обремененный многочисленной семьей.

Мухаммед решил помочь Абу Талибу, взяв на воспитание кого-либо из его детей. Поступить так же он уговорил и Аббаса, «богатейшего среди хашимитов», единоутробного брата Абу Талиба. Вместе они отправились к Абу Талибу с предложением облегчить его бремя многочисленной семьи.

– Поступайте, как считаете нужным, – сказал им находившийся в безвыходном положении Абу Талиб, – только оставьте мне Акила.

Акила, старшего сына, ему оставили; Аббас увел к себе Джафара, второго сына Абу Талиба, а Мухаммед – самого младшего, семилетнего Али. Предполагалось, что это временная мера и, когда дела Абу Талиба поправятся, сыновья вернутся в его дом. Однако положение Абу Талиба так никогда и не улучшилось. Мухаммед не усыновил Али, но он полюбил маленького двоюродного брата как родного сына, а Али полюбил его больше, чем своего отца.

Голод поразил и племя Бану Саад, семья кормилицы Халимы в очередной раз оказалась на краю гибели, а дочь ее попала в рабство. Средства Хадиджи позволили Мухаммеду выкупить дочь Халимы из рабства и помочь всей ее семье благополучно пережить период засухи.

Примерно в это же время в доме Мухаммеда появился молодой араб-кочевник Зайд. Он попал в плен к союзникам курайшитов и то ли был куплен Хадиджей, то ли просто достался на ее долю при общем дележе добычи. Новый раб понравился Мухаммеду, и, заметив это, Хадиджа подарила ему Зайда.

Положение Зайда сразу же резко изменилось – Мухаммед стал относиться к нему не как к рабу, а как к домочадцу и родственнику и очень скоро сумел завоевать его любовь и преданность. Когда года через два в Мекку прибыл отец Зайда, чтобы выкупить его из рабства и увезти с собой, Мухаммед предоставил Зайду выбор – уйти к родному племени без выкупа или остаться с ним, Мухаммедом. Зайд предпочел последнее и отказался уйти с отцом. Тогда растроганный Мухаммед освободил Зайда из рабства и официально, в присутствии трех свидетелей, усыновил его.

Али и Зайд в какой-то мере заменили Мухаммеду сыновей, которых судьбе не угодно было послать ему. И тот и другой вошли в дом с полного согласия верной Хадиджи и нисколько не нарушили гармонии, царившей в семье Мухаммеда.

Мухаммеду шел тридцать восьмой год. Надежды на богатство были давно оставлены, постепенно у него даже радикальным образом изменилось отношение к богатству, из блага оно превратилось в своего рода препятствие к нравственному совершенствованию, и он был уже близок к тому, чтобы чистосердечно воскликнуть:

– О, Господи! Удержи меня в бедности при жизни моей и позволь мне умереть бедняком…

Пока же в нем все больше укреплялась склонность к умеренному аскетизму как наиболее полезному для человека образу жизни – он считал, что «излишняя пища и питье умерщвляют сердце».

Занятия мелкой торговлей интересовали его все меньше и меньше, настоящей жизненной необходимости, учитывая состояние Хадиджи, в ней не было, она сохраняла лишь символическое и нравственное значение труда вообще. По убеждениям Мухаммеда, человек обязан трудиться, не пребывать в праздности, быть при деле.

Все, чего он достиг за эти годы, – хорошая семья, на редкость дружная и сплоченная. Но Хадиджа старилась, сыновей не было, дочери подрастали и уходили из дома. Через несколько лет уйдет и Фатима, уйдут и Али, и Зайд, к которым он искренне привязался.

Наступит срок, и покинет его верная и любящая Хадиджа, навсегда покинет. Дом опустеет, ничего не останется ни от семьи, ни от дома. А потом придут старость и смерть, окончится и его, Мухаммеда, жизнь, прожитая умеренно и добродетельно, но существенно лишенная какого-либо глубокого смысла, высокой и вдохновляющей цели.

Исподволь и постепенно стал возвращаться Мухаммед к религиозным исканиям, прерванным женитьбой на Хадидже и семейными заботами, все больше проникаясь убеждением, что никто не сказал лучше и вернее поэта Лабида: «Знаю, что все суета, кроме Бога».

На этот раз поворот к религии был окончательным, определившим всю его дальнейшую жизнь.