Текст книги "На пути в Иерусалим"

Бездна, ведущая вверх

Как выжила в заточении, Анчутка помнила смутно.

– Давай поживем вместе, – предложила она Марго. – Чтобы не было одиноко. Я привыкла к тебе.

Та отказалась:

– Сейчас я хочу жить одна, не обижайся. Но ты зови, если что.

Она покинула лечебницу за несколько дней до Анюты. Больничного возлюбленного Марго не забыла, но музыкант все еще находился на излечении. Маргарита терпеливо ждала его выписки.

По возвращению домой Ане снились кошмары: крики и стоны больных, их исступленный бред. Она просыпалась в холодном поту, звонила Марго, но подруга не отвечала, она крепко спала, приняв успокоительную таблетку. Ане казалось, что теперь она действительно умерла, оставшись в чужой квартире без чувств и желаний, совсем одна.

В «Галактике» никто не догадался, в какой больнице лечилась Анчутка. На вопросы сотрудников о диагнозе она отвечала, подражая Лере Капустиной: «Это – слишком личное!» Коллеги дружно решили, что проблема в неудачном аборте, и со свойственной многим людям бестактностью осведомлялись, сможет ли теперь Аня иметь детей. «Да, смогу, все в порядке», – отвечала она, и интерес к происшествию быстро угас. Лишь Валерия, пристально глядя в глаза коллеги, обо всем догадалась и жалостливо кивнула: «Ничего, сестренка…У меня тоже было любовное горе…. Я постеснялась тебе рассказать.»

Аня чинно представила ей Маргариту, и Лера тепло обняла нового менеджера. С аккуратным макияжем, в голубом костюме строгого покроя, Марго выглядела интеллигентно и значительно. Никто, кроме Леры, не узнал, где Анчутка с ней познакомилась.

Коллеги оценили деловые качества Марго, но приветливой ее не считали. На работе она не откровенничала, и свои принципы отстаивала жестко. Ее побаивался даже хозяин клуба, дорого одетый повеса из Ростова-на-Дону. Он называл ее по имени-отчеству и глядел благоговейно, с нежностью. Их громкий роман, прелюдия к беспокойному, но счастливому браку, был впереди, а пока душевные отношения связывали Марго лишь с Анной. Обе называли друг друга «Анечка» и «Маргоша».

Разрыв с подругой

Марго обитала в престижном пригороде, в трехэтажном кирпичном здании с бассейном, бильярдной и пятью ванными комнатами. Такие хоромы Анчутка впервые увидела изнутри, и не могла поверить, что новая подруга живет здесь одна.

– Неужто тебе не страшно, и в огромном доме за высокой оградой не мерещится разная нечисть?

– Чего бояться? – удивилась та. – Души родителей, – если они приходят, конечно, – любят и охраняют меня. Мир и покой им! А грабители… Что им тут делать, если нет наличности и бриллиантов? Отделку срывать со стен, или снимать унитазы? – Марго рассмеялась. – Оставайся на пару ночек, Анечка, и ты убедишься, как здесь спокойно и тихо. Безопаснее, чем в городской квартире.

До ухода в лечебницу, и до египетского замужества, Маргарита встречалась с неуравновешенным, озлобленным чудаком. Ее избранник не был красавцем. Невысокий и худощавый, с маленькими, близко посаженными глазами и бледной угреватой кожей, он имел коварный и жесткий характер. Он завидовал достатку Марго и ничего не дарил ей. Даже на день рождения. «Нет денег, – заявил он. – Я – всего лишь санитар в травматологии, и моя мать не работает». Его мать жила без мужа и ревниво ухаживала за взрослым сыном. Вкусно готовила, сама постригала и мыла его в ванной, покупала презервативы для встреч с женщинами. Квартира была оформлена на нее, и жениться сыну она запретила, погрозив лишить наследства.

– Может, это был лишь удобный обман, – вздохнула Марго. – Ведь о семье он не помышлял, ответственности избегал. В тридцать три года играл в компьютерные игры, взламывал чужие страницы в соцсетях, пил пиво и встречался со мной только ради интима.

Я обижалась, но прощала. Он один, не считая Мизо, умел доставить мне удовольствие. О, что мы только ни вытворяли! В подъездах, в парках, на кладбище. Гляди: у меня полшкафа развратных платьев! Я носила их под длинным плащом, а перед ним раздевалась…

Однако неказистый санитар ждал идеальную женщину, и не увидел ее в Маргарите. А она любила его. Плакала от циничных слов, если ссорились, не спала ночами, а когда он вновь обращал на нее внимание, сияла от счастья. Платила за него в кафе, называла солнышком, не желала знать о его изменах. А он намеренно рассказывал про обольстительных медсестер, с которыми дежурил в больнице, о девушках, с которыми встречался на выходных, и приукрашивал байки красочными подробностями. Приставал к ее подружкам на предмет секса втроем, и те от нее отвернулись. Если не находилось причин для ссоры, обвинял Марго в том, что она плохо выглядит, требовал увеличить без того пышную грудь или перекроить широковатый нос. У Маргариты кончалось терпение. Она взрывалась и рвала отношения, но бессердечный санитар не позволял ей уйти, ему нравилось ее мучить. А она обманывала себя, слепо веря в его любовь и мечтая выйти за него замуж.

Анчутка с изумлением слушала жалобы Маргариты, утирала ей слезы, и не могла взять в толк, почему, живя как принцесса, подруга позволяла сумасбродному типу над собой издеваться. Как она могла любить такое ничтожество?

– Он же бешеный, твой санитар! – воскликнула она. – А ты потакала ему! Теперь я понимаю, отчего ты ушла к египтянину, а потом попала в наш санаторий, и там умудрилась влюбиться снова!

– Безумцы привлекательны, – потупилась Марго. – Их внутренний мир зыбок и непредсказуем! Это вызывает сильные ощущения.

– Я считала тебя гордой, умной, самодостаточной леди. А ты! У тебя низкая самооценка? Не похоже! Значит, не хватает адреналина? Но зачем тогда рыдать и жаловаться, что тебя обижали? Мне кажется, это – игра.

Маргарита резко поднялась с дивана и прошипела:

– Иди-ка ты, Анечка, домой!

– Ну, правда, – возбужденно продолжала Анна, – на свете есть мужчины тебе под стать, порядочные и с имуществом! Теперь, когда ты свободна, я умоляю: не соглашайся больше на глупости!

Внезапно хозяйка терема швырнула об пол чайную чашку.

– И остаться одной?! Ты сама очень удачлива? Принцев много вокруг! Но жениться никто не спешит! Все стремятся воспользоваться.

Губы Аннушки задрожали:

– Зачем ты сравниваешь себя, выросшую в любви и достатке, с бесприданницей-замухрыжкой, которую не ждали на свет? У которой единственный козырь – симпатичная внешность. Кому из видных женихов я нужна? А вот ты – ты нужна!

– Что, и ты обзавидовалась? – голос Марго сделался ледяным. – Как все! А я-то, глупая, думала, что ты душевно дружишь со мной! Всё, дуй отсюда. Я вызываю тебе такси! С этой минуты мы – просто коллеги! И не звони мне больше!

– Значит, использовала меня, и гонишь? – не поверила Аня. – После всего, что мы пережили вместе?

– Использовала? Да нужна мне твоя «Галактика»! Тьфу! – фыркнула Маргарита. – Я могу всю жизнь не работать! Это врачи говорят: мол, мне нужна социализация! Так что, если будешь мешать, я тебя уничтожу!

Ее змеиные глазки кинжально блеснули.

«Разве есть веская причина, чтобы разрушить верную дружбу? – спрашивала себя Аня, всхлипывая. – Может быть, я нечаянно наступила на больную мозоль, а Марго не нашла в себе сил поведать об этом? Всем людям нужно понимание. Но как его достичь, если не разговаривать?» Анчутка была уверена: их единство ничто не разрушит. Но молчание продолжалось, и она остро переживала потерю подруги.

– Да не было у вас никакой верной дружбы! – сочувственно шепнула Лера. – Просто Марго оказалась рядом в тяжких для тебя обстоятельствах, она помогла тебе. В чем-то заменила тебе сестру. И ты привязалась к ней. Но эта дамочка давно соскользнула за грань адекватности, поверь мне. Не пытайся понять ее, не анализируй, это бесполезно и не нужно тебе. С такими людьми нормальные отношения невозможны, как бы нам того ни хотелось.

По утрам трещала голова, не успевшая отдохнуть. Аня готовила кофе без сахара и запивала им обезболивающее, забывая поесть. Каждый раз опаздывала на работу и забывала выключить свет. Одевалась в лифте, красилась на ходу, мокрые волосы сушила ледяным ветром. Она уныло плелась через парк, опустив глаза: не желала видеть тускло-серое небо, которое при Друвисе дивно пело, а теперь стало угрюмой бездной, ведущей вверх. Так продолжалось, пока Аннушка не заболела воспалением легких.

Болотный колдун

Анчутка проболела всю осень. Никакие ухищрения врачей не смогли её поставить на ноги. Было больно говорить и дышать, будто в груди ворочался рассерженный ёж. Изводило бессилие: Аня еле ходила, уставая через пару шагов. Марго не проявила сочувствия к бывшей подруге. Она бойко замещала ее на работе, с головой погрузившись в новую блестящую жизнь, вдохновлённая флиртом с хозяином клуба, и Аня старалась забыть о ней.

Величавая северная столица манила и завлекала приезжих. Они не замечали, как город, словно болотный колдун, окутывает их сумерками, нездоровой влажностью, стылыми настроениями. «Счастливцы, вы еще не ведаете меланхоличного духа сырой и холодной обители», – улыбалась Аннушка. Вечерами алые, обманчиво-приветливые лучи заката падали на шелковую, еще не скованную льдом Неву. Укрывшись от студеного ветра в уютном такси, Анчутка тяжело кашляла. Румянец неба заливал роскошные дворцы, но не пленял ее, а казался чахоточным. За окном мелькали изысканные фронтоны, длинные гранитные набережные, стены домов, облупленные непогодой. Воспаленному сознанию эти картины виделись графичными и, несмотря на людскую суету, мертвыми. Душа скулила, как раненая собака, и тянула унылые песни. Перебирая книги, Аня прочла строки Некрасова: «Злость берет, сокрушает хандра, так и просятся слёзы из глаз…»

Поэт минувших дней также страдал в Петербурге от безысходной тоски, и шептал придуманной им загадочной сущности: «Давай улетим!»

«А что, давай! – впервые за много дней улыбнулась Анчутка. – Я оформлю в банке кредит для дальнего путешествия».

Расистка и её сослуживцы

Перед полетом в Египет бледная и худая, с тяжелым кашлем, Анна, едва переставляя ноги, зашла в «Галактику», как в единственное место, где ее кто-то ждал. Ей захотелось проститься со знакомыми. Она улетала на три недели, но казалось, что на всю жизнь.

Коллеги ужинали на площадке под крышей клуба. Они встретили Аннушку веселыми репликами:

– Как же ты все-таки похудела, молодец!

– Ты теперь – супермодель!

– Красота – страшная сила!

– Зачем вы мне это говорите? – опешила Аня. – Вы же знаете, что это из-за болезни.

– Ну и что? Тебе очень идет! – выпалил гитарист Николай. – Твоя лебединая шея стала еще длиннее, глаз не отвести!

– Мы тебя утешаем, – подмигнула Лера, надкусывая яблоко. – Иди кушать с нами.

Оглядев жареные котлеты и картошку-фри, Анчутка вновь ощутила тошноту и отвернулась.

На вечерний концерт собирался народ. Внизу, в зале компания студентов делала фотоснимки. Две молодые продавщицы из близлежащего продуктового магазина фальшиво кричали в караоке, собрав десяток желающих повеселиться. Вскоре девицы шумно поссорились из-за вальяжного мужчины арабской внешности, не обращая внимания на его жену. Одна, в ярко-оранжевом платье, с красивым румяным лицом, длинными ногами и отвисшим животом, яростно взывала к совести второй, невзрачной и курносой.

– Нашли из-за кого ссориться, – презрительно фыркнула Аннушка, наблюдая, как нарушителей порядка выводит охрана.

Аню не привлекали арабы. Смешение белого с черным казалось ей чем-то непонятным и невозможным.

В кругу коллег она признавалась:

– Сегодня это считается дурным тоном, но я против смешения народов, а тем более – рас. Басурманам нечего делать рядом с русскими.

– Все мы так думаем до поры, до времени, – язвили женщины, работавшие в «Галактике», – только однажды попадаем впросак. Тебе нравится Красное море, но ты ведешь себя так, будто оно твоё. Арабам нечего делать возле тебя? А сама полетишь к ним. Хозяева-то в Египте – они.

– Ничего подобного, – насмешничала Аня. – Я – потомок древних коптов, а они – пришлые иноземцы. Египет мой! И я буду летать туда, когда захочу. Долой дикарей!

– Не берись судить о чужой жизни, называть ее варварством и дикостью, если ничего толком о ней не знаешь, – раздраженно бросила Лера Капустина.

Марго, забыв на минуту о своей рабочей строгости и о презрении к бывшей подруге, мечтательно улыбнулась:

– Путешествие – всегда путь к себе. Медитация и открытие горизонтов! Ты обнаружишь для себя новый мир.

Освободившись от надзора врачей и почти забыв горемычного скрипача, Маргарита казалась довольной жизнью. Она задумчиво глядела вниз на посетителей, потягивая из трубочки фруктовый коктейль, и вспоминала свою египетскую любовь.

– Берегись, националистка, – ледяным тоном предупредила она Анчутку. – Не расслабляйся на Земле Та-Кеми. Не нюхай сделанных по старинным рецептам духов, не кури кальян. А то мигом забудешь свою убежденность. Не разберешься, что за приворотное зелье тебе подсунут арабы! К тому же многие из них красивы, и дамские угодники по призванию. Их напору трудно противиться. Ведь даже самым пригожим и счастливым из нас не хватает в жизни романтики. А без неё жизнь идет зря, вспомнить нечего…

– Никогда ничего подобного со мной не произойдет! Это невозможно!

Аня рассерженно фыркнула, стараясь не смотреть в сторону рыжей предательницы.

Доктор Египет

Перемещение на другой континент оказалось простым, словно летняя поездка за город. Промелькнули автобус до аэропорта, очередь на регистрацию, зал ожидания, пять часов полета в жестком кресле «эконом-класса», которые Анна провела в забытьи. Трап маленького самолета бережно опустил ее в незнакомый, теплый, пахнувший райскими травами мир. Сердце сжалось от сладкого испуга, и тут же до краёв наполнилось радостью.

«Неужели это – всё? И я, правда, в Египте?!» – смеялась Аня сквозь навернувшиеся слезы.

Солнечные улыбки темнокожих и шустрых работников аэропорта и служебные машины с арабскими надписями не оставляли сомнений: это – Африка. Глухая, прогретая солнцем пустыня дохнула на девушку сухим теплом.

Кашель незаметно утих. Об утреннем мокром снеге напоминали лишь завернутые в пакет меховые сапоги и пуховик. Через день дыхание Анны вновь стало неощутимым, тошнота исчезла, а на четвертые сутки она почувствовала себя полной сил. Египетский климат спас девушке жизнь, и она полюбила эту страну почти как родную.

Часть 4
Эззат из долины Нила. Песчаный лис

Тридцатитрехлетний Эззат Абду Эль-Вакил работал в отеле. На рассвете мыл фигурные бассейны, выложенные голубой плиткой, а после до заката следил за порядком на пляже: раскладывал матрасы по лежакам, менял купальщикам полотенца, собирал мусор и стаканы из-под напитков.

После завтрака к морю выходили трое парней в спортивных костюмах и включали ритмичную музыку для зарядки. Но желающих размяться не хватало: танцы на песке и упражнения в волнах не привлекали ленивых туристов. Аниматоры шутливо кричали, пританцовывая: «О-па, о-па, туристэн – катастрофа!»

Эззат помогал им созывать народ. Бегая по берегу, он хлопал в ладоши: «Аква-эробик! Аква-эротик!» – И стягивал обленившихся лежебок с уютных матрасов. Те сонно пинались: «Отстань!»

Когда наступало время обеда, и на береговой кухне поспевал шашлык, дожаривались говяжьи котлеты, Эззат собирал людей к столу, гнусавя с потешным акцентом: «Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да!» – и с удовольствием ловил на себе удивленные взгляды. Крепкие, как орешки, зубы справа росли чуть неровно, заходя один на другой, но это не портило его лучезарной улыбки. Анчутка вскакивала с лежака, и, накинув парео, весело трусила к кухонному дивану. От жаровни доносились аппетитные запахи. Аня принимала из рук Эззата большую тарелку с мясом и овощами, и приступала к трапезе под его острым взглядом.

– Хорошо? Вкусно? – сияя, осведомлялся араб.

– Да, да, супер! – счастливо смеялась она.

«Я ем за троих, но у меня ничего не болит? – удивлялась Аннушка и, благодарная, восторженно хлопала в ладоши. – Мне тепло и уютно, рядом – море, я в безопасности, а милые смуглые парни кормят меня и все время смешат!»

Из-за нехватки денег Эззат Абду Эль-Вакил остался необразованным. Однако он превзошел родственников в благосостоянии и полагал, что, обладая очень скромным жизненным стартом, уже многого добился: обитал в курортном городе, получал доллары, модно, по-европейски одевался, и объяснялся на пяти чужих языках. Паренек из бедной семьи привык к окружающей роскоши, и считал свою жизнь богемной. На фотоснимках рисовался с чужими коктейлями в руках около дворцов и голубых бассейнов, среди цветущих аллей и шикарных бунгало. Сотни сродников и друзей писали комментарии в интернете: «Эззат – истинный хозяин отеля»; «ты – паша*»; «красивый, как бог»; «Эззат – повелитель гламура!» Что еще было нужно для удовлетворения самолюбия?

Каждый вечер, после работы, он важно шествовал по длинным, пышно цветущим аллеям «Золотого корсака», где двадцать садовников поливали деревья и клумбы, а после окуривали дымом, изгоняя свирепых коричневых комаров, и чувствовал себя фараоном.

Приятель и ровесник Эззата, Абдизар, хозяин сувенирной лавки, беззлобно подтрунивал над ним: «Оттого, что ты способен зачерпнуть воды в Ниле, тебе чудится, что управляешь течением реки. Не иначе думает овца, которая, тащась за стадом, воображает, будто она его понукает!»

Деревенского простака Эззата окружали теперь напыщенные иностранцы с их современным бытом, дорогими вещами, приятным распорядком дня и господскими привычками. Эти смешные бледные люди искренне завидовали ему: он живет у Красного моря и не должен никуда уезжать. А он с удовольствием о них заботился, и часто шутил. Для русских Эззат повторял заученную, но до конца не понятую фразу: «Понаехали тут!» Туристы сдержанно улыбались. Иногда кто-то обижался. Но Анна Голубятникова хохотала до слез: она сжилась с этим оборотом на родине и говорила так, если ее задевала бестактность приезжих людей. На египетском же берегу, из уст услужливого араба, сердитая русская фраза звучала комично!

Лишь, завидев благообразных евреев, Эззат Абду Эль-Вакил сердился по-настоящему. Его лицо становилось серым и злым. Он швырял чистые полотенца в песок и с присвистом выдыхал: «О, мнимые богоизбранные явились! Наши беглые слуги, возмечтавшие стать верховным народом! И я, правнук великого Ра, должен их обихаживать?! Пусть благодарят хотя бы за то, что я их не бью!»

Человек гордый, надменный и по-своему жестокий, он ненавидел иудеев и был ненавидим ими. Он не страдал ни малодушием, ни трусостью, от дипломатии был далек, и свои мысли высказывал прямо. Эта неподходящая для прислужника черта едва не стоила ему работы: израильские туристы пожаловались хозяину отеля.

Бассем Скоури пережил тридцать шесть условных разливов Нила. Открытый, по-своему добрый и сказочно богатый, самодостаточный и проницательный, он много путешествовал по миру, а в перерывах играл с сыновьями в футбол на собственном стадионе. Все предки хозяина были мусульманами. Но Бассем, хорошо образованный и открытый разным культурам, в том числе и еврейской, без стеснения провозглашал себя атеистом. Он был уверен, что вправе устанавливать на земле собственные порядки. Жить так, как нравится и кажется верным. И никто не смел открыто его порицать.

– Я не верю в Бога, – с гордостью говорил он всем встречным. – Я – просто человечное существо.

За спиной Бассема люди, исказив его речи, судачили, будто он сочувствует иудейству. Этот слушок не ускользнул от максималиста Эззата. Когда среди рабочего дня хозяин вызвал его к себе, намереваясь вещать об оскорблении еврейских туристов, воинственный Абду Эль-Вакил прошипел: «Предатель!» Но, войдя в широкий, роскошно отделанный темным деревом кабинет Бассема, почтительно пригнул голову и поспешил сердечно извиниться. Побожился, что уважаемые гости неправильно его поняли. А он, в свою очередь, не собирался затрагивать щекотливые темы, просто случайная глупая шутка с языка сорвалась. Он искренне уважает евреев и желает им дальнейшего процветания. Пусть бережет их богиня-кошка Баст! Абду Эль-Вакил и на колени бы встал, если б Скоури этого ожидал, но Бассем лишь внимательно всматривался в хитрое лицо потупившегося уборщика, стараясь отгадать его скрытые мысли.

«Бедняки, в стремлении к благополучию, бывают коварными как никто, – полагал хозяин. – Этот – несомненный смутьян. Верить ему нельзя. Но он шустро и чисто убирает. Веселит иностранцев, как шут. Умеет угождать леди, и даже служит причиной их повторных приездов. Оставлю его пока».

Надменное сердце Эззата разрывал протест, и все же он предпочел унизиться, чем быть выгнанным из «Золотого корсака». В родной нильской деревне его зарплату ждали мать и пятеро младших братьев, а жизнь в Эль-Гуне, видевшаяся крестьянскому сыну богемной, затянула навсегда. Иной он уже не представлял для себя. Казалось, это – потолок: мечтать больше не о чем. Разве что о белой, богатой жене из Европы? Даже ее мог однажды подарить шикарный отель. Поэтому, презираемый Абду Эль-Вакилом, не поклонявшийся Аллаху, хозяин «Золотого корсака» был для него почти богом. Бассем владел судьбами своих работников. Быть уволенным с дурной славой означало скитаться в поисках новой работы, и ничего достойного не найти. Жизнь если не разобьется, то станет беспросветной.

Хозяин простил мятежного работника до первого замечания, и тот понурый, словно избитый, вернулся на пляж.

– За что ты ругаешь евреев? – спросила изумленная Аня. После ее рождения ярые антисемиты в России уже не встречались, и девушка не задумывалась о мировоззрении и судьбе этого народа. Читая о Холокосте, о притеснениях евреев в прошлом, она не раз спрашивала у старших, почему это происходило, но вразумительного ответа не получила. «Видимо, сами не знают», – заключила она.

– О, прекрасная Ана! Зачем тебе это? Твои уши должны слышать только музыку и шум волн! Но, раз ты спросила, я объясню: я ненавижу фанатизм иудеев! И я чувствую их неприязнь к победителям! – стараясь говорить спокойно, процедил Эззат Абду Эль-Вакил. – Пойми: хорошо верить в Бога, да! Но плохо думать, будто Бог возлюбил лишь один народ на земле, а все остальные народы Он проклял! Вот где корень зла! Другие народы сионисты считают животными, которых можно обманывать, обкрадывать, убивать. Стирать с лица земли! Так написано у них в Торе. Коммунистические партии всех государств боролись с сионизмом. Но евреи коммунизм уничтожили! И теперь никто не помогает Египту.

«Ого, – подумала Анчутка, беззаботно плюхаясь на мягкий полосатый матрас. – Ничего себе заботы у арабского мусорщика…»

Она сладко потянулась в лежаке, улыбаясь взволнованному смутьяну. «Как все сложно на нашей планете! И кому это надо? И зачем эти споры? Делать им всем нечего!»

Тотчас забыв об Эззате и его бунте, Аннушка задремала.

Теплый соленый ветерок приятно обдувал ее стройное тело. Едва касаясь, Эззат Абду Эль-Вакил перебирал пальцы нежившейся на солнце Анчутки, чтобы та открыла синие глаза, и он мог вновь заглянуть в них. Большие сильные руки, быстрая походка, легкая кривизна ног, волнистое смыкание крупных губ и чуть вытянутые вверх уши напомнили ей потерянную любовь – латыша Друвиса. Показалось родным задорное сияние темно-зеленых глаз. И профиль с крупным, чуть изогнутым, сильно выдающимся носом. С прямым высоким лбом. Хотя Эззат был меньше ростом, и его смуглое потное тело матово поблескивало на солнце, подобно старинному бутылочному стеклу, а бледный рижанин остался в памяти аккуратным и вечно мерзнущим, роковое сходство зажгло в ней интерес к темнокожему прислужнику из бедной деревни. «Латыш», – в шутку прозвала Анна сновавшего рядом араба. Тот, узнав об этом, нахмурился:

– Латышь? Ноу. Я – Эззат Абду Эль-Вакил!

– Абду. что? – запнулась она, впервые столкнувшись с арабской фамилией.

Эззат с укоризной пояснил:

– Это значит «принадлежит богу».

Девушка уже не скучала по «латышскому папе». «Друвис здесь ни при чем, – убеждала она себя, провожая Эззата млеющим взглядом. – Типаж необычайно красив! У них разный цвет кожи и глаз, но схожи лица и телосложение. Поистине, у этих мужчин одни и те же прапредки! Недаром историки шушукаются о том, что в Прибалтике сохранились чистые потомки древних египтян. Именно такие ребята, как Друвис, основали государство Египет! Это они были высокими синеокими богами, принесшими мудрость! А шоколадные пупсики, как Эззат, получились после покорения долины Нила арабами».

Разглядывая египтянина как чудо природы, Аня впервые за год или два искренне улыбалась. Но самолюбивому и мнительному Эззату привиделась насмешка в ее глазах.

Он потребовал ответа:

– Что смешного?

Однако Аниных объяснений араб не понял. Слова иностранки слились для него в неразборчиво-сладкую мелодию.

– Я – не копт, я – мусульманин, – гордо провозгласил он.

Аня встряхнула головой, откинув волосы, и шутливо развела руками:

– А порода берет свое!

Эззат Абду Эль-Вакил исподлобья глядел на раздетую белокурую туристку и не знал, как относиться к ее болтовне. Подозревать эту девушку в намерении его оскорбить было нелепо. На всякий случай он погрозил ей пальцем: «Ты – хулиган!» Потом сел на край лежака, у ее ног, и залюбовался небывалой заморской красой, уставившись на Аню давно знакомыми, ей казалось, глазами, внезапно поменявшими цвет. Она смутилась, и спросила, чеканя английские слова, первое, что пришло в голову:

– Каких животных едят в Египте? Бык? Курица?

Араб кивнул.

– Дельфин? Лиса? – пошутила она.

Эззат осклабился и вновь погрозил ей пальцем:

– Но, но! Лиса – это я! Лисий мех даёт благосклонность богов. – Он задрал рабочую рубаху, оголяя широкую грудь и крепкий, чуть выпуклый живот. – Потрогай мех, и мой тотем будет беречь тебя!

Неожиданно робость Анчутки исчезла, испепеленная мгновенным сближением. Она игриво взлохматила мягкие заросли волос на теле Эззата. Он схватил ее руку и крепко прижал к сердцу:

– Теперь ты – наша…

В тот миг Аня ощутила фатальное влечение к египтянину.

– Песчаный лис знает, что происходит за тысячи километров, – прошептал он ей на ухо, касаясь губами светлого локона. – Когда ты уедешь, я буду видеть всё, что ты делаешь дома.

Это была игра, но по Аниной спине побежали мурашки. Ей вспомнился рассказ вертлявого, пучеглазого гида: «Египетский тотемизм не исчез, нет! – Он перешел в жития святых…»

Теперь Аннушка утонула в глубоких, обжигавших страстью глазах Эззата, и ей чудилось: пропасть между ними не велика. Вся неодолимая разница религий, образования, уклада жизни и цвета кожи сжалась в крошечный песчаный холм под ногами, и рассыпалась от дуновения ветра.