Текст книги "На пути в Иерусалим"

Белые невесты Эззата

Теперь недоумевал Эззат Абду Эль-Вакил: «Ана воспитана в свободных традициях и должна легко относиться к связям вне брака». Однако она не захотела стать приезжающей любовницей и жить в сытую благополучную Россию его не звала. Да он и не хотел, реально оценивая свои возможности. Быть русским дворником или грузчиком при том, что в родной деревне его нынешняя работа в роскошных условиях считается королевской, зачем? Пасьянс их общей жизни не складывался. Значительная часть его маленькой зарплаты принадлежала родным. Со стороны Ани денег не

предвиделось. В Хургаде поселиться с женой было негде. «Можно отправить ее в деревню на попечение близких, но какой смысл в браке, если Аны не будет рядом», – думал он.

– Не будь безрассудным, тебе нужно жениться на австрийке Мелани, – советовал Абдизар, большеглазый паренёк из Бильбейса, с которым они вместе снимали комнату. – Она не хуже твоей Аны и у нее нет финансовых проблем. Ты будешь жить обеспеченно, в спокойной стране. Мне тоже найдешь там невесту.

Невысокой спортивной Мелани стукнуло тридцать семь. Миловидная голубоглазая хохотушка любила дорогой алкоголь. Она похоронила мужа, сильно грустила, не следила за собой. Встретив задорного и заботливого Эззата, на глазах расцвела.

Обычно туристы не бывали в одном и том же отеле дважды, предпочитая осваивать новые египетские территории. Поэтому работники «Золотого корсака» знали: австрийка прилетает только ради Эззата. Она дарила ему модную одежду и оставляла немалые деньги. Завлекая его в номер, Мел сходу скидывала одежду, дразня приглянувшегося араба наготой. Она хватала его ладони и прижимала их к своей разгоряченной и белой как молоко коже. Он охотно поддавался бесстыжей австрийке.

«Как чудно устроены европейки! – думал он. – Одни дожидаются, кидая томные взоры, когда ты снимешь с них лифчик, другие бесцеремонно выкатывают свои богатства и суют тебе в руки. Однако у всех одни желания. Этим удобно и приятно пользоваться!»

Несколько раз Мелани предлагала жениться на ней и уехать в Линц, но Эззат мотал головой: «Нет-нет, я никогда не женюсь». Зачем ему это? Он не вынесет давления самоуверенной европейской женщины и чуждых бытовых правил. Не сможет быть верным, попав в свободный, развратный мир. Вокруг будет много таких, как она и ему захочется всех – знакомых и незнакомых. Начнутся ссоры. А главное, как он оправдается перед Богом? В Австрии всё не так, как на родине. В конце концов, там не курят гашиш.

– Нет, Мелани, ты не сможешь достойно прожить всю свою жизнь в простой египетской семье, – тактично пояснил он. – Наши традиции не для тебя. Лучше приезжай в Египет купаться и смотреть интересные места.

Эззат ставил рядом фотографии Анчутки и Мелани и подолгу глядел на них. Два белых округлых, почти кукольных лица напоминали друг друга. Только глаза австрийки ничего для Эззата не выражали, а взгляд Анны рвал душу затаенной печалью и жаждой жизни. Эззат мог переселиться в благополучную Австрию, но предусмотрительно выбрал свободу, а теперь из-за Ани обрекал себя на долгие бедствия и не испытывал сомнений. Простая и неодолимая сила, любовь, погубила его здоровую логику. При мыслях о притягательной Аннушке его охватывало трепетное чувство, будто душа омывалась светлой волной. Вопреки привычке мгновенно воспламеняться и остывать по отношению к туристкам, Эззат тосковал о грустной россиянке. Он полюбил ее не как предмет наслаждений, а нашел в ней отражение своих глубоких чувств и смирения перед судьбой и Богом. Она была живой, израненной и горячей: горько плакала, а после искренне радовалась пустякам. В серьезных задумчивых глазах Анчутки он читал пережитую боль, но девушка была неподдельно добра и весела. Эззат спрашивал себя, как такое возможно. Ему хотелось позаботиться о ней, помочь преодолеть беды и с мудростью сильного спутника вести по жизни. Хотелось сделать так, чтобы она могла опереться на него, а он – на нее. При воспоминании о нежных изгибах ее белого тела Эззат пылал нестерпимым огнем, он жаждал скорее овладеть Анной, тем сильнее, чем яснее осознавал, что полюбил белую иноверку как человека. Удовлетворением животной страсти он хотел стереть человеческий лик с экзотического предмета любви, и вернуть своему миру привычные принципы. Но это было невозможно. Он робел в разговоре с Аней по интернету, еще более коверкая свой путаный английский язык. Он беспокоился о ней и каждый прожитый без связи час представлялся ему бессмысленным, отдаваясь болью разрыва.

Эззат Абду Эль-Вакил всерьез перешёл к раздумьям о браке. «Если упростить отношение к работе, финансовое положение поправится. И моя белая жена будет в порядке».

Почти все выходцы из бедных деревень предавались простым и приятным грехам с иностранками, говоря в оправдание: «Это исключительно ради денег. Выбора нет: никому не хочется прозябать в нищете». И каждый новый самолет нес курортным работникам «Города желтых цветов» новые шансы. «Для Европы сто евро – мелочь, а для Африки – месячная зарплата. Почему не сделать приятное человеку, временно ставшему близким?» – рассуждали прибывавшие к морю дамы.

Эззат старался воздерживаться от «литэл-бизнеса» и прибегал к его помощи нечасто. «Это против Бога и может повредить здоровью. Но стоит увлечься, и уже не бросишь», – предостерегал он знакомых мальчишек. «Мы верим тебе, о, паша», – отвечали юнцы. Однако вскоре опять просили Эззата научить их обольщению европеек. А он сокрушенно бормотал, стоя на коленях в главной мечети Хургады, касаясь лбом пола:

– О Аллах, неужели их паша переступает порог безвозвратного грехопадения?

Эззат Абду Эль-Вакил надеялся оправдать себя, и ждал любого доброго знака.

– Что мне делать? О Аллах, я так сильно люблю эту изумительную белую женщину! Не отбирай ее у меня! Я буду жертвовать собой ради нее. Что бы я ни совершил отныне, это будет ради любви.

Высокие резные стены гулко отражали эхо шагов и речей мусульман, но погруженный в себя Эззат Абду Эль-Вакил их не слышал. На расстеленных коврах ему мерещились россыпи золотых украшений и начертанная кровью фраза: «Неважно, кто кого толкает в ад – важно, чтобы все проступки были вами оплачены».

Уехать

Сентиментальная Аннушка считала любовь оружием против всех грядущих невзгод. Однако сознавая, что союз с египтянином может довести ее до новой трагедии, она попыталась честно ответить на вопросы: зачем ей нужен неравный, смешанный брак? И что останется, если сумасшедшие чувства пройдут? Ответов нашлось довольно. Ей понравился здоровый климат. Но главное, она хотела в корне поменять жизнь, убежать оттуда, где всегда была одинока без настоящей поддержки. На что они будут жить, Анчутку не волновало: «Эззат что-нибудь придумает». Впервые она благословляла свою бедность: не было повода подозревать любимого в корысти.

Крылья любви

Аня вышла замуж скромно, втайне от друзей, без одобрения близких. Знала, что никто не поймет её. Лишь потом забеспокоилась: как примут ее арабские родственники, не станут ли ссориться с Эззатом из-за брака с бедной иноверкой? «Большая семья подобна соли, без нее не обойтись», – гласила народная мудрость.

Анчутка не собиралась принимать ислам.

– Что же получается, Эззи: влюбляешься в человека, а дело приходится иметь с его семьей, страной и религией? Это нечестно.

– Не бойся, хабибти. Я – старший сын. Мой отец погиб двенадцать лет назад, и заботился о родных я. Поэтому сам выбираю жену. Несмотря на то, что с иностранкой можно иметь лишь один брак! Мои слова для семьи – закон. Они полюбят тебя, вот увидишь! Если что-то случится со мной, семья будет содержать тебя. Пусть тебя ничего не тревожит.

Оформить документы в России не значило заключить брак. По египетскому закону они оставались не женатыми. В Хургаде молодоженам следовало тотчас отправиться к нотариусу заключить временный брак, называемый «секс-контрактом», чтобы полицейские не арестовали их за непотребное поведение. Вступить в постоянный брак предстояло позднее в Каире. Анчутка не меняла религию, поэтому египетские юристы должны были запросить документы из России и провести долгий, бессмысленный, на ее взгляд, процесс. Для девушки быть полу-женой тягостно: вдруг за время ожидания суженый успеет натешиться ей и передумает? Она гнала от себя эти мысли.

Они могли жениться сразу в Египте, тогда на родине Аня числилась бы незамужней. Это пригодилось бы ей при разводе, но влюбленные желали обладать друг другом по-настоящему и не допускали мысли о разлуке. На возгласы коллег: «штамп в паспорте ничего не меняет», Аннушка отвечала: «Жизнь непредсказуема, а документы – защита семьи. Они нужны, чтобы не пришлось доказывать разным инстанциям, кто ты любимому человеку».

Эззат в Петербурге

Самолет прилетал ранним утром. Аня попросила у Николая дубленку и шарф, чтобы одеть араба при выходе из аэропорта. Николай пришел с Лерой, на ее пальце сияло золотое кольцо с розовым камнем. Аня подмигнула ему:

– Ты внял моим словам?

Вместо ответа гитарист нежно обнял Леру.

– Неужто вы вместе? – не поверила Ачутка.

– Нет, конечно, – замялась Валерия, а Николай поспешно добавил:

– К этому всё идет!

Лера вздохнула:

– Он меня понимает, а это важно.

У выхода с паспортного контроля показался Эззат.

– Какой он свежий и крепкий, словно выточен из черного дерева, – с улыбкой заметила Лера.

Похожее на сон африканское сумасшествие вновь накрыло Анчутку. Эззат Абду Эль-Вакил – мужчина мечты – подбежал к Ане и крепко поцеловал ее в губы. Затем закрыл глаза и уткнулся носом ей в шею. Его кожа пахла сладким арабским парфюмом…

Медленно падали крупные белые хлопья. Эззат поймал снежинку и подивился капле:

– Такая красавица, а погибла от чрезмерного любопытства!

Даже на ломаном английском египтянин пытался изъясняться цветистыми арабскими оборотами.

Снег нещадно заваливал улицы, но беспросветная зима неожиданно засияла. Аня заметила: город по-новогоднему сверкает огнями. Египтянин смешно хлопал глазами, и снежинки запутывались в его густых ресницах. Он принялся подбрасывать снежки в воздух, повторяя: «Снэг, снэг!» От ветра слезились глаза, но египтянин быстро освоился с непогодой.

– Хабибти, твой ледяной город-дворец околдовывает меня! Небо спустилось вниз, и я окунаюсь в него головой. Оно как перевернутое море. А под ногами точно поседевший песок. Ты живешь в совершенно чудесном месте, хабибти! Здесь по улицам разлита магия.

Побыв на морозе, Эззат ощутил его ледяную хватку. У него мерзли щеки и нос, и он стал до глаз закрывать лицо «арафаткой», как во время песчаной бури. Но Анчутка предложила заменить ее полосатым шарфом:

– Тебя примут за террориста, если увидят таким!

– Хабибти, молчи, ты ничего не знаешь о терроризме!

Однако шарф взял.

– Мне нужно привыкнуть. Надышавшись этого воздуха, можно нечаянно умереть!

Смуглое черноглазое счастье выглядело до нелепости странно на скользких и зябких улицах, среди бледных питерских обитателей.

– Хабибти, твой город полон прекрасных дворцов! Колоннады подобраны, будто под музыку. Люди красивые, свободные, сказочно-странные. И так много женщин на улицах!

Анчутку тотчас кольнула ревность.

– Мой город овеян глубокими тайнами. Он стоит на болотах, где в древности жили колдуны. Он умеет очаровывать, обманывать, пугать и сводить с ума. Я предупреждаю тебя, чтобы ты не стал его новой жертвой. Заметь: каналы выгнуты дугой, а все участки суши кривые. Все это – частицы кривых зеркал! Здесь внезапно пропадают и вновь появляются люди. Здесь искажаются пространство и время. Любой может оказаться оборотнем или завороженным. Смотри! Впереди приятная женщина в норковой шубе. Сейчас она зайдет за угол и окажется бородатым лилипутом. Или черной кошкой.

Изумленный Эззат замедлил шаг.

– А справа – Дом ученых. В нём водятся привидения. Со шкафов падают глобусы, хотя никто их не толкает. Ученые шепчутся: шалит дух Петра Первого.

Шутливо округлив глаза, Эззат покачал головой.

– Хабибти, ты – сказочник!

– Кто дарит сказки, оставляет вечный след на Земле, – шепнула Аня. – Сказки – главное, что люди помнят о жизни!

По другой стороне улицы с криком промчались две девушки в зеленых париках. Эззат ошеломленно оглянулся:

– Оборотни?

– Студентки театральной академии, – хмыкнула Аня. – Репетируют роли ведьм.

Араб с завистью покачал головой.

– В Луксоре их забрала бы полиция. Ну, надо же! У вас люди живут, как хотят, спокойствие и свобода! Я тоже хочу так!

Сунув руку в карман пальто, Анчутка сложила из пальцев фигу.

* * *

А действительно ли я хочу уехать? – вдруг спросила себя Анчутка. – В мой неуютный город мечтает переселиться полмира! Я не откажусь от него никогда. Но наши с Эззатом дети, кем окажутся эти мулаты? Они обретут черты мифических героев, не свойственные питерским старожилам, приобщатся к чужой религии. Как же так?

Эззат сомнений не испытывал. Он увлеченно лепил снежки. И Анчутка отбросила последние размышления о перспективах их брака, и озорно толкнула араба в сугроб. Они с хохотом покатились…

Аня ощутила себя белой свободной птицей. Душа пела и рвалась в небо. Она летела в теплые края, оставляя свои злоключения. Рядом находился человек, который любил и принимал Аннушку целиком. Она была счастлива, и, упав в снег на Английской набережной, кричала от избытка чувств небу.

Полет

Во дворец жених и невеста явились в джинсах и свитерах. У Эззата не было костюма, а Ане хотелось пройтись напоследок в привычном для нее облачении. Ведь вскоре ей предстояло надеть хиджаб, и не ради маскарада.

Эззат глядел на парадную лестницу с красной ковровой дорожкой, золоченые орнаменты стен, огромные хрустальные люстры и глазам не верил. Опомнившись, начал фотографировать всё подряд.

– Встань у камина, моя королева. Встань между кадушек с цветами. Вот здесь подле огромного зеркала.

Он ликовал, просил, метался.

– Ты отражаешься вместе с люстрами и золотом стен! Теперь сядь на этот божественный бархатный диван.

После бракосочетания они отправились на Думскую улицу в квартиру Валерии за Аниным багажом. До выезда к самолету оставался час.

– Я угощу тебя лучшим лакомством, – сказала Аня.

Эззат, сгоравший от желания, просиял, но тут же сник, увидев в ее руке баночку.

– Это – рэд фиш?

Он откусил и заставил себя проглотить маленький кусок бутерброда. Поморщившись, протянул ей остаток.

– Хабибти, ты любишь это. Пожалуйста, съешь сама. Зачем я буду забирать икру у тебя? В Египте ее не будет.

Анчутка протянула ему румяную толстую ватрушку, но Эззат брезгливо повертел ее как несъедобную вещь. Он потерял надежду тут же, в тесной квартирке Валерии, начать медовый месяц и, вальяжно развалившись на барном стуле, предался размышлениям вслух.

– Впервые в жизни я говорю: да, я мог бы навсегда улететь из Хургады! Но только в твой Петербург!

– Как ты это себе представляешь? Где ты будешь работать?

– Я стану пожарным или телохранителем богатого человека, чтобы хорошо зарабатывать. В Египте жить страшно. Бывает, полиция по пустякам стреляет в людей.

С жалостью глядя ему в глаза, Аня подумала: «Ему подходят запахи африканских трав, пески и море. Галабея и длинный плащ из верблюжьей шерсти. А здесь с каждым часом меркнет его обаяние. Он не похож на главу семьи. Здесь я должна нянчиться с ним…

Эззат заметил ее замешательство и рассмеялся.

– Не бойся, хабибти, это – фантазии. Я никогда не покину отечество. И ты будешь со мной. Да здравствует Египет!

Часть 7
Египтянка. Новая жизнь Анчутки

Белокурая красавица гордо шествовала по широкой песчаной равнине и казалась себе богиней. Зимнее солнце ласкало Анчутку, не обжигая, лишь освещая ослепительно-белыми лучами. Сильный ветер развевал длинные светлые локоны.

– Здравствуй, вторая Родина, – торжествовала Анюта.

– Нет, это – прародина, – поправлял ее внутренний голос. – Родина у человека одна, ты скоро это почувствуешь. Как бы ни хотелось тебе убежать за границу, родная страна единственная остаётся твоей. С другим народом ты никогда не сольешься полностью.

– Для чего мне сливаться с кем-то, кроме любимого мужа?

– Чтобы ощущать себя на своем месте! Это необходимо каждому человеку! Помнишь мамины рассказы, про ее родную деревню, и песню, что в детстве разучила с Анисьюшкой? Про облака над рекой, землянику с парным молоком и высокое голубое небо. Про то, чего у вас не было! Вам хотелось услышать сказки карельской бабушки, где добро и правда берегут землю!

– Не привились мне высокие ценности, – возражала себе Аннушка. – И негде было их взять. Потому я и улетела. И Анисья… Теперь в моей глубине нет ничего святого, кроме любви к Эззату!

Глядя в глаза мужа, Аня верила в истинность выбранного пути. Она отогнала назойливые мысли.

За окном такси мелькали деревца, похожие на можжевельник, и пальмы, упакованные на зиму. Садовники подняли ветви и крепко обернули циновками. Теперь лохматые исполины напоминали столбы с зеленым верхом. За ними пестрели русскоязычные вывески: «Чувак», «Миша маркет», «Алеша хлопок», «Дом хлопка Каркуша», «Ахмедушка», «Экскурсии – экономно и весело». Вдоль каменных стен и между пальмами буйно цвела рудбекия – «золотые шары».

Счастливый Эззат Абду Эль-Вакил, тесно прижимаясь к Анюте, говорил без умолку.

– Хабибти, ничто не сравнится в красе с твоими сказочными глазами! В них смеются сладкие грезы, а иногда алмазной росой сверкает печаль. Я посвящу твоей святой душе все мои силы. Я без тебя был дикой пустыней. Любовь жжет хуже июльского солнца, но иногда щедро дарит силы для новых побед.

Хабибти, ты вдохнула в меня жизнь! Я буду жить на Земле, пока ты живешь со мной рядом…

Анины щеки пылали от смущения, удовольствия и сознания женской власти. Она верила каждому слову. Заветная мечта приблизилась вплотную и вызвала сладкий, благоговейный ужас, словно в единый миг Аня прыгала через пропасть и шепталась с ангелом.

Брачная ночь

Египтянин привез Анчутку в квартал, построенный Бассемом Скоури. Неделю назад он снял здесь квартиру-студию и на ее устройство положил много сил. Пыхтя, новобрачные с вещами поднялись по высоким крутым ступеням на последний пятый этаж.

Простой петербурженке жилище показалось огромным. Солнце садилось, панорамные окна вбирали оранжевые лучи, за стеклами мерцал бескрайний простор моря и неба. Вдоль ярко-салатовых стен стояла побеленная деревянная мебель с грубо выбитыми узорами: невысокий двустворчатый шкаф, круглый стол, широкая кровать с яркими подушками и две тумбочки.

Аня распустила волосы. Взгляд Эззата остановился на ее розовых губах, а рука пробралась в гущу волос.

– Я так долго ждал этого, хабибти, – жарко прошептал он.

Аня видела темные густые завитки на его груди. Робко погладила шелковистую кожу, стройную мускулистую спину, ощущая, что в ее живот сквозь одежду упирается волнующая твердыня.

Зубр, называл её Эззат по-арабски. Ане нравилось это слово, оно звучало мощно, выражая силу и буйство. В других языках не нашлось названий, достойных ее любви.

Эззат усадил Аннушку на край широкой мягкой кровати, протянул бутылку ананасового сока с мякотью, а сам, оглядываясь, побежал наполнять ванну. Минут через пять он вновь обнял ее и повлек за собой. Она блаженно улыбалась и дрожала, как птица, подхваченная торнадо. Эззат усадил Анчутку в теплую воду прямо в джинсах и легкой оранжевой кофточке. Она послушалась, желая следовать его традиции.

Араб присел на край ванны и осторожно дотронулся до ее щиколотки.

– Всё хорошо?

– Да, Эззи, – прошептала она.

Разув Анну, он бережно сжал ее ступни, лаская подошвы; восхищенно взглянул на красно-белый, с блестками, узор педикюра. Коснулся губами каждого пальца. Кровь ударила Ане в голову. Она ощутила себя прекрасным цветком, драгоценностью и истинной возлюбленной. Казалось, именно в тот миг ее неистовая влюбленность сделалась настоящей любовью.

Дыхание мужа обожгло Анчутку. Эззат мягко кусал ее сквозь намокшую и уже почти не скрывавшую кожу ткань. Вулкан, скрытый глубоко внутри Аннушки, закипал. Она в нетерпении потянула мужа к себе.

Твердыня лучшего на свете мужчины пронзила Анчутку, и плечо обожгли его слезы. Движения плоти ускорялись, сбивались в сладких и острых вихрях, а мысли не поспевали, не могли угнаться, они растерялись, и осталась одна – странная и неотступная. Анчутка вдруг остро осознала: пути назад больше нет. Пугающая мысль в то же время окрылила ее. Она чувствовала: тот, кого она без памяти полюбила, предан ей и готов совершить ради нее невозможное. «Мой муж – гёзи… Нежный зверь – корсак! С весёлым нравом и подлинным шармом!»